Особенности структуры самосознания 2 страница
По-видимому, именно в это время молодые люди подходят к кризису интимности, т. е. развитию истинной открытости, близости в межличностных контактах (Э. Эриксон). Нужно отметить, что неуверенность в своей идентичности, т.е. неполное разрешение кризиса встречи со взрослостью может привести к формированию изолированности, невозможности установления устойчивых близких контактов с другими людьми, необходимых для ощущения жизненного счастья. «Образ Я» оказывается не настолько прочным, чтобы соединиться с другим. Человек как бы боится потерять свою идентичность, вступая в близкую связь с кем-либо. Возникает особого рода напряжение, не выдерживая которого молодой человек «изолирует» себя или же вступает в формальные связи.
Однако ряд авторов полагают, что необходимым условием разрешения кризиса интимности является не только успешное разрешение кризиса встречи со взрослостью, но и наличие определенных характеристик в «образе Я». Как утверждал Дж. Пауэл, эти характеристики можно описать, используя различные термины: самопринятие, положительное самоотношение, положительная Я-концепция, любовь к себе и т.д. Он приводит описание этого феномена, данное Р. Фексом, по мнению которого так называемая любовь к себе — это «чувство собственного достоинства, собственной ценности», осознание собственной уникальности и вера в свои возможности [47].
Однако не является ли любовь к себе проявлением эгоизма? Э. Фромм полагает, что в современной культуре часто прослеживается альтернатива «или любовь к другим, что добродетельно, или любовь к себе, что грешно». Он подробно рассматривал отражение этой альтернативы в теологии и философии (И. Кальвин, Ф. Ницше, И. Кант, М. Штирнер и др.) и пришел к такому выводу. Догма, что любовь к себе несовместима с любовью к другим, заполнила теологию, философию и общественную мысль. Однако по мнению Фромма, разрешить это противоречие можно через введение и последующее определение понятия «себялюбие». Себялюбие не только не тождественно любви к себе, но и обусловлено именно отсутствием любви к себе. Себялюбец любит себя не слишком сильно, а слишком слабо, вернее, он ненавидит себя. С этим положением хочется не просто согласиться, но подчеркнуть его особую значимость. Себялюбие действительно исключает какой-либо искренний интерес к другим людям, т.е. оно несовместимо с любовью к другим. Реальная же любовь к себе и любовь к другим, как утверждает Э. Фромм, коренным образом взаимообусловлены. «Установка на любовь к себе обнаруживается у всех, кто способен любить других» [37].
Однако достижение реальной любви к себе может оказаться сложным. Вот что писал по этому поводу К. Юнг:
«Возможно, это звучит очень просто. Но простые вещи всегда оказываются наиболее трудными. В нашей жизни быть простым требует величайшей дисциплины, и принятие самого себя составляет существо проблемы нравственности, является как бы конспектом всего нашего взгляда на окружающий мир. Накормить голодного, простить обиды, любить врагов своих во имя Христа — все это, несомненно, величайшие добродетели. То, что я сделаю наименьшему из братьев моих, я сделаю самому Христу. Но что если я вдруг обнаружу, что наименьший из них, беднейший из всех нищих и в то же время наиболее наглый из моих обидчиков и самый ярый мой враг находится внутри меня самого. И что я сам стою, ожидая подачки от собственной доброты, что я сам и есть тот враг, которого надо любить, — что тогда?» [48].
Подытоживая сказанное, можно сделать вывод, что успешному разрешению кризиса интимности, т. е. развитию истинной открытости, близости в межличностных контактах, должна в случае необходимости предшествовать серьезная внутренняя работа по принятию самого себя.
Понятно, что не всегда в течение последующей жизни сохраняют свою значимость дружеские связи, установившиеся в юношестве. Но способность к таким связям формируется в основном именно в этот период. И можно наблюдать взрослых людей, страдающих от отсутствия такой способности. Они могут продолжать жить в изоляции либо колебаться от позиции почти полного слияния с человеком до резкого, ничем не мотивированного удаления от него. Иногда это удаление сопровождается также немотивированными конфликтами.
