Делегаты I конференции Международного Товарищества Рабочих (фото 1866 г.)
В Италии, Испании, Швейцарии, России и отчасти во Франции Бакунин имел к тому времени уже немало сторонников и стал одним из наиболее опасных и серьезных врагов развивающегося марксизма. Бакунин пытался подчинить Интернационал своему влиянию, возглавить его, навязать ему анархистскую программу. Для этого он создал полуконспиративную организацию с замысловатым названием «Альянс социалистической демократии» и вступил в Интернационал во главе этого сообщества. Затаенные раскольнические стремления бакунистов вскоре выявились, и Генеральный совет вынужден был решительно противодействовать их интригам.
Маркса и Бакунина разделяла непроходимая идейная пропасть: в то время как коммунисты призывали к революционной борьбе и были уверены в победе рабочего класса, Бакунин проповедовал «политическое воздержание». Борьба, утверждал он, ведет лишь к укреплению буржуазии, трудящиеся массы заинтересованы в уничтожении всякого государства, будь то монархия или какая угодно республика, а не в переделке его. Бакунин пытался доказывать, что не капитал создает государство для защиты своих интересов, а, наоборот, государство – капитал. Любое государство – зло, поэтому необходимо его уничтожить, и тогда исчезнет сам собой капитал. Бакунин призывал не способствовать развитию государства, проповедовал полное пренебрежение ко всякой политической деятельности, осуждал стачки, демонстрации, участие трудящихся в парламентских выборах и выдвижение депутатов-рабочих. Он запрещал своим последователям принимать участие в местных самоуправлениях, не понимая, что отсутствие политических свобод задерживает развитие классового самосознання.
Анархисты объявили государственную власть причиной социального неравенства и нападали на учение Маркса о диктатуре пролетариата в переходный период от капитализма к коммунизму. По мнению Бакунина, надлежало немедленно путем революции уничтожить все виды и формы государства и на его развалинах установить анархию.
Бакунизм был разновидностью прудонизма. Впрочем, новый апостол реакционного мелкобуржуазного течения не отличался разборчивостью и брал добро всюду, где находил. Его теоретическая платформа, сложившаяся к концу 60-х годов, представляла собой мешанину идей, соединение утопии Прудона об «идеальном обществе» с заимствованными у Сен-Симона рассуждениями об отмене права наследования; фразы из книг англичанина Годвина и немца Штирнера; коммунистические идеи о коллективной собственности и рассуждения о равновесии между трудом и капиталом. В 1868–1869 годах к этой мешанине идей прибавилось откровение о политическом, экономическом и социальном уравнении классов, включенное в программу руководимого им «Альянса социалистической демократии». Маркс дал уничтожающую оценку этой буржуазной идее, указав, что «уравнение классов» есть не что иное, как другими словами выраженная мысль о гармонии между капиталом и трудом. Маркс писал, что уравнение классов – это бессмыслица, неосуществимая на деле, и что великая цель Международного Товарищества Рабочих – не уравнение, а уничтожение классов.
Как всегда, Бакунин оставался человеком двойственным и, проповедуя безвластие, анархию, втайне мечтал о диктатуре – диктатуре революционного меньшинства, подчиняющего своей воле народные массы.
«А чтобы спасти революцию, – писал Бакунин в марте 1870 года своему другу Ришару, – чтобы довести ее до благополучного конца, посреди этой самой анархии необходимо действие коллективной незримой диктатуры, не облеченной никакой властью, а потому тем более продуктивной и мощной».
Лучшие люди среди изгнанников, примыкавшие к русской ветви Интернационала, отвернулись от все- низвергающего говоруна.
В то же время среди русских эмигрантов все возрастало уважение к Марксу. В марте 1870 года русская секция Интернационала в Женеве направила ему в Лондон письмо:
«Дорогой и достопочтенный гражданин! От имени группы русских мы обращаемся к Вам с просьбой оказать нам честь быть нашим представителем в Генеральном совете Международного Товарищества в Лондоне. Эта группа русских только что образовала секцию Интернационала…
Мы рады сообщить Вам, что подготовительная работа… увенчалась успехом и мы нашли сторонников пропаганды Интернационала среди чехов, поляков и сербов…
Наше настойчивое желание иметь Вас нашим представителем объясняется тем, что Ваше имя вполне заслуженно почитается русской студенческой молодежью, вышедшей в значительной своей части из рядов трудового народа. Эта молодежь ни идейно, ни по своему социальному положению не имеет и не желает иметь ничего общего с паразитами привилегированных классов, и она протестует против их гнета, борясь в рядах народа за его политическое и социальное освобождение. Воспитанные в духе идей нашего учителя Чернышевского, осужденного за свои сочинения на каторгу в Сибирь в 1864 году, мы с радостью приветствовали Ваше изложение социалистических принципов и Вашу критику системы промышленного феодализма. Эти принципы и эта критика, как только люди поймут их, сокрушат иго капитала, поддерживаемого государством, которое само является наймитом капитала. – Вам принадлежит также решающая роль в создании Интернационала, а в том, что касается специально нас, то опять-таки именно Вы неустанно разоблачаете ложный русский патриотизм, лживые ухищрения наших демосфенов… Русская демократическая молодежь получила сегодня возможность устами своих изгнанных братьев высказать Вам свою глубокую признательность за ту помощь, которую Вы оказали нашему делу Вашей теоретической и практической пропагандой, и эта молодежь просит Вас оказать ей новую услугу: быть ее представителем в Генеральном совете в Лондоне…
А чтобы не вводить Вас в заблуждение и избавить Вас от сюрпризов в будущем, мы считаем также своим долгом предупредить Вас, что не имеем абсолютно ничего общего с г. Бакуниным и его немногочисленными сторонниками. Напротив, мы намерены в ближайшем будущем выступить с публичной оценкой этого человека, чтобы в мире трудящихся – а для нас ценно только их мнение – стало известно, что существуют личности, которые, проповедуя в этой среде одни принципы, хотят сфабриковать у себя на родине, в России, нечто совсем иное, вполне заслуживающее позорного клейма. Настоятельно необходимо разоблачить лицемерие этих ложных друзей политического и социального равенства, мечтающих на самом деле только о личной диктатуре…
Соблаговолите сообщить нам, разрешаете ли Вы направлять к Вам наших друзей, уезжающих в Англию, и по какому адресу надлежит посылать наш журнал и наши бюллетени, которые будут выходить ежемесячно.
