Усвоение языка. Структура языка
§ 153. Для психолингвистики в полной мере сохраняет свою значимость то различие между аспектами языковых явлений, которое было установлено в начальных главах применительно к собственно лингвистике: различие между соотношениями «текст → языковая система», «смысл → текст» и «текст → смысл». Как уже упоминалось, с психолингвистической точки зрения переход «текст → языковая система» соответствует комплексу процессов усвоения языка.
§ 154. В настоящее время в лингвистике (преимущественно западной) распространена концепция о врожденности существенных компонентов языковой системы. Эта концепция отстаивается Н. Хомским и его последователями, которые утверждают, что основные аспекты владения языком не усваиваются ребенком в процессе общения, а, будучи врожденными, развиваются с созреванием организма.
При оценке этой теории необходимо, конечно, учитывать, что речь идет о «врожденных идеях», относящихся к языку вообще, т. е. к тем свойствам, признакам, которыми обладает любой человеческий язык, а не какой-то конкретный язык, напри-/147//148/мер, к идее о том, что предложение любого языка состоит из группы подлежащего и группы сказуемого. Кроме того, не следует думать, что указанная концепция носит сугубо идеалистический характер: по мнению Хомского, длительная эволюция привела к тому, что в психике человека выработались определенные собственно языковые структуры, которыми вместе со всей наследственно передающейся информацией обладает с рождения любой человек. Иначе говоря, сторонники этой концепции полагают, что при овладении языком гораздо больше зависит от врожденных свойств психики и гораздо меньше — от подражания, «учения» у окружающих, чем это принято считать.
В доказательство концепции врожденных языковых структур Хомский приводит следующие аргументы. Ребенок, усваивающий родной язык, делает это столь быстро и совершенно, что невозможно объяснить такую степень быстроты и совершенства иначе, как созреванием уже заложенных в его психике, врожденных языковых структур. Кроме того, тексты, с которыми сталкивается ребенок — высказывания окружающих, как правило, очень фрагментарны, несовершенны фонетически и грамматически. На основании «анализа» таких текстов невозможно построить адекватную систему языка. Опять-таки, считает Хомский, приходится допустить, что языковая, речевая среда — это скорее своего рода катализатор, который способствует созреванию, полной реализации языковых структур, в своей основе уже имеющихся у ребенка, а не непосредственный источник формирования этих структур.
По мнению сторонников обсуждаемой концепции, аргументом в пользу их теории является и тот факт, что последовательность усвоения детьми определенных фонем, в особенности же разных синтаксических конструкций, совпадает, хотя нетрудно предположить, что разные дети воспитываются в относительно разных речевых средах.
§ 155. Изложенная концепция входит, однако, в противоречие с известными опытными данными. Если считать, что языковой материал, с которым имеет дело ребенок, не является непосредственным источником формирования его языковой системы, то надо допустить, что степень распространенности, употребимости той или иной конкретной структуры в речи окружающих в общем безразлична для этапов становления языка (ср. выше). Тем не менее экспериментальные исследования (проведенные Э. Шипли и др.) показали, что если намеренно повышать в речи окружающих удельный вес (частотность), например, сравнительных конструкций, то ребенок овладевает этими конструкциями заметно раньше. И наоборот: намеренное исключение из речи взрослых интонации определенного типа, которая в обычных условиях появляется у всех детей первой, ведет к очень позднему овладению этой интонацией (данные Э. Пайк). /148//149/
Кроме того, некоторые исследования показали, что речь взрослых в общении с детьми гораздо менее иррегулярна, чем это предполагают, и взрослые стихийно стремятся употреблять простые конструкции, пользоваться относительно четко артикулируемой речью.
§ 156. Если мы учтем приведенные данные, то станет ясным, что концепция врожденных структур значительно упрощает ситуацию, преувеличивая роль врожденного компонента в языковых механизмах человека. По существу, речь должна идти о врожденных способностях к овладению языком: коль скоро человек, единственный из высших приматов, способен научиться языку, то значит, он обладает особыми — врожденными — к тому способностями.
§ 156.1. Положение о врожденных способностях к овладению языком имеет, очевидно, два плана. Первый связан с вопросом о том, являются ли эти способности специфически языковыми: познавательные способности человека, способности к обучению вообще выше, чем соответствующие возможности животных. Поэтому в принципе можно было бы считать, что именно это позволяет ребенку усваивать язык, а не наличие особых, языковых способностей.
Второй план значительно сложнее. Совершенно ясно, что овладение языком — не есть процесс «фотографического» отражения какого-либо материала, в данном случае текста. Более того, вряд ли мы можем предположить, что формирование внутренней языковой системы есть результат методического обобщения данных текста. Исходя из общих закономерностей человеческой психики, мы должны представить овладение языком как активный процесс «построения» такой внутренней системы, которая позволяла бы производить и анализировать тексты. Здесь должны действовать определенные эвристики, которые и делают возможным сравнительно быстрое овладение языком.
Возникает вопрос: располагает ли человек при рождении какими-то задатками, которые, развиваясь с общим созреванием организма под стимулирующим воздействием среды, реализуются в эвристиках упомянутого типа? По-видимому, на этот вопрос — с известной долей осторожности — можно ответить утвердительно.
§ 156.2. Разные языки на начальных стадиях развития в онтогенезе[96] значительно похожи по своей структуре. Если мы не можем мотивировать это подобие наличием у детей врожденных языковых структур, то, возможно, объяснение лежит в использовании всеми детьми одних и тех же процедур типа эвристик. В указанной связи можно сослаться на следующие факты.
Применительно к материалу самых разных языков сообща-/149//150/ется, что на ранней стадии усвоения языка дети склонны «заменять» слова речи взрослых однослогами структуры СГ (согласный + гласный). В качестве такого однослога берется упрощенный первый или ударный слог, например, ми или та вместо сметана. Вероятно, это надо отнести к некоторым врожденным процедурам освоения фонетики.
§ 156.3. Для закономерностей развития всех языков свойственно также наличие такой стадии, когда дети используют так называемые голофразы, или слова-фразы. Например, говоря тул! (т. е. стул!), ребенок, в зависимости от конкретной ситуации, фактически «имеет в виду» Подвинь мне стул!, или Посади меня на стул!, или Где стул?, или Посмотри на стул! и т. д. Иначе говоря, ребенок начинает с оперирования нерасчлененным глобальным высказыванием, формально лишенным внутренней предикативности. Очевидно, это тоже своего рода универсалия — всеобщее правило овладения языком. Правило — также эвристического типа — заключается в том, что детьми используется сокращенное обозначение ситуации по ее теме, а «все остальное» восполняется внеязыковым контекстом.
§ 156.4. Типичны для самых разных языков и последовательные стадии развития фонологической системы. Усвоение просодических явлений — интонации, ударения, тонов — опережает овладение сегментными единицами. Первыми в речи детей появляются открытые слоги, состоящие из губных согласных и гласного а: па, ма. Обычно следующий по времени появления согласный — т.
Хотя эта последовательность менее универсальна, чем принято считать[97], уже сама тенденция к одинаковому «разворачиванию» фонологической системы разных языков также, вероятно, говорит о каких-то врожденных приемах овладения языком.
