Абсолютность морали и добрая воля

 

Кант начинает анализ с констатации: “Каждому необходимо согласиться, что за­кон, если он должен иметь силу морального закона, т.е. стать основой обязательности, непременно содержит в себе абсолютную необходимость”(223). Аристотель, вводя в этику понятие счастья, ссылался на общепринятое мнение. Так же и Кант абсолютную необходимость морального закона рассматривает как самоочевидную аксиому (“каждому необходимо согласиться”).

Так как нравственная обязательность имеет абсолютный характер, то ее истоки “должно искать не в природе человека или в тех обстоятельствах в мире, в какие он поставлен, a a priori исключительно в понятиях чистого разума” (223). В нравствен­ности речь идет не о законах, “по которым все происходит”, а о законах, “по которым все должно происходить”. Исходя из этого, Кант четко разводит два вопроса: а) каковы принципы, законы морали и б) как они реализуются в опыте жизни. Соответственно и моральная философия разделяется на две части: на априорную и эмпирическую. Пер­вую Кант называет метафизикой нравственности или собственно моралью, а вторую – эмпирической этикой или практической антропологией. Соотношение между ними такое, что метафизика нравственности предшествует эмпирической этике или, как вы­ражается Кант, “должна быть впереди”(224).

Идея, согласно которой чистая (теоретическая) этика независима от эмпириче­ской, предшествует ей или, что одно и то же, мораль может и должна быть определена до и даже вопреки тому, как она явлена в мире, прямо вытекает из представления о нравственных законах как законах, обладающих абсолютной необходимостью. Поня­тие абсолютного, если оно вообще поддается определению, есть то, что содержит свои основания в себе, что самодостаточно в своей неисчерпаемой полноте. И абсолютной является только такая необходимость, которая ни от чего другого не зависит. Поэтому сказать, что моральный закон обладает абсолютной необходимостью, и сказать, что он никак не зависит от опыта и не требует даже подтверждения опытом, – значит сказать одно и то же.

Чтобы найти моральный закон, нам надо найти закон, который мог бы считаться абсолютным. Что же может быть помыслено в качестве абсолютного начала? Добрая воля – таков ответ Канта: “Нигде в мире, да и нигде вне его невозможно мыслить ни­чего, что могло бы считаться добрым без ограничения, кроме доброй воли”(228).

Под доброй волей он имеет в виду безусловную, чистую волю, т.е. волю, которая сама по себе, до и независимо от каких бы то ни было влияний на нее, обладает практи­ческой необходимостью. Говоря по-другому, абсолютная необходимость состоит в “абсолютной ценности чистой воли, которой мы даем оценку, не принимая в расчет какой-либо пользы” (229). Ничто из свойств человеческого духа, качеств его души, внешних благ, будь то остроумие, мужество, здоровье и т.п., не обладает безусловной ценностью, если за ним не стоит чистая добрая воля. Даже традиционно столь высоко чтимое самообладание без доброй воли может трансформироваться в хладнокровие злодея. Все мыслимые блага приобретают моральное качество только через добрую волю, сама же она имеет безусловную внутреннюю ценность. Добрая воля, собственно говоря, и есть чистая (безусловная) воля, т.е. воля, на которую не оказывают никакого воздействия внешние мотивы.

Волей обладает только разумное существо – она есть способность поступать со­гласно представлению о законах. Говоря по-другому, воля есть практический разум. Разум существует или, как выражается Кант, природа предназначила разум для того, чтобы “управлять нашей волей” (230). Если бы речь шла о самосохранении, преуспея­нии, счастье человека, то с этой задачей вполне и намного лучше мог бы справиться инстинкт, о чем свидетельствует опыт неразумных животных. Более того, разум явля­ется своего рода помехой безмятежной удовлетворенности, что, как известно, даже да­ло возможность античным скептикам школы Пиррона считать его основным источни­ком человеческих страданий. Во всяком случае, нельзя не согласиться с Кантом, что простые люди, предпочитающие руководствоваться природным инстинктом, бывают счастливее и довольнее своей жизнью, чем рафинированные интеллектуалы. Кто живет проще, тот живет счастливее. Поэтому если не думать, что природа ошиблась, создав человека разумным существом, то необходимо предположить, что у разума есть иное предназначение, чем изыскивать средства для счастья. Разум нужен для того, чтобы “породить не волю как средство для какой-нибудь другой цели, а добрую волю самое по себе” (231). Так как культура разума предполагает безусловную цель и приноровле­на к этому, то вполне естественно, что она плохо справляется с задачей обслуживания человеческого стремления к благополучию, ибо это – не ее царское дело. Разум предна­значен для того, чтобы учреждать чистую добрую волю, все остальное могло бы суще­ствовать и без разума. Чистая добрая воля не может существовать вне разума именно потому, что она чистая, не содержит в себе ничего эмпирического. Это отождествление разума и доброй воли составляет высшую точку, самое сердце кантовской философии.

Нравственный закон как изначальный закон воли не имеет, не может иметь како­го-либо природного, предметного содержания и определяет волю безотносительно к какому-либо ожидаемому от него результату. В поисках закона воли, обладающего абсолютной необходимостью, Кант доходит до идеи закона, до той последней черты, ко­гда “не остается ничего, кроме общей законосообразности поступков вообще, которая и должна служить воле принципом” (238).