Нет необходимости добавлять, что мы были бы Вам крайне признательны хотя бы за несколько строк для нашего журнала, раз мы не можем надеяться на несколько страниц.
Примите, гражданин, от имени всех наших братьев выражение нашего глубокого уважения».
Первой под этим обращением к Марксу была подпись Н. Утина.
Маркс прочел письмо из Женевы в кругу своей семьи. Он был тронут искренностью и теплом, которым веяло от каждой строки.
– Это неожиданно. Я представитель молодежи России! – сказал он, затем, добродушно улыбнувшись и прищурив глаза, добавил с шутливой досадой: – Однако я не могу простить этим молодцам их обращения ко мне со словом «достопочтенный».
Они, видимо, думают, что я старик от восьмидесяти до ста лет.
Спустя двенадцать дней в редакцию журнала «Народное дело», издававшегося русской ветвью Интернационала, пришло письмо с лондонским штемпелем на конверте. Его нетерпеливо ждали. Прочитанный вслух в маленьком кабинете редактора Утина долгожданный ответ Маркса пошел по рукам. Всем хотелось прочесть текст, рассмотреть необычный почерк создателя Интернационала.
«Граждане!
В своем заседании 22 марта Главный Совет объявил единодушным вотумом, что ваша программа и статут согласны с общими статутами Международного Товарищества Рабочих. Он поспешил принять вашу ветвь в состав Интернационала. Я с удовольствием принимаю-почетную обязанность, которую вы мне предлагаете, быть вашим представителем при Главном Совете».
Итак, Маркс согласился представлять Россию в Интернационале. Это было большим событием для молодых русских изгнанников.
Одним из наиболее выдающихся деятелей русской секции Интернационала в эти годы был Николай Исаакович Утин, смелый, образованный молодой человек. Некоторое время он и Бакунин жили не только в одном и том же швейцарском городке, но и в одном доме. Как и Серно-Соловьевичи, молодой петербуржец окончил университет, отдался революционному движению, чтил Чернышевского, был членом Центрального комитета «Земли и воли». В декабре 1862 года он участвовал в переговорах с польскими революционерами, создал подпольную типографию, где печатались прокламации «Земли и воли». После провала типографии он бежал за границу. Заочно царский суд приговорил его к смертной казни.
Бакунин и Утин встретились впервые в Лондоне в 1863 году, а спустя несколько лет, в 1868 году, они приступили совместно с другими русскими революционерами-эмигрантами к изданию журнала «Народное дело» для распространения его в России. Первый номер вышел в сентябре 1868 года и состоял почти весь из одних только статей Бакунина. Наряду с уничтожением государства Бакунин выдвигал теперь новую идею об уничтожении законного брака, родительской власти и введении общественного воспитания детей. Ни в одной из своих статей Бакунин ни словом не обмолвился о какой бы то ни было деятельности Интернационала.
Но Утин, отстаивавший принципы Международного Товарищества Рабочих, добился того, что редакция «Народного дела» отвергла анархистскую программу Бакунина, вывела из состава редакции «апостола анархии» и его сторонников; постепенно, от номера к номеру, журнал стал поддерживать идеи, проповедуемые Интернационалом, и включился в борьбу Генерального совета с «Альянсом» Бакунина. Одновременно Утин выступил против диктаторского замысла Бакунина, который требовал создания за границами России центра, управляющего из-за рубежа всем революционным движением на родине. Революционерам, действующим внутри страны, отводилась роль исполнителей предначертаний Бакунина. Утин же, наоборот, считал, что руководящая роль должна принадлежать революционному центру в самой России, а эмигранты должны помогать соотечественникам в изучении западноевропейского революционного движения и оказывать содействие в выработке революционного миросозерцания и тактики.
Редакция «Народного дела» состояла из революционных народников, последователей Чернышевского. Журнал в каждом номере помещал сообщения о деятельности Международного Товарищества, отмечал его успехи в разных странах мира, сообщил о выходе в свет «Капитала» Маркса. Утин и его товарищи встали твердо на сторону Маркса в борьбе, развернувшейся в Интернационале с бакунистами. Сотрудники «Народного дела» считали необходимым распространять идеи Интернационала в России.
Борьба Интернационала с Бакуниным и его группой в 1869 году обострилась. Бакунин предложил членам распущенного им сообщества «Альянс» вступить в секции Международного Товарищества Рабочих. Этим он фактически сохранял «Альянс» внутри Интернационала, но в качестве тайной организации. Сторонники Бакунина усвоили его девиз – в политической борьбе хороши все средства – и при выборах делегатов на IV конгресс Интернационала прибегли к мошенничеству, чтобы только добиться большинства и прибрать в свои руки Генеральный совет.
Конгресс состоялся в сентябре 1869 года в Базеле. Съехалось 78 делегатов от разных стран, в том числе от Национального рабочего союза Соединенных Штатов Америки.
Бакунин выступил на конгрессе с заявлением, что отмена права наследования на земельную собственность явится мерой для постепенного перехода земли от частных владельцев к народу. Маркс в присланном на конгресс и прочитанном там докладе о праве наследования доказал, что план Бакунина утопия и не может быть осуществлен в условиях капитализма, когда у власти находятся сами землевладельцы. После революции же идея Бакунина вовсе лишается смысла, ибо тогда земля и недра перейдут в руки народа и станут собственностью всего общества.
