ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ИРЛАНДЦЕВ О КОРОЛЕВСКОЙ ВЛАСТИ 7 страница

Миф о рождении Кормака гласит следующее. Его отец Арт, сын Конна, направляется на сражение при Маг Мукримме в Коннахте, в котором он и его союзник Эоган, предок королей Мунстера из династии Эоганахтов, встретят свою смерть от руки Лугайда Мак Кона, изгнанного представителя более древнего народа эринов. Арт проводит ночь в доме кузнеца по имени Олк Аха, зловещего персонажа, которого день за днем кормит молоком ста коров его дочь Ахтан. Этой ночью Ахтан отдает [83]питье своего отца Арту и его людям, а ее отец советует ей провести ночь с королем. (Отметим лишний раз мотив раздачи напитков и сходство с темой дочери пастуха: в другой версии саги дочь кузнеца носит имя Этайн. В древнейшем тексте говорится, что Олк Аха был также друидом, и мы вспоминаем, что молитва IX века «Броня св. Патрика» должна охранять от «заклинаний женщин, кузнецов и друидов».) Олк Аха пред­рекает Арту смерть, и тот оставляет у Ахтан для сына, которого она принесет, свой меч, золотое кольцо и церемониальное одеяние.

Когда Кормак появляется на свет, его похищает волчица, которая затем вскармливает его вместе со своими щенками. Охотник Лугна Фер Три находит мальчика и возвращает его матери, и она забирает его с собой на север к приемному отцу Арта Фиахре Кассану, сыну Коллы Да Криха из Айргиаллы. На пути через горы на них нападают волки, но их защищают дикие лошади. Фиахра сажает Кормака в сосуд для молока из тисового дерева и накрывает пурпурным платком, чтобы к нему не могли прикоснуться руки многочисленных приветствующих. (Это неубедитель­но: несомненно, первоначально сосуд скрывал Кормака от его врагов.) Закончив тридцатилетнее воспитание у Фиахры, Кормак, охраняемый вол­шебством своего деда, отправляется в Тару в день, отмеченный благопри­ятными знамениями, с отцовским мечом, кольцом и одеянием. Он встреча­ет женщину, которая жалуется на приговор, вынесенный не в ее пользу королем Лугайдом Мак Коном. Ее овцы потравили поле вайды, принад­лежащее королеве, и король забрал их в возмещение убытка. Кормак говорит, что Лугайд никогда прежде не выносил неправедного суждения, но теперь он неправ, так как вайда вырастет снова, и «урожай овец» (одна стрижка шерсти) будет подобающим возмещением за уничтоженный уро­жай. Согласно некоторым версиям, в тот момент, когда Лугайд вынес неправедный приговор, одна стена дома обрушилась, откуда произошло название любопытного сооружения «Кривой вал» (Сloenfherta) в Таре; кроме того, Кормак был еще ребенком на воспитании у Лутайда, когда он изрек свое не по годам зрелое суждение. Тогда Лугайд Мак Кон понял, что тридцать лет его правления подошли к концу и достаточно спокойно отрекся от королевского звания.

Как и все остальные ирландские саги о происхождении героев, эта повесть не замышлялась как прежде всего литературное произведение. Она имела особую, политико-дидактическую цель. Эоган, как и его союз­ник Арт, в ночь накануне битвы встретил Монху, дочь друида Трета мокку Крекки, которая также принесла ему сына, родившегося после смерти [84]отца. Это был Фиаху Муллетан, от которого ведут свой род короли Мунстера. «Потому преступление любому человеку из рода Эоганахтов убивать человека из Крекрайге» (племя, жившее среди народа Коркомруад в северном Клэре и на острове Берри в западном Корке). История о сподвижниках Кормака сходным образом служит для выявления и объ­яснения особых отношений между Уи Нейллами и Айргиаллой (хотя в этом аспекте она противоречит хронологии официальных родословных) и между коннахтами и Корко Фир Три, племенем Луигни в современных баронствах Лейни и Корран, графство Слайго. В поздних версиях (в ко­торых, тем не менее, может быть представлен более близкий к оригиналу коннахтский извод) Ахтан по указанию Арта отводит ребенка Кормака на воспитание к Лугне Фер Три, однако теряет его по пути. Позже его находит в волчьем логове Грек, сын Арода, и Лутна вознаграждает его землей, которую потом населяли его потомки Грекрайге («Грегори» в баронстве Кулавин в южном Слайго). Кажется правдоподобным пред­положение, что Крекрайге и Грекрайге являются различными ветвями одного народа: некоторые другие племена (например Киаррайге) также обитали и на территории Коннахта, и в Мунстере.