По мнению Э. Эриксона, особой формой интимности является генитальность как условие развития и достижения полной зрелости. Генитальная зрелость предполагает превращение эгоцентрических сексуальных интересов в стремление к гармонии с партнером. Сексуальный контакт становится не полем битвы, где есть победитель и отверженный, а возможностью полного равновесия и слияния двух начал — мужского и женского. Здесь также возможна изоляция — неспособность к любви как разделению идентичности [22].
Особую значимость сохраняет в юношестве общение с родителями. Это период завершения процесса отделения молодого человека от семьи. Теперь происходит не только эмоциональное подростковое, но и реальное отделение, которое необходимо для осуществления своей индивидуальной взрослой жизни. В отличие от подросткового негативизма, критики, оппозиции родителям для юности характерны процесс обособления и даже временное отстранение от семьи, после которого эмоциональный контакт восстанавливается на более высоком уровне. А отношения становятся партнерскими, в которых и взрослый ребенок, зачастую уже с собственной семьей, и родители помогают друг другу в процессе собственного развития.
«Интересными стали отношения с родителями. Вдруг появилось такое ощущение, что тебя пустили за ширму кукольного театра или дали прочитать рецепт пирога из сказки. Теперь ты видишь, как все делается. Ты видишь все возможности и трудности». Ж., 19 лет.
Однако к процессу реального отделения от семьи не всегда готовы как сам молодой человек, так и его семья. Затруднить процесс обособления может неразрешенность основных задач юности: формирования социальной зрелости и личностного самоопределения. Чаще основное сопротивление оказывает семья, которая не может сохранить свою целостность, отпустив молодого человека. В особо трудной ситуации оказывается молодой человек, выросший в неполной семье, поскольку его отделение может во многом лишить мать смысла собственного существования. Труднее может происходить отделение у младших детей, если родители болезненно переживали отделение старшего. Можно выделить три основных варианта неконструктивного отделения. Первый — это отделение, сопровождающееся полным эмоциональным разрывом и формализацией отношений. Второй — сохранение слияния молодого человека и семьи, сопровождающееся сохранением его личностной несамостоятельности. Здесь можно предположить будущие трудности внутрисемейных отношений и конфликты между женой и матерью (мужем и отцом). Третий — установление амбивалентных отношений. Здесь применима следующая схема: отделение, появление вследствие этого чувства вины, возвращение в семью, появление чувства гнева, отделение и т.п.
Помимо завершения процесса отделения от семьи можно отметить, что в период юности происходит осознание старения родителей, которое является прообразом собственного старения. И это может вызвать довольно сильные эмоциональные реакции. Кроме того, только теперь приходит понимание сути жизни родителей, их ошибок и достижений. Иногда появляется желание применить к ним свои знания, проиграть дома роль терапевта. Нередко к этому склоняют молодых людей сами родители.
«Мы резко реагируем на любые попытки родителей ограничить нашу .свободу или дать ценный совет. Ну, конечно, мы же взрослые, самостоятельные, мы уже учимся в институте, мы сами можем решить все свои проблемы. Но это состояние будет длиться недолго, всего лишь до первой серьезной проблемы, когда мы, проплакав всю ночь на коленях у мамы, задумаемся о нашей самостоятельности, взрослости, всемогуществе». Ж., 21 год.
«Общение с родителями стоит у меня на третьем месте. Хотя съедает оно едва ли не половину времени, отведенного мне на земле. Мои родители относятся к категории тех людей, которые никак не хотят предоставить самостоятельность своим детям, невзирая на их возраст. Постоянный контроль любого моего шага, телефонного звонка, а также периодический обыск моих вещей — их хобби. Мои попытки призвать родителей к здравому поведению не увенчались успехом, поэтому мои отношения с ними становятся все более формализованными и обостренными. Хотя очень хочется, чтобы все было не так». Ж., 19 лет.
