Учиться дергаться и биться на кончике счастья моего
Пока они, закусив острые скрытые крючки мои, не будут
Вынуждены подняться на высоту мою, самые пестрые пескари глубин
К злейшему ловцу человеческих рыб.
Ибо таков я от начала и до глубины, притягивающий,
Привлекающий, поднимающий и возвышающий, воспитатель и
Надсмотрщик, который некогда не напрасно говорил себе: "Стань
таким, каков ты есть!"
Пусть же люди поднимаются вверх ко мне: ибо жду я
Еще знамения, что час нисхождения моего настал, еще сам я не
Умираю, как я должен среди людей.
Поэтому жду я здесь, хитрый и насмешливый, на высоких
Горах, не будучи ни нетерпеливым, ни терпеливым, скорее как
Тот, кто разучился даже терпению, ибо он не "терпит" больше.
Ибо судьба моя дает мне время: не забыла ли она меня? Или
Сидит она за большим камнем в тени и ловит мух?
И поистине, я благодарен вечной судьбе моей, что она не
Гонит, не давит меня и дает мне время для шуток и злобы: так
Что сегодня для рыбной ловли поднялся я на эту высокую гору.
Ловил ли когда-нибудь человек рыб на высоких горах? И
Пусть даже будет безумием то, чего я хочу здесь наверху и что
Делаю: все-таки это лучше, чем если бы стал я там внизу
торжественным, зеленым и желтым от ожидания --
Гневно надутым от ожидания, как завывание священной
Бури, несущейся с гор, как нетерпеливец, который кричит в
долины: "Слушайте, или я ударю вас бичом Божьим!"
Не потому, чтобы я сердился на этих негодующих: они хороши
Лишь для того, чтобы мне посмеяться над ними! Я понимаю, что
Нетерпеливы они, эти большие шумящие барабаны, которым
Принадлежит слово "сегодня", или "никогда"!
Но я и судьба моя -- мы не говорим к "сегодня", мы не
говорим также к "никогда": у нас есть терпенье, чтобы говорить,
И время, и даже слишком много времени. Ибо некогда он должен же
Прийти и не может не прийти.
Кто же должен некогда прийти и не может не прийти? Наш
Великий Хазар, наше великое, далекое Царство Человека, царство
Заратустры, которое продолжится тысячу лет.
Далека ли еще эта "даль"? что мне до этого! Она оттого не
Пошатнется -- обеими ногами крепко стою я на этой почве.
На вечной основе, на твердом вековом камне, на этой
Самой высокой, самой твердой первобытной горе, где сходятся все
Ветры, как у грани бурь, вопрошая: где? откуда? куда?
Здесь смейся, смейся, моя светлая, здоровая злоба! С
Высоких гор бросай вниз свой сверкающий, презрительный смех!
Примани мне своим сверканием самых прекрасных человеческих рыб!
И что во всех морях принадлежит мне , что мое и для
Меня во всех вещах, -- это выуди мне, это извлеки
Ко мне наверх: этого жду я, злейший из всех ловцов рыб.
Дальше, дальше, удочка моя! Опускайся глубже, приманка
Счастья моего! Источай по каплям сладчайшую росу свою, мед
Сердца моего! Впивайся, моя удочка, в живот всякой черной
Скорби!
Смотри вдаль, глаз мой! О, как много морей вокруг меня,
Сколько зажигающихся человеческих жизней! А надо мной -- какая
Розовая тишина! Какое безоблачное молчание!
Крик о помощи
На следующий день Заратустра опять сидел на камне своем
перед пещерою, в то время как звери его блуждали по свету,
Чтобы принести домой новую пищу, -- а также и новый мед: ибо
Заратустра истратил старый мед до последней капли. Но пока он
так сидел, с посохом в руке, и рисовал свою тень на земле,
Погруженный в размышление, и поистине! не о себе и не о тени
Своей, -- он внезапно испугался и вздрогнул: ибо он увидел
Рядом со своею тенью еще другую тень. И едва он успел
оглянуться и быстро встать, как увидел вблизи себя прорицателя,
того самого, которого он однажды кормил и поил за столом своим,
Провозвестника великой усталости, учившего: "Все одинаково, не
Стоит ничего делать, в мире нет смысла, знание душит". Но тем
Временем изменилось лицо его; и когда Заратустра взглянул ему в
Глаза, вторично испугалось сердце его: так много дурных