В связи с развитием фонологической системы следует заметить, что вряд ли, как это обычно считается, ребенок с самого начала «постижения» языка оперирует качественно теми же единицами, что и взрослый. Открытые слоги, которые, как уже было сказано, выступают первыми сегментными элементами детской речи, еще бедной словарем, по всей вероятности, являются цельными, неразложимыми единицами. Иначе говоря, минимальной единицей оказывается не фонема, а слог.
Соблазнительно думать, что здесь, в согласии с широко распространенными принципом, онтогенез воспроизводит своими основными этапами филогенез. Многие исследователи полагают, что на заре становления языка в истории человечества был этап, когда именно открытые слоги выступали в качестве цельных фонологических единиц, и этот же этап повторяется как начальный в формировании языка каждого индивидуума. /150//151/
§ 157. Итак, можно считать достаточно вероятным, что существуют врожденные стратегии усвоения языка. Разумеется, их врожденность условна: речь идет скорее об определенной предрасположенности, которая реализуется в виде той или иной стратегии, обычно эвристического типа, лишь на данном этапе общего развития, в речевой среде.
Из всего вышесказанного отчасти видна и одна из самых общих закономерностей эволюции языка в онтогенезе. Она состоит в том, что развитие идет по линии все большей и большей дифференциации, расчленения первоначально цельных объектов. Даже отдельность, самостоятельность языкового знака (слова) вначале не осознается ребенком: знак понимается как компонент структуры предмета, к которому он относится, как одна из характеристик этого предмета наряду с прочими — функцией, размерами и т. п.[98].
В дальнейшем происходит своего рода эмансипация знака, с этого периода и начинается подлинное формирование языка.
§ 158. В каждый данный момент развития языка языковые средства, употребляемые ребенком, составляют целостную систему. Особенности этапов развития состоят в том, что на каждом из них происходит дальнейшая дифференциация первоначально нерасчлененных единиц, закрепление за каждым уровнем и подуровнем своего инвентаря единиц и правил их функционирования.
Расчленение единиц и их уровневое распределение становятся возможными с ростом словаря и речевого опыта ребенка: многократно сталкиваясь с высказываниями, содержащими одни и те же слова, морфемы и т. д., ребенок бессознательно использует сопоставления типа «квадрата Гринберга» (см. § 54) и в результате вычленяет соответствующие языковые единицы, а также формирует правила оперирования ими.
В итоге создается многоуровневая система языка.
§ 159. Чем ниже уровень языка и речевой деятельности, тем более затруднено осознавание языковых единиц и правил. Ребенок шести-семи лет, еще не владеющий грамотой, без специальной подготовки и тренировки не в состоянии вычленить фонемы из состава слова[99], хотя он, по-видимому, уже оперирует этими единицами. Более того, операция по вычленению фонем /151//152/ исключительно трудна даже для неграмотного взрослого. По существу, в полной мере фонемная дискретность морфем и слов осознается через букву, через графику[100].
Точно так же морфологическая структура слова не дана непосредственно сознанию носителя языка, если он не знакомился с ней специально в процессе обучения. Пользоваться определенными единицами еще не означает осознавать их.
§ 160. Итак, мы подошли к вопросу о структуре языка, и из сказанного выше следует, что психолингвистика имеет перед собой увлекательнейшую задачу: изучение экспериментальными средствами того, какими именно единицами и какими правилами оперирует говорящий и воспринимающий речь человек.
Некоторые иллюстрации экспериментального изучения процессов речевой деятельности будут даны в следующих разделах. Здесь же мы приведем примеры исследования структуры словаря. Под словарем в данном случае условно понимается набор единиц любого уровня (в отличие от правил, процедур того же уровня).
§ 161. В главе «Язык, речь, речевая деятельность» обсуждался вопрос о существовании особого семантического уровня (см. § 28). С психолингвистической точки зрения эту проблему, во всяком случае один из ее аспектов, можно сформулировать так: способен ли человек оперировать чисто смысловыми единицами? Если существуют единицы «чистой формы» (фонологические единицы), то могут ли существовать единицы «чистого смысла»?
Косвенный ответ на этот вопрос можно усмотреть в результатах экспериментов, о которых сообщает П. Колерс. Известно, что если испытуемым давать списки слов или тексты и через некоторое время просить их повторить слова экспериментального материала, то они будут вспоминать отдельные слова тем лучше, чем чаще эти слова встречались в тексте (списке), что, конечно, вполне естественно. В опытах, о которых здесь идет речь, канадским билингвам, одинаково владеющим английским и французским языками, давали читать текст, в котором английские и французские слова были употреблены «вперемежку», например: Les deux bassets suddenly se précipitièrent on them ‘Две таксы внезапно бросились на них’. Когда по прошествии определенного времени испытуемым предложили сообщить, какие слова они запомнили, то оказалось, что степень запоминания и соответственно воспроизведения слов пропорциональна их суммарной встречаемости на обоих языках.
Экспериментальные факты, очевидно, означают, что испытуемые запоминали «понятия», а не слова, т. е. оперировали зна-/152//153/чениями, смыслами, как таковыми. Таким образом, можно сделать вывод, что чисто смысловая «запись» информации (в терминах единиц, близких к понятиям) доступна человеку.
§ 162. Другие очень интересные эксперименты, о которых мы хотим здесь упомянуть, относятся к статусу омонимов во внутреннем словаре человека. Эти эксперименты, которые проводились Г. Рубинштейном и другими, заключаются в следующем. Испытуемым-американцам предъявлялись списки слов (каждое слово по отдельности), куда входили и бессмысленные квазислова. Инструкция предлагала испытуемым как можно быстрее определить при предъявлении данного слова, является оно «нормальным» английским словом (т. е. принадлежит к словарю английского языка) или оно бессмысленно. Ответ давался нажатием кнопки, и экспериментатор таким образом мог определить время реакции.
Среди слов экспериментального материала были слова-омонимы типа yard ‘двор’ и ‘ярд’, still ‘еще’ и ‘тихий’. Оказалось, что время реакции при распознавании таких слов систематически меньше, чем время реакции на слова, не обладающие омонимами, причем чем больше омонимов у слова, тем меньше времени затрачивается на его идентификацию.
Авторы экспериментов объяснили это так: чтобы определить, является ли предъявленное слово осмысленным, испытуемый должен как бы «просмотреть» свой внутренний словарь (содержится там это слово или нет?). Если, допустим, слово yard «записано» в словаре два раза (yard ‘двор’ и yard ‘ярд’), то вероятность того, что испытуемый, просматривая словарь, быстрее «наткнется» на него, выше, чем, скажем, для слова fourty ‘сорок’, представленного в словаре один раз. Отсюда и систематически меньшее время реакции на слова в случае омографии, когда опыты проводятся на статистически большом материале.
Любопытны результаты, относящиеся к словам типа plow ‘плуг’ и ‘пахать’. Обычно считается, что это тоже омонимы, только грамматические, где глагол по конверсии образован от существительного (см. § 68.3). Однако в опытах Г. Рубинштейна и других обнаружилось, что время реакции на такие слова не отличается от времени реакции на слова, не обладающие омонимами. Из этого экспериментаторы сделали вывод, что пары типа plow ‘плуг’ и plow ‘пахать’ не составлены двумя словами-омонимами, а принадлежат одному слову с лексико-грамматической полисемией.
