ИМПРОВИЗАЦИЯ НА ЗАДАННУЮ ТЕМУ 4 страница
– Понахватался! Даже интонации те же. – Гаврилов уже пришел в себя. – Так, вопрос первый. Почему не выходил на связь?
Максимов свободной рукой вытащил из‑за пояса рацию. Хвостик антенны болтался на тонком проводке.
– Дерьмо гонконгское. – Он через плечо бросил рацию в салон.
– Понятно. Почему на чужой машине?
– Подарили. В моей отдыхают «кидалы». Двое в салоне, двое в багажнике. К ЦДХ я подъехал на их машине.
– Кстати, на Крымском валу ты накуролесил?
– А что там было?
– Две машины разбиты, одна слетела в Москва‑реку.
– Нажрутся водки, а потом за руль садятся. – Максимов пожал плечами. – Мне теперь что, все преступления по Москве на себя вешать?
– Уж больно почерк похож, – зло усмехнулся Гаврилов.
– Да черт с ними! Подробности докладывать?
– Естественно.
Гаврилов обошел машину, сел на пассажирское место.
Но поговорить им не дали. Через две минуты запел зуммер радиотелефона;
Гаврилов, чертыхнувшись, снял трубку. И сразу же побелел лицом.
– Успокойся, прошу тебя! – Он едва вклинился в бурный поток нечленораздельной брани, несущейся из трубки. – До моего приезда ничего не предпринимай. Очень прошу. У меня важные сведения. Да... Да... Минут пятнадцать... Все, еду!
– Начальство на цугундер потянуло? – сочувственно вздохнул Максимов. – Так всегда, ценные подарки – им, а нам, чернорабочим, все остальное на букву «пэ».
Гаврилов что‑то хотел сказать, но задохнувшись дымом только что раскуренной сигареты, надсадно закашлялся.
– Бля, он еще подкалывает! – просипел он и опять зашелся в кашле.
– По спинке похлопать?
– Иди на фиг! – Гаврилов глубоко вздохнул, подавив спазм. – Уф! Так, душегуб, с тобой поговорим , после. Дуй на дачу и сиди там тихо. Дров ты уже наломал на год вперед.
– Понял, – кивнул Максимов. – Субординацию нарушать не будем. Сначала отгребает непосредственный начальник, а потом уже рассыпает подчиненным. А я, дурак, думал, мне премия полагается.
– Хватит ржать! – Гаврилов вскинул руку для удара, но, вспомнив про пистолет Максимова, уронил ее на колени. – Короче, вали на дачу. Отдыхай. Да, с Журавлевым особо не трепись.
– Это как же, интересно знать? Он же из меня всю кровь сейчас выпьет! Ему подробности подавай, а я от усталости лыка уже не вяжу.
– Не проблема. Сейчас позвоню Инге, пусть вколет старому оперу в задницу что‑нибудь снотворное. Он свое отработал, вот пусть и отсыпается.
– А проснется?
– Утром доложи, что все в порядке. Скажи, что я запретил до моего приезда обсуждать операцию. Пусть ждет, я буду к обеду.
– Журавлев на уши встанет, – с сомнением покачал головой Максимов. – С его‑то амбициями!
– Пусть подотрется своими амбициями! – вскипел Гаврилов. – Старший в деле я, еще не забыл?!
– Помню. А я работаю на вас. – Максимов ногой распахнул дверь. – Только уже пора понять, я тупой, но исполнительный. Что мне говорят, то и делаю. Сказали передать векселя, я и передал. Не мешали бы, не пришлось бы применять силу.
– Ладно, иди! – Гаврилов протяжно выдохнул через свернутые трубочкой губы.
– Какие к тебе претензии... Душегуб он и есть душегуб.
Максимов хмыкнул, выбрался из машины. Потянулся всем телом, сбрасывая напряжение.
Гаврилов завозился в салоне, перебираясь на место водителя. Усевшись за руль, достал рацию.
