Проблема свободы вола. Категорический императив

Необходимо напомнить о том, что вопрос о свободе человеческой воли — вопрос очень насущный, далеко не академический. Ведь свобода воли — необходимое основание правосудия; невозможно судить человека, действия которого однозначно предопределены внешними обстоятельствами. Философским основанием правосудия является убежденность в том, что поведение человека — в его власти; он может не совершить преступления.

Кант — философ свободы. Квинтэссенцией его этики является учение о том, что человек — существо не только природное (детерминированное законами природы), но и свободное. Уже было сказано о том, что основанием этической системы может быть как разум (язы-

ческое воззрение — так считал, например, Сократ), так и воля (христианское воззрение — так полагал, например, Августин Аврелий).

Новоевропейская культура опирается как на языческую античность, так и на христианское Средневековье; точка зрения Канта синтезирует оба воззрения. В качестве мерила ценности человеческих поступков Кант рассматривает волю. Безоговорочно можно назвать доброй одну только добрую волю. "Нигде в мире, да и нигде вне его, невозможно мыслить ничего, что могло бы считаться добрым без ограничения, кроме доброй воли" ("Основоположение к метафизике нравов") [22, 143]. Волей обладает только разумное существо: она есть способность поступать согласно представлению о законах. Природа предназначила разум, полагает Кант, для того, чтобы управлять нашей волей. Если бы речь шла о самосохранении, преуспеянии, счастье человека, то с этой задачей намного лучше мог бы справиться инстинкт, о чем свидетельствует опыт неразумных животных. Более того, разум является своего рода помехой безмятежной удовлетворенности, что, как известно, даже позволило античным скептикам школы Пиррона считать его основным источником человеческих страданий. Во всяком случае, нельзя не согласиться с Кантом, что простые люди, предпочитающие руководствоваться природным инстинктом, бывают счастливее и довольнее своей жизнью, чем рафинированные интеллектуалы. Кто живет проще, тот живет счастливее. Поэтому если не думать, что природа ошиблась, создав человека разумным существом, то необходимо предположить, что у разума есть иное предназначение, чем изыскивать средства для счастья. Разум нужен для того, чтобы "породить не волю как средство для какой-нибудь другой цели, а добрую волю самое по себе".

Так как культура разума предполагает безусловную цель и приноровлена к этому, то вполне естественно, что она плохо справляется с задачей обслуживания человеческого стремления к благополучию, ибо это не ее царское дело. Добрая воля отличается от "патологической" тем, что не обусловлена чувственно. Разум предназначен для того, чтобы учреждать чистую добрую волю. Все остальное могло бы существовать и без разума. Чистая добрая воля не может существовать вне разума именно потому, что она чистая, не содержит в себе ничего эмпирического. Это отождествление разума и доброй воли составляет высшую точку, самое сердце кантовской философии [22, 144].

Человеческая воля, по Канту, занимает промежуточное положение между животной и святой. Воля животных полностью находится во

власти чувственности, они не способны "совершать поступки, исходя из основоположений". Животным противостоят разумные существа, волю которых Кант задает как "способность определять свою причинность представлением о правилах". Совершенные разумные существа, например, святые, ангелы или Бог, руководствовались бы нравственным законом (долгом), никогда не отступая от него, для них он был бы единственным мотивом действия. Человек — несовершенное разумное существо; он волен исполнить повеление долга, но волен и не исполнить, уподобившись животному и патологически следуя своей способности желания (вспомните о проблематичности человека, так красноречиво изображенной христианскими мыслителями).

В этике так же, как и в гносеологии, Кант развивает принципы Декарта. Он пишет о разумном постоянстве воли. Личность не распадается и способна сохранять самотождественность постольку, поскольку способна поддерживать и направлять свою волю. Из разумного постоянства воли следует, что жизнь сознающей себя личности подчиняется правилам, которые каждый человек устанавливает для себя самостоятельно.

Философ апеллирует к творческому началу в человеке. Дух творческого поиска сближает этику Канта с этикой Сократа и этическим учением Христа. Важнейшая часть этики Канта — учение об автономии личности (греческое слово "автономия" буквально переводится как "самозаконность"). "Дай себе закон", — призывает Кант. Жизнь разумной личности невозможна без того, чтобы не следовать некоторым самостоятельно установленным для себя правилам.

Сам Кант формулирует общеобязательное правило человеческого поведения (категорический императив) так: "Поступай так, чтобы человечество и в твоем лице, и в лице всякого другого всегда рассматривалось тобою как цель и никогда только как средство" [26, IV, ч. 2, 79].

Категорический императив как абсолютный закон есть закон доброй воли. "Та воля безусловно добра, которая не может быть злой, стало быть, та, максима которой, если ее делают всеобщим законом, никогда не может противоречить себе. Следовательно, принцип: поступай всегда согласно такой максиме, всеобщности которой в качестве закона ты в то же время можешь желать, — также есть высший закон безусловно доброй воли; это единственное условие, при котором воля никогда не может сама себе противоречить, и такой императив есть категорический императив". Несомненно подобие кантовского категорического императива и евангельской формулы: "Итак во всем,

как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними" (Матф. 7:12) (подробнее о связи евангельского учения с этикой Канта см. часть 2-Ю. Бородай. Благая весть и категорический императив).

Кантовский категорический императив формулирует принцип безусловного достоинства личности: человек не может быть принесен в жертву ни так называемому "общему благу", ни светлому будущему [43, 224].

Замечательный русский философ Ф. Степун (1889—1965), ученик глубокого знатока творчества Канта, профессора В. Виндельбанда, вспоминает: "В семинаре Виндельбанда шла оживленная дискуссия о свободе воли. Виндельбанд разъяснял свою (в основе кантовскую) точку зрения, согласно которой признание за человеком свободной воли с научной точки зрения невозможно, а с нравственной — необходимо. Вполне понимая эту методологическую мысль, я все же настойчиво допрашивал Виндельбанда, какая же точка зрения, научная или этическая, соответствует высшей истине. С непринятою в университете горячностью я доказывал маститому философу, что его методологическое разрешение проблемы было бы допустимо лишь в том случае, если бы у каждого преступника было бы две головы: одна для снесения с плеч, как того требуется с нравственной точки зрения, согласно которой человек отвечает за свои поступки, а другая для оставления ее на плечах ввиду господства над душою человека закона причинности, не признающего различия между добром и злом... Вопрос о наказании разрешался Виндельбандом и не в научно-причинном, и не в этически-нормативном плане, а в плане целесообразности. Наказание преступника он оправдывал необходимостью охранения общества и государства от "асоциальных элементов". В связи с такой постановкой вопроса Виндельбанд допускал... ослабление наказания в благополучные времена и требовал резкого его усиления в эпохи войн и революций. Этот "цинизм" до глубины души возмутил меня... Когда спор... окончательно загнал меня в тупик, я, набравшись храбрости, в упор спросил его: как, по его мнению, думает сам Господь Бог, будучи высшим единством мира. Он ведь никак не может иметь трех разных ответов на один и тот же вопрос... Ласково улыбнувшись мне своею умно-проницательной улыбкою, он ответил, что на мой вопрос у него, конечно, есть свой ответ, но это уже его "частная метафизика" {Privat metaphysik), его личная вера, не могущая быть предметом семинарских занятий" [38, 81].