Таким образом, в мифологической форме сага отражает представления VIII века о разделе Ирландии на Половину Конна и Половину Муга, при котором коннахты — Уи Нейллы на севере и Эоганахты на юге — стали господствовать над эринами и другими народами. Впрочем, возника­ют некоторые сомнения по поводу того, что эта повесть изначально созда­валась для прославления Кормака. Лугайд получает положительную оцен­ку во всех рассказах о его ссоре с Эоганом и Артом, а в завершающей части истории он поступает по отношению к Кормаку очень благородно. Его прозвище Мак Кон — «сын пса» или «псов» (возможен и перевод «волк») — позволяет предположить, что именно он был первоначальным героем сказания. Оба имени, и Лугайд, и «мак Кон», являются прозвища­ми бога Аута. Под именем Мак Кона бог выступает в роли предка Конмайкне, разбросанных по Ирландии от востока до запада и давших свое название Коннемару (Конмайкне Мара — «морские сыновья пса»). Более того, Аугна Фер Три фигурирует в более узком локальном кон­тексте в темном генеалогическом трактате о Луигни и Гайленга, спасая и воспитывая малоизвестного доисторического королевича Ниа Девяти Зерен (Ниа Ной Грайнне), имя которого странным образом напоминает имя Ниалла Девяти Заложников. Согласно составителю родословных Мак Фирбису, жившему в XVII веке, Кормак лишил племена Гаманрад [85]королевской власти над Коннахтом и передал ее некоему Ниа, сыну Лугны, который якобы был его сводным братом. Возможно, захватившие власть над провинцией коннахты заимствовали древние мифы о героях из тради­ций подчиненных племен. Однако Кормак явно наделяется гораздо более высоким статусом, чем племенной или местный властитель: упоминание пурпурного цвета платка, скрывавшего его убежище, говорит о том, что автор саги полностью осознавал параллелизм с легендой о Ромуле, в то время как тридцатилетний срок воспитания, возможно, должен был напо­минать традиционный возраст Христа.

Главную историческую черту правления Кормака, которую можно из­влечь из традиции, составляет его непрерывная война с Ульстером. Хотя падение Эмайн Махи и сопутствующее ему крушение ульстерского коро­левства произошло позже, весьма вероятно, что началом конца можно считать передачу Кормаком власти над Тарой коннахтской династии. По легенде, Кормак однажды был лишен королевской власти и изгнан улада-ми, а в саге VIII века о битве при Кринне рассказывается, как с помощью Тадга, сына Киана, он прогнал уладов с берегов реки Бойн и вернул себе престол. Конечно, историчность этих сведений вызывает серьезные со­мнения. Возможно, перед нами просто еще одна родовая сага, объясняю­щая политическую ситуацию VIII века, когда Южные Уи Нейллы владе­ли Брегой (королевство, включающее территории современного графства Мит, северную часть графства Дублин и южную часть графства Лаут) и управляли вассальными племенами Луигни, Гайленга и Кианнахтов, кото­рые все возводили свой род к Тадгу, сыну Киана — еще одному аватару знакомого нам бога Ауга. В саге особое место отводится Кианнахтам, названным по имени Киана, отца Тадга, которые занимали земли по обоим берегам нижнего течения реки Войн. Кормак обещал Тадгу столько земли, сколько его колесница объедет за один день, но подкупил колесни­чего, чтобы тот миновал саму Тару, в то время как Тадг лежал без памяти от полученных ран.

Составители генеалогий выводили род Тадга и его потомков из Эли в северном Мунстере, однако коль скоро мы обнаруживаем, что Луигни и Гайленга были тесно связаны с Коннахтом, выступая в роли коннахтских соседей и союзников, и находим Кианнахтов в графстве Лондондерри на территории Северных Уи Нейллов, у нас есть все основания согласиться с мнением Мак-Нейлла, что они представляли собой вассальные племена воинов, которых коннахты и Уи Нейллы привели с запада и посадили на завоеванных землях, подобно тому как Мак-Свини и другие кланы из [86]Шотландии и с Островов получали в награду ирландские территории от гэльских лордов позднего Средневековья. С другой стороны, имеются свидетельства того, что улады, даже после того как они лишились своей древней столицы и утратили власть над центральным и западным Ульсте-ром, все еще владели южными землями до самой реки Войн в первой половине VI века. Таким образом, Уи Нейллы могли поселить здесь Кианнахтов спустя несколько столетий после предполагаемого правления Кормака, как почти наверняка произошло с северной ветвью этого племе­ни, а их связи с Гайленга, Луигни и Сайтне в таком случае оказываются генеалогическим вымыслом.