§ 163. К психолингвистическим экспериментам обычно прибегают в фонетике для разрешения вопроса, являются ли данные звуки представителями одной и той же фонемы или разных фонем.
Допустим, что, изучая некоторый язык по письменным тек-/153//154/стам, мы обнаружим слова, которые отличаются только обозначением начального согласного, скажем, пары типа bak ‘стол’ — pak ‘бежать’. Скорее всего, мы предположим, что в данном языке фонологическая система содержит звонкие и глухие фонемы.
Однако с психолингвистической точки зрения такой вывод далеко не окончателен. Во-первых, эти слова реально могут оказаться омонимами (омофонами): в языке могла произойти конвергенция (слияние) глухих и звонких, и сохранение их на письме — лишь дань традиции (ср. написание е и rь в русских словах до реформы 1917 г.). Во-вторых, может оказаться, что реально противопоставляются не глухие и звонкие, а, скажем, напряженные и ненапряженные, придыхательные и непридыхательные или же, наконец, слоги с высоким тоном слогам с низким тоном[101].
Если мы изучаем живой язык, то для выбора одного из возможных решений необходим эксперимент. Прежде всего можно экспериментально проверить, систематически ли различается произношение интересующих нас слов. Анализ большого числа магнитных записей, в которых многократно повторяются такие слова, покажет нам, постоянно ли слова типа bak произносятся со звонким, а слова типа pak — с глухим согласным, или же глухость и звонкость в одном и том же слове свободно варьируют.
Далее мы можем проверить, различаются ли эти согласные в восприятии. Для этого возможен следующий эксперимент: берем предложения, где наши слова могут иметь одно-единственное значение, вырезаем эти слова из магнитной записи предложений и даем их прослушать испытуемым-аудиторам, предложив составить свои предложения с данными словами. Если обнаружится, что со словом pak испытуемые составляют предложения, где оно имеет значение ‘стол’, а со словом bak — предложения, где оно передает значение ‘бежать’, то, следовательно, слова реально не различаются носителями языка. Из этого — если положение оказывается идентичным для всех слов с этимологически звонкими и глухими — следует вывод, что в системе языка нет оппозиции по звонкости/глухости.
Если же слова регулярно различаются, то установление дифференциального признака, по которому реально противопоставлены согласные, — вопрос гораздо более сложный. Чтобы определить, какой признак выступает ведущим в противопоставлении наших гипотетических слогов bak и pak, можно проделать такой эксперимент: произвести взаимную «пересадку» начальных согласных на магнитной записи соответствующих слов и предъявить полученные таким образом записи аудиторам, предложив /154//155/ им записать слова. Результаты опыта покажут нам, не заменилось ли противопоставление по звонкости/глухости тональной оппозицией: если «бывший» слог bak (после пересадки — pak) продолжает восприниматься как bak, а «бывший» слог pak (после пересадки — bak) — как pak, то это значит, что они различаются за счет тональных характеристик, признак же «глухость/звонкость» иррелевантен (несуществен).
Подчеркнем, что все описанные эксперименты не отменяют, а предполагают одновременный учет лингвистических функциональных критериев — обращение к морфологическому использованию фонологических явлений и т. п.
Порождение речи
§ 164. В этом разделе мы изложим лишь самые схематические, предварительные представления о процессах порождения речи.
Прежде всего опишем вкратце основные свойства человеческой деятельности, знание которых необходимо для адекватного понимания деятельности речевой.
§ 164.1. Всякая деятельность определяется мотивом — потребностью, эмоцией, установкой данного человека или целого коллектива. Побуждаемый тем или иным мотивом, человек предпринимает соответствующие действия, выполнение которых обеспечивает удовлетворение потребности, и т. п. Каждое действие имеет определенную цель, или, иначе говоря, направлено на достижение этой цели. Например: мотив, руководивший Геростратом, — это желание прославиться, обессмертить свое имя; для этого Герострат поставил перед собой цель, достижение которой, по его мнению, удовлетворяло это желание — сжечь храм Артемиды Эфесской (одно из семи чудес света).
В свою очередь, достижение цели требует выполнения целого ряда операций, так сказать, вспомогательных мини- и микро-действий, подчиненных собственно действию и выступающих как способы его осуществления. Можно сказать, что конкретный набор операций определяется теми условиями, в которых должно реализоваться данное действие. Так, Герострату, вероятно, потребовалось запастись горючим, источником огня, проникнуть в храм в удобное время и т. д.
§ 164.2. Нетрудно видеть, что компоненты деятельности организованы по иерархическому принципу. Поэтому можно говорить о разных уровнях деятельности. Выделяют ведущий и фоновые уровни деятельности[102]. Ведущий уровень — это уровень действия, которое непосредственно ведет к достижению /155//156/ цели. Например, если человек управляет автомашиной, то ведущий уровень связан с выбором курса и удерживанием машины на данном курсе. Для осуществления этой цели водитель должен выполнять целый ряд служебных, подсобных операций: поворачивать в ту или иную сторону рулевое колесо, выправляя отклонения от курса, иногда переключать скорость и т. д.
§ 164.3. Осознаются, как правило, действия, принадлежащие ведущему уровню. Подчиненные же действия и операции, принадлежащие фоновым уровням, обычно не осознаются. Чаще всего они относятся к так называемым автоматизмам, связанным с существованием упроченных навыков, для реализации которых не требуется участия сознания.
§ 164.4. Каждый уровень отвечает за какие-то свои аспекты деятельности (действия), и соответствующие подсистемы «следят» за тем, чтобы данный уровень должным образом вносил свой вклад в целостную деятельность. Указанное слежение возможно в том случае, если на каждом уровне имеется так называемый образ результата, т. е. модель того состояния, которое должно сложиться как результат действий и операций, принадлежащих соответствующему уровню. Когда реальный результат расходится с этой моделью, то по ходу выполнения задачи (достижения цели) вносятся необходимые коррекции, поправки.
§ 165. Процесс порождения высказывания — это, несомненно, сложное многоуровневое действие.
§ 165.1. Необходимость существования разных уровней для выполнения перехода «смысл → текст» вызывается уже тем, что его начальный пункт есть некоторый психический процесс, а конечный — физический процесс работы артикуляторов. Совершенно ясно, что исходный пункт здесь никак не может быть соединен «напрямую», непосредственно, с конечным в рамках одного акта: требуется долгая и сложная цепь последовательных перекодировок, пока высказывание не примет форму, готовую к выведению вовне.
