Будь оно божеским, будь оно человеческим состраданием
Оно перечит стыду. И нежелание помочь может быть
Благороднее, чем эта путающаяся под ногами добродетель.
Но сострадание называется сегодня у всех маленьких людей
самой добродетелью -- они не умеют чтить великое несчастье,
Великое безобразие, великую неудачу.
Поверх всех их смотрю я, как смотрит собака поверх спин
овец, копошащихся в стадах своих. Это маленькие, мягкошерстные,
Доброхотные, серые люди.
Как цапля, закинув голову, с презрением смотрит поверх
Мелководных прудов, -- так смотрю я поверх копошения серых
Маленьких волн, воль и душ.
Давно уже дано им право, этим маленьким людям, -- так
Что дана им наконец и власть -- теперь учат они: "Хорошо
Только то, что маленькие люди называют хорошим".
И "истиной" называется сегодня то, о чем говорил
Проповедник, сам вышедший из них, этот странный святой и
Защитник маленьких людей, который свидетельствовал о себе: "Я
Истина".
Этот нескромный давно уже сделал маленьких людей
Горделивыми -- он, учивший огромному заблуждению, когда он
Учил: "Я -- истина".
Отвечал ли кто нескромному учтивее? -- Но ты, о
Заратустра, прошел мимо него и говорил: "Нет! Нет! Трижды нет!"
Ты предостерегал от его заблуждения, ты первый
Предостерегал от сострадания -- не всех и не каждого, но себя и
Подобных тебе.
Ты стыдишься стыда великих страданий; и поистине, когда ты
говоришь: "От сострадания приближается тяжелая туча,
берегитесь, люди!"
Когда ты учишь: "Все созидающие тверды, всякая великая
Любовь выше их сострадания", -- о Заратустра, как хорошо
Кажешься ты мне изучившим приметы грома!
Но и ты сам -- остерегайся ты сам своего
Сострадания! Ибо многие находятся на пути к тебе, многие
страждущие, сомневающиеся, отчаивающиеся, утопающие,
замерзающие. --
Я предостерегаю тебя и против меня. Ты разгадал мою
Лучшую, мою худшую загадку, меня самого и что свершил я. Я знаю
Топор, сразивший тебя.
Но он -- должен был умереть: он видел глазами,
Которые все видели, -- он видел глубины и бездны человека, весь
Его скрытый позор и безобразие.
Его сострадание не знало стыда: он проникал в мои самые
грязные закоулки. Этот любопытный, сверх-назойливый,
Сверх-сострадательный должен был умереть.
Он видел всегда меня : такому свидетелю хотел я
Отомстить -- или самому не жить.
Бог, который все видел, не исключая и человека , --
Этот Бог должен был умереть! Человек не выносит , чтобы
Такой свидетель жил".
Так говорил самый безобразный человек. Заратустра же встал
И собирался уходить: ибо его знобило до костей.
Quot;Ты, невыразимый, -- сказал он, -- ты предостерег меня от
Своего пути. В благодарность за это хвалю я тебе мой путь.
Смотри, там вверху пещера Заратустры.
Моя пещера велика и глубока, и много закоулков в ней; там
Находит самый скрытный сокровенное место свое.
И поблизости есть сотни расщелин и сотни убежищ для
Животных пресмыкающихся, порхающих и прыгающих.
Ты, изгнанный, сам себя изгнавший, ты не хочешь жить среди
Людей и человеческого сострадания? Ну что ж, делай, как я! Так
Научишься ты у меня; только тот, кто действует, учится.
И прежде всего разговаривай с моими животными! Самое
Гордое животное и самое умное животное -- пусть будут для нас
обоих верными советчиками!"
Так говорил Заратустра и пошел своей дорогою, еще
Задумчивее и еще медленнее, чем прежде: ибо он вопрошал себя о
многом и нелегко находил ответы.
Quot;Как беден, однако, человек! -- думал он в сердце своем.
Как безобразен, как он хрипит, как полон скрытого позора!
Мне говорят, что человек любит себя самого, -- ах, как
Велико должно быть это себялюбие! Как много презрения
Противостоит ему!
И этот столько же любил себя, сколько презирал себя, --
По-моему, он великий любящий и великий презирающий.
Никого еще не встречал я, кто бы глубже презирал себя, --
А это и есть высота. Горе, быть может, это был