Ах, безумцем становится каждый пленник! Безумством
Освобождает себя и плененная воля.
Что время не бежит назад, -- в этом гнев ее; "было" -- так
Называется камень, которого не может катить она.
И вот катит она камни от гнева и досады и мстит тому, кто
Не чувствует, подобно ей, гнева и досады.
Так стала воля, освободительница, причинять страдание: и
На всем, что может страдать, вымещает она, что не может
Вернуться вспять.
Это, и только это, есть само мщение : отвращение
Воли ко времени и к его "было".
Поистине, великая глупость живет в нашей воле, и
Проклятием стало всему человеческому, что эта глупость
Научилась духу.
Дух мщения : друзья мои, он был до сих пор лучшей
Мыслью людей; и где было страдание, там всегда должно было быть
Наказание.
Quot;Наказание" -- именно так называет само себя мщение: с
Помощью лживого слова оно притворяется чистой совестью.
И так как в самом хотящем есть страдание, что не может он
Обратно хотеть, -- то и сама воля, и вся жизнь должны бы быть
Наказанием!
И вот туча за тучей собралися над духом -- пока наконец
Безумие не стало проповедовать: "Все преходит, и потому все
достойно того, чтобы прейти!"
И самой справедливостью является тот закон времени, чтобы
Оно пожирало своих детей, -- так проповедовало безумие.
Нравственно все распределено по праву и наказанию. Ах, где
Же избавление от потока вещей и от наказания "существованием"?
Так проповедовало безумие.
Может ли существовать избавление, если существует вечное
Право? Ах, недвижим камень "было": вечными должны быть также
Все наказания. Так проповедовало безумие.
Никакое деяние не может быть уничтожено: как могло бы оно
Быть несделанным через наказание! В том именно вечное в
Наказании "существованием", что существование вечно должно быть
Опять деянием и виной!
Пока наконец воля не избавится от себя самой и не станет
Отрицанием воли, -- но ведь вы знаете, братья мои, эту басню
Безумия!
Прочь вел я вас от этих басен, когда учил вас: "Воля есть
Созидательница".
Всякое "было" есть обломок, загадка, ужасная случайность,
пока созидающая воля не добавит: "Но так хотела я!"
Пока созидающая воля не добавит: "Но так хочу я! Так
захочу я!"
Но говорила ли она уже так? И когда это случается?
Распряжена ли уже воля от своего собственного безумия?
Стала ли уже воля избавительницей себя самой и вестницей
Радости? Забыла ли она дух мщения и всякий скрежет зубовный?
И кто научил ее примирению со временем и высшему, чем
Всякое примирение?
Высшего, чем всякое примирение, должна хотеть воля,
Которая есть воля к власти, -- но как это может случиться с
Ней? Кто научит ее хотеть обратно?
Но на этом месте речи Заратустра вдруг остановился и
Стал походить на страшно испугавшегося. Испуганными глазами
Смотрел он на своих учеников; взор его, как стрела, пронизывал
Их мысли и тайные помыслы. Но минуту спустя он уже опять
смеялся и сказал добродушно:
Quot;Трудно жить с людьми, ибо трудно хранить молчание.
Особенно для болтливого".
Так говорил Заратустра. Но горбатый прислушивался к
Разговору и закрыл при этом свое лицо; когда же он услыхал, что
Заратустра смеется, он с любопытством взглянул на него и
проговорил медленно:
Quot;Почему Заратустра говорит с нами иначе, чем со своими
учениками?"
Заратустра отвечал: "Что ж тут удивительного! С горбатыми
надо говорить по-горбатому!"
Quot;Хорошо, -- сказал горбатый, -- а ученикам надо
Разбалтывать тайны.
Но почему говорит Заратустра иначе к своим ученикам, чем к
самому себе?"
О человеческой мудрости
Не высота: склон есть нечто ужасное!
Склон, где взор стремительно падает вниз , а рука
Тянется вверх. Тогда трепещет сердце от двойного желания
Своего.
Ах, друзья, угадываете ли вы и двойную волю моего сердца?
В том склон для меня и опасность, что взор мой