ДЕЛАЙТЕ ВАШИ СТАВКИ, ГОСПОДА! 5 страница
Выйдя из лифта, Журавлев сразу же натолкнулся на охранника. В маленьком холле уместились только журнальный столик, кресло и кадка с разлапистой пальмой. Охранник, молодой подтянутый парень, стоял так, что Журавлев оказался прижатым к захлопнувшимся створкам лифта.
«Ждал, – понял Журавлев, увидев тонкий проводок микронаушника, выглядывающий из‑под воротника охранника. – Снизу свистнули. Неплохо у них дело поставлено».
Охранник скользнул взглядом по его мешковатому плащу, старенькому кейсу и давно вышедшим из моды ботинкам. Он держал паузу, вынуждая Журавлева сделать первый ход.
– В офис «Слово и Дело». К Гаврилову.
Охранник кивнул и отступил влево, указав на дверь, на которой красовалась бронзовая табличка «Агентство Безопасности „Слово и Дело“».
Литеры были выполнены так, что "С" и "Д" сливались в единую аббревиатуру, знакомую всем выпускникам Высшей школы КГБ: «СД» – «спецдисциплина».
Журавлев вздохнул, как перед прыжком в воду, и потянул на себя тяжелую дубовую дверь, за которой, если верить вывеске, находились все таинства основной чекистской науки.
Короткий коридор с двумя дверьми по каждой стене упирался в нишу, где за столом сидела хорошенькая секретарша.
– Добрый день, – первой поздоровалась она. Голосок оказался под стать внешности. – Вы – Журавлев?
– Здравствуйте. Он самый. Назначено на одиннадцать.
– Да. – Секретарша сверилась с записями в блокноте. – Подождите пожалуйста. Никитй Вячеславович примет вас через пять минут.
– Гм. – Журавлев посмотрел по сторонам. – Мне бы, понимаете... В порядок себя привести.
– Конечно, конечно. – Девушка понятливо кивнула аккуратно уложенными кудряшками. – Вторая дверь направо.
"Американский перманент. Модно и дорого, – отметил про себя Журавлев. – И одета соответственно. Как сейчас говорят – «лицо, грудь и ноги офиса». – Он успел заметить блеснувший на ее вскинутой ручке тонкий золотой браслет.
В туалете Журавлев открыл кран и протер виски холодной водой. С утра давление уже зашкаливало, а главное еще только начиналось. Из зеркала на него смотрело уставшее лицо пятидесятилетнего мужика с явными признаками гипертонии второй стадии.
«Ладно, хватит себя жалеть, – скомандовал он. – Быстренько за работу».
Туалет, как и весь офис, был чистеньким и ухоженным, недавно пережившим добросовестный ремонт, который не привыкшие к качеству россияне уважительно величают «евростандартом».
"Так. Мылом не раз пользовались. Рулон бумаги израсходован больше чем наполовину. Импортной моющей жидкости в флаконе почти не осталось. Но есть еще два в запасе. – Он распахнул дверцу сзади бачка, заглянул внутрь ниши и удовлетворенно хмыкнул. – Тряпки и ведро еще влажные. Газета постелена прошлогодняя. Успокойся. Мальчик‑охранник и свистушка с побрякушками могут быть инсценировкой. Но так глубоко и качественно против тебя работать не стали бы.
Офис рабочий, можно не сомневаться. Вывеска висит давно, я специально посмотрел. А то, что ты ожидал увидеть снующих по коридорам оперов с дымящимися бычками в зубах, так это инерция мышления. Иные времена..."
Секретарша встретила его такой радостной улыбкой, будто отец родной вернулся из кругосветного плавания. Процокав каблучками, она выпорхнула из‑за стола и распахнула перед ним дверь:
– Прошу, Кирилл Алексеевич.
– Гм, спасибо. – «Лихо работают, нечего сказать».
Высокий худощавый человек уже стоял посреди кабинета и протягивал руку.
– Рад встрече, Кирилл Алексеевич. Спасибо, что приняли мое приглашение.
