О ПРОМЕЖУТОЧНЫХ ЭТАПАХ В ИСТОРИИ СЛОВА

 

В любой науке исключительно важное значение имеет последовательность в системе доказательств. Каждый из нас знает, что достаточно допустить неточность в каком-нибудь одном звене при решении, например, алгебраической задачи, и всё решение в целом окажется неверным. К тому же неверному результату приведёт и нарушение последовательности в действиях.

Сходная картина наблюдается в логических рассуждениях, в шахматных комбинациях, в экспериментальных исследованиях и т.д. Химический опыт может не привести к желаемым результатам, если мы нарушим последовательность проведения реакций, а тем более если мы вообще пропустим одну из реакций, входящих в тот или иной опыт.

Исходный и конечный пункты в производственных процессах и опытных экспериментах, в решении школьных задач и больших научных проблем обычно бывают связаны между собой целой цепью промежуточных звеньев, без которых немыслима ни практическая, ни теоретическая деятельность человека.

 

От Августа до у. Нечто подобное можно наблюдать и в этимологических исследованиях. Обычно слова в процессе своего многовекового развития претерпевают очень серьёзные изменения. Существенно меняется фонетический облик слова и его семантика. Процессы словообразования также приводят к весьма радикальным изменениям в языке. Поэтому непосредственное сравнение наиболее древней из известных нам форм слова с его современной формой очень часто может показаться весьма надуманным, если мы не восстановим все те промежуточные звенья или «мостики», которые надёжно свяжут между собой начальный и конечный пункты исследования.

Кто, например, кроме специалистов, может поверить, что французское слово août (произносится: [у]) ‘август’ этимологически связано с латинским глаголом augere [аугé:ре] ‘увеличивать’? Но если мы последовательно восстановим все этапы фонетически закономерного изменения латинского слова augustus [аугýстус] ‘великий, величественный’ во французское août [у], то связь с глаголом augere не покажется столь неправдоподобной. И уже совсем понятной станет этимология французского слова, если мы восстановим не только фонетические, но также словообразовательные и семантические промежуточные звенья: корень aug- ‘увеличивать' → *augos ‘увеличение’ → augustus ‘великий, величественный’ → Augustus (титул, присвоенный императору Октавиану) → Augustus (название месяца, данное по имени Окгавиана Августа; сравните также: июль — по имени Юлия Цезаря).

 

Ещё раз о мехе. На примере французского слова août мы видели, как неузнаваемо может измениться звуковой облик слова [аугýстус] → [у]. Конечно, не во всех случаях эти изменения приводят к столь же радикальным результатам. Рассмотрим один из примеров фонетических изменений, относящийся к истории русского языка.

Слово мех в этимологических словарях обычно сопоставляется с латышским maiss [мáис] ‘мешок’. На современном уровне развития русского и латышского языка общим у этих слов является только начальное м-, причём даже количество букв в сравниваемых словах оказывается неодинаковым. Но попробуем, выявляя отдельные звенья фонетических изменений, восстановить наиболее древнюю форму каждого из сравниваемых слов.

Ещё совсем недавно — до 1918 года — в русском слове мех было не три, а четыре буквы, причём одна из них писалась не так, как сейчас: мhхъ. Наличие буквы «ять» в этом слове говорит о том, что здесь когда-то был долгий гласный или же дифтонг оi или ai, который в русском языке давал в конечном счёте h (см. таблицу фонетических соответствий). В латышском слове сочетание ai тоже может отражать более древнее oi или ai. Данные других родственных языков говорят о том, что русское h и латышское ai в словах мhхъ и maiss восходят к более древнему oi. Таким образом, начальная часть сравниваемых слов (мh- и mai-) после восстановления их древнейшей формы оказалась одинаковой. О том, что балтийское (то есть литовское, латышское или древне-прусское) s может соответствовать славянскому ch [x], выше уже говорилось (см. примеры на #стр112). Следовательно, русское мhх- и латышское mais- полностью соответствуют друг другу.

Но как быть с конечным -ъ (русский язык) и вторым s (латышский язык)? Не может же редуцированный (то есть очень краткий) гласный ъ («ер») соответствовать согласному s! И здесь нам опять приходится восстанавливать промежуточные звенья происшедших фонетических изменений.

В древнем индоевропейском языке многие существительные и прилагательные мужского рода вмели окончание -os [-ос]. Это окончание сохранилось без изменении в древнегреческом языке: dom-os [дóмос] ‘дом’, ne(v)-os [нéвос] ‘новый’. В латинском языке древнее окончание -os изменилось в -us [-ус]: dom-us [дóмус], nov-us [нóвус]. В древнеиндийском и в литовском языке это же -as изменилось в -as: nav-as [нáвас] ‘новый’.

Латышский язык очень близок к литовскому. Но в словах рассматриваемого типа между этими языками можно обнаружить существенную разницу: литовскому окончанию -as будет, как правило, соответствовать латышское -s (с-выпадением гласного а). Например:

 

Литовский язык Латышский язык
kaln-as [кáлнас] kaln-s [калнс] ‘гора’
ret-as [рятас] ret-s [ретс] ‘редкий’
lauk-as [лáукас) lauk-s [лаукс] ‘поле’

 

В славянских языках древнее окончание -os подверглось наиболее значительным изменениям. Гласный о редуцировался (сократился) в ъ, а конечное s вообще исчезло. Позднее перестал произноситься и гласный ъ в конце слова, но следы этого произношения ещё долго сохранялись на письме. Лишь в 1918 г. в русском языке упразднили написание буквы ъ в конце слова.

Подытожив результаты сравнения, мы можем составить следующую схему, которая будет отражать фонетическую судьбу индоевропейского окончания -os в ряде родственных языков:

 

древнегреческий язык -os

литовский язык –as

латинский язык –us

латышский язык -s

древнеиндийский язык -as (-ah)

древнерусский язык-ъ.

 

Таким образом, конечное -ъ в слове мhх-ъ, как и конечное -s в латышском mais-s, — это следствие различных по своему характеру фонетических изменений, происшедших в одном и том же по своему происхождению окончании -os. В результате оказывается, что русское мhхъ и латышское maiss полностью совпадают между собой, восходя к одной и той же исходной форме *moisos. И это удалось установить лишь благодаря постепенной — этап за этапом — реконструкции древнейшего фонетического облика каждого из сопоставляемых слов.

 

Белка и беличий. Но не только фонетический анализ требует восстановления утраченных промежуточных звеньев при изучении истории слова. Такие же переходные «мостики» приходится реконструировать и при анализе словообразовательных процессов.

Особенно много вопросами восстановления промежуточных словообразовательных звеньев занимается известный русский этимолог Н.М. Шанский. Давайте рассмотрим один из его примеров, который в одно и то же время отличается как исключительной простотой, так и безусловной убедительностью.