Конгресс раскололся. Часть делегатов поддержала Маркса, остальные – Бакунина. Принять решение по этому вопросу оказалось невозможным Однако, когда начались выборы, конгресс одобрил деятельность Генерального совета и переизбрал его в прежнем составе. Анархисты, таким образом, к руководству Интернационалом допущены не были.
После Базельского конгресса Бакунин в газете «Равенство» повел клеветнический поход на Маркса и Энгельса. Он выступил в апреле 1870 года на съезде секции Романской Швейцарии в Ла Шо-де-Фоне с возрожденным прудонистским лозунгом о необходимости отказа членов Интернационала от всякой политической деятельности и добился раскола Романской федерации. Бакунисты создали свои секции, организовали комитет и приняли самостоятельное название – Юрская федерация.
Но Бакунин не хотел и далее успокоиться, он пытался во что бы то ни стало скомпрометировать сторонников Генерального совета. На общем собрании членов всех секций Интернационала Женевы он выступил против Утина и его единомышленников. «Эти люди нетерпимы, – говорил Бакунин, – они требуют моей головы». Он обвинял своих противников в желании предать его казни.
Утин опроверг подобные обвинения в газете «Равенство». «Правда, – писал он про Бакунина, – что я его непримиримый противник. Он принес много зла революционному делу в моей стране, и он пытался принести его Интернационалу. Когда наступит день всенародного мщения, народ узнает своих истинных врагов, и если тогда гильотина будет действовать, то пусть эти великие люди – диктаторы поостерегутся, чтобы народ не гильотинировал их первыми».
Вскоре популярность Бакунина начала катастрофически падать. Все секции Интернационала Швейцарии и даже строительные рабочие, среди которых он пользовался большим авторитетом, отшатнулись от «апостола анархии». Им стало ясно, что Бакунин фразер, повторяющий вслед за Лассалем и Прудоном то, что опровергла уже сама жизнь, что проповедуемый им утопический социализм устарел. Бакунин с горечью замечал наступившее политическое одиночество.
Смута, которую Бакунин породил, все еще вредила рабочему движению. Однако значение Интернационала все возрастало, и хотя очередной V конгресс не мог состояться из-за начавшейся франко-прусской войны, Генеральный совет напряженно работал, откликаясь на все события и руководя политическими организациями трудящихся многих стран мира.
В одном из жалких домиков на окраине умирал Карл Шаппер. Исхудавший до последней степени, он был охвачен той особой энергией, которую несет в себе яд чахотки. Не имея сил двигаться, он без устали говорил. Мысли и воспоминания отгоняли страх перед быстро наступающей смертью. В последние годы жизни застарелая болезнь, лишения и тяготы долгого изгнания привели Шаппера к тому, что он вынужден был отойти от боевой работы.
Узнав о грозном обострении болезни старого бойца, Маркс навещал его, стараясь ободрить и обнадежить. В конце апреля здоровье Шаппера резко ухудшилось, и снова Маркс провел несколько часов у постели больного.
– Пятьдесят семь лет не так уж мало. Жаль мне только, что я частенько дурил и путался без толку в жизни. Времени столько попусту пропало, зря растратил силенки. Теперь кончено все, песенка моя спета, – говорил, задыхаясь и глухо кашляя, Шаппер.
– Не сдавайся, человече, мы еще поживем, – старался шутить Маркс.
– Зачем прятаться от неизбежного? Да и не удастся. Но я не из слабого десятка, будь уверен.
Когда в комнату входили остролицый, высокий подросток, сын Шаппера, или его пожилая заплаканная жена, он переходил на французский язык, которым владел в совершенстве.
– Я умираю спокойным за свою семью. Дети, кроме меньшого паренька, все уже на ногах. Это далось мне нелегко, но на них теперь нельзя жаловаться. Главное, мы сумели воспитать детей так, что они никогда не оставят мать в беде. Что до жизни своей, я мог бы сказать, что прожил достаточно. Все успел.
– Всякая жизнь, хорошо прожитая, – долгая жизнь. Так, кажется, утверждал Леонардо да Винчи, – сказал Маркс.
– Все это время, пока меня догладывала болезнь, я думал о прошлом. Собственно, мне как бы довелось заново пережить минувшие годы. Я ведь сын сельского пастора, очень бедного и наивного. В детстве я был очень религиозен, а умираю атеистом, не то что Руге, который изрядно струсил на старости лет. Он ищет мужества в вере и твердит теперь, что душа бессмертна.
– Ты всегда был и остался настоящим человеком, как прозвал тебя некогда Энгельс. Кстати, он шлет тебе сердечный привет и пожелания здоровья.
– Поздно! Нам с ним больше уже не видаться. Дорогой он, замечательный человек. Я любил его, как и тебя, Мавр.
Маркс взял липкую, горячую руку Шаппера и не выпускал ее. Ему всем сердцем хотелось влить в умирающего свои жизненные силы, спасти его, чего бы это ни стоило. Больной понял порыв друга и ответил слабым рукопожатием.
– Спасибо, Карл, за все, за то, что ты существуешь. Живи, – прошептал больной.
Несколько минут длилось молчание. Руки их были по-прежнему соединены, как и души. Они чувствовали себя братьями.
– Я попался в когти этой проклятой хвори, очевидно, в каменной норе тюрьмы Консьержери, куда был брошен в 1839 году после неудачного восстания. Ты ведь знаешь, что я был бланкистом и членом «Общества времен года». Спустя семь месяцев меня выслали из Франции. Я попал в Лондон и тогда впервые заболел легкими, но выкарабкался на время. Судьба вознаградила меня сторицей за все, я встретил Иосифа Молля и подружился с ним.
– Он жил и умер героем. Невозвратимая потеря для партии.
– Много я на веку своем ратовал за коммунистическое общество, много спорил и ошибался, но, согласись, умел-таки честно сознавать, когда оказывался неправым. А это нелегко. – Шаппер попытался улыбнуться, но ссохшиеся, потрескавшиеся от жара губы с трудом раздвигались.
