КАК БЫЛА ОТКРЫТА ПСИХИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

ПСИХОЛОГИЯ В XX СТОЛЕТИИ

Психология стала самостоятельной наукой в конце прошлого! столетия. У ее колыбели стояли естествоиспытатели-физиологи.

Быстро развивавшаяся экспериментальная физиология натолкнулась на явления, которые хотя и производятся телесными органами, но уже относятся к разряду «душевных». Так, изуче­ние органов чувств не могло ограничиться анализом ни их ана­томической конструкции (микроскоп позволил к тому времени проникнуть в ее тончайшие детали), ни процессов возбуждения в неовных волокнах. Оно побуждало рассмотреть и производимые ими'психическйе продукты—ощущения и восприятия.

Как работал физиолог? Используя свои привычные методы, он воздействовал на орган чувств (рецептор) различными меха­ническими и электрическими раздражителями, испытывал его с помощью специально изобретенных приборов. Но эти манипуляции вызывали изменения не только в нервной системе, но и в сфере зрительных, кожных, слуховых ощущений, т. е. в психи­ческой сфере. Логика исследования вынуждала натуралиста шаг­нуть в новую область, где отказывали привычные понятия. Для него объяснять явления —значило выводить их из причинного взаимодействия материальных факторов, в данном случае из взаимодействия внешних раздражителей и устройства телесного органа. Однако опыт говорил о том, что применительно к орга­нам чувств благополучно решить эту задачу невозможно. По­всюду обнаруживался «остаток», требовавший признать дей­ствие еще одного фактора — психического. Поэтому здесь при­ходилось использовать представления совершенно иного поряд­ка, чем принятые естествознанием. Пока речь шла о внешних раздражителях — оптических, термических, механических и дру­гих, естествоиспытатель оставался в пределах точного, доступно­го опыту знания. Он не выходил за эти пределы и тогда, когда рассматривал, как устроен глаз, как распределены нервные во­локна в органах слуха или осязания и т. п. Его эксперименталь­ная задача состояла в том, чтобы в искусственных условиях вос­произвести обычный для нервной системы процесс, в котором, как представлялось, жесткой причинной цепью последовательно соединены три звена: физико-химическое воздействие (раздраже­ние), изменение в нерве (возбуждение) и факт сознания (ощу­щение). Но как раз последнее и оказывалось главным камнем преткновения. О нем никто не мог сообщить, кроме самого испы­туемого, способного дать отчет о своих ощущениях. Физиологу приходилось, таким образом, оперировать с явлениями, несход­ными с его обычными объектами. Их нельзя было рассмотреть под микроскопом и расчленить скальпелем. Идеалистическая философия утверждала, что они незримые пришельцы внутрен­него мира, для анализа которого у субъекта нет другого инст­румента, кроме собственного сознания, кроме умения взглянуть внутрь души, так называемой интроспекции (от латинского 1п1го5Р1сеге - смотреть внутрь).

Откуда появилось это воззрение? Оно не могло бы держать­ся в течение многих веков, если бы в нем не преломились неко­торые реальные особенности психической деятельности. Умение человека наблюдать за собственными психическими состояниями

 


вовсе не является фикцией, человек способен сосредоточиться! на своих мыслях, он может посредством речевых сигналов дата самоотчет о переживаниях, стремлениях и т. д. Иллюзия начинается там, где способность, о которой идет речь, принимается за определяющее начало душевной жизни и единственный источ ник информации о ней. На этой иллюзии строится интроспекцио низм — учение, согласно которому реальность психических явлений определяется их непосредственной данностью сознанию! субъекта: с непогрешимой достоверностью я различаю свою ощущения, свои чувства и мысли; ни о чем другом я не имею1 такого отчетливого знания, как о порождениях собственной ду­ши— незримых для другого психических продуктах. Менялись мнения о свойствах этих продуктов, но удивительно прочным оставалось убеждение в том, что психическое — это непосредст­венно переживаемое. Многим казалось, что версия об уникаль­ности психического, его несопоставимости с явлениями физиче­ского мира — самоочевидный факт и потому не нуждается в доказательствах...