Этот пример касается происхождения слова беличий. Едва ли кто-нибудь сомневается в том, что слово беличий образовано от белка, а самое название этого зверька связано с прилагательным белый. Как ни очевидно это объяснение, на самом деле оно неправильно, вернее, не совсем правильно. Слово белка, действительно, в конечном счёте происходит от прилагательного бел(ый).

В памятниках древнерусской письменности часто встречаются слова вhверица и вhкша ‘белка’. От сочетания бhла вhверица ‘белая белка’ и произошло слово бhла, а затем — бhлка (редкая белая порода белок ценилась особенно высоко).

Но вот прилагательное беличий, как это ни странно, образовано не от существительного белка. Дело в том, что одушевлённые существительные мужского рода на -ок и женского рода на -ка образуют прилагательные не на -ичий, а на -очий:

 

сур-ок — сур-очий пасын-ок — пасын-очий гал-ка — гал-очий русал-ка ‑ русал-очий

 

Поэтому и прилагательное, образованное от белка, должно было бы иметь форму белочий, а не беличий. В то же время прилагательные на -ичий образуются в русском языке от существительных на -ик (мужской род) и -ица (женский род):

 

 

сусл-ик — сулс-ичий плотн-ик — плотн-ичий дев-ца — дев-ичий пт-ица — пт-ичий

 

Следовательно, прилагательное беличий было образовано не от белка, а от белица. И действительно, в памятниках древнерусской письменности было обнаружено слово бhли-ца ‘белка’, образованное от существительного бhла так же, как девица было образовано от дhва. Возможно, что суффикс -ица был присоединён к слову бhла под влиянием других древнерусских названий белки: вhвер-ица, вhкш-ица.

В результате реконструкции промежуточных словообразовательных звеньев этимологическая история слова беличий может быть представлена теперь следующим образом: бhл- ‘белый’ → бhла вhверицабhла ‘белка’→ бhли-цабhличий (→ беличий).

Рассмотренный нами пример со словом беличий говорит о том, что в этимологическом исследовании самые, на первый взгляд, очевидные вещи на самом деле могут оказаться далеко не столь очевидными. Восстановление промежуточных словообразовательных звеньев, которое во многих, случаях требует гораздо более сложного анализа, чем в примере со словом беличий, помогает учёным шаг за шагом проследить основные этапы формирования и развития слов.

 

Спартак, спартаковцы, спартакиада. Если спросить, почему одно из популярных спортивных обществ носит название Спартак, многие, видимо, ответят, что Спартак — это имя выдающегося вождя крупнейшего восстания рабов в Древнем Риме (I век до н.э.); его именем и было названо спортивное общество «Спартак», а также все принадлежащие к этому обществу футбольные, баскетбольные, хоккейные и другие спортивные команды. Этот ответ в общем правильный. Но он содержит лишь исходный и конечный пункты в семантической истории слова, которая была гораздо более сложной и прошла несколько этапов развития.

Прежде всего, во время Первой мировой войны в Германии под руководством Карла Либкнехта и Розы Люксембург была организована революционная группа социал-демократов, объединившаяся затем в «Союз Спартака». Это имя было дано Союзу как символ протеста против всякого рода эксплуатации и угнетения, как знамя борьбы за освобождение рабочего класса. Деятельность «Союза Спартака» подготовила почву для организации коммунистической партии Германии (1918-1919 гг.).

Слово спартаковцы также означало в те годы членов не спортивного общества «Спартак», а революционной рабочей организации. Вспомните строки из «Песни о юном барабанщике»:

 

Мы шли под грохот канонады,

Мы смерти смотрели в лицо.

Вперёд продвигались отряды

Спартаковцев — смелых бойцов...

 

Таким образом, возникновение слова спартаковцы также было связано с историей революционного движения в Германии.

Наконец, в развитии международного рабочего спорта большую роль сыграла организация спартакиад — крупных спортивных состязаний рабочих организаций. Первая рабочая международная спартакиада была организована в 1921 году в Праге, затем — в Москве (1928г.) и в Берлине (1931г.). Самое название спортивных состязаний — спартакиада — было теперь уже связано не столько непосредственно с именем вождя восставших рабов в Древнем Риме, сколько с революционным «Союзом Спартака» в Германии, боевые традиции которого в те годы продолжала коммунистическая партия, а также с революционным рабочим движением, в первую очередь в странах Европы.

И только после первых рабочих спартакиад — в 1935 году — было организовано спортивное общество «Спартак». Таким образом, простое сопоставление названия этого общества с именем собственным Спартак указывает лишь на самый исходный пункт истории слова, упуская из виду целый ряд весьма существенных промежуточных звеньев, оказавших большое влияние на его семантическое развитие: Спартак → «Союз Спартака», спартаковцыспартакиада → спортивное общество «Спартак».

Вторично родившееся в 1930-е годы слово спартаковцы приобрело в русском языке уже новое значение: члены спортивного общества «Спартак».

 

Хоккей с мячом и хоккей с шайбой. В середине прошлого века в Канаде и в некоторых других странах играли в хоккей с шайбой, а у нас и в Скандинавии наибольшей популярностью пользовался хоккей с мячом. И там и здесь хоккей обычно называли просто хоккеем.

В послевоенные годы в Советском Союзе широкое распространение получил также и хоккей с шайбой. Как же русский язык стал разграничивать меж ду собой эти два различных вида хоккея? Поскольку в хоккей с мячом у нас играли сравнительно давно, он долгое время продолжал называться просто хоккеем. А вот новая игра получила название канадский хоккей, подобно тому как хоккей с мячом в Канаде назывался русским хоккеем.

В настоящее время, как известно, канадский хоккей у нас называется хоккеем, а наш русский хоккей — хоккеем с мячом. Как и почему произошло подобное изменение названий двух спортивных игр? Изменение это не могло произойти следующим путем: а) канадский хоккей → хоккей, б) хоккей → хоккей с мячом.

Если бы произошло первое из этих изменений, то обе игры должны были бы какое-то время иметь одинаковое название: хоккей. Подобное явление, разумеется, привело бы к невероятной путанице. Но допустим, что сначала происходит второе из этих изменений. В этом случае канадский хоккей окажется противопоставленным хоккею с мячом. Такое противопоставление, хотя оно и возможно, было бы не очень удачным с точки зрения логики: канадский хоккей может быть противопоставлен русскому хоккею, а хоккей с мячом — хоккею с шайбой. Вот почему на пути от названия канадский хоккей к хоккей оказался важный промежуточный этап, противопоставляющий хоккей с шайбой хоккею с мячом:

 

а) канадский хоккей хоккей с шайбой хоккей с шайбой хоккей

 

б) хоккей хоккей хоккей с мячом хоккей с мячем

 

 

Пока хоккей с мячом был у нас наиболее популярной спортивной игрой на ледяном поле, он назывался просто хоккеем — в отличие от канадского хоккея (1-й столбец) или хокккея с шайбой (2-й столбец схемы). Затем наступил период относительного равновесия, когда хоккей с шайбой противостоял хоккею с мячом (3-й столбец). Огромная популярность новой игры привела, наконец, к тому, что именно она называется у нас теперь просто хоккеем. А прежний хоккей стал называться хоккеем с мячом (4-й столбец).