§ 165.2. Другой важной предпосылкой, обусловливающей уровневое строение процессов порождения речи, является необходимость следить за правильностью результатов, получаемых работой отдельных звеньев процесса. Произнесение осмысленного высказывания требует выполнения целого ряда самостоятельных операций: отбор слов из словаря, выбор синтаксической структуры, определение форм слов и т. д. Соответственно необходимо «разделение труда»: одна подсистема обеспечивает выбор синтаксической структуры, другая — выбор нужных словоформ и т. п. Для плавного протекания порождения речи необходимо, чтобы система непрерывно получала сигналы обратной связи о том, что выбор (структуры, словоформы и т. д.) осуществлен успешно. В каждой подсистеме, таким образом, /156//157/ должны быть механизмы, принимающие сигналы обратной связи и дающие команду внести поправку, если выбор осуществлен неудачно.
§ 165.3. С изложенным выше тесно связано положение о том, что осознаются действия, принадлежащие ведущему уровню. Для речевой деятельности это, несомненно, уровень смысла. Соответственно, когда происходит распределение синтаксических, морфологических и прочих операций по нижележащим (фоновым) уровням, то это позволяет разгрузить активное внимание человека: сознательный контроль осуществляется только за смысловой адекватностью высказывания, а все прочие необходимые операции выполняются и контролируются автоматически, без участия сознания.
§ 166. Итак, как же можно представить себе основные этапы (т. е. уровни) порождения высказывания? Заметим сразу же, что ниже мы условно будем рассматривать эти уровни, как если бы они представляли собой последовательные стадии процесса, хотя в действительности функционирование смежных уровней, скорее всего, широко перекрывается во времени.
§ 166.1. Как и всякая деятельность, речевая деятельность начинается с мотивации, т. е. появления мотива, — с потребности человека передать другому некоторую информацию, побудить к действию и т. п. Сама речевая деятельность, как правило, включена в деятельность более высокого порядка: обычно порождение высказывания (шире — обмен высказываниями) не является самоцелью, а выступает средством планирования и регулирования практической деятельности, обусловленной собственным мотивом. Поэтому в каждом отдельном случае мы имеем дело с определенной иерархией мотивов.
§ 166.2. Этап мотивации — это еще доязыковой этап. На следующем этапе под влиянием данного мотива формируется общий замысел, смысловой образ того, что намерен сообщить говорящий, т. е. фиксируется общий смысл конкретного высказывания[103].
§ 166.3. Вероятно, можно предположить, что этап формирования смысла отвечает двум уровням. Первый из них — это уровень, на котором потенциальное высказывание отличается слабой расчлененностью и ярко выраженной личностной окраской. Для данного уровня характерно, что выделяется только тема высказывания и то, что должно быть сообщено об этой теме, т. е. рема (см. § 96.1). И тема, и рема выражаются в терминах смыслов, а не значений.
Во всем предшествовавшем изложении термины «смысл» и «значение» не различались, употребляясь как синонимы. Одна-/157//158/ко для психологии «смысл» не равен «значению», и при психолингвистическом обсуждении проблемы разницу между ними обойти невозможно. И смысл, и значение, выражаясь лингвистически, суть элементы плана содержания. Однако характеристики данного значения непосредственно вытекают из места того или иного элемента в системе, в то время как отвечающий данному значению смысл во многом определяется личным опытом индивидуума. Например, значение слова весна едино для всех, но его смысл для горожанина и колхозника нужно описывать по-разному; более того, едва ли не для каждого индивидуума смысл, передаваемый словом весна, может оказаться частично уникальным. Смысл близок к образу, т. е. имеет не только (и даже, может быть, не столько) понятийно-логическую, а в значительной степени чувственную природу. В отличие от этого значение есть социально обобщенное понятие, структурный элемент общего семантического словаря.
Соответственно переход от смысла к значению — это переход от индивидуального опыта к социальному, выражение индивидуального опыта через социально общезначимые понятия.
Таким образом, уровень собственно смысла, или глубинно-семантический уровень, — это тоже еще доязыковой уровень. Здесь осуществляется первичное расчленение общего замысла «для себя», первый этап подготовки его для того, чтобы в ходе дальнейших перекодировок породить конкретное высказывание. На этом уровне существуют уже все основные смыслы, которые намерен выразить говорящий, но еще в более или менее недискретном виде, еще не опосредованные языком и личностно окрашенные.
§ 166.4. Второй уровень смыслового программирования — это семантический уровень. На данном этапе происходит уже более полное формирование семантического аспекта высказывания. Можно предположить, что основной операцией этого уровня является пропозиционирование — выявление структурного соотношения смыслов, подлежащих выражению, а следовательно, и самих смыслов как самостоятельных элементов.
Операция пропозиционирования уже опосредована языковыми категориями типа «субъект» (кто?, что?), «объект» (кого?, что?), но категориями очень общими, в основе своей не различающимися в разных языках. Они являются языковыми постольку, поскольку сами представления о субъекте, объекте и т. п. формируются при посредстве языка.
Если на предыдущем уровне основное членение глобального замысла определялось выделением темы и ремы, то здесь уже происходит вычленение ситуаций, или предикатов, и их семантических актантов: мысль, подлежащая выражению, приобретает структуру (о понятиях ситуации и семантических актантов см. § 130). /158//159/
С семантического уровня начинается процесс выражения смыслов через значения.
§ 166.5. Разумеется, приведенное выше описание семантических уровней весьма условно. Мы еще очень мало знаем, как реально происходит порождение высказывания. Некоторые факты речевых расстройств как будто бы говорят, однако, о правдоподобности описанной картины. Так, есть больные, которые жалуются на то, что они «знают, чтó хотят сказать», но не могут сформулировать свою мысль, вернее, не могут представить ее членораздельным образом[104]. Эти больные могут порождать высказывания типа Сын купить игрушки папа, где постановка слова сын на первое место, вероятно, выделяет его в качестве темы; можно предположить, что в этом случае имеется тематическо-рематическое членение потенциального высказывания, но нарушены механизмы его дальнейшего структурирования, пропозиционирования.
Другие больные могут отвечать на вопросы, но затрудняются в построении собственного высказывания. Они не могут составить предложение из слов в основной форме (например: наш, читать, в, с, мир, весь, интерес, газета). Учитывая, что при ответе на вопрос имеется заранее заданная — в самом вопросе — тематическо-рематическая расчлененность, можно предположить, что у таких больных нарушен в первую очередь именно глубинно-семантический уровень, задающий выделение темы и ремы. Заметим, что в речи этих больных, когда какие-то высказывания им удаются, могут совершенно отсутствовать аграмматизмы, они правильно строят предложение, адекватно употребляют формы слов. Иначе говоря, относительно более низкие уровни выступают в качестве сохранных.
§ 166.6. На семантическом уровне — скорее всего, на глубинно-семантическом — формируется смысловая модель того, что будет сказано, образ результата. С этой моделью говорящий в процессе развертывания высказывания сличает реальный результат порождения речи, для чего, как говорилось ранее, необходимы сигналы обратной связи. Если реальные характеристики высказывания в чем-то отличаются от образа результата, говорящий — сознательно или бессознательно — вносит необходимые поправки, коррекции.