Журавлев пожал протянутую ему руку, про себя отметив, что простецкой улыбке доверять не стоит, слишком уж она не вяжется ни с офисом, ни с вывеской.
Если вся фирма не «липа», тут пахло тихой кропотливой возней вокруг больших денег, очень больших.
Усадив Журавлева в мягкое кожаное кресло, хозяин кабинета устроился за столом, достал из подставки визитку и протянул Журавлеву:
– Я, стало быть, Гаврилов, Никита Вячеславович. Владелец и руководитель этой богоугодной организации.
– Извините, свою визитку дать не могу. Не обзавелся.
– Не комплексуйте. Дело наживное! – махнул рукой Гаврилов. – Вы же только начинаете свой бизнес. – Он достал из папки тонкий листок факса. – Та‑ак. Не считая мелких брызг, ваша недавно рожденная фирма предлагает услуги по обеспечению безопасности. Это меня и заинтересовало. Факс, кстати, мне переслала одна дружественная фирма. Нам вы его не отправляли, так?
– Не отправлял. Вы же конкуренты. – Журавлев достал из кармана тяжелый портсигар и вопросительно посмотрел на Гаврилова.
– Курите, конечно. – Он придвинул ближе хрустальную пепельницу. Посмотрел, как Журавлев аккуратно разминает над ней «Приму».
– Так чем же заинтересовала вас моя фирма? – спросил Журавлев, выпустив дым.
Гаврилов невольно поморщился, когда до него докатилась волна кислого запаха народного курева, и полез в карман за своим любимым «Кентом».
– А ничем! – Он широко и весело улыбнулся. – Вы нам не конкурент, можете не тешить себя иллюзиями. В этом бизнесе я не один год и могу дать бесплатную консультацию. Вот, например, Ирина – моя секретарша. Эта девочка обходится мне почти в полторы штуки баксов в месяц. Нет, на руки ей этих денег не даю, разбаловать можно. В эту сумму обходится периодическая работа «наружки», контроль ее трепа с подружками по телефону и выборочная проверка ее контактов.
Постоянного дружка пришлось устроить в фирму одного знакомого, чтобы был всегда под присмотром. И заметьте, никакого секса на столе или подоконнике.
Запрещенный прием. Я не считаю регулярных подарков и побрякушек, надо же заботиться о внешнем виде барышни. – Гаврилов улыбнулся, отчего его лицо стало похожим на лисью мордочку. – Теперь сопоставьте эти затраты со своими вложениями, и вы поймете, что о конкуренции не может быть и речи. Вам, Кирилл Алексеевич, до возможности гарантировать безопасность клиентов, еще, простите, как до Пекина... раком.
Журавлев посмотрел на откинувшегося в кресле Гаврилова. «Интересно девки пляшут! Чуял же недоброе. Господи, как же в висках стучит! Полчаса максимум, потом придется жрать таблетку, а при нем не хочется. Ладно, потерплю. Будем кусаться, иначе нельзя».
– Тогда зачем эта встреча? Если решили показать свою крутизну перед начинающим предпринимателем, могли бы предупредить заранее. Я бы не пер через всю Москву.
– Откровенно говоря, хотел послать за вами машину. Но передумал. Вы бы напряглись от такого знака внимания, так? – Гаврилов опять улыбнулся. – А мне вы нужны расслабленным. – Он аккуратно загасил сигарету и вытащил из папки несколько прошитых листков. – Меня заинтересовали вы, лично вы, Кирилл Алексеевич. Прочел факс и решил, что еще один спец решил взяться за ум. Так сказать, лучше поздно, чем никогда.
– Спасибо за комплимент.
– Не за что. Констатация фактов. А вот еще несколько фактиков. – Он перелистнул страницу. – Я навел справки, вы уж не обижайтесь. По всему видно, предприниматель вы никакой. Сейчас поздно посредничать. Все деньги уже поделены, лишнего куска ни у кого нет. Та‑ак. С автопарком ни фига не выгорело.