В результате за какие-нибудь 20 лет слово хоккей существенно изменило своё содержание в русском языке. Это название, пройдя через указанные промежуточные этапы, оказалось перенесённым с одной игры на другую.

 

Бальзак и этимология. К сожалению, в этимологических реконструкциях не всегда учитываются фонетические, словообразовательные и семантические промежуточные звенья. Возьмём, к примеру, глагол черпатъ. В этимологических словарях можно найти указание на то, что это слово восходит к индоевропейскому корню *ker- ‘резать, рубить’. Иногда говорится, что это значение имела индоевропейская основа *kerp-. Однако что может дать подобная «корнеотсылочная» этимология? Как значение ‘резать, рубить’ могло измениться в ‘черпать’? Да и могло ли вообще произойти подобное семантическое изменение? А между тем именно промежуточное словообразовательно-семантическое звено оказывается той «отмычкой», с помощью которой мы можем проникнуть в тайну этимологии глагола черпать.

Исходный глагольный корень *ker-/*kor- ‘резать, рубить’ с помощью суффикса -р.- даёт производную именную основу *кег-р- (→ ст.-славянск. чрљпъ, русск. череп) со значением ‘обрубок, осколок, черепок’. Наше слово черепок представляет собой уменьшительную форму от череп(ъ) именно в этом значении. От слова чрљпъ был образован отыменной глагол чрьпати ‘черпать’, то есть буквально: ‘'действовать черепком’. Этот глагол был образован по древней модели типа: русск. диалект, ляга ‘нога’ (сравните: ляжка) → лягать, литовск. galva [галвá] ‘голова’ → galvoti [галвó:ти] ‘думать’ (буквально что-нибудь вроде: ‘действовать головой’).

Итак, связь между исходным значением индоевропейского глагольного корня *ker- и значением глагола черпать может быть понята только с учётом важного промежуточного звена: *ker- ‘резать, рубить’ → *ker-pчрљпъ ‘осколок, черепок’ → чрьпати ‘действовать черепком, черпать’.

«Корнеотсылочиые» этимологии (типа черпать — к корню *ker- ‘резать, рубить’), игнорирующие важные промежуточные звенья, очень напоминают те «истории» слов, которые так язвительно высмеял французский лингвист Ж. Жильерон. Он сравнил их с биографией Бальзака, которая была бы изложена примерно так: «Бальзак, одетый в голубое платьице, сидел на коленях у своей няни, а затем он написал «Человеческую комедию».

Таким образом, выявление промежуточных звеньев в фонетической, словообразовательной и семантической истории слова имеет важное значение для установления его этимологии. Нужно только добавить, что в приведённых примерах эти промежуточные «мостики» восстанавливались по большей части в каком-нибудь одном из трёх основных аспектов исследования. Обычно же в практике этимологических разысканий приходится иметь дело одновременно с реконструкцией промежуточных звеньев как в области фонетики, так и в области словообразования или семантики. Эти комплексные реконструкции бывают более сложными, но и в них этимологи пользуются теми принципами анализа, которые были изложены в этой главе.

Оглавление


 

Глава четырнадцатая

ДИАЛЕКТЫ И ЭТИМОЛОГИЯ

До сих пор, рассматривая различные методы и приёмы этимологического исследования, мы опирались главным образом на материал тех языков, которые засвидетельствованы в различных памятниках письменности. В большинстве примеров из русского языка у нас фигурировали слова, относящиеся к литературному языку, то есть слова, отражающие так называемую литературную норму.

Русский литературный язык впитал в себя многое из того, что имеется в народных говорах нашего языка. Но большое количество слов продолжает жить лишь на сравнительно ограниченных территориях, представляя собой типичную особенность того или иного диалекта. Жители Псковской и Воронежской областей говорят на одном и том же русском языке. Но многие из тех слов, которыми пользуются в своей речи псковичи, будут непонятны воронежцам, и наоборот.

Изучение диалектных слов — один из самых важных аспектов в работе этимолога. Выше мы уже неоднократно убеждались в том, что слова, существовавшие в древнерусском языке, но утраченные в языке современном, продолжают жить в многочисленных диалектах и говорах. Эта архаичность диалектов проявляется во всех сторонах языка: в фонетике, словообразовании, семантике.

 

Е и «ять». Кто из нас сейчас различает в произношении звуки [е], восходящие к разным древнерусским звукам, обозначаемым буквами е и љ («ять»)? Даже в ХIХ-начале XX века, когда е и љ различались на письме, соответствующие звуки произносились в русском литературном языке одинаково. А вот, например, в новгородских говорах русского языка мы до сих пор на месте исторического љ слышим звук [и] — в отличие от исконного (или восходящего к ь) е. Сравните: сљно, сљвъ — новгородск. [сино], [сив], но семь, серна — новгородск. [семь], [серна].

То же самое явление мы наблюдаем и при сравнении русских слов с украинскими, но только здесь аналогичное расхождение отражается также и на письме:

 

Древнерусский язык Украинский язык
бѣлыи, сѣрыи, свѣтъ бiлий, сiрый, свiт
меньше, тёмный, верхъ менше, темный, верх

 

Поскольку не все русские слова имеют соответствия в украинском языке, указанная особенность новгородских диалектов приобретает важное значение для этимологических исследований. Особенно, если слово отсутствует также в памятниках древнерусской письменности или имеет там колебания в написании е и љ.

Как видно из таблицы фонетических соответствий, гласный љ может восходить к индоевропейскому или к дифтонгам *oi и *ai. А следовательно, с учётом изменений в других родственных языках, мы можем, например, слово пена (пљна) сравнивать с латинским (s)pūma [спý:ма] ‘пена’, ибо индоевропейское *oi (см. таблицу) закономерно даёт в старославянском и древнерусском љ, а в латинском может дать ū. Но славянские слова, содержащие е, не восходящее к љ, нельзя сопоставлять с латинскими словами, содержащими ū. Следовательно, разграничение в произношении двух различных [е], которое до сих пор сохранилось в ряде русских говоров, может служить путеводителем этимолога при выборе индоевропейских соответствий, а именно эти соответствия часто играют решающую роль при установлении этимологии слова.

 

Глухмень и кусмень. Когда мы рассматривали этимологию слова рамень, то выделили в этом слове древний суффикс -мень. Разумеется, в современном русском языке эта часть слова уже не является суффиксом, ибо он давно в нашем языке утратил свою продуктивность. Но в то время, когда формировалось слово рамень, именно -мен(ь) являлось его суффиксом.