§ 166.7. Следующий этап порождения высказывания — глубинно-синтаксический. На этом уровне каждой пропозиции, т. е. структуре, образованной предикатом и его актантами, подыскивается лексико-семантическое наполнение. Здесь осуществляются две самостоятельные операции: выбор слов и выбор синтаксических конструкций. И слова, и конструкции еще достаточно далеки от тех, которые будут использоваться в итоговом высказывании. Скорее всего, применительно к данному этапу умест-/159//160/нее говорить не о словах, а о классах слов: на основании тематическо-рематического и пропозиционного структурирования осуществляется поиск слов в словаре — активируются определенные пласты, семантические (смысловые) гнезда лексики. Путем сличения с образом результата, а также посредством соотнесения смыслов и словарных значений слов внутри каждого предварительно отобранного лексического класса устанавливается вероятностная иерархия: какое слово в большей, а какое — в меньшей степени соответствует исходному замыслу.
Синтаксические конструкции, которыми оперирует глубинно-синтаксический уровень, — это элементарные конструкции, наиболее простым и однозначным образом соответствующие семантическим структурам предыдущего уровня.
§ 166.8. По мнению многих исследователей, переход от семантического уровня к глубинно-синтаксическому осуществляется при посредстве внутренней речи. Основная функция глубинно-синтаксического уровня состоит в первичном «оречевлении» (выражение Л. С. Выготского) собственно смысловых структур, т. е. в первом их приближении к структурам, использующим двусторонние знаки (вернее, на данном этапе — внутренние образы знаков). Внутренняя же речь, по-видимому, является именно простейшей формой существования речи. Внутренняя речь свернута за счет того, что она оперирует преимущественно предикатами, опуская подразумеваемые актанты, которые еще не получили окончательного словесного выражения. На их роль есть лишь претенденты в виде членов предварительно отобранных лексических классов. В то же время внутренняя речь развернута, поскольку в ней имеют отдельное существование все потенциально предикативные конструкции, на которые можно разложить сложное синтаксическое целое.
Здесь нужно вспомнить, что внутренняя речь формируется в онтогенезе в результате интериоризации (т. е. «перевода», «пересадки» вовнутрь — в психику) внешней речи ребенка: для планирования своей деятельности, игровой и иной, ребенок использует проговаривание вслух словесного обозначения, выражения собственных действий, именно это и является источником формирования внутренней речи. Внешняя же речь ребенка — в данный период и в данных условиях — отличается именно свойствами, указанными выше для внутренней речи: ребенок использует преимущественно последовательности простых свернутых конструкций.
§ 167. Итак, представим себе, что порождается высказывание Дети рады приглашению артиста. Первый этап его формирования состоит в том, что вычленяются тема и рема. Вполне понятно, что их трудно «описать словами». Тема, очевидно, связана с тем, что прибыл или должен прибыть артист X: его просили приехать, и он приехал или обещал это сделать. Рема свя-/160//161/зана с положительными эмоциями, которые испытываются конкретными детьми по этому поводу. Заметим, что при реальном порождении речи, которое идет не от высказывания (как мы вынуждены делать здесь), а к нему, не может быть вариантов типа прибыл или должен прибыть, так как говорящий планирует какой-то один конкретный смысл. Тем более несущественна реальная неоднозначность предложения Дети рады приглашению артиста (кто кого пригласил?), поскольку опять-таки для говорящего этой двузначности не существует, говорящий передает один-единственный смысл[105].
Следующий этап — пропозиционирование — состоит в том, что путем «анализа» первично расчлененного содержания замысла подыскиваются адекватные семантические структуры типа «субъект ← предикат → объект», «субъект ← предикат → место». Одновременно уточняется взаимоотношение этих структур: первая из них выступает как главная, а вторая как подчиненная, которая в своей целостности может занять место объекта первой конструкции (структуры).
На этапе, соответствующем глубинно-синтаксическому уровню, говорящий «переводит» семантические структуры в синтаксические: в нашем случае это структуры Дети (ребята, школьники, пионеры...) рады (в восторге от...) чему-либо (от чего-либо) и Некто пригласил артиста (актера, исполнителя роли...) куда-то. Хотя простоты ради в примерах употреблены конкретные словоформы, в действительности, конечно, можно говорить только о лексемах, единицах словаря, определенным образом связанных синтаксически.
Следующие уровни — поверхностно-синтаксический, глубинно-морфологический, поверхностно-морфологический — производят дальнейшую переработку лексико-синтаксических «заготовок» глубинно-синтаксического уровня. В итоге получается предложение со всеми необходимыми словоформами, порядком слов и т. д. Наконец, фонологический и фонетический уровни обеспечивают звуковое исполнение высказывания.
§ 168. Отметим некоторые характерные аспекты уровневых процессов порождения высказывания.
Каждый уровень обладает собственной парадигматикой и синтагматикой — собственным словарем и синтаксисом: любой уровень должен, с одной стороны, обеспечить выбор тех или иных единиц (семантических, синтаксических, лексических), а с другой — включить их в состав соответствующей иерархически организованной конструкции. Соответственно внутренняя языковая система должна обладать специальными механизмами, одни из которых ведают выбором единиц каждого уровня, дру-/161//162/гие — комбинированием этих единиц, вернее, структурированием их комбинаций.
Переход от каждого вышележащего уровня к нижележащему заключается в том, что последний устанавливает набор средств, необходимых для решения задачи, поставленной первым. При переходе от одного уровня к другому происходит отбрасывание тех вариантов, осуществление которых превышает возможности данного нижележащего уровня. В этом смысле нижележащие уровни выступают как своего рода фильтры по отношению к вышележащим. Например, морфологический уровень в русском языке налагает запрет на употребление будущего времени единственного числа 1‑го лица совершенного вида от глагола побеждать, поэтому вариант с указанной словоформой данного глагола отбрасывается и избирается другой — с субстантивацией полнозначного глагола и использованием неполнозначного типа одержу победу.
Таким образом, каждый последующий уровень уменьшает потенциальное разнообразие средств, которыми может быть выражен данный смысл, в итоге формируется конкретное высказывание со своей единственной формой. Естественно, что эти операции не безразличны для самого смысла, поэтому сам смысл тоже окончательно формируется с формированием высказывания.
Ставя вопрос более широко, можно сказать, что переход от уровня к уровню соответствует постепенному объективированию смыслов посредством использования элементов языковой системы, обладающих в рамках данной системы социально фиксированными значениями. Поэтому с психолингвистической точки зрения порождение высказывания — это отнюдь не воплощение предварительно готовой мысли в тексте, а поэтапное формирование и уточнение самой этой мысли, первоначально сравнительно аморфной, средствами языка.
§ 169. Мы не затронули вопрос об эвристиках, применяемых в ходе порождения речи. Такие эвристики должны существовать, чтобы время, необходимое для осуществления соответствующих процессов, не оказалось нереалистично большим. Вероятно, имеет место параллельное функционирование ряда уровней: получив предварительные результаты работы предыдущего уровня, последующий начинает действовать параллельно, используя для этого некоторые вероятностные процедуры. Но ничего определенного о характере таких эвристик пока не известно.
Восприятие речи
§ 170. Восприятие речи — также особого рода деятельность (действие). Человек, воспринимающий речь, не пассивно фиксирует поступающую информацию, а производит активное пре-/162//163/образование речевого сигнала, стремясь наиболее эффективно, в том числе в кратчайшее время, перевести данный сигнал в определенную смысловую запись.