– Ты не только настоящий человек, но и настоящий коммунист. Кто из нас не ошибался? Это вечное свойство людское. Дело только в том, чтобы вовремя извлечь из промаха пользу.
– Скажи всем друзьям, Маркс, что я остался верен нашим принципам. Я не теоретик. Во время реакции мне приходилось много трудиться, чтобы прокормить семью. Я жил, тяжело работая, и умираю пролетарием.
Маркс вышел из домика, где в философском спокойствии ждал своего конца Карл Шаппер. Вместе с чувством режущей печали он испытывал невольную гордость оттого, что в партию коммунистов входили такие чистые, простые и цельные люди, как тот, с кем он только что простился навсегда.
Прежде чем свернуть в сторону своего дома на Мэйтленд-парк-род, Маркс вспомнил о письме, в котором больной тифом немецкий изгнанник, публицист Боркгейм, просил его зайти. Как ни был он утомлен и подавлен, но заставил себя проведать соотечественника.
Маркс был необычайно внимателен и заботлив к людям, которых ценил. Как бы ни был он занят и поглощен делом, чувство человечности, обязательное между людьми, перевешивало в его душе, и он устремлялся выполнить долг дружбы и товарищества.
Вернувшись домой после посещения больных, Маркс до поздней ночи писал письмо в Манчестер Энгельсу. Заканчивая рассказ о встрече с Шаппером, он добавил: «Все истинно мужественное, что было в его характере, снова проявляется теперь отчетливо и ярко». Карл так же подробно сообщал другу о Боркгейме, который принимал деятельное участие в революции 1848 года и после этого вынужден был жить в изгнании.
«Английский врач – один из здешних больничных врачей – до этого предсказал и теперь повторяет, что надеется и даже уверен, что на этот раз он отделается, но что если Боркгейм не откажется от своего сумасшедшего образа жизни, он не протянет более года.
Дело в том, что Боркгейм с 4½ или с 5 часов утра до 9 с яростью занимается русским и повторяет это с 7 часов вечера до 11. Ты знаешь, как он полемизирует с богом и чертом и хочет непременно сделаться ученым, с тех пор как обладает недурной библиотекой.
Доктор требует, чтобы он, по крайней мере, на два года прекратил все занятия, кроме деловых, а свободное время посвящал легкому чтению и прочим развлечениям. Иначе он обречен, и притом неизбежно. У него нет достаточно физических сил работать за двоих.
…Выглядел он чертовски fatigue[24] и худым Я ему сказал, что ты пока был связан службой лишь very moderately[25], занимался другими вещами. Сделал это намеренно, так как знаю, что он питает к тебе большое почтение. Когда я вернулся в гостиную к его жене, я рассказал ей о нашем разговоре. Она сказала, – и я обещал ей, с своей стороны, необходимое содействие, – что ты сделаешь ей величайшее одолжение, если напишешь ее мужу. Во-первых, его особенно порадует такое внимание с твоей стороны, а во-вторых, на него подействует, если ты ему посоветуешь не губить себя extrawork[26].
По моему мнению, Боркгейм в данный момент вне опасности, но он должен быть очень осторожным…»
На следующий же после прощания с Марксом день, в девять часов утра, Карл Шаппер умер.
«Ряды наших старых товарищей сильно редеют, – писал с горечью Энгельс Марксу, узнав об этой кончине, – Веерт, Вейдемейер, Люпус (Вольф), Шаппер, – но ничего не поделаешь, a la guerre comme a la guerre»[27],
Заботясь о других, Маркс мало думал о своем здоровье и, вернувшись под дождем от больного Боркгейм а, схватил простуду. Дочери решительно запретили ему идти на заседание Генерального совета. В этот вечер вся семья собралась в кабинете Маркса. Ко дню его рождения врач Кугельман из Ганновера прислал ему в подарок два ковра из рабочей комнаты Лейбница, купленные с аукциона после того, как дом этого великого математика был сломан. На одном из ковров был выткан довольно уродливый старик, очевидно Нептун, барахтавшийся среди волн, на другом – толстая Венера и амуры. По мнению Маркса и его близких, все эти мифологические сюжеты были выполнены в весьма дурном вкусе рококо. Но зато тогдашняя мануфактурная работа отличалась завидной добротностью. После долгих обсуждений Карл решил-таки повесить оба ковра на стенах своего кабинета ввиду своего преклонения перед гением Лейбница.
Война! Июльским ясным днем весть о ней промчалась над миром, как похоронный колокольный звон.
Четыре года правительство Наполеона III готовило войну с Пруссией, хвастливо объявляя о мощи имперской армии. В действительности режим Луи Бонапарта стремительно разлагался, и это пагубно отражалось на французском войске! Нападение Франции на Пруссию вызвало естественный подъем патриотических чувств во всех германских государствах. Они усиленно помогали Пруссии, у которой было несколько хорошо организованных армий. Французы терпели поражение за поражением. В тылу страны в Париже было неспокойно. Огюст Бланки, бежавший из тюрьмы в 1864 году и проживавший в Бельгии, тайно вернулся в Париж и поднял вместе со своими приверженцами восстание против Бонапарта. Однако и в этот раз бланкисты потерпели поражение.
В самом начале войны Маркс обратился с воззванием от имени Генерального совета ко всем рабочим мира.
«Английский рабочий класс, – заканчивается воззвание, – протягивает руку дружбы французским и немецким рабочим. Он глубоко убежден, что, как бы ни кончилась предстоящая отвратительная война, союз рабочих всех стран в конце концов искоренит всякие войны. В то время как официальная Франция и официальная Германия бросаются в братоубийственную борьбу, французские и немецкие рабочие посылают друг другу вести мира и дружбы. Уже один этот великий факт, не имеющий себе равного в истории, открывает надежды на более светлое будущее. Он показывает, что в противоположность старому обществу с его экономической нищетой и политическим безумием нарождается новое общество, международным принципом которого будет – мир, ибо у каждого народа будет один и тот же властелин – труд. Провозвестником этого нового общества является Международное Товарищество Рабочих».