Максимов наклонился к окну.
– Оба погорячились. Давай замнем. Дело сделано, это главное.
– Ладно, разберемся, – пробурчал Гаврилов. Максимов бросил ему на колени пистолет.
– На, у меня свой есть. И извинись за меня перед тем парнем. Когда очухается.
Он походкой смертельно уставшего человека пошел к своей машине. За спиной взревел мотор машины Гаврилова. Она пронеслась мимо, ударив по ногам жидкой кашицей, вылетевшей из‑под колес. Из темноты вырвался микроавтобус, пристроился в хвост Гаврилову.
Максимов проводил взглядом выскочившие на шоссе машины. Достал из кармана сигареты, закурил. И долго стоял посреди пустынной темной улочки, подставив лицо злым ударам ветра.
Цель оправдывает средства
Первым желанием было убить Гаврилова на месте, удавить голыми руками.
Самвел вытер трясущимися пальцами испарину со лба и благословил господа, < пославшего ему этот десяток минут. Хватило, чтобы успокоиться и взять себя в руки.
Его не зря прозвали Змеем; там, где одни наживали авторитет грубой силой, а другие – удалью, он заслужил уважение неспешностью и рассудительностью, за которыми, тем не менее, скрывалась нечеловеческая жестокость.
– Проходи, садись! – сказал он замершему на пороге Гаврилову. – Шашлык сегодня кушать не будем. О деле поговорим.
Гаврилов осмотрелся. В захламленном зале недостроенного торгового павильончика гуляли сквозняки. Место было тихим, Кутузовский проспект шумел чуть дальше, за непрерывным рядом высотных домов.
– Я ничего не вижу. – Гаврилов сделал несколько шагов и чертыхнулся, угодив ногой в разорванный до половины мешок цемента.
– Посветите ему, – сказал Самвел и добавил что‑то по‑грузински.
Из темноты, сразу же из двух точек, вырвались рубиновые лучики лазерного прицела. Гаврилов охнул, когда ярко‑красная точка проползла по животу и замерла, чуть вздрагивая, на левом кармане куртки. Второй лучик, шедший из угла справа, кольнул глаз и уперся в висок.
– Все понял, дорогой? – усмехнулся Самвел. – Здесь недалеко Киевский рынок. Ребята там сейчас мясо на утро рубят. Я уже договорился, тушу одного барана они для меня разделают и на шашлык нашинкуют. Завтра всех бомжей в округе тобой накормлю. Или не веришь?
– Верю, – выдохнул Гаврилов. Сигуа долго раскуривал сигарету, время тянул намеренно, давая возможность Гаврилову до дрожи в поджилках представить скорую смерть.
– А теперь говори. – Самвел удобнее устроился на единственном пластмассовом стульчике. – За стрелков не беспокойся, они по‑русски не понимают.
Гаврилов несколько раз судорожно вздохнул и начал сиплым, дрожащим голосом:
– Самвел, убей меня. Хотя я и не один, охрана пальбу поднимет... Мне уже будет до фени, но шашлык из меня сделать не удастся. Или поезжай прямо на дачу, ты же это решил, да? Всунь там всем по паяльнику в задницу... Или Ашкенази повесь вниз головой... Чего ты этим добьешься? Ничего!
– Дальше! – Самвел затянулся сигаретой, поморщился и сплюнул вязкую никотиновую горечь. Именно этот банальный вариант расправы и пришел ему в голову. И больше ничего. Что делать дальше, Самвел не представлял. Обращаться за помощью или советом было просто глупо. Он надеялся, что Гаврилов, пытаясь спасти шкуру, сумеет найти решение. Безумное, как у всех обреченных. Но обреченными сейчас были оба.
– Что мы дергаемся, а? – уже громче и увереннее заговорил Гаврилов.Деньги за векселя Максимов перегнал в Стокгольм. Счет открыт на анонимного пользователя, можно не трепыхаться. Три фуры с товаром держит у себя Подседерцев. А против СБП с помповыми ружьями не попрешь. Выходит, Самвел, хоть съешь меня, легче тебе не станет.