С собственно лингвистической точки зрения допустимо описывать переход «текст → смысл» как строго последовательную смену этапов-уровней: фонологическая интерпретация сигнала, его морфонологическое и морфологическое описание, установление синтаксической структуры и, наконец, смысловая интерпретация. Однако с психолингвистической точки зрения такое описание было бы вряд ли реалистичным. Его нереалистичность видна уже из того, что в обычной повседневной речи весьма значительная доля акустического материала характеризуется крайне неопределенными признаками, по которым объективно невозможно установить фонологическую принадлежность данного сегмента речи. Одного этого достаточно, чтобы строго поэтапный анализ, последовательно проходящий при восприятии все уровни, был невозможен: ему не хватает фундамента в виде исчерпывающего фонологического анализа, предшествующего всему остальному.
Другим важным аргументом против представлений о восприятии, пунктуально проходящем один уровень за другим, является его «времяемкость»: все процессы восприятия (как и порождения) речи выполняются в реальном времени, и даже при объективно высоком быстродействии соответствующих механизмов человека последовательно поуровневый анализ оказался бы слишком медленным.
Наконец, как показали специальные расчеты, человеческий слуховой аппарат просто не в состоянии обработать в единицу времени то количество информации, которое несет в себе естественная речь нормального темпа.
§ 171. Свою программу преодоления этих и некоторых других затруднений предлагает психолингвистика, ориентирующаяся на трансформационно-порождающую грамматику. Представители этого направления разработали теорию восприятия, известную как «анализ через синтез».
Согласно этой теории, восприятие высказывания сводится к его порождению: слыша высказывание, человек по каким-то фрагментам, наиболее информативным, устанавливает глубинную структуру, а уже из нее порождает все высказывание в целом, которое и фигурирует в его сознании как воспринятое. Таким образом, оказывается, что носитель языка не нуждается в особых, раздельных механизмах для порождения и восприятия речи: оба процесса обслуживает единый механизм, чем достигается большая экономия в строении языковой системы.
§ 171.1. Прежде всего, представления о том, что внутренние системы человека обладают тенденцией к максимальной экономичности, простоте, сильно преувеличены. Назначение любой /163//164/ системы организма — обеспечить наиболее эффективное приспособление к среде и выполнение в этой среде всех потенциальных задач. Живые системы (организмы) при этом «предпочитают» иметь много подсистем с большим количеством элементов и богатыми связями между ними. Это обеспечивает надежность общей системы при относительной ненадежности ее элементов, а также высокую приспособительную способность: когда выходит из строя какой-либо один элемент, их группа или даже целая подсистема, организм продолжает функционировать, в ряде случаев переадресуя другим элементам (подсистемам) задачи, функции выключенного из деятельности элемента (подсистемы).
Наличие механизмов восприятия, отличных от механизмов порождения речи, безусловно, повышает приспособительные возможности организма. Подтверждением, в частности, служат клинические наблюдения над больными анартрией: эти больные, от рождения лишенные собственной речи в результате церебрального паралича, тем не менее способны понимать речь в довольно широких пределах.
§ 171.2. Теория анализа через синтез обнаруживает слабость также в следующем. Несомненно, что содержание процессов восприятия речи — это переход «текст → смысл». Если это так, то человеку, установившему каким-то образом глубинную структуру высказывания, очевидно, не надо продолжать процесс порождения вплоть до вывода фонетической формы предложения: он может получить смысловую запись предложения непосредственно из глубинной структуры. Но известно, что человек обычно может повторить понятое им предложение, т. е. он обладает информацией о фонологическом облике высказывания, что, как сказано, просто излишне при анализе через синтез.
§ 172. Вместе с тем теория анализа через синтез безусловно права в очень важном пункте. Действительно, необходимо допустить, что в процессах восприятия речи используются процедуры типа эвристик. Эти процедуры заключаются в том, что, опираясь на определенные признаки сигнала, человек прогнозирует структуру данного фрагмента речи, т. е. предсказывает его характер, «догадывается», каким этот фрагмент, по всей вероятности, должен быть[106].
В качестве аналогии сошлемся на факты, известные из изучения зрительного восприятия. Для этого вида восприятия характерно, что глаз человека фиксирует сначала какие-то наиболее информативные части воспринимаемой картины (точки максимальной кривизны, перелома, если это фигура — контур), а затем, пользуясь своим прошлым опытом, человек «достраивает» воспринимаемое до целого, не прибегая к более детальному зрительному исследованию объекта. /164//165/
Иначе говоря, при восприятии человек, опираясь на некоторые ключевые признаки объекта, подлежащего распознаванию, выдвигает гипотезу о природе этого объекта, а затем лишь проверяет, соответствует ли гипотеза действительности.
§ 173. Существует несколько вопросов, связанных с теми представлениями о восприятии речи, которые изложены выше: какими могут быть ключевые признаки, на основе которых происходит выдвижение гипотез о воспринимаемом высказывании? В терминах каких единиц может осуществляться восприятие, или, иначе говоря, что может использоваться в качестве единицы решения? Как устанавливается структурное соотношение таких единиц? Каково уровневое строение процессов восприятия? Все эти вопросы связаны между собой самым тесным образом, поэтому ответы на них, изложенные ниже, не всегда разграничиваются.
§ 173.1. Ответ на первый из поставленных вопросов непосредственно зависит от решения второго. В самом деле, если восприятие осуществляется в терминах, допустим, слов, то используемые ключевые признаки должны быть признаками слова. Если же единица восприятия — целое предложение, то именно его специфические признаки должны оказаться ключевыми.
С самого начала, однако, надо сказать, что вряд ли существует такая единица, которая бы всегда использовалась как единица решения при восприятии. В зависимости от разного рода условий — привычности или непривычности темы, ситуации, собеседника и т. п. — человек может избирать разные стратегии восприятия, в частности, прибегать к использованию разных единиц решения.
Из общей психологии восприятия известно, что человек стремится использовать наиболее крупные — из возможных в данных условиях — единицы решения. Иначе говоря, выбирается наиболее крупная единица, характер которой можно установить по части ее признаков, т. е. по ключевым признакам. Если тематика текста хорошо известна слушателю, лексика и синтаксис не отличаются непривычностью, то слушающий стремится оперировать крупными единицами — вплоть до сверхфразовых единств. В таких ситуациях переход от текста к смыслу осуществляется наиболее экономным образом, слушающий прогнозирует смысл фрагментов текста, оперируя единицами настолько большими, насколько это для него возможно; внутренняя структура этих фрагментов практически не анализируется.
Если же требуется воспринять текст с существенным элементом новизны, то слушающий избирает другую стратегию: он использует в качестве единиц решения более мелкие единицы, вплоть до отдельных фонем (например, когда следует распознать новые, незнакомые слова).
§ 173.2. В любом случае слушающий должен произвести пер-/165//166/вичное сегментирование высказывания на те отрезки, которые и выступают как единицы решения.
