ПРЕВРАЩЕНИЕ ТРУДА В КАПИТАЛ 1 страница
В конце процесса не может обнаружиться ничего такого, что уже в начале процесса не являлось бы его предпосылкой и условием. Но, с другой стороны, все это должно также и обнаружиться. Поэтому если в конце процесса производства, для начала которого предпосылкой был капитал, представляется, что капитал как отношение формы исчез, то это может иметь место только потому, что были упущены из виду те незримые нити, которыми капитал пронизывает весь процесс. Рассмотрим, стало быть, эту сторону процесса производства. Итак, первый вывод заключается в следующем, а) В результате включения труда в капитал последний становится процессом производства; но прежде всего — материальным процессом производства; процессом производства вообще, так что процесс производства капитала не отличается от материального процесса производства вообще. Определение его формы полностью погашено. Благодаря тому, что капитал обменял часть своего предметного [вещественного] бытия на труд, его предметное [вещественное] бытие само разделилось внутри себя на предмет и на труд; отношение обоих образует процесс производства, или, еще точнее, процесс труда. Тем самым процесс труда, который, в качестве исходного пункта, дан еще до стоимости и который вследствие своей абстрактности и чистой вещественности одинаково присущ всем формам производства, — снова появляется в рамках капитала как такой процесс, который протекает в веществе капитала и образует содержание капитала.
(То обстоятельство, что также и внутри самого процесса производства это погашение определения формы является лишь видимостью, — выяснится впоследствии.)
Коль скоро капитал представляет собой стоимость, но как процесс выступает прежде всего в форме простого процесса производства, данного не в какой-либо особой экономической определенности, а как процесс производства вообще, то можно сказать, — смотря по тому, на какую особую сторону простого процесса производства обращать внимание (как мы видели, простой процесс производства как таковой отнюдь не предполагает капитала, а присущ всем способам производства), — что капитал превращается в продукт или что он есть орудие труда или также сырье для процесса труда. Если, далее, под капиталом опять-таки понимают одну из сторон, противостоящую труду в качестве вещества или всего лишь средства, то с полным правом утверждают, что капитал не производителен[133], ибо в этом случае его рассматривают именно только как противостоящий труду предмет, как материю, как нечто только пассивное. Правильным же будет сказать, что капитал выступает не как одна из сторон процесса производства и не как специфическое отличие одной из сторон самой по себе, а также не как всего лишь результат (продукт) процесса производства, но как сам простой процесс производства; что этот последний выступает теперь в качестве самодвижущего.ся содержания капитала.
[III—14] {Решение вопроса о том, какой труд является производительным трудом или не является таковым, — вопроса, о котором много спорили вкривь и вкось с тех пор, как Адам Смит установил это различие[134], — должно вытекать из анализа различных сторон самого капитала. Производительный труд — это всего лишь такой труд, который производит капитал. Разве не дико, вопрошает, например (по крайней мере, что-то в этом роде), г-н Сениор, что фортепьянного мастера следует считать производительным работником, а пианиста нет, хотя без пианиста фортепьяно было бы абсурдом?[135] Однако дело обстоит именно так. Фортепьянный мастер воспроизводит капитал; пианист обменивает свой труд только на доход[136]. Но ведь пианист производит музыку и удовлетворяет наше музыкальное чувство, а в известном смысле также и производит его? Действительно, он это делает: его труд что-то производит; но из-за этого он еще не становится производительным трудом в экономическом смысле; он так же мало производителен, как и труд помешанного, производящего бредовые фантазии. Труд является производительным лишь в том случае, когда он производит свою собственную противоположность. Поэтому другие экономисты утверждают, что так называемый непроизводительный работник является косвенно производительным. Например, пианист дает стимул производству: отчасти тем, что он настраивает нашу индивидуальность на более активный, жизнерадостный лад, или же в том обыденном смысле, что он пробуждает новую потребность, для удовлетворения которой применяется больше усердия в непосредственном материальном производстве. Но тем самым уже признается, что производительным является только тот труд, который производит капитал; признается, следовательно, что тот труд, который этого не делает, как бы полезен он ни был, — а он с таким же успехом может быть и вредным, — не является производительным с точки зрения процесса капитализации и, стало быть, является непроизводительным трудом.