«За эти годы отношения с родителями меняются коренным образом. В них появляется больше доверия, больше взаимопонимания. Но профессия накладывает свой отпечаток. Они считают, что если ты психолог, значит, должна все понимать, во всем разбираться. Поначалу это нравится — мама обращается к тебе за помощью, чувствуешь собственную значимость. Но постепенно понимаешь, что ты не можешь этого делать. Потому что ты дочь». Ж., 19 лет.
«Однако, несмотря на то, что я приобрела больше доверия, я не получила желанной свободы. По-прежнему я должна во всем зависеть от родителей. Иногда мне кажется, что все, что я делала или делаю в своей жизни, я делаю только ради них. Даже живу только ради них. В какой-то степени это так. Я обязана им всем. Но так хочется разрезать эту пуповину и стать собой, а не их тенью». Ж., 20 лет.
Психосоциальное развитие
Как уже ранее говорилось, важнейшими задачами молодости становится решение социальных задач: приобретение профессии, достижение определенного социального статуса, создание семьи. Выделим и последовательно рассмотрим две линии в психосоциальном развитии: развитие Я как члена семьи и развитие Я как профессионала.
Развитие Я как члена семьивзаимосвязано с социально-историческим изменением ее функций, структуры, ролевого поведения членов семьи. Поэтому прежде чем обсуждать специфику развития Я как члена семьи в молодости, рассмотрим основные тенденции изменения семьи в последнее столетие, опираясь на работу известного немецкого историка семьи Р. Зидера [49].
Прежде всего нужно отметить кардинальное перераспределение функций семьи. Это снижение значимости функции экономической поддержки и повышение роли удовлетворения семьей потребности в эмоциональной защищенности. Современные молодые супруги, как правило, имеют финансовую независимость, не слишком нуждаются в экономической помощи семьи. Но нарастание темпа жизни, эмоциональных перегрузок заставляет искать именно в семье поддержку, эмоциональную близость, чувство защищенности.
На базе возрастания экономической независимости поколений четко обозначается тенденция роста автономии семейной пары. Появилась тенденция жить скорее малой семьей, состоящей только из супругов, чем большой, в которую входят два-три поколения. И выделение малой семьи происходит тем быстрее, чем больше для этого экономических возможностей. Однако раздельное хозяйство говорит не об ослаблении человеческих отношений в большой семье, а об их качественных изменениях. Сегодня предпосылкой положительных эмоциональных отношений между поколениями является гармоничное сочетание близости и дистанцированности.
К структурным изменениям можно отнести также тенденцию уменьшения количества детей в семье и соответственно периода их воспитания. Р. Зидер считает это следствием распространения промышленно-городского образа жизни населения, а также создания системы социального обеспечения, в которой дети утратили свое хозяйственное значение. Кроме того, реализация современного стиля жизни, нацеленного на профессиональный успех и материальное благосостояние, затрудняется при наличии большого количества детей. Конечно, спад рождаемости может вызываться и экономическими кризисами. Но в этом случае он имеет преходящий характер.
Сокращение рождаемости сопровождается постоянным ростом числа разводов. В литературе появились дискуссии о том, не вырождается ли институт брака и семьи. Попробуем ответить на этот вопрос. Ранее отмечалось, что наблюдается снижение значимости экономической функции семьи. К примеру, «все меньшее число людей живет и работает в условиях сельской местности, где совместное владение средствами производства вынуждает их сохранять несчастливо сложившийся брак. А чем меньше супруги в своей экономической и социальной жизни связаны друг с другом, тем скорее они могут поставить вопрос о разводе в случае несчастливо вложившегося брака» [49]. В то же время возрастание значимости функции эмоциональной поддержки в семье предрасполагает партнеров в неудачном браке к разводу и последующим поискам нового брака. Исходя из этого, можно заключить, что действительно современная семья испытывает кризисный этап, но говорить о разрушении семьи неправомерно. Наоборот, роль ее с каждым годом все увеличивается.
Кризис семьи часто усиливает необходимость изменения в ролевом поведении мужчин и женщин. Исследования показывают, что практическое ролевое поведение лишь в незначительной степени приспособилось к возросшей трудовой активности замужних женщин. Повсеместно жена занята домашним хозяйством и воспитанием детей независимо от того, работает она или нет, что может привести к ее физическому, эмоциональному истощению, стать причиной конфликтов.