Фридрих Энгельс пристально изучал все сводки и сообщения с фронта. Он писал в это время военные обзоры для одной из лондонских газет. В этих статьях с новой силой и блеском проявился его врожденный талант полководца и стратега, тем более проницательного, что к военной науке он применил метод исторического материализма. Энгельс предрек, сопоставив все факты, неизбежность разгрома французской армии под Седаном. Пророчество его сбылось с разительной точностью. Тотчас же после седанской катастрофы 2 сентября французская армия в составе 82 тысяч солдат, офицеров, генералов во главе с самим императором Наполеоном III сдалась победителю. Это был беспримерный в истории случай.
Предвидение Энгельса снискало ему несокрушимый авторитет и восхищение друзей и соратников.
Маркс писал другу: «Если война продолжится некоторое время, ты будешь скоро признан первым военным авторитетом в Лондоне ».
Женнихен, старшая дочь Маркса, назвала Энгельса «Генеральным штабом». С той поры прозвище «Генерал» прочно утвердилось за Энгельсом до самого конца его жизни.
Спустя два дня после сдачи Луи Бонапарта пруссакам во Франции была объявлена республика. О свержении Второй империи и провозглашении республики Карлу Марксу телеграммой сообщил член Интернационала – журналист Шарль Лонге.
Луи Бонапарт, заклейменный вечным позором в «Восемнадцатом брюмера» Карла Маркса, пал.
«Военный заговор в июле 1870 года является только исправленным изданием coup d'etat[28] в декабре 1851 года… Вторая империя кончится тем же, чем началась: жалкой пародией…» – предсказал Маркс в воззвании Интернационала о франко-прусской войне.
Почти два десятилетия жестокий узурпатор, юркий авантюрист и хищный казнокрад диктаторствовал во Франции, сеял тьму, расправлялся с честными, одаренными людьми, подавляя свободу, мысль, совесть и права народа. Он был смертельным врагом Интернационала и готовил заговор с целью уничтожить его как опаснейшего и сильнейшего недруга. Много лет с Луи Бонапартом упорно, неустрашимо боролся Карл Маркс, твердо веря в бесславный конец цезаризма.
События развивались с калейдоскопической неожиданностью. Правление Луи Бонапарта кончилось позором. Во Франции снова была объявлена республика.
Едва весть об этом достигла Лондона, Маркс, стоявший во главе Генерального совета, организовал широкое движение английских рабочих за немедленное признание правительством Великобритании молодой республики. Он переписывался с Парижским федеральным советом Интернационала, разъясняя соратникам, какие задачи стоят перед секциями Товарищества в данное время.
Перед отъездом в бунтующую, революционную Францию к Марксу пришел тридцатилетний Огюст Серрайе, мастер по выработке обувных колодок. Он ехал в Париж в качестве представителя Генерального совета. Несколько часов провел Серрайе в деловой беседе с Марксом. Вождь Интернационала и рабочий, один из членов Генерального совета, обсуждали, какой позиции следует придерживаться парижским секциям Товарищества. Время было трудное. Франко- прусская война продолжалась.
Рабочие Парижа вместе с другими тружениками низвергли империю и установили республиканский строй. Тем не менее буржуазии опять удалось захватить власть в стране. Прусские войска шли на Париж, хотя Французская республика более не угрожала германскому единству, как это было при Луи
Бонапарте. Война теряла былой смысл, так как Германии не приходилось более обороняться. Но еще до боев под Седаном Марксу стало ясно, что правящая верхушка Германии, поддерживаемая юнкерством и буржуазией, поняв, сколь слаб Бонапарт, решила продолжать войну, чтобы отторгнуть от Франции по меньшей мере богатые провинции Эльзас и Лотарингию. Захватнический поход Пруссии вызвал, как это предвидели Маркс и Энгельс, взрыв патриотизма во Франции и могучее стремление народа отстоять республику от вражеского нашествия. Обо всем этом и говорили Маркс и Серрайе. Напутствуемый Марксом представитель Интернационала вскоре отправился в беспокойную Францию.
Карл Маркс работал над вторым воззванием ко всем членам Международного Товарищества Рабочих в Европе и Соединенных Штатах. В этом большом документе он выразил суровый протест пролетариата против захвата Эльзаса и Лотарингии, исследовал движущие подспудные силы продолжающейся войны. С потрясающей силой предвидения охарактеризовал Маркс положение во Франции:
«Мы приветствуем учреждение республики во Франции, – говорилось в воззвании, – но в то же время нас тревожат опасения… Эта республика не ниспровергла трон, она только заняла оставленное им пустое место. Она провозглашена не как социальное завоевание, а как национальная мера обороны. Она находится в руках Временного правительства, состоящего частью из заведомых орлеанистов, частью из буржуазных республиканцев, а на некоторых из этих последних июньское восстание 1848 г. оставило несмываемое пятно… Орлеанисты заняли сильнейшие позиции – армию и полицию, между тем как мнимым республиканцам предоставили функцию болтовни. Некоторые из первых шагов этого правительства довольно ясно показывают, что оно наследовало от империи не только груду развалин, но также и ее страх перед рабочим классом… Таким образом, французский рабочий класс находился в самом затруднительном положении. Всякая попытка ниспровергнуть новое правительство во время теперешнего кризиса, когда неприятель уже почти стучится в ворота Парижа, была бы безумием отчаяния. Французские рабочие должны исполнить свой гражданский долг… Им нужно не повторять прошлое, а построить будущее. Пусть они спокойно и решительно пользуются всеми средствами, которые дает республиканская свобода, чтобы основательно укрепить организацию своего собственного класса. Это даст им новые геркулесовы силы для борьбы за возрождение Франции и за наше общее дело – освобождение труда».
Маркс прочел на чрезвычайном заседании Генерального совета написанное им второе воззвание О франко-прусской войне и положении республиканской Франции. Принятое Генеральным советом воззвание было издано немедленно на английском языке в количестве тысячи экземпляров.