Другие экономисты говорят, что различие производительного и непроизводительного труда следует ставить в связь не с производством, а с потреблением. Как раз наоборот. Производитель табака производителен, хотя потребление табака непроизводительно. Производство для непроизводительного потребления точно так же производительно, как и производство, рассчитанное на производительное потребление, — при неизменном условии, что как то, так и другое производство производит' или воспроизводит капитал. Поэтому Мальтус (X, 40)[137] вполне правильно говорит:
«Производительный работник — тот, кто непосредственно увеличивает богатство своего хозяина».
Это верно, по крайней мере, с одной стороны. Но выражено это положение слишком абстрактно, так как в такой формулировке оно применимо и к рабу. «Богатство хозяина», рассматриваемое в его отношении к рабочему, является самой формой богатства в его отношении к труду, является капиталом. Производительный рабочий — тот, кто непосредственно увеличивает капитал.} [III—14]
* * *
[III—14] β) Теперь следует рассмотреть определение формы капитала с точки зрения того, как оно сохраняется и видоизменяется в процессе производства.
В качестве потребительной стоимости труд существует только для капитала и является потребительной стоимостью самого капитала, т. е. той опосредствующей деятельностью, благодаря которой капитал увеличивает свою стоимость. Капитал в качестве воспроизводящего свою стоимость и увеличивающего ее представляет собой самостоятельную меновую стоимость (деньги), выступающую как процесс, как процесс возрастания стоимости. Поэтому труд не является потребительной стоимостью для рабочего; труд не является поэтому для него производящей богатство силой, средством обогащения или обогащающей деятельностью. Рабочий приносит свой труд в качестве потребительной стоимости для обмена с капиталом, который противостоит ему, таким образом, не как капитал, а как деньги. Капитал становится по отношению к рабочему капиталом как таковым только благодаря потреблению труда, которое сначала не входит в этот обмен и не зависит от него. Будучи потребительной стоимостью для капитала, труд для рабочего представляет собой только меновую стоимость, имеющуюся у него в наличии меновую стоимость. В качестве меновой стоимости труд полагает себя в акте обмена с капиталом, посредством продажи себя за деньги.
Потребительная стоимость какой-либо вещи совершенно не касается ее продавца как такового, а касается только ее покупателя. Свойство селитры служить для изготовления пороха не определяет цены селитры, а цена ее определяется издержками производства самой селитры, количеством овеществленного в ней труда. В обращении, куда потребительные стоимости вступают в виде цен, их стоимость не является результатом обращения, хотя она и реализуется только в обращении; она предпослана обращению и лишь реализуется посредством обмена на деньги.
Так и труд, который рабочий продает капиталу в качестве потребительной стоимости, является для рабочего принадлежащей ему меновой стоимостью, которую рабочий хочет реализовать, но которая уже определена до акта этого обмена, предпослана ему в качестве условия, определена, как и стоимость всякого другого товара, спросом и предложением или в общем и целом — с чем мы здесь только и имеем дело — издержками производства, количеством овеществленного труда, которое требуется для того, чтобы произвести способность рабочего к труду [Arbeitsfähigkeit], и которое рабочий поэтому получает в качестве эквивалента.
Значит, та [III —15] меновая стоимость труда, реализация которой происходит в процессе обмена с капиталистом, заранее предпослана, заранее определена и претерпевает лишь такую формальную модификацию, которой подвергается при своей реализации и всякая цена, установленная только идеально. Меновая стоимость труда не определяется его потребительной стоимостью. Для самого рабочего труд имеет потребительную стоимость лишь постольку, поскольку он е с т ъ меновая стоимость, а не потому, что он производит меновые стоимости. Для капитала труд имеет меновую стоимость лишь постольку, поскольку он есть потребительная стоимость. Потребительной стоимостью, отличной от его меновой стоимости, труд является не для самого рабочего, а только для капитала. Следовательно, рабочий обменивает труд как простую, заранее предопределенную, определенную минувшим процессом производства меновую стоимость — он обменивает самый труд как овеществленный труд; обменивает лишь постольку, поскольку этот труд уже представляет собой овеществление определенного количества труда и, стало быть, его эквивалент является уже установленным, данным.
Капитал получает в результате обмена этот труд как живой труд, как всеобщую производящую богатство силу, как деятельность, увеличивающую богатство. Ясно, стало быть, что посредством такого обмена рабочий не может обогатиться, ибо подобно тому как Исав уступил свое первородство за чечевичную похлебку, так рабочий за [стоимость] своей способности к труду, выступающую как некоторая наличная величина, отдает свою творческую силу. Напротив, как мы увидим дальше, рабочий должен обеднеть, так как творческая сила его труда теперь противостоит ему как сила капитала, как чуждая сила. Рабочий отчуждает [entäußert] от себя труд как производящую богатство силу; капитал присваивает себе труд как такого рода производительную силу. Поэтому отделение труда от собственности на продукт труда, отделение труда от богатства заложено уже в самом этом акте обмена. То, что кажется парадоксальным результатом, заложено уже в самой предпосылке. Экономисты выразили это более или менее эмпирически.