А теперь давайте посмотрим, много ли в современном русском языке слов, которые содержат этот омертвевший суффикс, сросшийся с корнем. Камень, пламень, ячмень... — вот, пожалуй, и все надёжные примеры (кремень а ремень — темные по своему происхождению слова). Если же мы обратимся к диалектам, то там подобного рода образований гораздо больше. Вот некоторые из них: голомень ‘открытое море’ и ‘часть дерева, не имеющая сучьев’, глухмень ‘глушь’, житмень ‘ячмень’, кусмень ‘кусок, ломоть’, сухмень ‘сухая погода’. Да и само слово рамень диалектного происхождения.

Нужно особо подчеркнуть, что слово рамень не имеет соответствий ни в одном славянском языке. Но несмотря на это оно оказывается архаизмом, ибо, как мы видели, у него есть «родственники» в целом ряде индоевропейских языков. Это ещё одно свидетельство того, как важен диалектный материал, который сохраняет большое количество древних словообразовательных особенностей, давно утраченных в литературном языке.

Но особенно интересные примеры из диалектов, многие из которых также являются архаизмами, можно обнаружить в области семантики. Чтобы представить себе, насколько диалектная лексика может отличаться в этом отношении от общелитературной, остановимся на нескольких примерах.

 

Можно ли пахать шум бредовой метлой? С точки зрения норм современного русского литературного языка, этот вопрос звучит нелепо.

В самом деле, каждому хорошо известно, что земледельцы всегда пахали плугом или, на худой конец, сохой. Но кто же в здравом уме и твёрдой памяти станет пахать метлой?! Кроме того, пахать можно поле, ниву, землю. Это естественно, и этим никого не удивишь. А вот пахать шум...

Наконец, о бредовой метле. Все мы знаем, что бредовыми могут быть сны, видения, идеи, планы. Что же касается бредовой метлы, то её мы не найдём ни в одном словаре русского литературного языка. Таким образом, мы рассмотрели все возможные связи между словами в выражении пахать шум бредовой метлой и убедились, что ни одна из этих связей не соответствует нашим обычным представлениям о словах бредовой, пахать, метла, шум.

Между тем пахать шум бредовой метлой — это не простой набор случайно соединённых между собой слов, не бессмысленное их нагромождение.

Слова шум, бредовый и пахать взяты в приведённом примере из псковского диалекта русского языка.

В ряде русских диалектов имеется слово бредина ‘ива, верба’, а также бред ‘прутняк’. Бредовый — это прилагательное, означающее ‘сделанный из ивы, из лозы, из прутняка’ или ‘сделанный из ивовой коры’. Теперь нам будут понятны такие сочетания слов, как бредовая дуга, бредовая метла, бредовые лапти и т.п.

Глагол пахать в диалектах русского языка имеет несколько — подчас далёких друг от друга — значений: 1) пахать землю; 2) пахать ‘идти, ходить’; 3) пахать хлеб, мясо = ‘крошить, резать’; 4) пахать трубу - ‘чистить’; пахать пыль = ‘мести, подметать’.

Среди перечисленных значений в северных и северо-западных диалектах русского языка особенно часто встречается последнее значение: ‘мести, подметать’.

А сени-то ещё и не паханы. Поди, подпаши мост (‘подмети пол’) — эти диалектные слова теперь, нужно надеяться, ни у кого не вызовут недоумения. Более того, многие, вероятно, уже вспомнили такие широко распространённые в разговорной речи слова, как спахивать или опахнуть (пыль), имеющие общий корень с приведённым глаголом пахать.

И наконец, слово шум в псковском и в ряде других русских диалектов означает ‘сор, мусор’. Так, например, диалектное выражение не кидай шуму за порог соответствует литературному не выбрасывай мусор за порог.

Следовательно, пахать шум бредовой метлой в переводе на русский литературный язык означает: ‘мести сор метлой из ивовых прутьев’.

 

Про тракториста, который орал, и про ушканов. В тех диалектах, где слово пахать значит ‘мести, подметать’, в значении ‘пахать’ обычно выступает глагол орать, с которым мы уже сталкивались, когда рассматривали происхождение слова рамень. Поэтому не удивляйтесь, если где-нибудь на севере вы услышите, что «тракторист Сидоров целый месяц орал на самых удалённых от деревни землях».

Вообще в диалектах очень многие знакомые нам слова выступают в совершенно непривычных для нас, порой неожиданных значениях. Кроме уже приведённых примеров, можно сослаться хотя бы на такие диалектные слова, как родник ‘родственник’, враг ‘овраг’, стая ‘сарай’, борозда ‘борона’. Многие слова, встречающиеся в диалектах, вообще неизвестны русскому литературному языку: шал ‘сор’, свéсья ‘сестра жены’, лони ‘в прошлом году’, порато ‘много’, ушкан ‘заяц’.

Если бы здесь не были приведены значения трёх последних слов, то человеку, который не знает северных диалектов русского языка, очень нелегко было бы понять слова охотника из Архангельской области: «Лони порато ушканов добыл».

 

О диалектных словарях. Богатейший материал русских диалектов был в XIX веке собран в четырёхтомном «Толковом словаре живого великорусского языка», написанном В.И. Далем. «Словарь областного архангельского наречия» также почти сто лет тому назад был составлен А.О. Подвысоцким.

В течение ряда лет Институт русского языка Российской Академии наук издаёт многотомный «Словарь русских народных говоров», а в Санкт-Петербургском университете печатаются выпуски «Псковского областного словаря». Имеется также большое количество словарей, в которых собран материал смоленских, вятских, ярославских и других говоров и диалектов русского языка.

Работа по изучению областной лексики продолжается в наши дни особенно интенсивно. Учёные ежегодно отправляются в различные диалектологические экспедиции, изучают особенности русских говоров, их древние и новые черты. Но диалектные слова под мощным и всё возрастающим воздействием школы, печати, радио и телевидения постепенно исчезают из языковой практики. Литературный язык буквально на наших глазах всё глубже и глубже проникает в самые различные диалекты, стирая разницу между ними.

Археологи и историки тщательно собирают и изучают разнообразные древние памятники материальной и духовной культуры человека: старинные орудия труда, различные изделия из камня, дерева, металлов, архитектурные памятники, произведения живописи и скульптуры, древние рукописи, надписи, рисунки на камне и т.д. По этим памятникам воссоздаётся вся история человеческого общества. Многое из того, что было утрачено в прошлом, удалось восстановить благодаря кропотливой работе археологов, благодаря археологическим раскопкам.