В одной из предыдущих глав (см. «Синтаксис», § 105) высказывалось предположение о том, что при восприятии речи человек оперирует единицами типа непосредственно составляющих (НС). Это предположение хорошо согласуется с тем, что было сказано выше: непосредственно составляющие могут характеризоваться самым разным объемом, они представляют собой продукт сегментации высказывания. Кроме того, они имеют внутреннюю иерархию, а это позволяет некоторым их признакам выступать в качестве доминирующих и отсюда ключевых.
Психологическая реальность границ между НС видна из опытов, проводившихся Т. Бивером и другими. В этих опытах на магнитную запись предложений налагалась запись акустических щелчков. Щелчки были записаны таким образом, что они приходились на начало или середину слов, расположенных рядом с границей между соседними НС. Например, в предложении типа Маленький мальчик сидит за партой (реально использовались английские предложения) щелчок записывался на участке, соответствующем слогу ма из мальчик или дит из сидит. Испытуемым предлагалось прослушать запись и определить, где находится щелчок. Ответы испытуемых сводились к тому, что они указывали на границу между соседними НС. Вероятно, испытуемые склонны были интерпретировать щелчок не как «элемент» того слова, с частью которого он реально совпадал, а как дополнительный сигнал. Поскольку «дополнительно» к НС в высказывании существуют границы между ними как особые структурные характеристики, то испытуемые отождествляли их с местоположением щелчка.
В аналогичных экспериментах П. Ледифоугида записи щелчков не было вообще, но испытуемым говорили, что они должны постараться заметить едва слышные щелчки и определить их местонахождение. В этом случае испытуемые также указывали на точки, соответствующие границам между НС.
§ 173.3. Имеются экспериментальные данные, которые можно истолковать как свидетельство способности человека оперировать в качестве единиц решения составляющими разного объема. Эти данные были получены в опытах Г. Сэвина и Т. Бивера, Д. Мак-Нила и других. В указанных экспериментах измерялось время реакции испытуемых на речевые стимулы. Стимулами выступали единицы разного объема — слоги, слова, предложения английского языка. Поясним методику и результаты экспериментов применительно к слогам.
Испытуемые должны были прослушивать последовательности бессмысленных слогов и реагировать путем нажатия кнопки на тот слог, который перед началом прослушивания сообщался экспериментатором. Один и тот же слог, записанный в разных местах экспериментальной серии, входил во все серии, но для /166//167/ разных серий испытуемые получали разные инструкции. Для одной серии инструкция была «Нажмите кнопку, как только услышите слог sol, для другой — «Нажмите кнопку, как только услышите слог, начинающийся на s», притом что таким слогом в серии выступал опять слог sol.
Выяснилось, что время реакции при инструкции «реагировать на слог sol систематически меньше, чем время реакции при инструкции «реагировать на слог, начинающийся на s». На первый взгляд это выглядит парадоксальным: казалось бы, для выполнения первой инструкции нужно воспринять весь слог, а для выполнения второй — только начальную фонему того же слога, и решение первой задачи должно потребовать соответственно больше времени, чем решение второй.
Вероятно, разгадка заключается именно в том, что слушающий способен воспринимать речь в терминах слогов как целостных единиц, т. е. выбирать слог в качестве единицы решения: для выполнения первой инструкции необходимо воспринять одну единицу как целое, обладающую собственными, достаточно экономными признаками; для выполнения второй инструкции нужно воспринять две единицы разных уровней — слог sol по признакам этого слога, а затем начальный согласный в его составе по признакам этого согласного. Если бы слог был не самостоятельной единицей, а всего лишь сочетанием фонем, то невозможно было бы представить себе, что это сочетание — весь слог — распознается быстрее, чем одна из его составляющих — начальный согласный.
Аналогичным образом в тех же опытах было выяснено, что время реакции на двусложное слово меньше, когда испытуемые получают инструкцию реагировать на слово, как таковое, и больше, когда инструкция требует реакции на начальный слог того же слова. Тот же тип соотношения был обнаружен для двусловных сочетаний. Наконец, принципиально те же результаты были получены на материале предложений: время реакции на предложение типа Boys like girls было меньше, когда инструкция указывала на предложение в целом в качестве объекта реакции, и больше, когда инструкция требовала реагировать на «предложение, начинающееся со слова boys».
Используя ту же логику рассуждения, что и в случае со слогами, мы должны признать: человек, воспринимающий речь, способен оперировать в качестве целостных единиц решения словами, словосочетаниями, предложениями, иначе говоря, НС разного объема.
§ 174. Каковы же ключевые признаки таких составляющих? Разумеется, составляющие каждого типа — слоги, слова, словосочетания, предложения — обладают своими признаками.
К числу признаков слогов относятся, вероятно, слоговые контрасты. Слоговой контраст определяется типом перехода от со-/167//168/гласного к гласному: в зависимости от соотношения согласного и гласного слога СГ по интенсивности, длительности, области усиления частот и изменения их во времени разные слоги могут быть охарактеризованы различными слоговыми контрастами. Слоговой контраст может служить ключевым признаком для экономного распознавания слога как целостной единицы (хотя одного лишь типа контраста для этого недостаточно).
§ 174.1. Для слова можно предположить существование нескольких ключевых признаков. Прежде всего важен просодический тип слова — число слогов в нем и место ударения, тональный контур. Имеющиеся опытные данные показывают, что человек распознает эти характеристики слова даже в том случае, когда большая часть фонемных признаков недоступна для восприятия, вследствие, например, высокого уровня маскирующего шума. Повторяя слова в указанных условиях, испытуемые заменяют дифференциальные признаки фонем, входящих в слово, но сохраняют его просодический тип, например: капитаны вместо прилетали.
В связи с особой ролью ударения возрастает роль предударной части слова, поскольку возникает феномен «ожидания ударения». Начальный слог слова обычно обладает повышенной интенсивностью.
Наконец, для восприятия слова важен тип распределения дифференциальных признаков в пределах слова как характеристика слова в целом.
§ 174.2. Еще труднее говорить о признаках словосочетания и предложения как целостных единиц ввиду малой изученности этого вопроса. Ясно, однако, что здесь также очень существен просодический тип словосочетания (синтагмы) и предложения — ритмический, связанный с распределением ударений, и интонационный. Значение ритмических характеристик видно из того, как производятся замены одного словосочетания на другое при восприятии в шуме: в этом случае также сохраняется число слогов (всех или предударных) и распределение ударений, ср.: дорога из другого поля вместо уверенный и спокойный голос, вопрос на комбинат вместо напрашиваешься на комплимент.
§ 175. Переход от распознавания ключевых признаков к восприятию целостных НС осуществляется, как уже говорилось выше, путем своего рода угадывания, прогнозирования. Для этого используется все владение языковой системой, знание о типовых вероятностных характеристиках текста, а также о теме, ситуации, собеседнике и т. д. Из грамматических признаков важную роль играют закономерности управления и согласования, шире — сочетаемости, синтагматики. Можно сказать, что в любом тексте многократно воспроизводится «одна и та же» информация, грамматическая, лексическая, семантическая. Так, например, само наличие глагола дарить предполагает, что в /168//169/ предложении должно быть три имени (причем одно из них — скорее всего, одушевленное); согласование, если оно имеется, также сводится к повторению одной и той же грамматической информации (в частности, прилагательное воспроизводит грамматические категории существительного-определяемого); в связанном тексте повторяются семы (см. § 135) и т. п. Явления такого рода, называемые избыточностью, и служат базой успешного прогнозирования.