Каким бы образом ни объяснялось присутствие Гайленга и Луигни в графствах Мэйо и Слайго, одноименные народы, которые населяли Брегу совместно с Сайтне и цепь племенных королевств которых на самом деле охватывала территорию от Гласневина до озера Лох-Рамора в Каване, производят впечатление поразительно гомогенного сообщества. Они были настолько тесно связаны между собой, что в поздний период, незадолго до норманнского вторжения, королем того или иного племени из этого союза мог становиться представитель другого союзного племени. Они резко отличаются от населения Миде, западной части владений Южных Уи Нейллов. В графствах Уэстмит, Лонгфорд и Оффали жили подчиненные племена — Делбна, Корко Ройде, Куиркне и другие — с темным, но во всяком случае различным происхождением. Они вполне могли вести свой род от жителей изолированных и не связанных между собой поселений, появившихся на территории, которая, возможно, даже в относительно не­давний период доисторической эпохи считалась непригодной ни для зем­ледельца, ни для скотовода из-за обилия болот, озер и лесных чащ. Однако долина реки Бойн являлась областью оседлой культуры со вре­мен неолита, и вполне вероятно, что последующие завоевания наложились на историю этой части страны, так и не сумев поколебать фундаменталь­ного единства ее населения.

Вопрос об изначально населявших центральные графства племенах и отношении этой области к древним пятинам остается предметом домыс­лов и догадок. Ее подлинная история начинается с возвышением Уи Нейллов. Основание династических королевств потомками Ниалла Девя­ти Заложников ознаменовало новую ступень в политической организации: медленный переход от чисто племенного общества к местному ирландскому типу феодализма, закончившийся к XII веку.[87]

ГЛАВА V

НИАЛЛ ДЕВЯТИ ЗАЛОЖНИКОВ

 

В данный момент мы по необходимости вынуждены возвратиться в мир мифов и легенд. Если греки считали, что человек обретает счастье только в смерти, то средневековые ирланцы полагали, что человек заслу­живает места в истории только в том случае, если долговечность его достижений подтверждается успехом его правнуков. Если бы О'Брайены не удержали королевской власти по крайней мере в Томонде, вряд ли бы Бриан Борома играл столь выдающуюся роль в исторических книгах.

 

Vixere fortes ante Agamemnona

multi; des omnes illacrimabiles

urgenitur ignotique longa

nocte, carent quia vate sacro...

 

Немало храбрых до Агамемнона

На свете жило, вечный, однако, мрак

Гнетет их всех, без слез, в забвеньи:

Вещего не дал им рок поэта[19].

 

Однако и сама хвала поэтов вряд ли была бы занесена на бумагу, если бы писцы не пользовались покровительством царственных потомков героя.

В случае Ниалла Девяти Заложников мы попадаем в затруднитель­ное положение, так как перед нами возникает необходимость измерять его историческое величие по подлинным деяниям его потомства и характеру легенд, которыми они окружили его память. За исключением писаний св. Патрика, иных документальных памятников V века практически не существует, а для VI века мы располагаем крайне скудным числом таких источников. Анналы, повествующие о большей части этого периода, вряд ли создавались одновременно с описываемыми событиями: они являются продуктом необычайного расцвета монастырей, наступившего в середине [88] VI века, а записи, относящиеся к более раннему времени, вероятно, были дописаны гораздо позже, хотя компиляторы могли опираться на какие-то краткие отрывочные источники. Только в VII веке мы вступаем на залитую светом дорогу истории, а к тому времени господство Уи Нейллов уже прочно утвердилось.