– И это все? – Самвел едва скрыл разочарование. Оставалось одно – рубить все концы, наплевав на убытки.
– Ты поторопился, Самвел. Нельзя было сегодня рубить. Дай мне неделю, максимум – две, и я верну деньги, верну товар и еще принесу тебе Крота на тарелочке.
– Сладко поешь, – усмехнулся Самвел. – А не проще убрать вас всех, а?
– Я думал, ты умнее. Забыл, что влез в операцию СБП?! – Гаврилов попытался сделать шаг, но рубиновые лучики дрогнули, расписав грудь ярко‑красным вензелем, и вновь замерли на своих местах. – Черт! Короче, Самвел, тут так понаворочено, что ни одного трогать нельзя. За каждым кто‑то стоит. Дай неделю, и я переиграю все под наш интерес!
Самвел шестым чувством угадал, что шакал, живущий внутри Гаврилова, нашел путь к спасению. Естественно, первым побежит по нему сам. Это не страшно, всегда можно всадить нож под лопатку, как только станет ясно, что путь вот‑вот выведет на свет.
Гаврилов говорил быстро, захлебываясь словами, их нервная вязь была ниточкой, на которой сейчас висела его жизнь, но, потянув за которую, можно вылезти из западни. Самвел терпеливо ждал, когда Гаврилов выговорится до конца, вынуждая шакала невольно выдать тропинку, заготовленную для бегства.
– Граждане пассажиры, коцайте талончики. Некоцанный талончик – стрем, коцанный талончик – клевая отмазка. – Этой старой лагерной присказкой Самвел неожиданно прервал Гаврилова. Дальше слушать было небезопасно: слишком уж уверенным сделался голос Гаврилова, он, справившись с приступом паники, уже начинал крутить, умело склоняя хозяина к принятию выгодного для себя решения.Считай, что отмазался. – Самвел щелкнул пальцами, и рубиновые ниточки, тянувшиеся из темноты к груди Гаврилова, погасли. Послышались крадущиеся шаги, потом заскрипели мелкие камушки под двумя парами ног в соседнем зале. – О моих делах знают многие, но никто не должен знать, что я собираюсь делать, прокомментировал уход охраны Самвел.
Гаврилов осмотрелся, глаза уже успели привыкнуть к темноте, ногой подтянул к себе пластмассовый ящик из‑под пива.
– Я сяду? – спросил он. Самвел был хозяином, Гаврилов всем нутром ощущал идущую от Самвела жестокую и неукротимую силу; опыт подсказывал, что у таких хозяев надо испрашивать разрешение на каждый шаг. Гнет несамостоятельности был противен и сладостен одновременно.
– Постоишь. Некогда рассиживаться. – Самвел встал. – Людей я тебе дам. Пусть стерегут Крота, пока он мне не понадобится для разбора. Этого отмороженного, как его? – Самвел щелкнул пальцами.
– Максимова, – подсказал Гаврилов.
– Я беру на себя. Ему, козлу, голову оторвать мало!
– Только не руки, – нервно хихикнул Гаврилов. – Его «пальчики» сейчас больших денег стоят. – Он осекся, сообразив, что зря напомнил о провале.
– Если бы у тебя были такие бабки, ты бы давно лежал с паяльником в заднице. А так, что с тебя брать? – Самвел с презрением сплюнул. – Максимова ты мне отдашь завтра же, понял?
– А как я...
– Завтра!
Голос Самвела, усиленный гулкой пустотой помещения, ударил резко, как кнут. Гаврилов невольно вжал голову в плечи и кивнул, хотя понимал, что в такой темноте Самвел вряд ли это увидит.