В турбизнес – а там валюта, левые паспорта, экспорт проституток и мелкая контрабанда – вас, естественно, не пустили. Вот! Кто же вас надоумил, Дорогой вы мой, лезть в посредники на перекачку нефти на Украину?
– Это были предварительные переговоры, – буркнул Журавлев.
– Ваше счастье. Обещали полпроцента?
– Полтора.
– Тем более линять надо было! – Гаврилов укоризненно покачал головой. – Вы же не представляете, как это делается. Не в цистернах же они тысячу тонн повезли! Качали по трубе. Значит, на каждой подстанции сидят свои люди. По моим данным, организовано на уровне крупного человека в Совмине радяньской Украины.
По тем же данным – грядет большой скандал. Чиновник наверняка слиняет за рубеж.
Думаете, он собирался с кем‑то левым делиться? Вы нарвались на операцию прикрытия, Журавлев. Вообще‑то, посредники в нефтяном бизнесе дольше полугода не живут. Их убирают, предварительно отобрав нетрудовые доходы. А в этой сделке посредников отстреляли сразу же, как нефть оказалась на Украине. Скажите спасибо, что ваше прошлое насторожило клиентов. Испугались «подставки». Но не очень, иначе вы бы здесь не сидели.
– И куда шла нефть, если не секрет? – Журавлев решил подыгрывать Гаврилову, пока не сориентируется в ситуации.
– Элементарно, дорогой Ватсон, – улыбнулся Гаврилов. – Была поставка в счет оплаты вывозимых ракет. В нагрузку к общему потоку пристроили пару тысяч тонн левака. Нет, с верными людьми я бы в такое дело полез. Так делается регулярно.
Но хитрость в том, что вся, подчеркиваю – вся нефть прямиком ушла австрийской фирме. Договор с ней чиновник подмахнул на следующий же день, как наши всенародно избранные президенты поставили свои подписи под соглашением о компенсации за вывозимые ракеты. Аппетиты у хохлов, надо сказать, изрядные! За такие бабки можно слепить новый земной шар из сала, вывести на орбиту и заселить исключительно своими соотечественниками.
– Неплохо!
– Не то слово! И вся хитрость в том, что, если этот чиновник поделился правильно и со всеми и согласен временно побыть в бегах, его никто не тронет. А посредники‑чужаки заработали по пуле. Считайте, что вас бог миловал.
Гаврилов помолчал, раскуривая новую сигарету. Журавлев сосредоточенно разглядывал картину, украшавшую противоположную стену.
«Информация у него за последние два месяца. Не полная, но всего он и не скажет. Квартиру надо мной стали сдавать три месяца назад. Месяца два кипела половая жизнь, потом неожиданно все стихло. Только скрипят половицами новые тихие жильцы. Выходит, „слухачей“ подсадили, сволочи! Итак, в активной разработке я у них месяц. Если на секретутку выбрасывают по полторы штуки, во сколько же обошелся я? И главное – ради чего весь сыр‑бор?»
– Может, хватит меня разминать, Никита Вячеславович? Я провел вербовочных бесед не меньше вашего. Давайте по существу.
– А суть моей застольной речи проста. Я заинтересован в господине Журавлеве и хочу, чтобы этот крупный спец работал на меня. Не на себя, что рано или поздно его угробит, а на меня и уважаемую контору «Слово и Дело». И тороплюсь сделать ему солидное предложение, пока меня не опередили конкуренты.
А такая вероятность уже замаячила. – Он заглянул в папку. – Та‑ак. Две недели назад к вам подвели нового клиента. Поставка пиломатериалов. Гарантии с двух сторон. Под контракт вы собираетесь получить кредит в МИКБ. По поручительству вашего нового знакомого. Так?
– Допустим.