В XIX в. перед лицом поразительных успехов естествознания... популярной становится идея о том, что психология должна изу­чать не душу, а «душевные явления», что их источником служит деятельность органов чувств, что порождения этих органов — ощущения суть первичные элементы сознания, которые соеди­няются не по произволу, но соответственно законам образова­ния психической связи (ассоциации), напоминающим по своей неотвратимости законы механики или химии.

Хотя требование перейти от «метафизики души» к эмпириче­скому изучению психических явлений и сыграло свою роль в рас­чистке почвы для новых идей и методов, само по себе оно было недостаточно, чтобы освободить психологическую мысль из тенет интроспекционизма. Ведь общий взгляд на сознание как непо­средственно данное субъекту оставался прежним.

На натуралистов, вступивших в прошлом веке в новую для них область психических явлений, большое влияние оказал пози­тивизм. Их привлекала его критика философских спекуляций, требование сосредоточиться на точных фактах, полученных на­учными методами. Казалось, что тем самым удастся покончить с учением о душе как самостоятельном начале... Между тем по§ зитивизм, по сути дела, ничего не изменил в идеалистической трак­товке психического, поэтому его призывы к опыту не могли раз­рушить препятствовавшую научному прогрессу интроспективную концепцию сознания.

Совершенно иные события развертывались на уровне реаль­ной работы исследовательской мысли. Именно здесь совершался тот сдвиг в категориях, который привел к преобразованию пси­хологии в самостоятельную дисциплину. Именно здесь рушилось позитивистское представление о том, что психология приобретет достоинство опытной науки, когда сделает своим объектом фак-


ты сознания как таковые. Поскольку не существует «чистой культуры» психических явлений, но их изучение всегда прелом­ляется сквозь определенную категориальную «сетку», то очевид-что накопление информации о конкретных психических про­явлениях, к которому призывал позитивизм, могло принести успех лишь при радикальной реконструкции этой «сетки». Дости­жения новой психологии были обусловлены не тем, что она по­грузилась в «чистую» эмпирию, а тем, что на место прежних теоретических конструкций были воздвигнуты новые, более совершенные, сопряженные с опытными и количественными

методами.

Конечно эта перестройка происходила в гуще лабораторной исследовательской работы, а не в сфере умозрения... Коренные преобразования в самом строе мышления, а не позитивистские декларации обусловили переход от донаучного знания к науч­ному, от «геоцентрического» взгляда, представлявшего весь круг психических явлений вращающимся вокруг сознания субъекта, к «гелиоцентрическому», согласно которому субъективное, созна­ваемое определяется системой отношений между человеком и миром. Этот переход совершался в острых идейно-научных кол­лизиях. Он потребовал упорного труда множества исследовате­лей, определивших в конечном счете особенности нашего совре­менного знания о психической деятельности.

Предпринимая первые попытки добыть экспериментальные данные о человеческой душе, естествоиспытатели (физиологи) сталкивались здесь с ощущением, чувствованиями — «матери­ей», в реальности которой сомневаться было невозможно и кото­рая вместе с тем требовала для своего описания собственного психологического языка. Непонятной оставалась возможность перевода с этого языка на привычный язык естествознания. Дей­ствительно, как соотнести субъективные, непространственные, бестелесные порождения внутреннего мира с внешними явле­ниями, которые можно объективно наблюдать, варьировать пу­тем применения экспериментальных приборов, измерять и т. д.?

Эта проблема — центральная для понимания путей развития психологии как науки. Прошли десятилетия напряженных иска­ний, острых дискуссий, возвышения и гибели множества теорий, прежде чем ученые поняли, что она является псевдопроблемой, что ее источником послужила ложная в самой своей основе сово­купность представлений о природе психического. Что считалось предметом психологии при ее зарождении? Это наука о непо­средственном опыте, провозгласил, например, немецкий психо­лог Вундт. Иначе говоря, о том, что непосредственно испытыва­ет субъект, о явлениях, которые он открывает в самом себе с помощью самонаблюдения (интроспекции). Действительно, ни одна наука не занимается такого рода феноменами. Чтобы по­нять, что они не могут быть также предметом и для психологии, понадобилось немало времени. <...>


 