Таким образом, по отношению к рабочему производительность его труда становится чуждой силой, как и вообще его труд, поскольку он представляет собой не способность, а движение, действительный труд; капитал же, наоборот, увеличивает свою собственную стоимость путем присвоения чужого труда. (По меньшей мере, этим создана возможность увеличения стоимости капитала; создана как результат обмена между трудом и капиталом. Реализуется это отношение лишь в самом акте производства, когда капитал действительно потребляет чужой труд.)
Подобно тому как для рабочего труд как заранее данная меновая стоимость обменивается на эквивалент в виде денег, деньги эти в свою очередь обмениваются рабочим на эквивалент в виде товара, который им потребляется. В этом процессе обмена труд не является производительным; он становится производительным только для капитала; из обращения труд может извлечь лишь то, что он в него бросил, т. е. то или иное предопределенное количество товара, которое столь же мало является его собственным продуктом, как и его собственная стоимость.
Рабочие, говорит Сисмонди, обменивают свой труд на хлеб, который съедают, между тем как их труд «сделался капиталом для их хозяина» (/. С. L. Simonde de Sismondi. Nouveaux Principes d'Economie politique. Seconde edition. Tome I, Paris, 1827, стр. 90) [Русский перевод, том I, стр. 186].
«Обменивая свой труд, рабочие превращают его в капитал» (там же, стр. 105) [Русский перевод, том I, стр. 193].
«Продавая свой труд капиталисту, рабочий получает право только на цену труда, но у него нет права ни на продукт этого труда, ни на ту стоимость, которую он к нему присоединил» (A. Cherbuliez. Richesse ou pauvreté. Paris, 1841, стр. 55—56).
«Продажа труда равносильна отречению от всех плодов труда» (там же, стр. 64).
Поэтому все успехи цивилизации, или, другими словами, всякое увеличение общественных производительных сил, если угодно, производительных сил самого труда — в том виде, в каком они являются плодом науки, изобретений, разделения и комбинирования труда, улучшения средств сообщения, создания мирового рынка, машин и т. д. — обогащают не рабочего, а капитал; следовательно, только еще более увеличивают ту силу, которая господствует над трудом; лишь умножают производительную силу капитала. Так как капитал является противоположностью рабочего, то успехи цивилизации лишь увеличивают объективную власть капитала над трудом.
Превращение труда (как живой целесообразной деятельности) в капитал есть an sich[lxxxix]результат обмена между капиталом и трудом, поскольку этот обмен дает капиталисту право собственности на продукт труда (и право командования трудом). Осуществляется же это превращение лишь в самом процессе производства. Следовательно, вопрос о том, является капитал производительным или нет, — нелеп. Там, где капитал образует основу производства и капиталист является, таким образом, командиром производства, сам труд является производительным только тогда, когда он включен в капитал. Производительность труда так же становится производительной силой капитала, как всеобщая меновая стоимость товаров фиксируется в деньгах. Труд в том виде, как он в противоположность капиталу существует в рабочем сам по себе, т. е. труд в своем непосредственном бытии, труд, отделенный от капитала, является непроизводительным. Как деятельность рабочего труд не становится производительным также и оттого только, что он входит в простой процесс обращения, вызывающий всего лишь формальные изменения. Поэтому те, кто доказывает, что вся производительная сила, приписываемая [III—16] капиталу, представляет собой перемещение, перестановку производительной силы труда, забывают как раз о том, что сам капитал по существу своему есть это перемещение, эта перестановка и что наемный труд как таковой предполагает капитал и, следовательно, если рассматривать дело со стороны труда, тоже представляет собой это пресуществление[xc]; представляет собой необходимый процесс превращения собственных сил труда в силы, чуждые рабочему. Поэтому требование [мелкобуржуазных социалистов] сохранить наемный труд и вместе с тем упразднить капитал есть противоречащее самому себе и само себя уничтожающее требование.