– Эта часть информации, доступная вам в вашем сегодняшнем мелкотравчатом состоянии. А теперь докладываю наши данные. Ваш новый партнер – Леонид Аркадьевич Забелин. Паспорт липовый, говорю сразу. Настоящее имя – Леня Жариков, он же – Ленька‑Жмур. Был мелким «кидалой». Сегодняшнее положение говорит о том, что Жмурика серьезные люди не ценят. Вероятный кандидат на отсидку или, скорее всего, на устранение. С вами работает по заданию небезызвестного Гоги Осташвили. МИКБ фактически принадлежит Гоге. Кредит там вы получите, что называется, «бланковый», то есть – без проверки надежности. И не вернете. Потому что вас кинут, как ребенка. Ваша двухкомнатная халупа, простите, таких денег не стоит. Все, финита!
– Блефуете?
– Выйдите из кабинета, спуститесь на лифте и возвращайтесь в джунгли свободного предпринимательства. Встретимся через неделю, если доведется, и повторите свои слова.
Журавлев выдержал его холодный взгляд.
– Не думал, что наем на работу...
– Вы о многом не думали, Кирилл Алексеевич, – перебил его Гаврилов. – Вы оперативник большого полета, но забыли, что состоялись в рамках мощной организации, обеспечивавшей вас всем и вся. Легко действовать, будучи частью силы. Одиночки в нашем деле обречены. На кой же хрен вы сунули голову туда, куда не влезет остальное?
– Вы предлагаете работу или вербуете?
– Сейчас одно от другого не отличается. Как нас учили – нельзя доверять человеку, если не держишь его за оба яйца. Не забыли?
– Нет. – Журавлев хмыкнул, услышав знакомый жаргон.
– А в бизнесе законы еще круче. Здесь люди бьются не за абстрактные идеи, а за вполне конкретные ценности. Бизнес – это вечная купля‑продажа.
Соответственно, продать тебя может любой. – Он откинулся в кресле и снова надел на лицо маску простака. – Так и живем! Присоединяйтесь, Кирилл Алексеевич, не пожалеете. Я не так крут, как Гога, но в обиду вас не дам.
– Если это предложение, давайте говорить конкретно.
– Давайте. Кофе, чай, напитки?
– Чай. Без сахара.
– Ириша, нам чаю! – сказал Гаврилов в селектор и жестом Ленина с броневика указал на дверь. Словно по команде она открылась, и Ирочка, как козочка копытцами, зацокала каблучками по натертому до блеска паркету, потом звук пропал – каблучки завязли в густом ворсе ковра.
– Приятного аппетита. – Ирочка, сделав легкий пируэт, удалилась, оставив на столе поднос с чашками и вазочкой сушек. Чашек было три.
Журавлев вопросительно посмотрел на Гаврилова. Тот уже успел сменить выражение лица – теперь оно было жестким, как перед ударом.
– С нами будет третий. Надеюсь, вы не возражаете, – сказал Гаврилов без вопросительной интонации, Журавлев обернулся. Часть стены беззвучно отъехала в сторону, и в кабинет вошел крупный человек с крепко посаженной на бычью шею головой.
«Похож на графа‑анархиста Бакунина, только прическа поаккуратнее», подумал Журавлев, разглядывая человека, грузно опустившегося в кресло напротив.
– Познакомимся, – начал тот. – С Гавриловым вы уже обнюхались. В свое время он геройствовал в Пятом Главке, гонял диссидентов, пока они его не турнули. О вас до сих пор ходят легенды в московской управе. Ну, я служил в Шестом Главке <Шестое главное управление КГБ СССР занималось вопросами экономической безопасности.>, а потом под началом Олежки Калугина во внешней контрразведке. Пока он не скурвился, – и презрительно скривил толстые губы.
– А сейчас? – спросил Журавлев, чутко уловив изменение в поведении Гаврилова: вошедший не мог быть его подчиненным, абсолютно исключено.
– Сейчас вот здесь. – Он протянул удостоверение.
– Подседерцев Борис Михайлович, Служба Безопасности Президента РФ, прочитал вслух Журавлев. Способов защиты бланка такого удостоверения он не знал. Но почувствовал, что не липа. Не тот расклад.
– Люди здесь все из бывших. Ваньку валять не стоит. Хотите верьте, не хотите – проверьте через своих друзей. Один даже у меня в отделе сидит, – сказал Подседерцев.