И все-таки у нас нет особых поводов сомневаться в историчности самого Ниалла. Его потомки беспрестанно враждовали между собой по примеру большинства ирландских династий и не имели причин придумы­вать себе общих прародителей, так как по единодушному свидетельству верховное королевство Тары не являлось прерогативой какого-либо пле­мени или рода до времени Ниалла. Тем не менее к концу V века оно уже почти превратилось в наследственное владение. Отказавшись от племен­ного обозначения «коннахты» и приняв династическое имя Уи Нейллы, сыновья и внуки Ниалла тем самым во всеуслышанье заявили о своем намерении монополизировать королевскую власть в Таре и лишить своих западных родичей причитающейся им доли наследства. Конечно же, мы можем подозревать, что в то время, когда всходила звезда Уи Нейллов, некоторые местные правители, обладавшие достаточным весом, чтобы из­бежать полного подчинения, постарались привить черенки своих родос­ловных к стволу Ниалла. Такое явление засвидетельствовано в других областях Ирландии, и этого следует ожидать в любом обществе, придаю­щем первостепенное значение чистоте родословной; однако оно подразу­мевает существование подвоя. Неверно было бы считать Уи Нейллов союзом племен. Значение их прихода к власти заключается именно в том факте, что он знаменует важный шаг в сторону от древнего племенного устройства. Уи Нейллы не были ни племенем, ни союзом племен, а династией, которая по определению даже в VI веке состояла из несколь­ких десятков людей, разбросанных на обширной территории Северной и Центральной Ирландии.

Возникновение династической формы правления в одно и то же время находит соответствия в других частях страны. По-видимому, в Мунстере сходный путь развития проделали Эоганахты, между тем как в Лейнстере из лагенов, первоначально представлявших собой господствую­щий союз племен, постепенно выделилось несколько династий, каждая из которых имела теоретические права на верховную власть в провинции. Глубинные хозяйственные и общественные корни этой перемены скрыты от наших глаз, но они определенно должны быть связанными с падением Римской Британии. Вряд ли это событие вызвало у ирландцев чувство [89]удовлетворения: в самой Ирландии наблюдалась сходная дезинтеграция. Героические времена кельтского железного века подошли к концу: ярче всего завершение эпохи проявилось, конечно, в Ульстере с разрушением Эмайн Махи, однако даже победоносные коннахты в конечном итоге покинули Круахан, а мощной крепости Алены суждено было стать немым символом верховной власти над Лейнстером. Героические века всегда мимолетны: можно недолго преуспевать во времена смятения, но когда источник грабежа исчерпан, пользовавшиеся им тщеславные нахлебники, обречены на исчезновение.

На севере улады, вероятнее всего, представляли собой воинскую касту латенских кельтов из Британии, захватившую верховную власть над тузем­ными племенами. Коннахты и лагены в свою очередь, возможно, были военными захватчиками сходного типа, но иного происхождения. В Мунстере картина более туманна, однако мы не находим мунстерских тради­ций, повествующих о героическом веке в подлинном смысле слова, а первобытное племенное устройство в провинции, по-видимому, не испы­тывало никаких потрясений вплоть до возвышения Эоганахтов в V веке. Не вполне ясно, были ли они действительно, как сами утверждали, группой населения, отличной по происхождению от вездесущих эринов: в огамичес-ких надписях из области Уотерфорда мы располагаем некоторыми косвен­ными указаниями на то, что они и их вассалы десси отличались сравни­тельно недавним галльским происхождением. Впрочем, вряд ли можно сомневаться в том, что своим успехом они были обязаны удачным набе­гам на Римскую Британию: и десси, и Уи Лиатайн (притязавшие на родство с Эоганахтами и граничившие с десси в восточном Корке) создали постоянные поселения в Южном Уэльсе и Корнуолле. Утверж­далось, что мунстерские святые — Деклан из Ардмора, Киаран из Сайгира и Айльбе из Эмли — проповедовали Евангелие до прибытия св. Патри­ка. В отличие от Тары, окутанной языческой аурой, Кашель был тверды­ней христианства, возможно, с самого момента его провозглашения столи­цей Мунстера: Эоганахты заверяли, что он был «открыт» их предком Корком в IV веке благодаря ниспосланному свыше видению; само его название (caisel) является заимствованным латинским словом castella, обозначавшим укрепления, которые Феодосии воздвиг в Уэльсе и Запад­ной Англии для защиты от ирландских набегов.