С диалектами русского или какого-нибудь другого современного нам языка дело обстоит значительно сложнее. Если сегодня под влиянием литературного языка из диалекта исчезнет какое-то слово, присущее лишь ему одному, то завтра это слово уже нельзя будет восстановить никакими «раскопками». Вот почему работа диалектологов приобретает в наши дни такое важное значение. Сохранить для потомков всё богатство русского языка, заключённое в его диалектах, — вот одна из главных задач, стоящих перед составителями областных словарей. Но эта задача — далеко не единственная. Подобно тому как археологические и исторические экспонаты музеев позволяют восстановить далёкое прошлое нашей родины, областные словари дают возможность учёным проникнуть далеко в глубь истории русского языка.

Материал диалектов — это неисчерпаемая сокровищница, в которой хранятся поистине бесчисленные архаические слова и формы, давно уже утраченные в литературном языке. Анализ диалектного материала занимает важное место в исследованиях по русскому языку. Мы остановимся здесь лишь на одном частном вопросе о том. как изучение материала диалектов помогает этимологу на его пути к истокам слова.

 

Диалектные слова и этимология. Примеры со словами пахать ‘мести’, шум ‘сор’', мост ‘пол’, орать ‘пахать’, бредовый ‘ивовый’ и др. говорят о том, что многие слова, звучащие одинаково в русском литературном языке и в его диалектах, значительно отличаются друг от друга по своему смыслу. Одни из таких слов только внешне созвучны между собой, имея на самом деле различное происхождение (омонимы). Сюда можно отнести, например, литературное враг и диалектное враг ‘овраг’. В других случаях расхождение значений возникло в результате позднейших семантических изменений. Причём изменения эти очень часто происходили в литературном языке, в то время как диалекты сохраняли более древнее значение слова.

Но в диалектах русского языка сохраняются не только древнейшие значения слов, но также и многие из словообразовательных типов, утраченных в литературном языке.

При разборе этимологии слова коровай, как вы помните, нам большую помощь оказало сходное по своей словообразовательной структуре диалектное слово коротай.

Чередование суффиксов -в-/-т-, хорошо известное во многих индоевропейских языках, почти не сохранило следов в русском литературном языке. А в диалектах мы находим такие примеры, как пе-в-ун/пе-т-ун[70] ‘петух’, чер-в ‘серп’/чер-т-a ‘резец’ и др.

Не менее важное значение, как мы уже видели, имеют также фонетические особенности диалектов русского языка. И здесь диалектные слова часто сохраняют более древний фонетический облик, позволяющий в достаточной мере надёжно решить вопрос об этимологии этих слов.

 

Домовой и леший. В древности наши предки верили, что вокруг них жили разные духи: одни — добрые, другие — злые. Добрым духом иногда считался дух — хранитель дома, домовой. Недаром его звали ласкательно дедушкой, ботанушкой или уважительно — хозяином.

За пределами своего родного дома в те далёкие времена человек постоянно подвергался различным опасностям: в лесах жили дикие звери, в поле нередко заставала зимняя вьюга, на воде его небольшая лодка-однодревка легко могла перевернуться, а там смотришь — и водяной на дно утащит. Так возникла у человека вера в недобрых духов — водяных, полевых, боровых (духов, обитавших в бору), леших.

Этимологическая связь между словами дом и домовой, вода и водяной, поле и полевой, бор и боровой ни у кого не вызывает сомнений. Слово домовой, например, употребляется в русском языке не только как существительное, но к как обычное прилагательное — правда, с иным местом ударения (по нормам литературного языка): домóвая кухня, домóвая книга. То же самое можно сказать и о других перечисленных словах. Сравните: водяной насос, полевой цветок, боровая дичь.

А вот связь между словами лес и леший далеко не так очевидна. И дело здесь не в том, что корень первого слова содержит -с-, а второго -ш-. Подобное фонетическое чередование легко объяснимо, ибо оно полностью совпадает с такими же чередованиями в случаях: ве-с-на/ве-ш-ний, пи-с-ать/пи-ш-у, вку-с-ить/ вку-ш-ать и т. п.

В семантическом плане связь лешего как ‘лесного духа’ с лесом также вполне естественна. Но почему же этот дух не получил названия лесной (как водяной, домовой и др.)? Может быть, в древности от существительного лес было образовано иное прилагательное — леший? Предположение это вполне правдоподобное. Почему же тогда мы можем встретить в русском языке водяную, полевую и боровую дичь или птицу, но нигде не встретим птицу лешую?

Впрочем, действительно ли нигде? В русском литературном языке слово леший не имеет значения ‘лесной’, а вот в псковском диалекте имеет. Здесь мы можем встретить и леших уток, и лешие яблоки, и леших мух. и лешую землю. И во всех этих случаях слово леший выступает со значением ‘лесной’.

Таким образом, материал псковских говоров русского языка окончательно устраняет малейшие сомнения, которые ещё могли бы остаться при исследовании этимологии слова леший ‘лесной дух’.

Одной из наиболее характерных особенностей диалектов является их удивительная способность сохранять в неприкосновенности в течение многих веков самые архаичные черты, которые по большей части были давно утрачены литературным языком. Эта архаичность диалектов относится и к фонетической, и к словообразовательной, и к семантической стороне языка.

Вот почему материал диалектов, позволяющий вскрыть наиболее древние слои в истории слова, играет столь значительную роль в этимологических исследованиях. Вот почему каждая публикация нового областного словаря всегда вызывает самый живой интерес у историков языка, а особенно, пожалуй, у историков и «биографов» слова — этимологов.

Оглавление


 

Глава пятнадцатая

О ЗАИМСТВОВАННЫХ СЛОВАХ

В каждом языке наряду с исконными словами имеется большое количество древних и поздних заимствований, этимологизация которых имеет свои особенности.

Но так ли уж много заимствованных слов, например, в русском языке? Берем наугад какую-нибудь газету и находим статью, в которой рассказывается о первенстве мира или Европы по футболу. Останавливаемся на слове футбол, которое, как известно, было заимствовано из английского языка: foot [фу:т] по-английски значит ‘нога’, a ball [бо:л] — ‘мяч’. Такие футбольные термины, как форвард, офсайт, пенальти, гол, аут и другие, тоже были заимствованы из английского языка.

Открываем другую страницу газеты. Здесь пишут о соревнованиях по гимнастике, баскетболу и волейболу. Все эти названия спортивных игр также «пришельцы» в русском языке. Заимствованным является и слово спорт, а также слова олимпиада, призер, хоккей, шайба, диск, стадион, матч, тайм, бокс, спринтер, стайер, гроссмейстер, цейтнот, старт, финиш.

Но может быть, такое обилие иноязычных слов встречается только в спортивной терминологии? Возьмём, например, авиационную терминологию: пилот, штурман, радист, стюардесса; фюзеляж, мотор, шасси и т. д. — всё это заимствованные слова.