В день 4 сентября, когда буржуазное Временное правительство захватило власть и под давлением трудового народа поспешило объявить себя республиканским правительством национальной обороны, Энгельс писал Марксу:
«…Мировая история является величайшей поэтессой, она сумела пародировать самого Гейне. В плену император, в плену! И притом еще в плену у «вонючих пруссаков», а бедный Вильгельм стоит тут и уверяет в сотый раз, что он поистине совсем не виноват во всей истории и что это только божья воля. Вильгельм выглядит при этом точно школьник: Кто создал вселенную? – Я, господин учитель, я это сделал, но, право, я больше не буду…»
Он говорил: «…При виде этой вечной склонности впадать в панику по поводу всякой мелочи и их боязни смотреть правде в глаза, – при виде всего этого получаешь гораздо лучшее представление об эпохе террора. Мы понимаем под последней господство людей, внушающих ужас; напротив того, это господство людей, которые сами напуганы. Террор – это большей частью бесполезные жестокости, совершаемые ради собственного успокоения людьми, которые сами испытывают страх. Я убежден, что вина за террор в 1793 году падает почти исключительно на перепуганных, выставляющих себя патриотами буржуа, на мелких запуганных мещан и на прохвостов, обделывавших свои делишки при терроре»,
Приближалось 20 сентября, когда должна была осуществиться мечта Маркса и Энгельса. Им предстояло жить отныне в одном городе. Женни Маркс и Елена Демут деятельно готовились к окончательному переезду друзей из Манчестера в Лондон. Обе женщины тщательно осмотрели красивый, просторный дом на Риджентс-парк-род, где собирались поселиться Энгельс, его жена Лицци и маленькая племянница Мэри Эллен. Даже самый тщательный осмотр требовательной и хозяйственной Ленхен не выявил изъянов; дом сверху донизу был признан вполне годным для жилья. Долго совещались Женни и Ленхен с агентом по ремонту дома и настояли на том, чтобы парадные комнаты были оклеены красными, под бархат, обоями.
В Модена-Вилла, расположенной всего в десяти минутах ходьбы от жилища Энгельса, также шли усиленные приготовления к приему гостей. По мнению Женни, Энгельсу с семьей надлежало остановиться по приезде в семье Маркса до тех пор, покуда дом на Риджентс-парк-род будет приведен в полный порядок.
Наконец счастливый день для обоих друзей настал. Окончательно уладив в Манчестере все дела, Энгельс навсегда переехал в Лондон.
Спустя две недели после этого он был единогласно избран членом Генерального совета Интернационала и деятельно принялся вместе с Марксом за руководство международным рабочим движением.
Именно в эти годы Германия превращалась из земледельческой в индустриальную страну. Деятельность Интернационала совпала в Германии с завершением промышленного переворота. Росло число машиностроительных заводов и мощность паровых двигателей, занятых в промышленности. В металлургии строились мартеновские цехи, механические ткацкие станки вытеснили ручные. Возникли новые акционерные общества и крупные банки. Германское единство стало экономической необходимостью.
Ко времени начала франко-прусской войны в Германии насчитывалось около 800 тысяч фабричных рабочих, но развитию политической и экономической борьбы тружеников мешали последователи Лассаля. Они утверждали, что капиталисты якобы лишены возможности поднять заработную плату рабочим и не могут сократить рабочий день, длившийся 12, а то и 16 часов в сутки, так как обанкротятся.
Швейцер, возглавивший Всеобщий германский рабочий союз после смерти Лассаля, поддерживал бисмарковский план объединения Германии сверху «железом и кровью» под главенством Пруссии.
В 60-х годах на политической арене Германии появился токарь Август Бебель. Он хорошо знал рабочий класс и его нужды, так как встал к станку в 14-летнем возрасте.
Незаурядный ум, желание учиться, четко выраженное классовое самосознание, близкое общение с другом Маркса и Энгельса Вильгельмом Либкнехтом предопределили его политическую судьбу. Он стал приверженцем Интернационала.
В 1867 году Бебеля избрали председателем Союза немецких рабочих обществ. Он был также первым рабочим – депутатом рейхстага.
В 1869 году по инициативе Либкнехта и Бебеля состоялась конференция сторонников Международного Товарищества Рабочих, на которой было решено выйти из Всеобщего германского рабочего союза и создать новую революционную партию. Съезд состоялся в августе 1869 года в Эйзенахе, и на нем была основана Социал-демократическая рабочая партия Германии. Членов новой партии стали называть эйзенахцами. При многих ошибочных, чисто лассальянских положениях программы новой партии она все же была значительным достижением для германских рабочих, так как провозглашала классовую борьбу, пролетарский интернационализм и выдвигала демократические требования.
Эйзенахцы в отличие от лассальянцев отстаивали идею объединения Германии «снизу». Они боролись против всяких уступок пруссачеству, бисмарковщине, национализму.
В 1870 году в Штутгарте собрался второй съезд эйзенахцев и потребовал национализации земли, рудников, железных дорог. Когда месяц спустя началась франко-прусская война, трудящиеся Германии не позволили Бисмарку одурманить себя угаром ложного патриотизма. «Рабочие всех стран – наши друзья, а деспоты всех стран – наши враги», – объявили 50 тысяч рабочих Хемница. Их поддержали машиностроители Брауншвейга, которые также протянули братски руку пролетариям Франции. Берлинская секция Интернационала заявила, что ни звуки труб, ни гром пушек, ни победа, ни поражение не отвратят трудящихся от общего дела объединения рабочих всех стран. Идеи Интернационала пробились к рабочим.
Бебель и Либкнехт поддерживали постоянную связь с Марксом и Генеральным советом. После падения империи Наполеона III Бебель был арестован. Однако рабочие избрали его в марте 1871 года в общегерманский рейхстаг и таким образом вызволили из тюрьмы. Верный идеям Генерального совета Интернационала, Бебель на заседаниях рейхстага возражал против отторжения от республиканской Франции Эльзаса и Лотарингии.