Мы уже отмечали гомеровский дух саг Ульстерского цикла, и точно так же, как «Илиада» не говорит о падении Трои, «Похищение быка из Куальнге» и сопутствующие саги обходят молчанием окончательное крушение [90]Эмайн Махи, которое предположительно состоялось после того, как сменилось много поколений со времени героических подвигов Кухулина. Впрочем, краткий очерк предполагаемого хода событий мы можем почер­пнуть из генеалогических трактатов. Там говорится, что Эмайн была разрушена тремя братьями, носившими одинаковое имя Колла, родичами Муйредаха Тиреха, короля Тары, и, как и он, правнуками Кормака, сына Арта. Они убили своего дядю Фиаху Срайбтине, который по своей воле избрал гибель, когда друид предрек ему, что только таким образом он обеспечит наследие своим потомкам. После многих лет изгнания братья Коллы примиряются с сыном Фиаху Муйредахом и по его совету обра­щают свои силы и силы своих сыновей против общего врага в Ульстере. Проведя семь сражений и заручившись помощью мужей Коннахта, они убивают Фергуса Фоге, последнего короля Эмайн, и разрушают крепость. Улады удаляются по Гленн Риге (долине реки Ньюри) в графство Даун, а братья Коллы основывают королевство Айргиалла в срединной области древней пятины. Хотя победители и вели свой род от Конна Ста Битв, из-за убийства родича они навсегда утратили права на верховную власть над Ирландией. Когда сменилось еще два поколения, внук Муйредаха Тиреха Ниалл Девяти Заложников стал верховным королем в Таре, а три его сына — Коналл, Эоган и Энда — завершили завоевание Ульстера, основав королевства Северных Уи Нейллов в графстве Донегол. Средневековые ирландские историки отнесли дату падения Эмайн Махи к 327 году, хотя в XVII веке Четыре Мастера останавливаются на 331 годе, а О'Флаэрти счел правильной датой 332 год. Тем не менее еще в XI веке сохранялась иная традиция, относившая падение Эмайн Махи к 450 году.

О'Рахилли продемонстрировал искусственную природу приведенного выше генеалогического рассказа. Как отмечал уже Мак-Нейлл, прямая преемственность от отца к сыну, которую эта генеалогия ведет от Кормака, сына Арта, до его праправнука Ниалла, совершенно не соответствует ирландским законам о династическом наследовании, и, таким образом, этот перечень доисторических королей выдает свою истинную сущность и оказывается всего лишь переделанной родословной. Кроме того, название Айргиалла попросту означает «дающие заложников». В историческую эпоху это образование представляло собой государство-сателлит Уи Нейл­лов, если позволительно будет применить современную терминологию. В конечном итоге оно перешло под верховное владычество династии Кенел Эогайн из Северных Уи Нейллов, которые на протяжении VII и [91]VIII веков постепенно расширяли свою территорию из Инишоуэна (Inis Eogain — «полуостров Эогана» на севере графства Донегол) и заняли земли Айргиаллы в графствах Лондондерри и Тирон. В поздней среднеирландской Книге Прав утверждается, что король Тары оказал Айргиалле честь, заковав их заложников в золотые оковы, и нам представляется очевидным, что история о трех братьях Коллах представляет собой генеа­логическую позолоту, предназначенную для сокрытия их подчиненного положения. Их неправомочность притязать на власть в Таре (которая все еще сохраняла свое действие в XII веке, когда королевство Тары превра­тилось в приз сильнейшему, а Доннхад Уа Кербайлл, король Айргиаллы, иногда выступал в роли «делателя королей») говорит сама за себя. Если бы убийство дяди действительно влекло за собой лишение прав на королевскую власть, ирландские правители жили бы гораздо более мир­ной жизнью.