В больнице или в аптеке мы можем услышать иноязычные по своему происхождению слова: терапевт, хирург, ангина, аппендицит, аспирин, стрептоцид, скальпель, инъещия, донор и др. Кино, радио, телевизор; газета, журнал; геометрия, физика, химия; культура, прогресс, демократия; революция, социализм, коммунизм, партия — эти и перечисленные выше слова — далеко не полный перечень заимствованных слов, которые прочно вошли в наш обиход, став весьма важной и неотъемлемой частью современного русского языка.

 

Мастер и подмастерье. Но не является ли обилие иностранных слов в языке свидетельством его «неполноценности»? Ничуть не бывало! Как раз наоборот: чем легче язык усваивает международную лексику, чем больше он пополняется за счёт включения в него всего того ценного, что содержится в других языках, тем этот язык совершеннее и богаче.

Язык не просто заимствует слова. Заимствование нельзя рассматривать как чисто механическое включение иностранного слова в состав родного языка. Процесс этот протекает значительно сложнее. Обычно слово, проникая, например, в русский язык, оформляется грамматически как русское слово.

Возьмём в качестве примера явно заимствованное (хотя и не совсем ясно, из какого именно языка) слово мастер. Склоняется оно точно так же, как любое другое русское по своему происхождению слово подобного же типа (например, повар): мастер, мастера, мастеру, мастера, мастером, о мастере. Такие формы склонения можно встретить только в русском языке.

По своему произношению русское слово мастер отличается как от немецкого Meister [мáйстер] или английского master [мá:сте], так и от других иностранных слов, восходящих к общему с ним источнику. Наконец, ни в одном другом языке, кроме русского, мы не встретим такой суммы производных, как мастерство, мастеровой, мастерица, подмастерье, мастерская, мастерить и т.п.

Следовательно, слово мастер является иноязычным только по своему происхождению. По своему же грамматическому оформлению, по словообразовательным связям, по особенностям произношения и, главное, по самому факту употребления в языке — это типично русское слово. Проникновение в наш язык таких слов, как мастер, не привело к «искажению» русского языка, к утрате каких-либо его самобытных черт. Напротив, сами заимствованные слова приспособились к русскому языку, к особенностям его произношения, грамматики, словообразования.

Правда, имеется сравнительно небольшая группа иноязычных слов, которые до сих пор чувствуют себя в нашем языке не совсем «уютно». В отличие от всех других слов они даже не имеют обычных русских окончаний при склонении: кино, пальто, кофе, ралли, радио и некоторые другие. Но подобных слов не так уж много, и не они «делают погоду» в русском языке.

 

Адмирал Шишков и «дама, приятная во всех отношениях». Проникновение в русский язык большого количества слов интернациональной лексики (демократия, конституция, культура, прогресс и др.) было воспринято некоторыми реакционными деятелями начала ХIХ века как «засорение» языка «иностранными» словами. Особенно яростным пуристом[71] был министр просвещения адмирал А.С. Шишков. Он предлагал, например, вместо иноязычного слова тротуар употреблять «слово» топталище (выдуманное им самим), вместо галошимокроступы, вместо фортепьянотихогромы и т.п.

Это стремление Шишкова заменить уже получившие широкое распространение в русском языке иностранные слова своими отечественными «мокроступами» было встречено передовой русской общественностью весьма критически. Так, А.С. Пушкин, употребив в восьмой главе «Евгения Онегина» французское выражение comme il faut [ком иль фо][72], позднее вошедшее в язык русской художественной литературы, иронически заметил:

 

...Шишков, прости:

Не знаю, как перевести.

 

Полной противоположностью адмиралу Шишкову была гоголевская «дама, приятная во всех отношениях», которая буквально на каждом шагу, без какой бы то ни было нужды вставляла в свою речь французские слова, основательно к тому же коверкая их. Вот такое неуместное загромождение русского языка иностранными словами и терминами, без которых легко можно обойтись, всегда вызывало справедливый протест тех, кто борется за действительную чистоту родного языка.

 

О разных типах заимствования. Слова иноязычного происхождения в русском языке могут различаться по источнику заимствования (грецизмы, тюркизмы, германизмы и т.д.), по способу заимствования (устный и письменный пути проникновения иноязычной лексики), по тому, насколько прочно вошли заимствованные слова в лексику нашего языка. Нужно отметить, что грецизмы, например, проникали в русский язык, главным образом, письменным, а тюркизмы —устным путем. Письменные заимствования становились достоянием в первую очередь литературного языка, а устные обычно распространялись через диалекты, оставаясь нередко территориально ограниченными. Источником устных заимствований служило двуязычие, которое часто встречалось в пограничных областях.

Слова иноязычного происхождения принято делить на заимствования и иностранные слова. К собственно заимствованной лексике относятся слова, уже усвоенные языком, которые совсем (или почти совсем) не воспринимаются как слова не исконные: баржа, деготь, кровать, лошадь, пакля, плита, редька, рынок, сарай, свёкла, слесарь и др. В отличие от них иностранные слова не вполне «акклиматизировались» в русском языке. Они ещё ощущаются как слова чужеземного происхождения, почему иногда и называются варваризмами[73]. Именно такие слова входят в состав словарей иностранных слов. Особенно много варваризмов среди интернациональных слов и разного рода специальных терминов — общественно-политических, научно-технических, спортивных и т.д.: коммюнике, интервью, креатура, реле, баттерфляй, ралли. «Чужеродность» этих слов проявляется уже в том, что многие из них не имеют форм склонения. Однако часто провести чёткую границу между укоренившимися заимствованиями и варваризмами бывает трудно. Более того, многие слова, сравнительно недавно усвоенные русским языком, ещё в XVIII-XIX веках ощущались как варваризмы: адмирал, политика, физика (XVIII в.), пейзаж, фрак, жилет (XIX в.). Сравните у А.С. Пушкина:

 

Но панталоны, фрак, жилет,

Всех этих слов па русском нет[74].

(«Евгений Онегин», глава I)

 

Вместе с тем многие иностранные «пришельцы» не привились в русском языке и ещё в XIX веке были вытеснены исконными русскими словами: виктория уступила место победе, политесвежливости, презентподарку. Широко распространённое ещё в 30-е годы XX века иностранное слово аэроплан было вытеснено давним его конкурентом — словом самолёт[75].

 

Грецизмы и латинизмы. В современных европейских и некоторых других языках встречается большое количество слов, которые составляют слой интернациональной лексики: фабрика, радио, демократия, социализм, революция и др. Многие из этих слов образованы от греческих и латинских корней или же целиком восходят к соответствующим греческим и латинским словам. Однако, встречаясь с грецизмами и латинизмами, этимолог может попасть в «ловушку». Обнаружив у слова греческие или латинские корни и суффиксы, можно сделать вывод, что оно заимствовано из греческого или латинского языка.

Между тем среди слов греческого и латинского происхождения немало таких, которые не были заимствованы в русский язык из греческого или латинского.