В декабре 1870 года в Модена-Вилла пришла высокая, тоненькая, красивая женщина и, подав Ленхен рекомендательное письмо, попросила впустить ее к гражданину Марксу. Елена Демут внимательно оглядела вошедшую.
– Я русская, моя фамилия Томановская, Элиза Томановская, – сказала гостья.
Ленхен между тем думала, что у гостьи такие же жгуче-черные волосы и правдивые, блестящие глаза, как у Женнихен, та же озорная и вместе застенчиво-нежная улыбка, как у Тусси.
– Обождите, – сказала она властно по-английски и прошла к Марксу на второй этаж.
– Мне кажется, ты можешь принять ее, Карл, – добавила Ленхен, назвав фамилию пришедшей и передав письмо.
Маркс вскрыл конверт:
«Дорогой гражданин!
Разрешите в этом письме горячо рекомендовать Вам нашего лучшего друга, г-жу Элизу Томановскую, искренне и серьезно преданную революционному делу в России. Мы будем счастливы, если при ее посредничестве нам удастся ближе познакомиться с Вами и в то же время более подробно осведомить Вас о положении нашей секции, о которой она Вам сможет обстоятельно рассказать.
Положение это является, несомненно, печальным, так как нам приходится, с одной стороны, преодолевать препятствия, которые ставит на пути всякой свободной пропаганды царизм, а с другой стороны – бороться с невежеством и нечестностью (выражение отнюдь не слишком сильное), которыми проникнуты все слои так называемого образованного русского общества. К тому же узкие, групповые интересы парализуют революционную работу даже среди молодежи В ее рядах преобладают приверженцы ребяческой игры в революцию, желающие подражать прежним немецким студенческим корпорациям и считающие себя способными произвести революционный переворот для народа, но без народа, что в России еще менее возможно, чем где бы то ни было. Все это приводит к тому, что большинство из тех, которые по своему положению могли бы и должны были бы быть настоящими пропагандистами Международного Товарищества, далеки еще до понимания его подлинного значения. От нас потребуется еще не мало усилий, чтобы водрузить и укрепить наше общее знамя в России. Однако мы нисколько не сомневаемся в успешном разрешении поставленной задачи, и мы счастливы, что мысль о необходимости направить русское революционное движение в русло общеевропейского движения пролетариата была выдвинута именно нами…
Примите, дорогой гражданин, наш братский привет».
Маркс встал и пошел навстречу желанному посланцу из Женевы, оказавшемуся совсем еще юной женщиной. Если бы на гостье были пестрые шальвары и атласная шаль, она смогла бы сойти за турчанку, прекрасную Гайде или Медору, пленившую байроновского Дон Жуана.
– Здравствуйте, – сказал Маркс по-русски, четко выговаривая каждую букву. – Очень рад вас видеть. – И вдруг, отечески улыбнувшись, добавил: – А сколько вам лет?
– Девятнадцать, – ответила Элиза. Густые ресницы ее взлетели вверх к бровям. На щеках цвета созревших абрикосов появился пунцовый румянец. Впрочем, она мгновенно подавила вспыхнувшее было смущение под изучающим ее, доброжелательным взглядом Маркса.
– Так вы та самая Далила, которая посрамила и лишила силы тучного Самсона – Бакунина на диспуте анархистов в Женеве? Старик Беккер писал мне, а он знает толк не только в щетках, которые делает, что вы уничтожили Бакунина смехом. Это самое неотразимое оружие в борьбе с людьми, у которых за фразерством скрывается идейная пустота. Расскажите же, пожалуйста, как это было.
Элиза, быстро освоившаяся в дружелюбном доме Маркса, проявив незаурядное дарование рассказчика, описала женевское кафе, где собрались анархисты, зазывательные афиши на стенах, на которых Бакунин изображался то мучеником, то беглым каторжником, то философом, то самим богом разрушения. Элиза небезуспешно пародировала Бакунина, рычавшего с трибуны, осыпавшего клеветническими стрелами Маркса и его партию. По ее словам, речь идеолога анархии была подобна оглушительным взрывам хлопушек. Пустозвонный диспут превратился в скверный балаган, где все могло окончиться дракой. И тогда
Элиза решила прервать нападение разъяренного Бакунина на теряющего самообладание Утина. Она внезапно вскочила на подмостки и, к великому удовольствию публики, на мотив плясовой песни пропела убийственные по своей иронии куплеты, сочиненные яро Бакунина. Он был сражен и постыдно сбежал с диспута, который с самого начала напоминал клоунаду.
Маркс вдоволь посмеялся над рассказом Элизы. Он был приятно удивлен живостью и глубиной ума русской революционерки и решил тотчас же познакомить ее со всеми членами своей семьи. Елизавета Лукинична понравилась всем без исключения и вскоре близко сошлась с Женнихен и Тусси.
Дочь богатого помещика Луки Кушелева и крепостной Натальи, Елизавета с детства получила разностороннее образование, изучила иностранные языки, приобрела манеры и навыки дворянского общества. Вольнолюбивые книги и знакомство с протестующей против социальной несправедливости молодежью усилили в душе Елизаветы Лукиничны Кушелевой беспокойное недовольство своей жизнью. Чтобы получить самостоятельность и право выезда из России, Елизавета Лукинична вышла фиктивно замуж и отправилась в Женеву. Там она встретилась с Утиным, Бартеневыми, Трусовым и другими деятелями русской ветви Интернационала, нашла жизненную цель, друзей и смогла подкрепить издание журнала «Народное дело» деньгами, которые охотно вручила своим единомышленникам. Вскоре разглядела Элиза сущность Бакунина и его клики. Прошло всего несколько месяцев, а доверие к знаниям, такту, уму Элизы настолько утвердилось в русской секции Международного Товарищества, что именно на нее пал выбор, когда понадобилось послать к Марксу кого- либо из его русских последователей.