Трое братьев с одинаковым именем Колла представляют собой лишь двойников трех сыновей Ниалла (которые в качестве потомков Конна могли носить собирательное имя Конле). Именно Ниалл и его сыновья в V веке окончательно разгромили пятину Ульстера, а самое убедительное объяснение прозвища Ниалла возводит его к заложникам, полученным от девяти туатов, первоначально составлявших союз Айргиаллы. Однако предположение О'Рахилли о том, что Коналл, Эоган и Энда передали срединную область завоеванной пятины своим союзникам и вассалам, удовлетворившись отдаленной северо-западной частью, кажется малове­роятным, особенно в свете дальнейшей агрессии Кенел Эогайн, обращен­ной на Айргиаллу. Наши свидетельства скорее указывают на то, что сыновья Ниалла совершили нападение на Ульстер из Коннахта через Слайго. Если улады владели севером только в качестве воинской элиты, полагающейся на своих коней и колесницы, они не могли позволить себе потерпеть поражение даже в отдаленной части своих владений. Генеало­гии носят туманный и противоречивый характер, однако из них выясняется, что Айргиалла не представляла собой целостную этническую или динас­тическую общность, а иногда они намекают на отчетливо плебейское происхождение входивших в нее племен. Если улады однажды утратили военный престиж, вассальные племена вполне могли сбросить их ярмо и отправить заложников к Ниаллу в обмен на предоставление им прав местного самоуправления. Тогда улады удалились на восток, где находи­лись их основные силы; нам представляется многозначительным то об­стоятельство, что согласно одному генеалогическому тексту улады перед отступлением [92]сами разрушили Эмайн Маху. Война менаду уладами и Айргиаллой не занимает выдающегося места в ранних анналах, хотя земляное укрепление, известное под названием Дейнс Каст, вероятнее всего, было построено, чтобы обозначить новую границу по Гленн Риге. Тем не менее улады на протяжении жизни многих поколений определен­но оставались гораздо более могущественной силой, чем хотелось бы думать поздним историкам династии Уи Нейллов.

Как и следовало ожидать, о Ниалле Девяти Заложников рассказы­вался один из вариантов мифа о Рождении Героя. Он был младшим из братьев, сыном Эохайда Мугмедона и наложницы Кайренн. Мать родила его у колодца, в котором она каждый день набирала воду, и вынуждена была оставить его там из страха перед королевой Монгфинд. Однако ребенка спас и воспитал поэт Торна. Когда в свое время Торна предста­вил его ко двору короля Тары, Ниалл освободил свою мать от тяжелой работы и нарядил в пурпур. Эохайд решил испытать своих сыновей, чтобы узнать, насколько они способны сменить его на престоле. По совету своего друида Ситхенна он послал их в кузницу, которую затем подо­жгли. Старший сын Брион спас от огня колесницу, которая стояла в кузнице, Фиахра — чан с вином, Айлиль — все оружие, Фергус — вязанку хвороста, в котором была палочка тиса (символизировавшая его бесплодие); а вот Ниалл вынес на спине наковальню, клещи, мехи, молотки и все остальные кузнечные орудия.

Более интересная легенда о Ниалле Девяти Заложников дошла до нас во всех подробностях. Ее также рассказывали о Лугайде Лайгде, предке мунстерских эринов. В различных вариантах она постоянно встре­чается в ирландской истории и литературе. В европейском фольклоре она составляет, например, основу повести, рассказанную ткачихой из Бата[20]. Ниалл и его братья отправились на охоту и заблудились в лесу. Они сготовили дичь, но у них не было воды. Фергуса послали на ее поиски, и он нашел колодец, который охраняла безобразная старуха. Он в ужасе отшатнулся, когда за воду она потребовала поцелуй, и вернулся к братьям. Они по очереди отправляются к колодцу, но каждый из них возвращается столь же поспешно, как и Фергус. Впрочем, Фиахра наспех целует стару­ху, и потому его роду (в лице Нат И и Айлиля Молта) суждено будет лишь недолгое пребывание в Таре. Однако когда к колодцу подходит [93]Ниалл, он отважно заявляет, что согласен возлечь с омерзительной стару­хой; после этого она превращается в прекрасную девушку и открывает Ниаллу, что перед ним стоит Власть над Ирландией. Ниалл приносит братьям воды, но не позволяет им пить, пока они не пообещают отдать ему старшинство над собой.