Когти Орла
Калитка распахнулась. Максимов отметил, что впервые не услышал мерзкого скрипа проржавевших петель. По согласованию с Гавриловым, сосед‑морпех временно замещал Стаса.
– Узнаю флотский порядок, – он пожал цепкую, как клешня, руку морпеха.
– Петли ерунда, а вот в сторожке весь день приборку делал. Это же надо такой бардак развести! – Тот был явно польщен и смущенно улыбнулся, блеснув стальными зубами. – К‑хм. С прибытием, значит.
Максимов закрыл за собой калитку, протяжно выдохнув, присел на корточки, прижавшись спиной к столбу.
– У тебя привычка такая, на чужих тачках возвращаться? – Морпех кивнул на ворота, за которыми остался «форд».
– Не подкалывай, Василий. Друзья дали покататься. – Максимов слабо улыбнулся.
На веранде кто‑то приподнял занавеску, свет от тусклой лампочки упал на лицо Максимова, и морпех тихо присвистнул.
– Шел бы ты спать, парень. Тачку я сам загоню. Или и эту прикажешь сплавить?
Максимов подумал немного и сказал:
– А можно поставить где‑нибудь? Так, чтобы под рукой была.
– Отчего нельзя? Загоню к себе во двор, тентом прикрою – и все дела.
Искать же не будут?
– Вряд ли. – Максимов с трудом встал. В темноте блеснули два янтарных огонька и раздалось тяжелое сопение. – Ладно, Конвой, не скромничай. Иди сюда, псина. – Он похлопал себя по бедру, и Конвой с треском выломился из кустарника, уткнулся носом в ладонь и радостно забил хвостом.
– Вот еще что, Максим. – Морпех потянулся к щеколде на калитке, потом, передумав, сунул руку в карман. – Чужие тут крутились.
«Господи, только этого мне не хватало», – подумал Максимов, а так как не полегчало, добавил длинную витиеватую тираду из репертуара начальника разведки 14‑й армии, который, к прочим достоинствам, был еще и виртуозным матерщинником.
– Кто? – Он постарался спросить как можно равнодушнее.
– Девчонка. Пигалица такая, но грудь – полный порядок.
Максимов хмыкнул, когда морпех описал своими лапищами кривую, соответствующую линиям тела незнакомки.
– Еще что запомнил?
– Челка у нее вечно на лоб падала. Губки – бантиком. Но умная, по глазам видно.
– Так ты с ней разговаривал?
– Ну! – Морпех сунул в рот папиросу, чиркнул зажигалкой. – Она по улице туда‑сюда шастала, все на ваш дом косилась. Я и подрулил с разговором.
Говорила, что приехала в гости к Каневским да заблудилась. – Он затянулся так, что огонек сразу же сожрал половину папиросы. – Вот. Только тюльку она мне гнала. Нет здесь никаких Каневских и не было никогда. Я весь поселок в лицо знаю.
– Дальше что? – Максимов потрепал по холке сладострастно заурчавшего пса.
– Она на станцию попрыгала. А я – авоську в руку и вроде как в магазин. – Морпех хитро прищурился. – Там она встретилась с белобрысым сусликом. Дохлый такой, соплей перешибешь, но с гонором, знаешь, такие бывают. – Максимов кивнул. – Вот. Сели в «жигуль», небось, папочка подарил, и поехали.
– И все?
– У салаги этого фотоаппарат был. Длинный такой. Под курткой прятал, да я засек, когда они в машину садились.
– Те‑ле‑вик, – произнес Максимов по слогам, а мысленно добавил самую любимую тираду начразведки, состоящую из пятнадцати слов, только три из которых можно произносить в приличном обществе. – Кого он щелкал – неизвестно. Но на всякий пожарный... – Он не договорил, потому что, прислушавшись к себе, с ужасом понял, что сил на бессонную ночь уже не осталось. Перетерпеть можно, но тогда в любую секунду может произойти срыв. А малейшая ошибка сейчас, когда события закрутились в адовом водовороте, становилась смертельно опасной.