Другие авторы, сами являющиеся экономистами, например Рикардо, Сисмонди и т. д., говорят, что производителен только труд, но не капитал[138]. Однако в этом случае они берут капитал не в его специфической определенности формы, не как реф-лектированное в себя производственное отношение, а имеют в виду лишь его вещественную субстанцию, сырье и пр. Но эти вещественные элементы еще не делают капитал капиталом. С другой стороны, им затем снова приходит на ум, что капитал в то же время представляет собой стоимость, т. е. нечто нематериальное, нечто безразличное по отношению к своему вещественному составу. Так, Сэй говорит следующее:
«Капитал всегда есть нематериальная сущность, ибо не материя составляет капитал, а стоимость этой материя, стоимость, в которой нет ничего телесного» (/. В. Say. Traité d'économie politique. Troisième edition. Tome second, Paris, 1817, стр. 429).
Или же Сисмонди:
«Капитал есть коммерческое понятие» (J. С. L. Simonde de Sîsmondì. Etudes sur l'économie politique. Tome II, Bruxelles, 1838, стр. 273).
Но затем им приходит на ум, что капитал все же представляет собой и некое иное экономическое определение, нежели стоимость, ибо иначе вообще нельзя было бы говорить о капитале в отличие от стоимости, и если все капиталы суть стоимости, то стоимости как таковые еще не являются капиталом. Тогда они снова перебегают к тому вещественному облику капитала, который он имеет внутри процесса производства. Это мы видим, например, у Рикардо, когда он определяет капитал как накопленный труд, применяемый для производства нового труда, т. е. определяет капитал как всего лишь орудие труда или материал труда[139]. В этом смысле Сэй говорит даже о «производительной услуге капитала»[140], на которой должно основываться вознаграждение капитала, как будто орудие труда как таковое может претендовать на благодарность рабочего и как будто не именно он, рабочий, впервые превращает его в действительное орудие труда, в нечто производительное. Самостоятельность орудия труда, т. е. его общественное определение, т. е. его определение как капитала предполагается здесь для того, чтобы обосновать притязания капитала. Прудо-новское положение: «капитал стоит, труд производит»[141] не означает абсолютно ничего, кроме следующего: капитал есть стоимость, а так как здесь о капитале ничего больше не говорится помимо того, что он есть стоимость, это означает, что стоимость есть стоимость (субъект в этом суждении является всего лишь другим обозначением предиката); слова же о том, что труд производит, является производительной деятельностью, означают: труд есть труд, ибо вне этого «производства» труд есть просто ничто.
Не может не быть очевидным, что эти тавтологические суждения не содержат никаких особенных глубин мудрости и, в частности, что они не в состоянии выразить то отношение, в которое вступают между собой стоимость и труд и в котором они сами друг с другом соотносятся и друг от друга отличаются, а не находятся один возле другого как безразличные и индифферентные друг к другу. Уже то, что труд выступает по отношению к капиталу в качестве субъекта, т. е. что рабочий выступает только в определении труда, а труд это не сам рабочий, — уже это должно было бы открыть глаза. Здесь, уже не говоря о капитале, заложена такая связь, такое отношение рабочего к своей собственной деятельности, которое отнюдь не является «естественным», а само уже содержит некое специфическое экономическое определение.
Капитал, поскольку мы рассматриваем его здесь как такое отношение, которое надлежит отличать от стоимости и денег, есть капитал вообще, т. е. совокупность тех определений, которые отличают стоимость как капитал от нее же как простой стоимости или денег. Стоимость, деньги, обращение и т. д., цены и т. д. предполагаются данными, равно как и труд и т. д. Но мы не имеем еще здесь дела ни с какой-нибудь особой формой капитала, ни с отдельным капиталом, отличающимся от других отдельных капиталов, и т. д. Мы присутствуем при процессе его возникновения. Этот диалектический процесс возникновения капитала есть лишь идеальное выражение того действительного движения, в котором возникает капитал. Позднейшие отношения надлежит рассматривать как развитие этого зародыша. Необходимо, однако, фиксировать ту определенную форму, в которой капитал выступает в том или ином конкретном пункте. Иначе получится путаница.
[2) САМОВОЗРАСТАНИЕ СТОИМОСТИ КАК НЕОБХОДИМОЕ УСЛОВИЕ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО ПРОИЗВОДСТВА]
[III—17] До сих пор капитал рассматривался с его вещественной стороны как простой процесс производства. Однако со стороны определенности формы этот процесс есть процесс самовозрастания стоимости. Самовозрастание стоимости включает в себя как сохранение существовавшей ранее стоимости, так и умножение ее.