– Допустим, верю. – Журавлев вернул удостоверение.
– Мог бы вам предложить такое же, но вы откажетесь. Сами же писали в одной из статей: «В Комитет вернусь только на должность Председателя». А таких вакансий, насколько я знаю, пока нет.
– Понятно, – ухмыльнулся Журавлев. «Эту фразочку я влепил в статью, чтобы овцы были целы и волки сыты. Сыграл на вечном противостоянии рядового оперсостава и начальства. Генералы покрутили пальцем у виска, посчитав, что Журавлев окончательно тронулся. А опера не перестали считать за своего. В результате ни те, ни другие в дурь не полезли и нездоровых инициатив не проявили».
– Давайте для начала закроем один вопрос. Чтобы не было недомолвок.Подседерцев достал сигарету, Гаврилов тут же подвинул ближе пепельницу. – Насчет ваших статей. – Он медленно прикурил. – Врать не буду, сначала реагировал на них негативно. Считал дискредитацией органов в трудный для них период. Потом Калугин открыл рот на полную катушку, и я понял, что вы еще порядочный человек.
– Спасибо за комплимент.
– Не за что. – Подседерцев махнул широкой ладонью, отгоняя от лица дым."Певец перестройки" из вас не вышел. Нормальные певцы, вроде Коротича, сделали себе капиталец и умотали за бугор. Остальных затоптали рванувшие к кормушке бюрократы.
– А вы, Борис Михайлович, вовремя поставили на фаворита, да? – поддел его Журавлев.
– Я привык мыслить системно. – Он аккуратно сбил столбик пепла с сигареты.
– Что есть перестройка? Пик дележа власти, начавшегося еще после смерти Брежнева. Горбачев разрушил все старые связи, объявив гласность и свободу предпринимательства. У местных элит вырвали рычаги управления потоками материальных ценностей и информации, на чем собственно и держалась их власть.
Действовал Меченый по заповеди Макиавелли: «Придя к власти, разрушай старые города и начинай возводить новые. Это даст тебе запас времени». Итак, разоружение подорвало позиции военных, реабилитация диссидентов рикошетом ударила по КГБ. Досталось всем. Но тем самым он подрубил два столпа, на которых держится российский трон. Мне стало ясно, что Горби обречен. И тогда из всех соискателей на престол я сделал ставку на Ельцина. И не из‑за его имиджа опального правдоискателя, а потому что знал, доподлинно знал, на репрессии он не пойдет. Власть будет удерживать жестко, но без лишней крови. А это для человека, болеющего за российское государство, вопрос первоочередной.
– Разумно, – кивнул Журавлев.
– Значит, один вопрос мы закрыли. Перейдем ко второму. – Он протянул руку, и Гаврилов передал ему черную кожаную папку. – Здесь ваши предложения по организации операции «Палермо». Не забыли еще? – Толстые губы расплылись в улыбке.
– Можно? – Журавлев потянул к себе папку, раскрыл. "Ни фига себе!
Правильно, я печатал. Бумага уже успела пожелтеть. Сколько же лет прошло?"
– Как видите, не все сожгли в августе девяносто первого. Кое‑что и нам перепало. Я хочу, чтобы вы на базе конторы Гаврилова провернули эту операцию.
Цель прежняя – Гога Осташвили. Правда, цена у него теперь другая. Крут, подлец, стал до невероятности. Кстати, почему «Палермо»? – Он задал вопрос, не давая Журавлеву собраться с мыслями и ответить отказом.
– В честь генерала Де ла Кьезо. Был тогда такой, – машинально ответил Журавлев.
– А, я так и подумал. Как же, человек, за девять месяцев разгромивший «Красные бригады»! Голубая мечта любого опера. Между нами, я глубоко убежден, что эти волосатые террористы отработали свое и просто всем надоели. Их ему банально сдали, не находите?
– Вполне может быть, – ответил Журавлев, задумчиво поглаживая добротную кожу папки. Когда он писал эту докладную, обложка была другая, невзрачно‑канцелярская.