Но если признаки, которыми наделялось сознание с позиций интроспективной концепции, превратили его в научную фикцию, то какова та реальность, из которой в действительности черпали свои идеи пионеры экспериментального изучения душевных яв­лений? Если представления, которые сложились в предшествую­щий период, не могли использоваться для организации научно-психологического исследования, то каковы новые категории, сумевшие выполнить эту функцию? Перед нами встает задача реконструкции исторической действительности, объяснения того, «как это было?». <...>

Научное познание коллективно по своей сути. И психология создавалась великим множеством умов и рук. Хотя среди участ­ников этой коллективной работы имелись умы огромной обоб­щающей силы (достаточно назвать имена Дарвина, Гельмголь-ца, Сеченова), они не оставили единой системы, которая запе­чатлела хотя бы в самых общих чертах облик рождающейся новой науки, обретшей независимость от философии и физиоло­гии. Объясняется это, в ряду прочих причин, и тем, что каждый из исследователей ориентировался на «собственные» проблемы, открывая определенные «грани» и «сгибы» предмета психологии, но не ставя задачу (ибо для этого время еще не созрело) по­стичь его в целом. Лишь на известном расстоянии становятся приметны нарождавшиеся в ту эпоху главные линии развития научной мысли, перекрещивание которых и помогло раскрыть искомую психическую реальность.

Обозначим эти линии. Первая из них, представленная преж­де всего именами немецких естествоиспытателей Гельмгольца, Вебера, Фехнера и голландца Дондерса (за которыми, в свою очередь, стоят многие другие имена), была связана с экспери­ментальным и математическим анализом ощущений и двигатель-1 ных актов — чувствительности и реактивности организма. Дости­жения этого направления и стали основой для первой экспери­ментально-психологической программы, выдвинутой Вундтом. Второе направление выросло из эволюционного учения Дарвина, произведшего, как известно, глубокие преобразования в науках не только о жизни, но и о человеке. Лидером третьего направлен ния был другой англичанин — Гальтон. Ему психология обязана введением и разработкой статистических методов в связи с ис­следованием проблемы индивидуальных различий между людь­ми. Четвертая линия уходит корнями в изучение психоневрозов Ц гипнотизма. Оно велось преимущественно французскими невро­логами. И наконец, пятое направление было создано «отцом рус-3 ской физиологии» Сеченовым, который выдвинул новую систему психологических идей, опираясь на преобразованное им рефлек­торное учение. Каждое из этих направлений внесло свою лепту в разработку тех категорий, которые, превратив психическую реальность в предмет научного познания, определяют и мышле­ние современного исследователя.<с...>


Пять направлений создали естественнонаучную основу, на котооой воздвигнута современная психология. Нетрудно заме­тить' что ни одно из них не ограничивало себя «непосредственно данными фактами сознания», но все они выводили эти факты из объективной, независимой от сознания связи реальных явле­ний — физических и биологических. Стало быть, принцип уни­кальности психики, ее несопоставимости ни с чем телесным во­все не служил тем критерием, по которому область психологии отграничивалась от сферы других наук.

Но если психическая реальность не сводится к феноменам сознания, выступающим в своей неповторимости и непосредст­венности перед обратившим на них свой внутренний взор субъ­ектом, то чем же она является?

Какие грани этой реальности открылись благодаря внедре­нию объективного подхода, причинного анализа, эксперимен­тальных и количественных методов? Преобразовательная работа рассмотренных выше направлений привела к вычленению по меньшей мере пяти категорий, каждая из которых характеризует одну из сторон предмета психологии...

1. Образ. Первоначальным объектом экспериментально-пси­хологического изучения стал чувственный образ — ощущение. Оно производится органом чувств и мозгом, является их жизнен­ной функцией.

Вместе с тем образ выражает познавательное (гносеологиче­ское) отношение психики к объективному миру. Без этого отно­шения психической реальности не существует, хотя она к нему и не сводится. Образ функционирует независимо от того, направ­ляет ли индивид на него аппарат самосознания или нет. Образ так же реален, как физические и нервные процессы, его порож­дающие. Он не идентичен этим процессам и потому как таковой не может быть объектом изучения ни физики, ни физиологии. Он существует не в особом «психическом пространстве», а в сис­теме реальных жизненных отношений между индивидом и ми­ром. Его зависимость от воздействия физических раздражителей на рецепторное поле зафиксировал закон Вебера —Фехнера. Его зависимость от опыта контактов организма с реальными ве­щами, а также от мышечной активности раскрыли Гельмгольц и Сеченов. Последний доказал, что приспособление мышечных ак­тов к пространственно-временным особенностям среды возможно только потому, что эти особенности воспроизводятся в форме мышечных ощущений. Тем самым была выявлена отражательная природа образа, его соответствие структуре внешней среды.

