Саня? — сказал я не очень уверенно
Она удивилась.
Да.
Постой, ты же была белая, — продолжал я дрожащим голосом. — В чем дело? Когда мы жили в деревне, ты была совершенно белая. А теперь стала какая—то черная.
Она остолбенела, даже открыла рот.
В какой деревне?
Когда умер отец, — сказал я и засмеялся. — Эх, ты, забыла! Все забыла! И меня не помнишь!
Язык у меня немного заплетался, — должно быть, от радости. Ведь я все—таки очень любил ее и восемь лет не видел, и она была так похожа на мать.
Саня? — сказала и она, наконец. — Господи! Да ведь мы думали, что ты давно умер.
Она обняла меня.
Саня, Саня! Неужели это ты? И тети Даши нет. Да садись же, что ты стоишь? Откуда ты? Когда приехал?
Мы сели рядом, но она сейчас же вскочила и побежала в переднюю за моим сундучком.
Да подожди же! Куда ты? Скажи хоть, как ты живешь? Как тетя Даша?
А ты—то как? Почему не написал ни разу? Ведь мы искали тебя. Даже давали объявления в газетах.
Не читал, — сказал я с раскаянием.
Только теперь я в полной мере оценил, что это была за подлость — забыть о том, что у меня такая сестра. И такая чудная тетя Даша, которой нельзя было даже сказать, что я вернулся, потому что она могла умереть от радости, как мне только что заявила Саня.
И Петя разыскивал тебя, — продолжала она. — Вот еще недавно писал в Ташкент. Он думает, что ты живешь в Ташкенте.
Петька?
Ну да.
Сковородников?
Ну какой же еще!
Где он?
В Москве, — сказала Саня.
Я был поражен.
Давно ли?
А вот как вы с ним удрали.
Петька в Москве! Я не мог придти в себя от изумления.
Саня, да ведь и я живу в Москве!
Ну да?
Честное слово! Как же он? Что делает?
Ничего, хорошо. Он в этом году школу кончает.
Фу, черт! Да ведь и я же! У тебя его карточки нет?
Мне показалось, что Саня немного смутилась, когда я спросил о карточке. Она сказала: «Сейчас», вышла и сразу вернулась, точно вынула Петькину карточку из кармана.
Послушай, ведь он красивый, — сказал я и захохотал. — Рыжий?
Рыжий.
Фу, черт, как хорошо! А старик? Как старик? Не ужели правда?
Что правда?
Судья?
Эва! Да он уже пять лет судья.
Мы все спрашивали и перебивали друг друга и снова спрашивали. Потом Саня убежала на кухню, но я пошел за ней и сказал, что мне без нее скучно. Это была святая правда — без нее мне сразу стало скучно.
Мы поставили самовар, затопили плиту, и потом прозвенел глухой колокольчик в передней.
Тетя Даша!
— Ты останься здесь, — сказала шепотом Саня, — а я ее подготовлю. Правда, у нее очень сердце плохое…
Она вышла, и вот я услышал в соседней комнате такой разговор:
Тетя Даша, ты, пожалуйста, не волнуйся. У меня очень хорошая новость, так что ты должна не волноваться, а наоборот.
Ну, говори, коза.
Тетя Даша, ты сегодня пироги раздумала ставить, а придется.
Петя приехал?
Петя—то Петя, да не совсем. Тетя Даша, не волнуешься?
Нет.
Честное слово?
Фу ты! Ну, честное слово.
Вот кто приехал! — И Саня открыла дверь в кухню.
Замечательно, что тетя Даша узнала меня с первого взгляда.
Саня, — тихо сказала она.
Она обняла меня. Потом села и закрыла глаза. Я взял ее за руку.
Голубчик ты мой! Да ты ли это?
Я, тетя Даша.
Да не во сне ли я?
Нет, тетя Даша.
Но тетя Даша, кажется, не поверила мне, потому что снова закрыла глаза, как будто и точно уснула.
Голубчик ты мой! Жив? Да где же ты был? Ведь мы тебя по всему свету искали.
Знаю, тетя Даша. Это я виноват.
Виноват! Господи! приехал и еще говорит — виноват. Милый ты мой! Да какой же ты молодец стал! Какой красавец!
Тете Даше я всегда казался красавцем…
Что еще вспомнить, что еще рассказать об этой незабываемой встрече? Разве что тетя Даша вскочила на полуслове и сказала Сане шепотом, с ужасным выражением: «Не накормили?» Что я покатился со смеху, увидев заваленный всякой снедью стол и услышав, что это называется «закусить перед обедом».
С этой минуты я, кажется, только и делал, что ел. Рассказывал и ел. Потом тетя Даша объявила, что я грязный, и пришлось влезть в ванну и вымыться. Так прошел день.
К вечеру, намывшийся и объевшийся, я сидел в столовой, а Саня и тетя Даша сидели по правую и левую руку и смотрели на меня с такой любовью, что мне было совестно, честное слово! Потом пришел судья.