– А потом генерала бросили на мафию. У нас, если хотят сломать особо удачливую карьеру, бросают на сельское хозяйство, а в Италии – на борьбу с мафией. В славном городе Палермо его, недолго думая, пристрелили мафиози. – Подседерцев придвинулся ближе, чуть понизил голос. – Потому что на этот раз, как мне кажется, сильные мира сего сдали самого генерала Де ла Кьезо. Печально, но это реальность нашей жизни. Можно играть на противоречиях политических группировок, но упаси бог попасть между ними, когда они бросаются друг другу в объятия. Раздавят, как самосвал курицу.
Журавлев промолчал, и Подседерцев вынужден был продолжить:
– Мне название нравится. Менять не будем. Помните, потом сняли фильм с Лино Винтуро «Сто дней в Палермо»? Генерал правил в Палермо ровно сто дней. Это символично. Потому что на раскрутку операции у нас с вами ровно сто дней.
Беретесь?
Журавлев медлил с ответом, разглядывая полустертый вензель на своем портсигаре.
– Неужели все так серьезно, что вы пасли меня два месяца? – спросил наконец он.
– Намного серьезнее. – Подседерцев искоса посмотрел на Гаврилова.
«Предупреждал же идиота, что по Журавлеву надо работать на цыпочках. Засветился все‑таки, олух!» – Пора кончать с бардаком, называемым «перестройкой». Помните старый анекдот: перестройка, перестрелка, перекличка. Хватит, постреляли всласть. Сейчас основные фигуранты уже определились. Сидят прочно, с ними можно иметь дело. Теперь ради спокойной жизни на ближайшие пятьдесят лет осталось устроить последнюю чистку, прижав к ногтю всех, кто не согласен играть по правилам. И вернуть государству те деньги, что у него под шумок перестройки помыли. особо шустрые людишки. Власть, повторюсь, это право перераспределения материальных ресурсов и информации. А власть в нашей стране берут надолго.
Минимум на полвека. Теперь понятно?
– Я где‑то слышал, что Сталин перед удушением НЭПа заказал тайную ревизию всех капиталов. Верный ленинец знал, что «социализм – это учет и контроль». А у вас как? – спросил Журавлев.
– Не хуже. – Подседерцев покосился на притихшего Гаврилова и добавил:
– Я, естественно, запрашивал из архива материалы той сталинской ревизии. Очень качественная работа, и с точки зрения финансового анализа, и с точки зрения нашего ремесла. Будет время, познакомитесь с данными нашей ревизии.
– Даже так? А утечки не боитесь? Я же человек пишущий, могу в творческом азарте и сболтнуть.
– Вы, Кирилл Алексеевич, от большинства пишущих отличаетесь тем, что еще и думаете. И не примите за комплимент, просто констатирую факт. Вот и подумайте, состоялась бы эта встреча, если бы я не решил, что вам можно доверять. А специалист вы такого уровня, что держать вас на голодном информационном пайке просто грех. – Он придвинул папку к себе. – Теперь о деле. Мне никто не мешал присвоить эти материалы и бросить их в работу. Но никто так не владеет материалом, как автор, это надо учитывать. Поэтому вы здесь. А я жду вашего ответа.
– Материал готовился под вполне конкретного человека. Он умер. Дело можно отправить на полку. – Журавлев берег этот козырь до последнего.
– Нет. – Подседерцев положил тяжелые кулаки на стол. – Ваш протеже Кротов слишком умен, чтобы умереть до срока. Сейчас он находится в клинике под Заволжском. Прекрасно себя чувствует, как мне доложили сегодня утром.
«Вот тебе раз!» – подумал Журавлев и не таясь провел ладонью по вспотевшему лбу.
– Беритесь за работу, Журавлев, – тихо сказал Подседерцев. – То, что вам вещал этот Арлекино, – он кивнул на Гаврилова, – абсолютная правда. Так уж сложилось, что Гога почему‑то тоже загорелся желанием взять вас под крыло.
