Палеолит, или Первое общество изобилия
Нужно отказаться от сформировавшейся идеи о том, что у нас есть общество изобилия,
общество, в котором все материальные (и культурные) потребности достаточно
удовлетворены, ибо эта идея абстрагируется от всякой социальной логики. И нужно снова
присоединиться к идее, развитой Маршаллом Салинсом* в его статье о первом обществе
изобилия.28
По Салинсу, именно охотники-собиратели (примитивные кочевые племена Австралии,
Калахарии и т. п.) знали настоящее изобилие, несмотря на их абсолютную «бедность».
Примитивные народы не имеют ничего в собственности, они не одержимы предметами,
которые они периодически бросают, чтобы те не мешали их передвижению. Они не имеют
никакого производства, никакого труда; они охотятся и собирают, можно бы сказать, на
«отдыхе» и делят все между собой. Их изобилие всеобъемлюще: они потребляют все сразу, у
них нет экономического подсчета, нет запасов. Охотник-собиратель не имеет ничего от
Homo Economicus буржуазного изобретения. Он не знает основ политической экономии. Он
даже никогда не использует всей человеческой энергии, природных ресурсов, эффективных
экономических возможностей. Он верит — и именно это отличает его экономическую
систему — в богатство природных ресурсов, тогда как наша система отмечена (все более и
28 «Les temps modemes», октябрь 1968 г. Согласно Салинсу именно в наших индустриальных и
продуктивистских обществах, в противовес некоторым примитивным обществам, господствует нехватка в
силу навязчивой идеи о нехватке, характерной для рыночной экономики. Чем больше производится, тем
больше становится ясной в самой области изобилия непреодолимая удаленность конечной границы, каковой
могло бы быть изобилие, определяемое как равновесие человеческого производства и человеческих целей. Так
как то, что удовлетворяется в обществе роста и все более удовлетворяется в той мере, в какой растет
производительность, это потребности самой системы производства, а не «потребности» человека, на
непризнании которых покоится вся система, то должно быть ясно, что изобилие неопределенно отступает, а
еще точнее — оно бесповоротно отброшено в пользу организованного царства нехватки (структурной нищеты).
более по мере технического усовершенствования) отчаянием перед лицом недостаточности
человеческих средств, глубокой и катастрофической тоской, которая является глубинным
результатом рыночной экономики и всеобщей конкуренции.
Коллективные «непредусмотрительность» и «расточительность», характерные для
примитивных обществ, являются знаком реального изобилия. У нас есть только знаки
изобилия. Мы видим при наличии гигантского производственного аппарата знаки бедности
и нищеты. Но бедность, говорит Салинс, не состоит ни в малом количестве благ, ни просто в
соотношении между целями и средствами; она является прежде всего отношением между
людьми. В конечном счете именно на прозрачности и взаимности социальных отношений
основывается «вера» примитивных народов; от этого зависит то, что они живут в изобилии
даже в ситуации голода. Факт, что никакая, какой бы она ни была, монополизация природы,
земли, инструментов или продуктов «труда» не существует там, чтобы блокировать обмены
и основать нехватку. Нет накопления, которое всегда является источником власти. В
условиях экономики дара и символического обмена достаточно небольшого и всегда
ограниченного количества благ, чтобы создать общее богатство, так как они постоянно
переходят от одних к другим. Богатство основано не на вещах, а на конкретном обмене
между личностями. Оно поэтому безгранично, так как цикл обменов бесконечен даже между
ограниченным числом индивидов; каждый момент цикла обмена добавляет нечто к ценности
обмениваемого предмета. Именно эту конкретную и основанную на взаимных отношениях
людей диалектику богатства мы находим вновь в перевернутом виде в образе диалектики
бедности и безграничной потребности в процессе конкуренции и дифференциации,
характерных для наших цивилизованных и индустриальных обществ. Там, в первобытном
обмене, каждое отношение добавляет нечто к социальному богатству; в наших
«дифференцированных» обществах каждое социальное отношение добавляет некую
индивидуальную нехватку, так как всякая вещь находится в чьем-то владении и закрыта для
обладания других (в первобытном обмене она приобретает ценность в самом отношении с
другими).
Не будет поэтому парадоксом сказать, что в наших «изобильных» обществах изобилие
утрачено и что его нельзя восстановить никаким приростом производительности,
изобретением новых производительных сил. Так как структурный характер изобилия и
богатства коренится в социальной организации, то только полная перемена социальной
организации и социальных отношений могла бы положить им начало. Вернемся ли мы когда-
нибудь к изобилию за пределами рыночной экономики? Вместо изобилия мы имеем
«потребление», форсируемое до бесконечности, родную сестру бедности. Именно
социальная логика заставляет признать наличие у примитивных народов «первого» (и
единственного) общества изобилия. Именно наша социальная логика обрекает нас на
роскошную и зрелищную нищету.___
_Le Fun-System,39 или Принуждение к наслаждению
Одно из лучших доказательств того, что принципом и целью потребления не является
наслаждение, состоит в том, что последнее сегодня принудительно и утверждается не как
право или удовольствие, а как долг гражданина.
Пуританин рассматривал самого себя, свою собственную личность как предприятие,
обязанное приносить плоды для наибольшей славы Бога. Его «личные» качества, его
«характер», в формировании которого он проводил свою жизнь, были для него капиталом
для своевременного инвестирования, для управления ими без спекуляции и расточительства.
39 система развлечения (англ.). — Пер,
ВВ противоположность этому, но таким же образом потребителю вменяется обязанность
наслаждаться, он становится предприятием по наслаждению и удовлетворению. Он как бы
обязан быть счастливым, влюбленным, расхваливающим (расхваленным), соблазняющим
(соблазненным), участвующим, эйфорическим и динамичным. Это принцип максимизации
существования через умножение контактов, отношений, через интенсивное употребление
знаков, объектов, через систематическое использование всех возможностей наслаждения.
Для потребителя, для современного гражданина не стоит вопрос о том, чтобы
освободиться от этого принуждения к счастью и удовольствию, которое в новой этике
является эквивалентом традиционного принуждения к труду и производству. Современный
человек проводит все менее и менее свою жизнь в труде на производстве, а все более и более
он проводит ее в производстве и непрерывном обновлении своих собственных потребностей
и своего благосостояния. Он должен постоянно заботиться о мобилизации всех своих
возможностей, всех своих потребительских способностей. Если он об этом забывает, ему
любезно и настоятельно напомнят, что он не имеет права не быть счастливым. Неправда,
значит, что он пассивен: он развивает, он должен развивать постоянную активность. Иначе
он рискует удовлетвориться тем, что имеет, и стать асоциальным.
Отсюда оживление универсальной любознательности (это понятие нужно исследовать)
в области кухни, культуры, науки, религии, сексуальности и т. д. «Try Jesus!» — гласит
американский лозунг. («Попробуйте (с) Иисусом!») Нужно все попробовать, ибо человек
потребления одержим страхом «упустить» что-либо, упустить наслаждение, каким бы оно ни
было. Никогда не известно, извлечет ли из вас тот или иной контакт, тот или иной опыт
(Новый год на Канарах, угорь в виски, Prado, L.S.D., любовь по-японски) «ощущение».
Теперь не желание, даже не вкус, не специфическая склонность введены в игру, а
масштабная любознательность, движимая диффузной навязчивостью, — это «fun-morality»,
или императивный приказ развлекаться, использовать до дна все возможности, заставить
себя взволноваться, наслаждаться или доставлять удовольствие.