Многие грецизмы и латинизмы проникли к нам не непосредственно из греческого или латинского, а, например, из французского, немецкого, польского или из других европейских языков. Следовательно, заимствованы они были именно из этих языков, а не из греческого или латинского. Во всех этих случаях этимолог должен чётко разграничивать в процессе заимствования язык-источник и язык-посредник. Первый может ответить на вопрос об этимологии слова, второй — указать на конкретные пути проникновения слова в русский язык и объяснить некоторые из его фонетических, словообразовательных и семантических особенностей.

Кроме того, многие слова, содержащие греческие и латинские корни, не могли быть заимствованы из греческого или латинского языка по той простой причине, что этих слов ни в греческом, ни в латинском языке никогда не было. Дело в том, что большое количество слов и специальных терминов было искусственно образовано в новое время на базе древнегреческих и латинских слов. Можно ли, например, говорить, что слова телефон или геология заимствованы из греческого, а аквариум — из латинского языка?

Греческое слово tēle [тé:ле] означает ‘далеко’, а phōneō [пхо:нéо:] ‘звучу’. Отсюда и берёт начало прилагательное tēlephōnos [те:лефó:нос] ‘далеко звучащий’ (по модели: tēleskopos [те.лескóпос] ‘далеко видящий’). Но ведь в греческом языке прилагательного tēlephōnos никогда не было! А существительное телефон было искусственно создано в новое время, а не заимствовано из греческого языка. То же самое относится и к слову геология, искусственно образованному по типу слов география, геометрия, метеорология и т.п.

Аналогичное явление имело место в случае со словом аквариум. Иногда в этимологических словарях можно встретить утверждение, что слово это «заимствовано из латинского языка в XIX веке». Однако в латинском языке слова aquarium ‘искусственный водоем для содержания и разведения рыб, водных животных и растений’ не существовало. Интересующее нас слово было в XIX веке не заимствовано из латинского языка (тем более — прямо в русский язык!), а искусственно создано на базе латинского прилагательного aquarius [аквáриус] ‘водный’.

Таким образом, среди слов, содержащих греческие или латинские-корни и суффиксы, следует различать по крайней мере три типа заимствований: 1) слова, проникшие к нам непосредственно из греческого или латинского языка; 2) заимствования через посредство других языков; 3) слова, искусственно созданные в новое время на базе греческого и латинского языков.

 

Иноязычные слова и этимология. Поскольку в русском языке имеется большое количество заимствованных слов, вопрос о происхождении, о времени, месте и конкретных путях заимствования является одним из наиболее важных вопросов, связанных с работой этимолога.

Очень часто сравнительно недавние заимствования вообще не включаются в этимологические словари русского языка. В лучшем случае указывается лишь тот язык, из которого было произведено заимствование. Однако ссылка такого рода не решает вопроса об этимологии интересующего нас слова.

Допустим, например, что мы хотим выяснять этимологию слова театр. Открываем «Краткий этимологический словарь русского языка» и читаем:

 

«Театр. Заимствовано из франц. яз. в XVIII в. Франц. théâtre восходит к лат. theatrum — ‘театр’, являющемуся переоформлением греч. theatron — т. ж.».

 

Правильность приведённых здесь сведений не вызывает никаких сомнений. Верно указано время и место заимствования (XVIII век, французский язык), исходный источник заимствованного слова (греческий язык), пути заимствования (греческий → латинский → французский → русский язык). Не хватает здесь только одного — ...этимологии слова театр.

Все приведённые в словаре данные не исчерпывают этимологической задачи, так как они ограничены лишь проблемой истории слова, истории его заимствования. Этимология слова театр оказалась максимально приближенной к его истокам, но самые эти истоки вскрыты не были.

Как правило, этимология заимствованного слова может быть установлена лишь на материале того языка, из которого в конечном счёте это слово было заимствовано. В случае со словом театр таким языком является язык древнегреческий, в котором слово theatron [тхéатрон] представляет собой производное от глагола theaomai [тхеáомай] ‘смотрю’. О семантической связи между этими словами мы уже говорили выше, останавливаясь на истории русского слова позор.

 

Пути-дороги заимствованных слов. На примере со словом театр мы убедились в том, какой сложный путь может совершить слово, переходя из одного языка в другой. В русском языке имеется довольно большое количество слов греческого происхождения. Но пути проникновения их в наш язык были различными. Одни слова были заимствованы из греческого языка в старославянский, а оттуда главным образом через книги религиозного содержания — в древнерусский язык. Другие слова подобно слову театр, попали сначала в латинский язык, а затем — обычно через посредство одного из западноевропейских языков — в русский.

Определить эти конкретные пути заимствования иногда бывает очень нелегко, так как документально засвидетельствованные случаи заимствования сравнительно редки. Вот почему при определении непосредственного источника заимствованного слова видное место принадлежит его фонетическому, словообразовательному и семантическому анализу.

Остановимся в качестве примера на заимствованиях из греческого языка. Когда греческие слова, содержащие звук th[76] проникали в русский язык через старославянский, это исходное th передавалось на письме сначала специальной буквой ѳ («фита»), а позднее — буквой ф. Именно такое происхождение имеет буква ф, например, в слове фимиам ‘благовонное вещество для курения, ладан’. В тех же случаях, когда греческое слово проникало сначала в латинский язык, звук th утрачивал здесь своё придыхание и начинал произноситься как простое [т]. Вот почему и русское слово театр, пришедшее к нам через посредство латинского языка, начинается с буквы т, а не с ф.

Иногда одно и то же слово проникало в русский язык обоими рассмотренными путями. В этих случаях слова, «путешествовавшие» западным маршрутом (через латинский язык), имели на месте греческого th простое русское т. Те же слова, которые приходили к нам восточным путем (через старославянский язык или непосредственно из греческого), передавали исходное th посредством русского ф.

Так, например, греческое thymiama [тхюмúама] пришло к нам с востока в форме фимиам ‘ладан’, а с запада — тимьян ‘растение с мелкими душистыми цветками’. Имя Фома, пришедшее к нам непосредственно из греческого языка, имеет своего западного «двойника»: Томас, Том. Это — одно и то же имя, а расхождения между начальными Ф- и Т- объясняются только что рассмотренными фонетическими особенностями. Аналогичное расхождение имело место и в случае Федор, Феодор (из греческого языка) — Теодор (через западное посредство).

Подобные же явления наблюдаются и при заимствованиях из других языков. Так, русские слова чердак и чертог были заимствованы, по-видимому, в разное время и, возможно, у разных народов тюркского происхождения. Но и в тюркских языках эти слова не были исконными. В качестве первоисточника слов чердак и чертог учёные обычно называют персидское čartak, состоящее из двух составных элементов: čar [чар] ‘четыре’ и tak [так] ‘высокая часть дома, галерея, балкон’.