Отношение образа и вещи не ограничивается ощущением, мир представлен в психике в виде сложной иерархии различ­ных познавательных структур-до самих абстрактных понятий включительно. Впоследствии психологическая мысль приступи­ла к экспериментальному изучению этих структур. На первых же порах был приподнят краешек завесы над чувственным обра


 




зом и механизмами его построения. До того образ рассматривал­ся только с точки зрения философской, гносеологической, для которой основное — это отношение между образом и познавае­мым объектом. Теперь же был сделан решающий шаг по пути исследования образа как реального продукта, регулятора и ко­ординатора жизнедеятельности. Этот шаг предполагал просле­живание теснейшей взаимосвязи между образом и телесным дей­ствием.

2. Действие. Эта категория складывалась под влиянием реф­
лекторной концепции. Но физиология не видела в эффекторном
(двигательном) конце рефлекса ничего, кроме мышечной рабо­
ты. Сеченов показал, что исполнительные эффекты в поведении
организма имеют не только физиологический, но и психологи­
ческий смысл и, стало быть, причастны психической реальности
как таковой. Сеченовская идея превращения внешнего действия
во внутреннее (интериоризация) открывала принципиально но­
вые перспективы понимания мыслительных актов, представ­
лявшихся прежде как чисто духовные. Существенно важным для
трактовки действия как психологической категории явились так­
же опыты по изучению времени реакции, показавшие, что психи­
ческие процессы (различение и выбор) являются определяющи­
ми по отношению к чисто телесным и тем самым имеющим соб­
ственное значение.

Идея приспособления организма к среде, разработанная Дар-вином, вела к причинному пониманию объективной целесообраз­ности всех телесных функций, в том числе и работы мышечного аппарата. Если прежде целесообразная деятельность его относи­лась за счет сознания (человек руководствуется сознательно по­ставленными целями), то теперь она трактуется как регулируе­мая задачей приспособления организма к среде. Эта задача дей­ствует объективно, независимо от ее осознаваемости, придавая поведению приспособительный характер. В дарвиновском строе идей были, таким образом, ростки представления о поведении (системе действий) как психологической категории.

3. Мотивация. К этой категории относится сфера импульсов —
психодинамики, психоэнергетики — побуждений, придающих
действию направленность, избирательность и стремитель­
ность.

В предшествующий «философский» период своего развития психологическая мысль связывала побуждения с волей как осо­бой духовной силой, способной разрушить причинные связи ма­териального мира (они считались распространяющимися только на тело). Сложившееся в эволюционной теории Дарвина пред­ставление об инстинктах —биологических силах, реализующих приспособление к среде, развивающихся в ходе филогенеза (ис­тория вида), создавало предпосылки для нового объективно-биологического понимания мотивационного «запала» поведения. Без этого «запала» невозможно преодоление организмом сопро-


тивления среды и его выживание как целостной самостоятельной системы. Борьба за существование вырабатывает также особые приспособительные реакции, теснейшим образом связанные с инстинктами в виде выразительных движений, которые относят­ся человеком к разряду эмоций — радость, гнев, страх и др. Эти аффекты, безотносительно к тому, как они субъективно пережи­ваются (тем более что переживания животных нам неизвестны), объективно выполняют важную биологическую службу, мотиви­руя животных к бегству, нападению или другим приспособитель­ным двигательным актам. Они проявляются в столкновении ин­дивида с другими особями. Тем самым мотивация (ее аффектив­ный компонент) включалась в контекст взаимоотношений между организмами.