В Модена-Вилла всех тревожила судьба Германа Лопатина и его попытка спасти Чернышевского, вырвать его из заключения и переправить за границу.
В дни, когда там бывала Элиза, об этом говорили особенно горячо, расспрашивали о Сибири. Женни и ее дочери, Елена Демут и Карл Маркс не скрывали своего беспокойства и тщетно силились найти способ помочь самоотверженному революционеру. Что можно было сделать в Лондоне для того, чтобы проникнуть в Иркутский острог?
Не всегда в Модена-Вилла Элиза виделась с Марксом. Часто она проводила интересно и весело время только в обществе своих приятельниц – Женнихен и Тусси, так как их отец был очень занят. Вечера на Мэйтленд-парк-род обычно проходили в игре на фортепьяно, пении, декламации, чтении вслух, рассказах о России и различных путешествиях, шутках и играх. Женни Маркс охотно присоединялась к молодежи. Она стала лучшим другом не только своих дочерей, но и всех их друзей. Остроумная, изобретательная в развлечениях, образованная, увлекательная собеседница, Женни Маркс была также очень доброжелательна ко всем близким по духу и целям людям. Элиза Томановская, мать которой была полуграмотна, не скрывала своего удивления и восхищения госпожой Маркс. Если Карл бывал свободен, Элиза иногда заходила в его рабочую комнату, и тогда часами длилась их беседа. Маркс радовался возможности говорить по-русски и слушать звучание живого языка. Он читал в это время произведения Чернышевского и весьма интересовался развитием русской крестьянской общины. Представительница русской ветви Интернационала была очень сведуща в этом трудном предмете не только в теории. Она многое видела и продумала, когда жила в имении отца в Псковской губернии.
В Модена-Вилла Елизавета Лукинична встретила Энгельса, который в шутку отрекомендовался ей Федором Федоровичем, как он иногда подписывался под письмами к русским людям.
Пребывание Томановской в Англии совпало с роковыми днями европейской истории.
Единственным спасеньем от нашествия Пруссии на Францию после свержения Наполеона III, по мнению Маркса, было бы вооружение всех парижских рабочих. «Но вооружить Париж, – писал Маркс, – зна-
Шло вооружить революцию. Победа Парижа над ^русским агрессором была бы победой французского рабочего над французским капиталистом и его государственными паразитами».
Больше, нежели внешнего своего врага, боялась французская буржуазия пролетариев-одноплеменни- ков. Отстаивающее интересы богачей правительство Превратилось в правительство национальной измены.
Предатели министры Трошю и Фавр не обеспечили Столичное население продовольствием и обрекли его на голод. На фронте одно поражение следовало за другим. Французские войска сдавались в плен.
Глава правительства тайно встретился с Бисмарком. Весть об этом скоро проникла в народ, и завеса обмана была разорвана. Французские рабочие поняли, что их одурачивали. Всем стало ясно, что Временное правительство вопреки заверениям заботилось не об обороне, а о капитуляции.
В то же время трудовое население, несмотря на все возрастающую нужду, преисполнилось героической готовности воевать за освобождение Франции. Уже в первые дни сентября в Париже народ сам избрал своих представителей в окружные комитеты бдительности, возглавляемые Центральным комитетом, который состоял из деятелей демократического и социалистического движения, членов французской секции Интернационала. Были созданы батальоны Национальной гвардии. На гроши, добровольно отданные рабочими, отлили пушки. Артиллерия парижского пролетариата должна была защищать столицу от пруссаков и собственной коварной реакционной буржуазии.
В конце октября Париж узнал о новом вероломстве главнокомандующего Трошю. В Бурже погибли вольные стрелки, геройски сражавшиеся, но оставленные без подкрепления и оружия на произвол судьбы правительством. 31 октября отряды национальных гвардейцев, возглавляемые бланкистами, восстали и потерпели поражение.
Молодая Социал-демократическая партия Германии – эйзенахцы – из-за побед Бисмарка оказалась в тяжелом положении. Все классы, партии и группы страны хотели единой Германии, Наполеон III – враг этого объединения – потерпел поражение, и это было по душе всем немцам. Но революция во Франции изменила характер войны, и немецкие рабочие были заинтересованы отныне в победе скорее Французской республики, нежели в успехах реакционного правительства Бисмарка. В то же время распространились слухи, что Германия намерена отнять у Франции Эльзас и Лотарингию в качестве вознаграждения за победу над Наполеоном. Немецкие империалисты говорили, что это необходимо якобы для укрепления границ Германии на западе.
Центральный комитет Социал-демократической рабочей партии в Брауншвейге обратился к Марксу как к секретарю-корреспонденту Интернационала для Германии за разъяснениями по вопросу об отношении пролетариата к франко-прусской войне.
Маркс и Энгельс придавали исключительное значение своему ответу руководителям Социал-демократической партии Германии. Они сознавали, что дело шло о директивах, определяющих линию поведения немецких рабочих, и тщательно готовили текст письма. В нем они предрекли, что если Германия захватит у Франции Эльзас и Лотарингию, то войны в Европе никогда не прекратятся.
«Тот, кто не совсем еще оглушен теперешней шумихой или не заинтересован в том, чтобы оглушать германский народ, должен понять, что война 1870 г. так же неизбежно чреватавойной между Германией и Россией, как война 1866 г. была чревата войной 1870 года.
Я говорю неизбежно, непременно, если не учитывать того маловероятного случая, что в России до этого времени может вспыхнуть революция.
Если этот маловероятный случай не произойдет, то войну между Германией и Россией приходится уже сейчас рассматривать как fait accompli (совершившийся факт).
Будет ли эта война вредна или полезна, – целиком зависит от нынешнего поведения немцев-победителей.
Если они захватят Эльзас и Лотарингию, то Франция вместе с Россией будет воевать против Германии. Нет надобности указывать на губительные последствия подобной войны…