– Это я обстановку довел, ты же вроде как за старшего здесь. – Морпех почему‑то почувствовал себя виноватым. – Ты спать иди, я покараулю. Вон и Конвой гавкнет, если надо.
Максимов молча кивнул, голова была занята другим. Утренний «перехват информации» показался чем‑то давним, как яркий сон, оставшийся в памяти с детства. Но он видел эту девчонку, слышал ее имя – Настя – и знал, что она пойдет их искать, непременно пойдет, слишком уж умело программировал ее тот, сидевший рядом на постели.
Морпех понял молчание Максимова по‑своему. Затоптал окурок, зачем‑то осмотрелся по сторонам и прошептал в самое ухо:
– Только Гавриле не говори. Я ребят из Одинцова высвистал. Троих. Сидят у меня в доме. По два часа каждый будут нести службу с тыла дома. А я у ворот покемарю. Все понял?
Максимов быстро просчитал варианты. Морпех мог врать, Гаврилов после сегодняшней свистопляски вполне мог дать команду усилить охрану. Но появление Насти с Гавриловым никак не связано, в этом Максимов был абсолютно уверен. В дело мощно и коварно вступала некая третья сила. Это было одновременно и хорошо, и плохо. С одной стороны, светила реальная возможность оказаться между молотом и наковальней. С другой, превращая дачу в тюрьму усиленного режима, Гаврилов невольно делал ее крепостью на случай нападения тех, кто послал эту Настю на разведку.
«На дальнюю перспективу шансов никаких. Пойдут стенка на стенку, тебя растопчут, как два слона лягушку. Но эту ночь можно спать спокойно. И на том спасибо». – Максимов оттолкнул пса, перегородившего тропинку к дому.
– Спасибо, Василий.
– Да ладно тебе! – Тот на этот раз осторожнее хлопнул Максимова по плечу, но и этого хватило, чтобы тело отозвалось тягучей болью.
* * *
В гостиной уютно светила настольная лампа. Инга, свернувшись калачиком, лежала на диване. Кротов, укутав ноги теплым пледом, сидел в. кресле. Оба разом захлопнули книги, стоило Максимову появиться на пороге.
– Макси‑им! – протянула Инга.
– Живо‑ой! – Он спародировал ее удивленную интонацию и невольно охнул.
Боль тугим комком гуляла по всему измученному телу, никак не желая остановиться в каком‑нибудь одном месте.
– А Журавлев вас, к сожалению, не дождался. – Кротов отложил книгу, смерил Максимова взглядом и удовлетворенно кивнул. – Как съездил?
– Пришлось задержаться. – Максимов расстегнул куртку, присел на угол стола, достал пистолет, выщелкнул на ладонь магазин. – Инга, от ужина что‑нибудь осталось?
– Конечно. – Инга уже была на ногах. На лице опять играла спокойная всепонимающая улыбка.
– И чаю. Желательно с медом. Она подошла к Максимову.
– Давай повешу куртку.
Пока он с трудом стягивал с себя задубевшую от холодного дождя кожанку, она терпеливо ждала, не опуская протянутой руки. Принимая у него куртку, чуть развернула его кисть, посмотрела на красные ссадины на костяшках, чуть дрогнула уголками губ и спросила:
– Йод, бинты, обезболивающее?
– Нет, только чай с медом. Инга пожала плечами и вышла на кухню. Максимов передернул затвор, сделал контрольный спуск, щелчком вогнал магазин на место и сунул пистолет в кобуру.
– Теперь вы, надеюсь, готовы сказать пару слов пожилому человеку, дожидавшемуся вас до столь позднего часа? – проворчал Кротов, подмигнув Максимову и указав глазами на потолок.
– Разве что пару... – Максимов плюхнулся в кресло напротив и, чертыхнувшись, вытянул ноги.
Кротов достал из‑под кресла магнитофон, пристроил на коленях, щелкнул клавишей.