Стоимость выступает в качестве субъекта. Труд есть целесообразная деятельность, и таким образом с вещественной стороны заранее предполагается, что в процессе производства орудие труда действительно использовано в качестве средства для достижения некоторой цели и что сырой материал, превратившись в продукт, приобрел потребительную стоимость более высокого порядка, чем он имел прежде, — либо в результате химического обмена веществ, либо в результате механического изменения. Однако сама эта сторона, поскольку она касается только потребительной стоимости, относится еще к простому процессу производства. Здесь дело не в том, — это скорее предполагается, подразумевается, — что создана потребительная стоимость более высокого порядка (само это весьма относительно; когда зерно превращается в водку, то уже сама потребительная стоимость более высокого порядка устанавливается по отношению к обращению); для индивида, для производителя тут и не создано потребительной стоимости более высокого порядка (по меньшей мере, это является делом случая и не затрагивает отношения как такового), а потребительная стоимость более высокого порядка создана для других. Суть дела заключается в том, что [в капиталистическом процессе производства] порождается более высокая меновая стоимость.
При простом обращении процесс для отдельного товара заканчивался тем, что товар в качестве потребительной стоимости поступал к своему покупателю и потреблялся. Тем самым товар выходил из обращения, утрачивал свою меновую стоимость, вообще свое экономическое определение формы. Капитал же потребил свой материал посредством труда и потребил труд посредством своего материала; капитал потребил себя как потребительную стоимость, но только как потребительную стоимость для него самого, потребил себя как капитал. Следовательно, само потребление капитала в качестве потребительной стоимости входит здесь в обращение, или, вернее, сам капитал кладет здесь начало обращению либо знаменует собой его конец, как угодно. Само потребление потребительной стоимости входит здесь в экономический процесс, так как сама потребительная стоимость определена здесь меновой стоимостью. В процессе производства капитал ни на один момент не перестает быть капиталом или стоимость — стоимостью и в качестве таковой — меновой стоимостью. Ничего нет глупее, как говорить, подобно г-ну Прудону[142], что капитал превращается из продукта в меновую стоимость благодаря акту обмена, т. е. благодаря тому, что он снова вступает в простое обращение. Тем самым мы были бы снова отброшены назад к самому началу, даже к непосредственной меновой торговле, где можно наблюдать возникновение меновой стоимости из. продукта.
То обстоятельство, что капитал по окончании процесса производства, после того как он потреблен в качестве потребительной стоимости, снова вступает и может вступить в обращение в качестве товара, заложено уже в том, что капитал заранее был предположен как самосохраняющаяся меновая стоимость. Но поскольку капитал теперь снова становится товаром лишь в качестве продукта, а меновой стоимостью — лишь в качестве товара, поскольку капитал получает цену и в качестве таковой подлежит реализации в деньгах, — он представляет собой простой товар, меновую стоимость вообще; а потому в обращении судьба его может сложиться и так, что он будет реализован в деньгах, и так, что он не будет в них реализован; это означает, что его меновая стоимость может превратиться в деньги, но может и не превратиться. Поэтому меновая стоимость капитала — которая до этого была установлена идеально — скорее стала проблематичной, чем возникла. Что же касается того, что капитал реально полагается в обращении как более высокая меновая стоимость, то это и подавно не может проистекать из самого обращения, в котором, согласно его простому определению, обмениваются только эквиваленты. Если капитал выходит из обращения в виде более высокой меновой стоимости, то и вступать в обращение он должен в качестве таковой.
По своей форме капитал состоит не из предметов труда и труда, а из стоимостей или, еще определеннее, из цен. То обстоятельство, что стоимостные элементы капитала во время процесса производства существуют как различные субстанции, отнюдь не касается их определения как стоимостей; они от этого не изменяются. Если они из формы беспокойного движения, процесса в конце последнего снова соединяются в продукте в покоящейся объективной форме, то по отношению к стоимости это опять-таки есть всего лишь обмен веществ, который ее не изменяет. Правда, субстанции как таковые разрушены, но они превратились не в ничто, а в другую, иначе сформированную субстанцию. Прежде они выступали в качестве элементарных, безразличных условий продукта. Теперь они стали продуктом. Следовательно, стоимость продукта может быть равна только сумме тех стоимостей, которые были материализованы в определенных вещественных элементах процесса производства, в сырье, в орудии труда (сюда относятся также и такие товары, которые служат всего лишь вспомогательными материалами) и в самом труде. Сырье потреблено целиком, труд потреблен целиком, орудие потреблено лишь отчасти и, следовательно, продолжает еще обладать некоторой частью стоимости капитала в той его определенной форме существования, которая была ему присуща еще до процесса производства. Следовательно, эта часть стоимости капитала здесь вовсе не принимается во внимание, так как она не претерпела никаких изменений. Различные способы существования стоимостей были чистой видимостью, сама же стоимость составляла ту сущность, которая оставалась равной себе в процессе исчезновения этих различных способов ее существования. С этой точки зрения продукт, рассматриваемый в качестве стоимости, является не продуктом, а, скорее, остающейся идентичной, неизменной стоимостью и лишь обладает некоторой иной формой существования, формой, которая, однако, для стоимости тоже безразлична и может быть обменена на деньги.