4. Общение (психосоциальное отношение). Ооъективные
связи индивида с социальной средой представлены в его психи­
ке в особых формах, несводимых к другим. Основа общения —
производственный процесс, трудовая деятельность. Преобразо­
вания, обусловленные этим процессом, на всех уровнях психи­
ческой жизни человека — от элементарных ощущений и потреб­
ностей (образов и мотивов) до ее вершин —впервые получили
подлинно научное, детерминистическое объяснение в марксист­
ской философии. В дальнейшем развернулось конкретно-научное
изучение социально-психологических особенностей человеческой
деятельности... Непосредственное общение между индивидами
образует своеобразную систему отношений, отличную от отноше­
ний этих индивидов как к миру природы, так и к миру культу­
ры. В сфере непосредственного общения людей происходит не­
прерывный «обмен реакциями», и каждый из его участников
воспринимает другого в качестве субъекта, способного изменить
свое поведение в зависимости от внутренних психологических
установок. Зависимость эффекта воздействия от этих установок
выявилась при изучении гипноза и внушения. Но тогда же обна­
ружилось и большое многообразие индивидуальных реакций,
имевшее своей причиной уже не динамику непосредственного об­
щения, а некоторые устойчивые свойства, присущие его участ­
никам.

5. Индивид — личность. Любая живая система обладает непов­
торимыми, одной только ей присущими особенностями. Они ка­
саются и ее физиологических (телесных), и психологических
параметров. Рост, вес, отпечатки пальцев, обмен и множество
других признаков характеризуют первые. Но какие мы отнесем
ко вторым? После того что было сказано об основных психоло­
гических категориях, ответить на этот вопрос нетрудно. Индиви­
дуальные различия в сфере образов (ощущений, восприятий,
представлении), действий (время реакции), мотивации, общения Саемость) обнаруживались в исследованиях, не ставивших задачей специальное изучение этих различий


Имеется ли, однако, необходимость вводить в качестве пер­вичного, к другим категориям несводимого понятие об индиви­де— личности? Такое понятие необходимо в системе психологиче­ского знания, ибо образ, действие, мотив, общение, хотя и несво­димы друг к другу, существуют реально только как «ипостаси» целостного человека — индивида и личности. <•••>

Пять категорий, в которых выступила психическая реаль­ность, являлись категориями научного мышления. Это значит, что они вырабатывались благодаря специальным методам науч­ной деятельности. Это значит также, что они прошли испыта­ние специальными проверочными средствами науки как особой системы познания и общения...

Очевидно, что за каждой из вычлененных категорий стояла огромная по масштабам и трудностям работа, в ходе которой психологическое знание формировалось нераздельно с методами его добывания. <...>

Итак, психологическая мысль «отливалась» в присущие нау­ке формы: факты, методы, теории, категории. Психическая ре­альность была открыта для научного исследования. Покинув недра философии и естествознания (физиологии), психология приобрела независимость. Этот процесс, имевший свою внутрен­нюю логику, совершался не в замкнутой сфере «чистого» дви­жения идей, отрешенного от земных человеческих страстей, а на почве борьбы и столкновения социальных интересов. Любая нау­ка, а тем более наука о таком объекте, как человеческое пове­дение и сознание, связана множеством зримых и незримых путей с жизнью общества, его классовыми противоречиями, с идеоло­гическими побуждениями и запретами.

Люди науки, выступая в качестве выразителей общей логики ее развития, стимулируются социально-политической атмосфе­рой своего времени.

Когда Сеченов, например, раздражал мозговой ствол лягуш­ки в поисках механизма торможения рефлексов, он решал не только сугубо научную, но и острейшую идеологическую задачу. Перед его умственным взором стояли его противники — те, кто проповедовал, будто сознание и воля ставят человека вне зем­ных законов. Когда Дарвин сравнивал выражение эмоций у человека и животных, Гельмгольц изучал работу глазных мышц, а Гальтон — родословную знаменитых людей Англии, во всех случаях научный поиск имел прямое отношение к идейным вея­ниям и борьбе мировоззрений в конкретный исторический пери­од. Различные социальные мотивы направляли строителей новой психологии. Различными тропами продвигались они из физио­логии, медицины, физики, антропологии к психической реаль­ности.

М. Г. Ярошевский. Психология в XX столетии. М., Политиздат, 1974, с. 54—89.

42
С. Л. Рубинштейн

БЫТИЕ И СОЗНАНИЕ