Quot;Лествица" Св. Иоанна
Обратимся теперь к тексту "Лествицы" Св. Иоанна Лествичника, игумена Синайской горы, переведенной на Руси в XII в. и оказавшей значительное влияние на становление риторико-педагогической тради-
100
ции восточного славянства. "Лествица" Св. Иоанна, составленная из тридцати Слов-поучений, призвана описать восхождение по тридцати ступеням духовного совершенства. Посмотрим, как в этом письменном памятнике раннего христианства отражается представление о речевом идеале, как характеризуются существенные признаки последнего.
Общеэтические заповеди кротости, смирения, смиренномудрия, простоты, уравновешенности, подавления аффектов и избавления от страстей, тайны духовной жизни, "незлобия", любви к ближнему, миротворческой гармонизирующей устремленности внутреннего и внешнего бытия — все эти принципы определяют в "Лествице" этико-эстети-ческие черты риторического идеала, правила речевого поведения христианина, ищущего совершенства. Так, в Слове "О послушании" читаем: "Как могло иметь у них [братии] место празднословие или кощунство? Если кто-нибудь из них начинал распрю с ближним, то другой брат, тут случившийся, делал поклон и тем укрощал их гнев... старцы, как дети... имели величайшею похвалою— свое смирение... одни из них говорили, что низошли в бездну смиренномудрия, которым на век всякую брань отразили, а другие сказывали, что достигли совершенного неощущения и безболезненность в укоризнах и досадах" (1, с. 27).
Кротость, приветливость, веселость, непритворность в словах, непринужденность, простота и искренность в речах — вот каким предстает образец поведения достойного человека (Там же, Слово 8).
"...Обучайся умному безмолвию... связывай язык твой, неистово стремящийся на прекословия" — вот способы достижения этого идеала (1, с. 36).
Греховны хула на ближнего, всякий словесный СУД над ним (осуждение), многоречивость, пустословие (1, с. 38). В случае же, если человек подвергается укоризнам и упрекам, достойно терпеливо и кротко переносить хулу (1, с. 39—40). А вот каковы правила поведения в беседе:"Кто в беседе упорно Желает настоять на своем мнении, хотя бы оно было
101
и справедливо, тот да знает, что он одержим диа-вольским недугом и если он так поступает в беседе с равными, то может быть обличение старших и исцелит его; если же обращается так с большими себе и мудрейшими, то этот недуг от людей неисцелим" (1, с. 40).
Особый статус в парадигме христианских принципов речевого поведения принадлежит безмолвию:"молчаливый муж есть сын любомудрия" (1,с. 46) и кротости(см. Слово 8 "О безгневии и кротости"). Кротости же посвящено и Слово 24 ("О кротости, простоте и незлобии, которые не от природы происходят, но приобретаются тщанием и трудами, и о лукавстве"). Все содержание этой части прямо связано с нормами речевого поведения; тут же осуждается и исследуется грех лицемерия, лжии коварства. Отдельное Слово (27: "О безмолвии") трактует эту философско-этическую категорию и ее специальные риторические проявления, начала работы над собой по обретению этой добродетели, цели этого духовного труда и его результаты; подробно описываются различные виды безмолвия и бесовские искушения, направленные на то, чтобы отвратить человека от этой добродетели.
Кротостьпредстает как "недвижимое устроение души, в бесчестиии в чести пребывающее одинаковым"; с большой психологической тонкостью понимается состояние безгневия: "начало безгневия есть молчание устпри смущении сердца; средина — молчание помысловпри тонком смущении души; а конец — непоколебимая тишина— при дыхании нечистых ветров" (1, с. 88). Антиподы кротости и безгневия — гневливость и раздражительность — осуждаются как состояния греховные: "Если признак крайней кротости состоит в том, чтобы и в присутствии раздражающего сохранять тишину сердечную и залог любви к нему, то, без сомнения, крайняя степень гневливости обнаруживается тем, что человек наедине сам с собою, словами и телодвижениями как бы с оскорбившим его препирается и ярится" (1, с. 89). Такой психологический анализ и сейчас пред-
102
ставляется обоснованным, содержательным и весьма заслуживающим нашего внимания.
Особая часть книги (Слово 10 "О злословии и клевете") подробно трактует причины и корни этих явлений в человеческой душе и в общении, прослеживает процессы их зарождения, анализирует скрытые в этих грехах разрушительные силы, содержит наставления по борьбе с ними: "Никогда не стыдись того, кто перед тобою злословит ближнего; но лучше скажи ему: "Перестань, брат, я ежедневно падаюх в,.лютейшие грехи, и как могу я его осуждать?"'^ сделаешь таким образом два добра, и одним пластырем исцелишь и себя и ближнего" (1, с. 97). Заметим, что и современная практическая лингвопрагматика, на основе изучения речевого поведения человека разрабатывающая соответствующие рекомендации по корректировке речевого общения, недалеко ушла от цитированного выше совета (см. пример 2).