Подчеркнем, что при успешном прогнозировании создается полная иллюзия стопроцентной слышимости всех звуковых сегментов высказывания, хотя реально значительная их часть может быть «смазана» или даже редуцирована до нуля.
§ 176. Если, установив все НС высказывания, слушающий еще не получил его семантической интерпретации в ходе прогнозирования строения НС, то на следующей стадии возникает необходимость в установлении функциональной связи между НС, а иногда и в уточнении их внутренней структуры.
По мнению ряда авторов, исходящих из постулатов генеративной лингвистики, с каждой НС уже на этом этапе сопоставляется соответствующий фрагмент глубинной структуры. Это становится возможным, в частности, благодаря информации о категориальной отнесенности НС: являются они именными или глагольными, включают одушевленные или неодушевленные имена и т. д. Например, одинаковым НС убит бандитом и убит кинжалом сопоставляются качественно разные глубинные подструктуры (фрагменты глубинных структур), поскольку бандит — одушевленное имя, а кинжал — неодушевленное.
Грамматический, лексико-грамматический и семантический анализ идут параллельно, и их результаты систематически проверяются на совместимость. При выдвижении гипотезы о смысле воспринимаемого высказывания эта гипотеза служит также и образом результата, с которым сличаются промежуточные итоги грамматического и лексико-грамматического анализа (ср. функционирование образа результата при порождении речи).
§ 177. Выше мы обсуждали восприятие, осуществляющееся в условиях избыточности той или иной степени. В этих условиях не требуется предварительного исчерпывающего фонологического анализа. Чем меньше избыточность, тем больше возрастает роль собственно фонологического анализа. При распознавании новых слов, имен собственных с нетипичной фонетической структурой предварительный фонологический анализ должен быть полным, исчерпывающим.
§ 177.1. Говоря о фонологическом анализе, необходимо упомянуть о существовании в литературе разногласий вокруг так называемой моторной теории восприятия. Эта теория предполагает, что, воспринимая фонемы (их конкретные корреляты), че-/169//170/ловек не опирается непосредственно на акустические признаки звуков: акустические признаки служат лишь средством установить артикуляторные признаки, по которым и происходит идентификация фонемы. То есть слушающего, согласно моторной теории восприятия речи, «интересуют» не акустические параметры сами по себе, а то, что стоит за ними, — артикуляции.
Ценным в этой концепции представляется прежде всего подчеркивание тесной связи между акустическими и артикуляторными характеристиками. Понятен с некоторой общебиологической точки зрения и пафос этой теории, утверждающий примат артикуляторных признаков по отношению к акустическим: действительно, когда человек воспринимает любой (неречевой) звук, то его интересуют не собственные характеристики звука, а, скорее, характеристики источника: чтó это за источник (т. е. что звучит), не представляет ли он опасности, и т. п.
§ 177.2. Следует вместе с тем учитывать, что когда мы имеем дело с речью, то ситуация может оказаться иной по сравнению с восприятием неречевых звуков. При восприятии речи слушающий всегда исходит из того, что каждый воспринимаемый им звуковой сегмент может быть интерпретирован как представитель той или иной фонемы. Настаивая на том, что слушающий пользуется именно артикуляторными признаками для фонемной идентификации звуковых сегментов, последователи моторной теории тем самым объективно принимают, что признаки фонемы — всегда и только артикуляторные. В связи с этим необходимо прежде всего вспомнить, что дифференциальные признаки фонемы вообще не могут быть сведены к какой бы то ни было субстанции, будь то акустическая или артикуляторная. Корреляты же дифференциальных признаков представляют собой сложные комплексы характеристик, которые должны обслуживать и порождение, и восприятие речи.
В свете сказанного выше кажется ясным, что нет достаточных оснований отрицать возможность использования акустических характеристик в качестве коррелятов дифференциальных признаков фонем. Конечно, это не исключает того, что в трудных случаях слушающий может прибегать к перекодированию акустических признаков в артикуляторные, иногда даже используя для этого внутреннее проговаривание, повторение. Такого рода стратегия помогает идентифицировать фонемный состав воспринимаемого сигнала уже тем, что одновременно привлекает обе группы коррелятов дифференциального признака, акустические и артикуляторные.
Что же касается тесной связи акустических и артикуляторных параметров звуков, то необходимость ее очевидна. Такая связь должна устанавливаться уже в раннем онтогенезе, так как ребенок, чтобы воспроизвести существенные признаки взрослой речи, должен одновременно контролировать параметры обоих типов, постоянно соотнося их друг с другом. /170//171/
§ 178. Подведем некоторые итоги. Восприятие речи — сложный активный процесс обработки и переработки акустического сигнала, лексических (словарных) характеристик высказывания, его грамматических и семантических структур. В результате этого процесса устанавливается смысл сообщения.
Слушающий не анализирует строго последовательно все уровни высказывания — от низшего к высшим. Вместо этого он стремится использовать в качестве единиц решения как можно более крупные единицы. Такие единицы обладают высокоинформативными ключевыми признаками, использование которых позволяет прогнозировать все остальные признаки данной единицы. Все единицы этого рода можно охарактеризовать как непосредственно составляющие разного объема.
Прогнозирование характеристик НС — вид эвристических процедур. Его основание — высокая избыточность текста, проявления которой известны носителю языка как вероятность того или иного типа сочетания. Особую роль играет предварительное установление (прогнозирование) смысла высказывания, с которым сличаются все промежуточные результаты процесса распознавания речи.
Конечный результат восприятия состоит в интерпретации высказывания в терминах смыслов, подобно тому как на начальных этапах порождения речи фигурируют именно смыслы, а не значения. Поскольку смыслы личностно окрашены, интерпретация, устанавливаемая слушающим, может в чем-то расходиться со смыслом, которым оперирует говорящий при порождении данного высказывания.
Запоминание воспринятого высказывания также, вероятно, осуществляется в терминах смыслов. Это и объясняет, почему человек, пересказывая сообщение, обычно передает лишь его «общий смысл», иногда к тому же в чем-то искаженный в силу того, что для говорящего и слушающего одно и то же значение может опосредоваться разными смыслами.
Литература
Ахутина Т. В. Нейролингвистический анализ динамической афазии. М., 1975.
Бондарко Л. В. Структура слога и дифференциальные признаки фонем. — «Вопросы языкознания». 1967, № 1.
Выготский Л. С. Мышление и речь. М., 1934.
Касевич В. Б. О восприятии речи. — «Вопросы языкознания». 1974, № 4.
Кацнельсон С. Д. Типология языка и речевое мышление. Л., 1972.
Леонтьев А. А. Слово в речевой деятельности. М., 1965.
Лурия А. Р. Основные проблемы нейролингвистики. М., 1975.
Основы теории речевой деятельности. Под ред. А. А. Леонтьева. М., 1974.
Чистович Л. А., Кожевников В. А. и др. Речь. Артикуляция и восприятие. М. — Л., 1965.
Приложение