Обсуждая кризис семьи, нельзя не упомянуть тенденцию неуклонного роста альтернативных форм семьи. Это, с одной стороны, пары, состоящие в гражданском браке, с другой — обособленная жизнь. Как отмечал Р. Зидер, жить одному — это исторически новый феномен, который становится возможным благодаря развитой сети услуг и социальной помощи. К сожалению, практически отсутствуют исследования этого образа жизни. Хотя некоторых людей назвать одинокими можно только условно из-за того, что они состоят в длительных отношениях с кем-либо и большую часть времени проводят с партнерами.
Подводя итог обсуждению этого вопроса, можно заключить, что семья во многом зависит от изменений в социальном и экономическом устройстве общества. Но нельзя говорить только об одностороннем влиянии. Безусловно, история семейного рода человека и его собственный жизненный путь опосредуют это влияние.
Общеизвестно, что в период юности, как правило, закладываются основы для формирования идентичности индивида как члена устойчивой пары. Под жизнью в паре понимаются семейная пара или сожительство. Однако и для того и для другого необходимым процессом является выбор партнера. Этой проблеме посвящено много исследований, имеющих различные методологические основания. Общепринятым можно назвать мнение, что на выбор партнера довольно часто влияют неосознаваемые импульсы, что впоследствии может породить супружеские конфликты. К примеру, сегодня распространен динамический подход в супружеской терапии, основанный на изучении влияния прошлого, преимущественно детского опыта супругов. Подробно анализирующий этот подход С. Кратохвил писал, что нередко на выбор партнера в браке оказывает влияние образ родителя противоположного пола. Если роль этого родителя была в семье позитивной, то это создает предпосылки супружеской гармонии, если негативной, то возможны нарушения супружеских отношений. При этом у одного или обоих супругов в браке проявляются потребности, которые в детстве не были удовлетворены их родителями [50]. Получается, что человек выбирает себе партнера, который позволил бы актуализировать неразрешенные конфликты детства, на которого можно проецировать инфантильные желания. Случай же сознательного отторжения родителя противоположного пола и выбора партнера по типу антиродителя также является источником внутреннего конфликта. И только осознанное принятие негативного родителя позволяет освободиться от его образа и подойти к гармоничному супружеству. Понятно, что выбор партнера происходит намного сложнее, чем это описано представителями динамического подхода, но их взгляды, безусловно, интересны и подкреплены реальной жизнью. Как нам кажется, процесс выбора партнера в символической форме хорошо отражен в следующей сказке.
Жила-была на свете милая, славная девочка, которая мечтала о любви. Все девочки мечтают о любви, не так ли? Но наша девочка мечтала так сильно и так горячо верилось ей, что встретит она принца голубоглазого и светловолосого, он возьмет ее за руку и поведет по узенькой песчаной дорожке к солнцу.
И действительно ей встречались принцы, но почему-то оказывалось, что под нарядной одеждой прячется совсем другое существо. Например, некоторые принцы оказывались лягушатами с абсолютно холодным сердцем, не умеющим любить. А некоторые — мыльными пузырями, ткнешь палочкой — и лопнут, потому что пустые внутри. Другие же были на самом деле мусорными кучками, в которые валились куски зависти, жестокости и всякого иного добра. Но более всего ее разочаровали Львинозайчики, или Крутые парни, которые за повадками львов прятали трусость и собственную слабость. Грустно жить стало девочке. И решила она пойти, куда глаза глядят. И вот идет и видит в траве что-то поблескивает. Поднимает, а это увеличительное стеклышко. Посмотрела девочка на свой пальчик через стеклышко — у, какой большой палец видится. Посмотрела на пуговичку — она громадная. Навела стеклышко на саму себя и ахнула. Стеклышко волшебным оказалось, сердце показывает. А в сердце том и крошечные лягушата барахтаются, и мыльные пузырьки лопаются, и мусорные кучки пошуршивают. А главное — Львинозайчики лапками машут, от страха трясутся.