По первым тактам Максимов догадался, что сейчас будет, – Эдит Пиаф. Второй день Кротов несчетное количество раз ставил одну и ту же кассету. Можно было по пальцам пересчитать тех из мира искусства, кого Максимов уважал и любил. Пиаф была первой в этом списке. Но то, как изводил себя Кротов, раз за разом пытая себя голосом этой маленькой женщины, в котором билась одинокая душа, не укладывалось в голове. Иногда он ловил себя на мысли, что Кротов выдумал новый способ самоубийства и ждет. когда его сердце не выдержит и разорвется, как у этой певицы, уставшей от любви и уставшей жить без Любви.
– Как? – спросил Кротов одними губами.
– Нормально. – Максимов положил на подлокотник кресла Кротова перстень.
Быстро достал из кармана две контрамарки, показал Кротову и тут же убрал обратно.
– Очень хорошо, – кивнул Кротов. – Я все понял.
– Все остается на своих местах, – сказал Максимов, взглядом указав на перстень.
– Да будет так, – прошептал Кротов и смел перстень в карман кофты. – Кто там был?
– Гусь голландский, старая обезьяна, толстый мальчик, трусливый поросенок и Администратор.
Кротов на секунду задумался, потом зашелся мелким кряхтящим смехом.
– Вам рассказы писать, Максим! – Кротов платком промокнул заслезившиеся глаза.
– Спасибо, в балете плясать сегодня уже предлагали. – Боль, наконец, выбрала себе место/вцепилась острыми когтями в плечо.
– Стокгольм? – спросил Кротов.
– Да. Все там. Вот под него. – Максимов показал большой палец.
Кротов кивнул.
– Это я понял по контрамаркам. Играют через Сингапур?
– Кто из нас там был, хотелось бы знать? – проворчал Максимов.
– В мире мало что меняется, молодой человек. Гораздо меньше, чем хотелось бы реформаторам. – Кротов мягко улыбнулся. – Я, не поверите, даже знаю, о чем вы говорили с Администратором.
– Тогда я сплю. – Максимов устроился поудобнее и закрыл глаза.
– Только один вопрос, Максим. Что‑то вас задержало?
– Змея дорогу переползла, – пробормотал Максимов, все глубже проваливаясь в сон. Еще несколько секунд он боролся с собой, но сознание угасало, как догорающая свеча. Лишь голос певицы, то причитающий, то захлебывающийся счастьем, удерживал его от полного забытья. Щелкнула клавиша магнитофона, голос пропал, сорвавшись на высокой ноте, и в тело ворвалась теплая волна, растопившая остатки воли.
Когда Инга внесла поднос с ужином, он уже спал беспробудным сном. Под глазами проступили темные тени, морщинка, рассекавшая лоб пополам, стала еще глубже.
– Не будите, – прошептал Кротов, собираясь укрыть Максимова пледом. – Пусть сойдет первая усталость. А то он, не разобрав со сна, перестреляет здесь всех.
– Он глазами показал на руку Максимова, уютно устроившуюся поверх открытой кобуры. – Часок поспит, потом можно будет перевести наверх.
Инга поставила поднос на стол.
– Вы идите, Савелий Игнатович, я его посторожу. Кротов замялся.
– Берегите его, – сказал он шепотом. – Вы не представляете... Этому человеку цены нет.
– Я знаю, Савелий Игнатович. – Мягкая улыбка чуть тронула ее губы.
Кротов кивнул, на секунду его взгляд, задержавшийся на лице Инги, сделался жалким, как у брошенной собаки. Он передал Инге плед и, шаркая тапочками, стал подниматься по лестнице.
Срочно
Т. Салину В.Н.
Сделка состоялась. По сообщению источника «Кукушка» объект «Дикарь» прибыл в адрес.
После посещения адреса объектом «Ассоль» на нем введен усиленный режим охраны.
Владислав
Глава сорок первая