Богиня в образе даятельницы напитков в других сагах королевского цикла оборачивается и зловещей стороной. Монгфинд, мать Бриона, Фи-ахры и Айлиля, была сестрой Кримтанна, сына Фидаха, короля Мунстера. Кримтанн выступает в повести о происхождении Эоганахтов в роли дяди и приемного отца Корка из Кашеля. Согласно некоторым спискам коро­лей, он наследовал верховную власть от Эохайда Мугмедона, а Кормак, сын Куленнана, король и епископ Кашеля в начале X века, в своем толковнике сложных и редко употребляющихся ирландских слов (Sanais Cormaic, «Глоссарий Кормака») называет его «королем Ирландии и Альбы до Иктийского моря». Существовал ли Кримтанн на самом деле или нет, в его образе воплощается историческая память о мунстерских поселениях в Римской Британии, а от описаний, в которых говорится, что он правил и в Ирландии и в Британии, — всего один шаг до возвеличения Кримтан­на в качестве верховного короля обоих стран. Как бы то ни было, в саге сказано, что когда Ниалл получил от братьев обещание признать его королем, Монгфинд волшбой и колдовством убедила мужей Ирландии избрать королем ее брата Кримтанна (так как она отчаялась передать королевскую власть напрямую Бриону, любимому сыну). Пока Кримтанн занимался объездом Альбы, Монгфинд разделила Ирландию между сыно­вьями, а когда он вернулся, на пиру, устроенном в честь его возвращения, дала ему яд. Однако для того, чтобы успокоить подозрения Кримтанна, она была вынуждена сама отпить отравленное питье и умерла в канун Самайна. Ее истинная мифологическая природа просвечивает сквозь за­весу псевдоистории, и даже среднеирландский переписчик должен при­знать, что «причина, по которой время самайна зовется простым народом „Праздник Монгфинн", в том, что она, пока была во плоти, обладала [тайными] силами и была колдуньей, из-за чего в канун самайна женщи­ны и чернь обращают к ней свои мольбы».

Кримтанн умер на пути в родной Мунстер у Слиаб Айдеда ин Риг, «Горы смерти короля» (Кратлоу в графстве Клэр, к северу от Лимерика), и в отмщение за вероломное отравление мужи Мунстера начали войну с Фиахрой и Айлилем. В ходе военных действий оба брата были убиты, а мунстерцы захватили южную часть наследственных владений Фиахры [94]в Коннахте: поэтому Клэр известен под названием Томонд, или «Север­ный Мунстер» (Тиаdтити), хотя по доисторическому разделению он относился к пятине Коннахта.

Большинство саг о Ниалле и его семье дошло до нас в относительно поздней литературной обработке, однако замечательным образом в них сохранились (пусть и в искаженном виде) традиции ирландских завоева­ний в Британии. Сегодня никто не будет высказывать оптимистические надежды на точную идентификацию этих ирландских вождей в римских заметках о скоттах и их набегах или вслед за Риджвеем и Мак-Нейллом усматривать упоминание Ниалла в панегирике Клавдиана, восхваляющем оборону Британии под началом Стилихона в 399 году:

 

Totam cum Scottus Hivernen

movit et infesto spumavit remige Tethys

 

когда Скотт привел в движение всю Ирландию,

и океан был взбит в пену его враждебными веслами,

 

ибо Ниалл, как мы увидим, скорее всего, принадлежал к следующему поколению после Стилихона, и ни он, ни Кримтанн, вероятно, не были правителями всей Ирландии. Однако имя матери Ниалла — Кайренн — звучит вполне убедительно и представляет собой обычное римское имя Карина, хотя средневековые ирландцы сместили время событий и превра­тили ее в «дочь короля всех саксов», то есть в саксонскую или англий­скую принцессу. В то время как непосредственные предки Ниалла кажутся туманными и легендарными фигурами, прозвище его отца наво­дит на размышления, ибо О'Рахилли истолковал «Мугмедон» как означа­ющее «правитель рабов» — подходящее прозвание для удачливого пред­водителя военных набегов. Средневековые ирландские этимологи сдела­ли довольно неудачное предположение, что это имя означает «влажную середину», потому что, говорит анналист XVII века Коннелл Магэган, «ему причиняло большие неудобства истечение живота».

Хотя сам Ниалл обязан своим прозвищем успехам в Ирландии, сред­невековые ирландские ученые хотят уверить нас в том, что он получил по заложнику от каждой из пяти провинций Ирландии и четырех заложников от Британии или, иначе, пятерых от Ирландии, одного от Альбы (Шот­ландии), одного от саксов, одного от бриттов и одного от франков, «ибо Ниалл ходил в Лету[21] и в Италию искать королевство». Несмотря на [95]выдающееся положение, которое он занимал в ирландской традиции, мы узнаём о его правлении очень мало конкретных сведений. Несомненно, дело обстоит таким образом потому, что его главные достижения припи­сывались вымышленным трем братьям Коллам и были отнесены на столетие раньше. Анналы конца V и начала VI века согласуются с другими источниками информации и демонстрируют, что основная дея­тельность его сыновей и потомков в центральных областях страны была подчинена задаче захватить равнину Миде у лагенов, а сага о смерти Ниалла приписывает его убийство лейнстерскому князю Эоху, сыну Энды Кеннселаха.