Стоимость продукта равна стоимости сырья плюс стоимость уничтоженной части орудий труда (т. е. той части орудий труда, которая перешла в продукт, была уничтожена в своей первоначальной форме) плюс стоимость труда. Другими словами, цена продукта равняется этим издержкам производства, т. е. равняется сумме цен тех товаров, которые были потреблены в процессе производства. Это означает, иначе говоря, только то, что процесс производства со своей вещественной стороны [III—18] был безразличен для стоимости; что поэтому стоимость осталась тождественной самой себе и лишь приняла иной вещественный способ существования, материализовалась в другой субстанции и другой форме. (Форма субстанции не имеет ничего общего с экономической формой, со стоимостью как таковой.)
Если капитал первоначально был равен 100 талерам, то он по-прежнему продолжает оставаться равным 100 талерам, несмотря на то, что эти 100 талеров в процессе производства существовали в виде 50 талеров хлопка, 40 талеров заработной платы и 10 талеров прядильной машины, а теперь существуют в виде хлопчатобумажной пряжи ценой в 100 талеров. Это воспроизводство 100 талеров есть всего лишь сохранение ими равенства с самими собой, с той только разницей, что сохранение это опосредствовано здесь материальным процессом производства. Этот процесс должен поэтому завершиться продуктом, иначе хлопок потеряет свою стоимость, зря будет изнашиваться орудие труда, зря будет выплачена заработная плата. Единственное условие самосохранения стоимости заключается в том, чтобы процесс производства был действительно полным процессом, т. е. завершался продуктом. Полнота процесса производства, т. е. то, что он завершается продуктом, здесь действительно представляет собой условие самосохранения стоимости, сохранения ею равенства с самою собой; но это уже заложено в том первоначальном условии, что капитал действительно становится потребительной стоимостью, становится действительным процессом производства; следовательно, это в данном пункте предположено.
С другой стороны, процесс производства является для капитала процессом производства лишь постольку, поскольку в этом процессе, а стало быть, и в продукте, капитал сохраняет себя как стоимость. Поэтому утверждение, что необходимая цена равна сумме цен издержек производства, является чисто аналитическим[143]. Это — предпосылка производства самого капитала. Сначала капитал дан как 100 талеров, как простая стоимость; затем в этом процессе производства он выступает как сумма цен определенных — определенных самим процессом производства — стоимостных элементов самого капитала. Цена капитала, его стоимость, выраженная в деньгах, равна цене его продукта. Это означает, что стоимость капитала как результат процесса производства является такой же, какой она была в качестве предпосылки этого процесса.
Однако во время процесса производства стоимость капитала не сохраняет ни той простоты, которой она обладает в начале его, ни той, которую она снова приобретает в конце процесса производства, как его результат; напротив, она распадается на такие, на первый взгляд совершенно безразличные, количественные составные части, как стоимость труда (заработная плата), стоимость орудия труда и стоимость сырья. Здесь еще не дано никакого иного отношения, кроме того, что в процессе производства простая стоимость численно распадается на некоторое количество стоимостей, которые в продукте вновь соединяются в своей однородной простоте, но теперь являются суммой. Однако сумма эта равна первоначальному единому целому. Если рассматривать только стоимость, то, кроме ее количественного деления, здесь еще не содержится никакой другой разницы в соотношении между различными количествами стоимости. 100 талеров были первоначальным капиталом; 100 талеров являются продуктом, но теперь эти 100 талеров выступают как сумма: 50 + 40 + 10 талеров. Я мог бы также и с самого начала рассматривать эти 100 талеров как сумму 50 + 40 + 10 талеров, но с таким же основанием мог бы рассматривать их и как сумму 60 + 30 + 10 талеров и т. д. То обстоятельство, что 100 талеров выступают теперь как сумма определенных количеств единиц, обусловлено тем, что каждый из тех различных вещественных элементов, на которые распадался капитал в процессе производства, представлял собой одну из частей стоимости капитала, но часть вполне определенную.