Причина, надеюсь, ясна. Как ни крути, но вы живой носитель компромата, а Гоге сейчас лишняя компра ни к чему. Он в политику ударился, лаврушечник хренов! – зло скривил губы Подседерцев. – Отсюда вывод: или вы работаете на него, или вы лежите в лесу с дыркой в башке. И то, и другое, как понимаете, гарантирует ваше молчание. – Зачем вам Гога Осташвили? – Суть интереса Осташвили к своей персоне и всю меру опасности s Журавлев просчитал моментально, но виду не подал.
– Он один из тех, кто решил играть по своим правилам. Мы готовы закрыть глаза на происхождение капиталов и прошлое человека, если он согласен на отведенное ему место. Гога возомнил себя императором, забыв, что эта вакансия уже занята. Более того, он считает себя крупным политиком. На его деньги развернуто несколько политических инициатив, которые идут вразрез с государственной линией, то есть – единственно верной.
– Ересь диссидентства, – с глумливой улыбкой произнес Гаврилов, оказывается, так заразна, что и бандиты ею страдают.
– Тебе лучше знать, это ты инакомыслящим в задницу аминазин ведрами накачивал. – Подседерцев хитро подмигнул Журавлеву, давая понять, что им, чистым контрразведчикам, бывший боец идеологического фронта Гаврилов не ровня.
Журавлев, отлично знавший эти внутренние лубянские распри о степени незапятнанности мундира, буйным цветом расцветшие после реабилитации диссидентов, чуть кивнул.
– "Палермо" была моей операцией. Задуманной в определенное время, с учетом определенных условий и под вполне конкретные задачи. В чем суть вашего, простите, плагиата? – спросил он, намеренно надавив на самолюбие Подседерцева.
Хотел узнать, насколько амбициозен тот, кто, судя по всему, на ближайшие месяцы станет его начальником.
Подседерцев на этот укол даже внимания не обратил.
– Используя давний конфликт Кротова и Осташвили, вы должны построить дело так, чтобы Крот разорил Гогу в отместку за старые обиды. Для Крота это вопрос чести, а для нас – это легенда, на обеспечение которой пойдут все силы.
Оперативные возможности предоставит Гаврилов. Все должно произойти как бы само собой. Конец такого человека, как Гога, крах его криминально‑финансовой империи вызовет массу вопросов. Все должно быть легко объяснимо в рамках легенды о мести Крота. Соответствующую утечку я организую по своим каналам.
– Вы не знаете Кротова, – покачал головой Журавлев. – Это уникальный человек. Знаете, как его «цеховики» величали?
– "Наш Совмин", – усмехнулся Подседерцев.
– Вот‑вот. Вижу, с материалами на Кротова вы знакомы. Неужели вы думаете, что такой человек клюнет на липу?
– А что, месть Гоге для него липа?
– Он отлично умеет разделять дело и личное. А дело для него – это прежде всего перспектива.
Гаврилов смотрел на Подседерцева, подчеркнуто медленно разминающего сигарету. Он знал, какая работа перемалывается у того в голове. Предстояло, зная обреченность Журавлева, обреченность Кротова, приговоренного исчезнуть навеки, сконструировать ответ так, чтобы не дать почувствовать пешкам, что их судьба давно решена королями. В этом и сокрыто высокое искусство управления людьми: заставить хотеть играть, осознавая свою значимость и незаменимость в чужой, по сути, игре.
– И мне, и вам известно, что мафию не повалить. Пощипать можно. Дело святое, – растягивая слова, начал Подседерцев. – Гога на ощип стоит первым номером. С остальными будем разбираться в порядке живой очереди. Если для этого нужно будет продвигать Юротова вверх, будем двигать. – Он посмотрел в глаза Журавлеву. – Если на то сохранится божья воля.