Замелькало, запуталось все в глазах девочки: Пузырикозайчики, Кучколягушечки, Мыльнокрутарики.
"Не хочу столько твариков носить в своем сердце", — вскричала она. И стала их из сердца вытаскивать, выцарапывать, прочь выкидывать. А они хитрые — обратно лезут.
Трудно пришлось девочке. Но осилила она и свои пузырики, и Львинозайчики, и кучки мусора. Все вычистила.
Подняла глаза, а перед ней принц стоит голубоглазый и светловолосый. А неподалеку их путь начинается. Путь куда? Я не знаю, ведь это же их путь.
Помимо образования пары и развития Я как члена семьи чаще всего на конец юности выпадает переход к родителъству. Как известно, родительство не только изменяет социальный статус, требует выполнения новых ролей и обязанностей, меняет структуру семьи, но и вызывает изменения идентичности у молодых родителей. Рассмотрим возможные изменения у женщин и мужчин в период ожидания ребенка и в первые месяцы после его рождения.
В период беременности у многих женщин появляется повышенный невротический фон, выраженный в личностной тревожности, сниженной стрессоустойчивости, самоконтроле и самопринятии, эмоциональной нестабильности и большом количестве волнений и страхов, связанных с предстоящими родами. Повышается потребность в поддержке со стороны значимых других: мужа, родителей. Некоторые исследователи выделяют так называемый невротический синдром беременности. Нейрофизиологическую его основу составляют повышенная эмоциональная лабильность и восприимчивость, вызванные гормональными изменениями в организме беременной женщины. А социальную основу его составляет наличие огромного количества негативной информации о патологии беременности и родов, а также наличие в современном обществе стереотипного восприятия беременной как больной, о которой надо старательно заботиться. Действительно, еще в первые месяцы беременности женщине заводят медицинскую карту, она начинает посещать медицинские учреждения и тем самым как бы получает статус больного человека. Кроме того, те же общественные стереотипы восприятия успешной беременности связывают ее в основном с правильным питанием и прогулками на воздухе. Здесь следует отметить, что в традиционной культуре соблюдению режима питания отводилось существенно меньшее место. А основной акцент делался на сохранении положительного эмоционального состояния беременной. В предписаниях о том, как следовало жить беременной женщине, предлагалось избегать общения с дурными людьми, не ссориться, не плакать, не смотреть на умерших, в особенности на умершее дитя. Вместо этого предписывалось смотреть на красивые изображения и прекрасных детей, любоваться цветами, полем, лесом. Интересно, что довольно много ограничений касалось моральных аспектов поведения беременной. Ей не разрешалось тайно лакомиться и говорить неправду, обманывать и красть, совершать дурные поступки, так как половина проклятий при этом пойдет на ребенка. Категорически недопустимым считалось жестокое обращение с животными. И наоборот, беременной нужно было стремиться совершать как можно больше добрых дел, так как это благоприятно влияет на судьбу ребенка. Понятно, что жизнь, построенная в соответствии с этими предписаниями, становится эмоционально-комфортной, при этом не теряется значимость личности самой беременной. Последнее является также довольно важным условием. Как говорил А. Менегетти, личность будущей матери не должна терять свою значимость, а сама женщина не должна впадать в самолюбование, жалость к себе или скрытую ненависть, поскольку мать практически полностью передает ребенку свое психологическое состояние [51].
Рассмотрим изменения в личности женщины после родов. Прежде всего изменяется установка молодой матери по отношению к самой себе: становясь матерью, она переходит на позицию «иметь ребенка». Раньше вне зависимости от того, чем она вообще занимается, она оставалась ребенком сама. Таким образом, женщина полностью переходит в мир взрослых людей. По всей видимости, в связи с этим происходит глубинная идентификация с «настоящими» женщинами. Ей присваивается «титул» матери. Появляется полоролевая идентификация «мы — матери». Большое значение приобретает детское, ласковое имя женщины, поскольку переход во взрослый мир, новые обязанности и роль мамы придают особое значение детским воспоминаниям и тому имени, которое использовала собственная мать. Появляется новое имя «мама», которое окружающие начинают часто использовать как заменитель личного имени. Некоторые женщины начинают сами называть себя этим именем, чтобы подчеркнуть свое новое материнское качество, например, обращаясь к ребенку: «Иди к маме на ручки».