Бывают и такие редкие случаи, когда слово, проникнув из одного языка в другой, затем совсем неузнанным возвращается обратно. Возможно, что такое путешествие «с обратным билетом» совершило русское слово хрип. Полагают, что сначала оно было заимствовано во французский язык, где в форме grippe [грил] стало обозначать одно из самых распространённых инфекционных заболеваний. И только после этого — уже в иностранном обличье — это слово вернулось обратно в русский язык. Так в результате «поездки» во Францию русский хрип превратился в грипп.

 

Космос и косметика. Вы никогда не задумывались над тем, почему так похожи друг на друга слова космический и косметический? Есть ли у них какой-то общий, единый источник, или же сходство между этими словами объясняется лишь случайным совпадением? Прежде всего нужно сказать, что этимология обоих слов иожет быть выявлена только на материале греческого языка. Древнегреческий глагол kosmeō [космéо:] означал ‘строю, привожу в порядок, украшаю’. Отсюда у слова kosmos [кóсмос] появились значения ‘упорядоченность, порядок’, ‘мировой порядок, мироздание, мир’ и ‘украшение’. Впервые слово kosmos в значении ‘мир, мироздание, вселенная’, насколько нам известно, было употреблено знаменитым древнегреческим математиком и философом Пифагором (VI век до н.э.). Значение же ‘украшение, наряд’ было известно у слова kosmos ещё во времена Гомера, то есть, по крайней мере, за 200-300 лет до Пифагора.

Прилагательное kosmetikos [косметикóс] имело в древнегреческом языке значение ‘придающий красивый вид, украшающий’, а сочетание слов kosmetikē technē [косметикé: тéхне:] или просто kosmetike означало ‘искусство украшения’. Именно здесь и находятся истоки русских слов косметика и косметический.

Что же касается слова космический, то оно восходит к другому древнегреческому прилагательному — kosmikos [космикóс] ‘мировой, вселенский, относящийся к космосу’.

Следовательно, общность происхождения русских слов космос, космический и косметика, косметический может быть представлена в виде такой схемы:

 

Греч. kosmeō

‘привожу в порядок, украшаю’

 
kosmos ‘мировой порядок, мироздание’ ↓ kosmikos ‘относящийся к космосу’ ↓ русск. космический kosmetikē ‘искусство украшения’ ↓ русск. косметика ↓ русск. косметический

 

Козлы в театре. Нет, речь сейчас пойдёт не о козлетоне и не о другом просторечном выражении петь козлом (или драть козла). Напротив, мы сейчас перейдём к рассмотрению таких возвышенных слов, связанных с театром, как трагедия и каприччо.

Что такое трагедия — мы знаем все. А вот какова этимология этого слова, видимо, знают не все. В древнегреческом языке (а трагедия, как известно, родилась именно в Древней Греции) слово tragos [трáгос] означало ‘козёл’, ōdē [о:дé:] — ‘песня’[77].

Таким образом, tragōdia [траго:дúа] — «трагедия» буквально значило ‘песня козлов’.

Какое же отношение могли иметь козлы к театру? Оказывается, самое непосредственное. Древнейшие театральные постановки были неразрывно связаны с культом греческого бога плодородия Диониса. Сначала на этих постановках излагались различные предания о Дионисе в форме диалога между хором и его предводителем — корифеем. Хор обычно состоял из сатиров — козлоногих спутников Диониса. Актёры, изображавшие сатиров, этих полулюдей-полукозлов, были наряжены в козьи шкуры. Пение хора козлоногих сатиров и получило первоначальное название tragōdia. Впоследствии развитие трагедии продолжалось, но старое название сохранилось до наших дней.

Другим «козьим» словом, пришедшим в русский язык на сей раз из итальянского языка, является слово каприччо. В основе этого музыкального названия, как, кстати, и в основе слова каприз, лежит итальянок. capra [кáпра] ‘коза’. Что же общего между каприччо и капризом? Свободный, полный неожиданных оборотов характер музыки как бы передаёт своенравные повадки козы. Что же касается каприза, то это, если угодно, проявление козьего характера...

 

Лихорадка на устах. Пример со словами трагедия и каприччо показывает, что заимствованные иноязычные слова, имеющие в языке-источнике весьма прозаическое буквальное значение, могут восприниматься в заимствующем языке как нечто возвышенное, далёкое от будничной жизни. Эта особенность довольно часто проявляется в заимствованной лексике, ибо лишённые естественных связей родного языка иноязычные слова ассоциируются не с их этимологией, а лишь с тем объектом, который этими словами обозначается. Вот почему заимствованный и исконный слои лексики очень часто относятся в языке к разным сферам — как реальным, так и стилистическим.

Ещё Вальтер Скотт в своём знаменитом романе «Айвенго» сделал очень интересное наблюдение. Оказывается, в английском языке многие названия домашних животных — исконно английского происхождения, а соответствующие им названия мяса были заимствованы после нормандского завоевания Англии (1066 г.) из нормано-французского:

 

‘бык’ ox [окс] — ‘говядина’ beef [би:ф]

‘телёнок’ calf [ка:ф] — ‘телятина’ veal [ви:л]

‘свинья’ swine [свайн] — ‘свинина’ pork [по:к]

‘овца’ sheep [ши:п] — ‘баранина’ mutton [матн]

 

Поскольку за скотом ухаживали английские крестьяне, все названия домашних животных здесь сохранились исконные. Названия же блюд были усвоены прислугой у господ-нормандцев и таким образом вошли в английский язык.

Не менее интересное явление можно наблюдать и в русском языке, где церковно-славянизмы употребляются обычно в сфере возвышенного стиля. Особенно ясно это выступает при сравнении исконно русских слов с их старославянскими синонимами. Сравните такие пары слов, как глаза — очи, веки — вежды, лоб — чело, губы — уста, щеки — ланиты, грудь — перси, палец — перст, шея — выя, плечо — рамо и др. Все перечисленные пары обозначают одни и те же части человеческого тела. Разница между этими словами не в значении, а в стилистической окраске.

Стилистическую разницу в употреблении тех и других слов в яркой форме показал писатель С.С. Наровчатов: «Уста целовали и лобзали, они молили и смеялись, были открытыми или сомкнутыми, но лихорадка высыпала только на губах. Перси красавиц вздымались и трепетали, а своему ребенку крестьянка давала грудь. Хмурилось чело государыни, объявлявшей войну неверным туркам, а молодому рекруту попросту забривали лоб»[78].

Изучение заимствованных слов в языке представляет собой обширную и интересную область исследования. Некоторые особенности, характерные для заимствованных слов, были нами рассмотрены в настоящей главе. Теперь же мы обратимся к тому, какие закономерности проявляются в процессе этимологизации заимствованной лексики.

Оглавление


 

Глава шестнадцатая