Гаврилов еле сдержался, чтобы не крякнуть от удовольствия. Так тонко Подсердцев обыграл интонацией «сохранится», дав понять, что воля‑то есть, но это сейчас, а что будет завтра, нам, подневольным исполнителям, неведомо. Да еще так выразительно показал большим пальцем на потолок, как исконно русский символ не бога, обретающего в неведомых горних высях, а близкого и бестолкового начальника, что сразу стало ясно, такие вопросы не здесь решают.
– Так я и думал. Ничего не изменилось, – тяжело вздохнул Журавлев.
– И поймите меня правильно, Кирилл Алексеевич. – Подседерцев решил побыстрее уйти от опасного поворота темы. – Я вас не вербую, а предлагаю работу. Слава богу, сейчас можно платить профессионалу достойные деньги. Это раньше мы агентуре совали стольник в месяц и пахали на них, как на сивых меринах. Но вы – не агент, хочу, чтобы вы раз и навсегда это уяснили. Вы нанятый на опасную работу профи. Я бы с радостью выправил вам такое же удостоверение, – Подседерцев похлопал себя по нагрудному карману. – Но надо реально смотреть на вещи. Вы давно на вольных хлебах и от бюрократических игр отвыкли. А денег мне не жалко. Для того и сварганили ; гавриловскую фирму «Рога и копыта», чтобы наши инициативы не били по карманам налогоплательщиков. Да, Никитушка? – Он посмотрел на Гаврилова, приглашая его включиться в разговор.
– Естественно! – улыбнулся тот. – Промышленный шпионаж и контрразведка сейчас стоят хороших денег. Техники у меня завались, спецов могу нанять или перекупить, каких пожелаю. Оперативные возможности, Кирилл Алексеевич, вы вообразить себе не можете! Мы даже вам фирму‑прикрытие организовать успели.
– Называется – без меня меня женили! – Журавлев отхлебнул остывший чай.
«Мастерски разыграли, черти. Только не строй из себя целочку, старый! Ты же хочешь работать, да? Другого шанса просто не будет. Вот и не делай кислую рожу».
– Гаврилов будет вам платить по пятнадцать штук в месяц. По окончании операции на ваш счет переведут, скажем так, полмиллиончика. Хватит, чтобы безбедно жить в тихой маленькой стране. Будете писать книжки в белом домике с видом на море. – Подседерцев растянул в улыбке толстые губы.
– Даже так? – удивленно вскинул брови Журавлев.
– Я же сказал, денег мне не жалко. В крайнем случае, расплачусь Гогиными.
Да бросьте жаться, Кирилл Алексеевич! Не кровью же контракт подписывать...
Сейчас, если вы не против и Гаврилов не зажмет, пообедаем, чем бог послал. А уж потом обсудим детали. Согласны?
– Разве я могу сказать «нет» – и выйти из этого кабинета? – поднял брови Журавлев.
– Боюсь, вы правы. Поздно. – Подседерцев в упор посмотрел в глаза Журавлеву.
– Спасибо за откровенность. – Тот не опустил взгляд, лишь чуть прищурил красные, как у всех гипертоников, глаза. – Гарантии моей безопасности?
– Вот. – Подседерцев протянул через стол широкую ладонь. – И вы вновь становитесь неприкасаемым. Еще не забыли, что это такое?
Журавлев понял, что ему предлагают вернуться к своим, вновь стать членом касты неприкасаемых, смотрящих на весь остальной серый люд как на объект агентурных игр и сырье для оперативных дел. Изгою, каким он стал для большинства бывших коллег, такое предложение делается лишь раз. Каста стоящих над и вне закона способна простить «неприкасаемому» все, но только не предательство.
Он секунду помедлил и пожал ладонь Подседерцева. Она оказалась тяжелой и шершавой, как у плотника.
* * *
Спустя три дня Журавлев проводил жену и дочь в Шереметьево.
Пришлось соврать, что последняя книга понравилась французскому продюсеру, и тот готов оплатить работу над сценарием. Журавлев же, как благородный отец семейства, обменял шикарную жизнь в Париже на оплату двухмесячного отдыха жены и дочки в Греции. И сказал жене, что сам перебирается в деревню, писать вдали от московской суеты.