Интересные данные о сравнительных изменениях беременности и родов были представлены в исследовании студентки Я. А. Синицыной. Ею использовалась модифицированная методика А. А. Кроника и Е.А. Кроника. Испытуемым предлагалось изобразить взаимоотношения матери и ребенка графически, с помощью двух кругов в разных ситуациях: в период беременности и после рождения ребенка. Авторы методики считали, что физическая дистанция на листе бумаги между кружками, символизирующими Я и значимых других, интерпретируется как психологическая дистанция, причем позиция внутри фигуры «других» — как включенность и зависимость, позиция вне — как независимость Я.
Подавляющее большинство респонденток изобразили в случае беременной женщины большой кружочек — мама и внутри него маленький — ребенок, т. е. во время беременности ребенок является маленькой частицей матери, ее составляющей. Во втором случае (мать и младенец) женщины изображали кружок ребенка, во-первых, увеличившимся в размерах, часто до габаритов материнского кружка; во-вторых, частично, с разной степенью, отделившимся, т.е. это уже не симбиоз беременности: после рождения мать уже до определенной степени отделяет ребенка от собственной личности, он пространственно перемещается из состояния «внутри» в состояние «рядом». По всей видимости, о полном симбиозе можно говорить только в период беременности женщины, когда ребенок еще не существует сам по себе. Это, на наш взгляд, можно подтвердить следующими фактами. О беременной женщине говорят: она готовится стать матерью. Кто будет, мальчик или девочка? То есть используется будущее время, хотя фактически ребенок уже существует, он уже мальчик или девочка, но его пока не воспринимают как реальное существо, он — часть ее. После рождения о ребенке начинают говорить в третьем лице (он, она), хотя мама часто говорит «мы», но возможно, что этот феномен существует из-за постоянного совместного выполнения ряда действий. Но даже слово «мы» — это уже два человека, а не одно Я матери. По-видимому, мама осознает, что и она может совершать действия, отдельные от взаимодействий с ребенком. И сам ребенок может шевелить ручками без помощи мамы, т.е. они представляются как два существа, имеющие общую часть жизни, в которой они в какой-то мере симбиотичны, и часть жизни, где они отделены друг от друга.
Хотелось бы обратить внимание на два случая из разных выборок, когда испытуемые изображали в первом случае ребенка как часть матери, а во втором — прямо противоположную картинку: мать становится маленькой частью ребенка. Нам кажется, что в данных случаях можно предположить наличие некоторых личностных проблем, искаженных представлений о взаимоотношениях матери и ребенка.
В период беременности женщина приобретает новую составляющую своего физического и личностного Я, которая после родов становится самостоятельной, реальной, отдельной. Отделяется частичка собственной плоти, становится чем-то совершенно другим. Таким образом, можно говорить о полном физическом и эмоциональном симбиозе матери и ребенка в период беременности, затем о частичном, только эмоциональном симбиозе в первые дни и месяцы жизни ребенка и постепенном разрушении этого симбиоза, развитии самостоятельности, автономности ребенка, начиная с 3 — 4 месяцев. Сохранение эмоционально-симбиотических отношений с определенного момента искажает личностное развитие как самой матери, так и ее ребенка. Неблагоприятно могут сказаться и резкий разрыв этой связи или появление у матери бессознательных агрессивных чувств к ребенку вследствие кризиса взаимоотношений с супругом.