Следующий раздел "Лествицы" (Слово 11 "О многоглаголании имолчании") посвящен близкой проблеме: "В предшествовавшем слове мы сказали кратко о том, сколь бедственно и вредно судить ближних, вернее же самим судимыми быть и страдать от собственного языка... Ныне же порядок требует, чтобы мы показали причину сего порока и дверь, которою он входит в нас..." (1, с. 99). Ужасен по своим последствиям грех многословия:"Многоглаголание есть признак неразумия, дверь злословия, руководитель к смехотворст-ву, слуга лжи, истребление сердечного умиления, призывание уныния, предтеча сна, расточение внимания, истребление сердечного хранения, охлаждение святой теплоты, помрачение молитвы" (Там же). Нормам речевого поведения посвящено и следующее Слово 12 ("О лжи").
Таким образом, из тридцати частей книги — Слов — специально нормам речевого поведения посвящены три, а в большинстве других также уделяется большое внимание этическим принципам речевого общения, характеризуются отдельные черты речевого идеала.
103
Большой интерес для нас представляет "Слово особенное к пастырю", входящее в состав "Лествицы", так как в нем находим некоторые существенные ри-торико-педагогические рекомендации.
"Учителям неприлично преподавать наставления, выписанные из сочинений других, так как и живописцам, когда они делают только списки с чужих рисунков," — читаем в этом разделе; пастырю-наставнику дозволяется зато гневное слово, направленное на искоренение пороков: "Да мещет пастырь, как камнем, грозным словом на тех овец, которые по лености или по чревоугодию отстают от стада; ибо и это признак доброго пастыря" (1, с. 253); допускается "выговор огорчающий, но скорее врачующий болезнь," "сильное и жестокое нападение на негодующих для их спасения".
Однако эти "жесткие" педагогические средства должно применять в сочетании с противоположными приемами воздействия: нужны и "кроткие, тихие и мягкие слова", и "приятное слово"; наставнику рекомендуется бесстрастие в обращении с учениками, расположение к ним "соразмерно их достоинству, дабы... не сделать вреда" (1, с. 255).
Бесстрастие внутреннее необходимо для того, чтобы наставник "мог... при случае притворно показывать какую-нибудь из страстей, и особенно гнев" (там же). Таким образом, в работе по духовному совершенствованию и воспитанию учеников допускается элемент актерской игры.
Высоки требования автора "Лествицы" к учителю: "Не тот учитель достоин удивления, который способных отроков сделал знающими людьми, но тот, который невежд и тупоумных умудрил и довел до совершенства" (1, с. 256). Главным же принципом деятельности наставника названа любовь.
Св. Иоанн предостерегает пастыря от такого молчания ученика, которого природа учителю не совсем понятна: многие принимали молчание кормчего за признак благополучия, доколе не ударились о камень, говорит Лествичник. Так же пагубна бывает и излишняя стыдливость самого учителя: "В таком случае да
104
не отрицаются поступать так, как обыкновенные учители поступают с учащимися, и письменно излагают наставления" (1, с. 257). Если же необходимо порицание ученика, то Св. Иоанн рекомендует внимательно выбирать форму "обличения": "Если кто, будучи обличаем наедине, не стыдится, тот и обличение, сделанное перед многими, обращает в повод к большему бесстыдству" (там же).
Слово пастыря, по Св. Иоанну, — главный инструмент духовного формирования учеников: "Когда овцы пасутся, пастырь да не перестает употреблять свирель слова... ибо волк ничего так не боится, как гласа пастырской свирели" (1, с. 259).
Обязанность наставника — найти равновесие между смирением перед учениками и чрезмерным вознесением над ними; но лучше советоваться с ними "в некоторых делах", чем "обращаться с ними насмешливо" (там же).
Резко осуждаются в поведении духовного учителя гневливость, чрезмерная взыскательность. От воспитателя требуется внимание к выбору средств воздействия и характеру предлагаемой духовной пищи: "Часто одна и та же пища в некоторых производит усердие, а в других печаль. При сеянии духовного семени должно рассуждать о времени, о лицах, о количестве и качестве семени" (1, с. 261). Идеалом учителя, конечно, провозглашается Иисус, и от пастыря-человека ожидаются не только вышеуказанные достоинства, но и радостноеспокойствие в его деятельности и поведении.
Итак, тексты евангельских проповедей и духовные наставления "Лествицы", включающие специальные педагогические рекомендации, позволяют судить об особенностях педагогико-риторического идеала христианства, об иерархии ценностей в парадигме этого образца учительской речи, а это дает нам основания для заключений о преемственности между общеречевой и педагогико-риторической культурой античности и христианства.
105