Действительно, иногда рождение ребенка может привести к кризису взаимоотношений в семье. Некоторые авторы считают этот кризис личностным, поскольку он может затрагивать не только сферу взаимоотношений, но и различные аспекты личности мужа и жены. Как отмечает Г. Фигдор, часто молодые родители не успевают насладиться своей независимостью от собственных родителей и оказываются в новой зависимости от новорожденного. Ребенок заставляет их почувствовать, что их зависимость продолжается. Это, в свою очередь, может привести к активному желанию от нее освободиться. Поскольку мать в любой ситуации вынуждена осуществлять уход за ребенком и оставаться в зависимой позиции, у нее может возникнуть подсознательная агрессивность к младенцу. Это проявляется как неловкое обращение, ошибочные действия или как строгое следование педагогическим теориям [52].
Однако рождение ребенка оказывает значительное влияние не только на личность женщины и супружеские взаимоотношения, но и на идентичность мужчины. Некоторые исследователи полагают, что уже в пренатальный период развития ребенка (до его фактического рождения) многие мужчины испытывают новые эмоциональные переживания. Более того, при высокой степени включенности мужчины в процесс беременности у них могут появляться физические недомогания: в первые месяцы это тошнота и головокружение, позднее — боли в спине и животе. Пока существует два объяснения такому сходству в ощущениях. С одной стороны, эти изменения отмечаются у мужчин, испытывающих страх и тревогу перед медицинскими учреждениями и проблемами, связанными со здоровьем. Таким образом, через изменения в собственных телесных ощущениях выражается страх перед изменениями в организме жены. С другой стороны, это может быть способом подстройки под ее состояние, что дает мужчине чувство сопричастности к происходящему. Интересно, что необходимость эмоциональной подстройки отца к состоянию матери нашло отражение в ранее довольно распространенном обряде кувады и его пережитках. Под кувадой понимался ряд правил и норм поведения мужа при родах жены. Один из вариантов кувады, существовавший в Югославии еще в начале XX в., заключался в том, что за 2 — 3 дня до родов мужчина ложился в постель и имитировал роды, а когда рожала его жена, кричал, стонал, пил те же снадобья, что и жена. После родов, когда в дом приходили соседи, именно мужчина, лежа в постели, сообщал, что он родил ребенка. Исследователи отмечали наличие отдельных пережитков кувады в некоторых селах Черногории в 50 —60-х гг. XX столетия. Так, была опубликована заметка Г. Ледича, который был свидетелем этого обычая в 1956 г. «Он попросил стакан воды в доме у дороги. Ему дали стакан вина и сообщили, что хозяин празднует рождение ребенка. Хозяин в это время лежал в постели, стонал и принимал поздравления от соседей, которые спрашивали его, как прошли роды» [53].
В этот период у многих мужчин появляются специфические страхи, связанные: с выполнением функций, традиционно возлагаемых на мужчину; с здоровьем жены и ребенка; с изменением взаимоотношений с женой; экзистенциальные страхи.
Если первые три группы страхов вполне понятны и наблюдаемы, до экзистенциальные страхи внешне могут почти не проявляться или же проявляются через поверхностные страхи и тревоги. Наиболее распространенный экзистенциальный страх — это страх смерти. Начало новой жизни порождает мысль о ее необратимости. Становясь папой, мужчина отступает на поколение назад: теперь он не только сын, но и отец. Получается, что участие в сотворении новой жизни, с одной стороны, приобщает к вечности, с другой — приближает к смерти. Поэтому многие исследователи считают, что переход к отцовству является личностным кризисом у мужчин, причем может быть более выраженным, чем у женщин. Это объясняется тем, что в своих переживаниях мужчина оказывается один, а не вдвоем, как женщина с будущим или уже родившимся ребенком. Практически во всех исследованиях, посвященных периоду беременности и родительству, отмечается, что мужчина остро испытывает одиночество и отверженность, что связано с погруженностью женщины в ее собственные переживания.
Для многих отцов уход жены за младенцем представляет собой подсознательно травматическое повторение потери любви, если они сами пережили это в детстве по поводу рождения брата или сестры. Или же забота жены о младенце обостряет ненасыщенную его потребность в безграничной материнской любви. Тогда жена становится объектом агрессивности, не всегда осознанной, которая когда-то была направлена на мать [52].