Связующие структуры: анима/анимус и персона

Усиленная эго-идентичность, осуществленная путем ассимиляции частей тени, все чаще и определеннее сталкивается с необходимостью связи с другими — как другими людьми, так и с трансличностной культурой коллективного сознательного мира и с трансличностными архетипическими содержаниями объективной психики. Двумя структурными формами, облегчаю­щими задачу подобного связующего начала, являются анима или анимус и персона.

Характеристики, которые культурно определены как не соответствующие половой идентичности эго, имеют обыкновение быть исключаемыми даже из теневого альтер-эго и вместо этого констеллируются вокруг образа противоположного пола: мужской образ (анимус) в психике женщины и женский образ (анима) в психике мужчины. Юнг наблюдал такие образы в сновидениях и фантазиях своих пациентов и пришел к выводу: эти образы столь важны, что разрыв с ними может породить чувство, которое первобытные культуры описывают как «потерю души».

Обычный способ, с помощью которого переживаются анима или анимус,— это проекция на лицо противоположного пола. В отличие от проекции тени такая проекция анимы или анимуса придает свойство очарования тому лицу, которое «несет» их в спроектированном виде. «Влюбленность» — классический пример взаимной проекции анимы и анимуса между мужчиной и жен­щиной. В течение всего периода такой взаимной проекции увеличивается ощущение личной значимости в присутствии того лица, которое представляет этот душевный образ в спроектированном виде, но может происходить и соответствующая потеря души и опустошенность, если подобная связь не поддерживается. Эта Проективная фаза бессознательной идентификации другого чело­века с душевным образом в своей собственной психике ограничена во времени; она неизбежно завершается с разной степенью враж­дебности и злобы, поскольку реально существующее лицо не может жить в согласии с фантастическими экспектациями, сопро­вождающими спроектированный душевный образ. И с заверше­нием проекции наступает пора установления истинной взаимо­связи с реальностью другого человека.

Рассматриваемые как структуры психического, душевные образы анимы и анимуса даже в проекции несут в себе функцию расширения личной сферы сознания. Их очарование воодушевляет эго и нацеливает его на те способы бытия, которые до этого еще не были интегрированы. Изъятие проекции, если оно сопровождается интеграцией спроектированных содержаний, неизбежно ведет к увеличению осознания, к его росту. Если же спроектированные анима или анимус не интегрируются в случае изъятия проекции, то процесс, по всей видимости, повторится с кем-либо вновь.

Интрапсихическая функция анимы или анимуса, ее роль в жизни отдельного человека напрямую соответствует тому спо­собу, с которым она работает в спроектированной форме: выведе­нию индивида из привычных способов деятельности, побуждения его к расширению горизонтов и движению к более постигающему пониманию самого себя. Эта интрапсихическая функция часто возникает в сериях сновидений или появляется в художественных произведениях, как, скажем, в викторианской новелле «Она» Райдера Хаггарда, которую часто цитировал Юнг. Рима, женщина-птица из новеллы «Зеленые особняки» — пример менее сложный. Картина Леонардо да Винчи «Мона Лиза» охватывает таинствен­ным и загадочным очарованием фигуры анимы, в то время как Хисклиф из романа Эмилии Бронте «Грозовой перевал» — клас­сический портрет анимуса; знаменитая онера Оффенбаха «Сказки Гофмана» всецело обращена к проблемам интеграции разнообраз­ных форм анимы, и во всех случаях присутствует неизбежное очарование.

Поскольку образ анимы или анимуса — структура бессозна­тельная или существующая на самой границе личного бессознательного и объективной психики, то этот образ по сути абстрактен и ему недостает тонких характеристик и нюансов реального,;

человека. По этой причине, если мужчина отождествляется со своей анимой или женщина с ее анимусом, то сознательная лич­ность теряет способность к различению и, соответственно, воз­можность иметь дело с запутанной игрой противоположностей.

В традиционной европейской культуре (в которой Юнг прожил большую часть первого периода своей творческой жизни) анима мужчины управляла его неинтегрированной эмоциональной стороной, поэтому в ней прежде всего было естественным прояв­лять известную сентиментальность, нежели зрелое и интегриро­ванное чувство. Аналогично анимус традиционной женщины с наибольшей вероятностью возникает в форме неразвитого мыш­ления и интеллекта, и не как логически сформулированная пози­ция, а скорее в виде самоуверенных непластичных мыслитель­ных форм.

Важно не путать эти исторические и культурные стереотипы с функциональной ролью анимы и анимуса в качестве душевных изображений. С возрастанием культурной свободы — как для мужчин, так и для женщин — принимать и усваивать нетрадицион­ные роли, общее содержание или внешность анимы или анимуса и в самом деле изменились, но их существенная роль проводников или психопомпов остается столь же неизменно отчетливой, как и в первых описаниях Юнга. Частичная интеграция анимы или анимуса (которая не. может быть такой же полной, как у тени) позволяет индивиду сотрудничать с другими людьми со всей их запутанностью и сложностью, равно как и с другими частями своей собственной психики.

Персона — это функция взаимодействия с внешним общест­венным (коллективным) миром. Сам термин происходит от латин­ского слова Persona, означающего «маску», в свою очередь при­шедшего из древнегреческого театрального языка: комические и трагические маски носили актеры, разыгрывавшие классические драмы. Любая культура поставляет множество общепризнанных социальных ролей: отца, матери, мужа, жены, доктора, священ­ника, адвоката и т.п. Эти роли несут в себе общепринятые и ожи­даемые способы деятельности в каждой отдельной культуре, зачас­тую включая в себя определенные стили одежды и поведения. Раз­вивающееся эго выбирает разнообразные роли, интегрируя их более или менее в доминирующую эго-идентичность. Когда роли персоны ей соответствуют — то есть когда они вполне и правиль­но отражают способности эго — они способствуют и облегчают нормальное социальное взаимодействие. Врач в белом халате, — психологически он так же олицетворяет С«носит») персону («маску») медицинской профессии — имеет возможность более успешно и легко проводить обследование телесной деятельности пациента. (Противоположная персона, персона пациента, это как раз та, которую врачам очень трудно примерять к себе, когда они заболевают сами).

Здоровое эго может более или менее успешно усвоить раз­личные роли персоны сообразно текущим потребностям той или иной ситуации. По контрасту с этим тень оказывается столь лич­ной, что она есть нечто, что человек «имеет» (если, конечно, порой, не сама тень имеет эго). Однако бывает и несрабатыва­ние персоны, что зачастую требует психотерапевтического вме­шательства. Наиболее известны три случая подобного несраба­тывания: 1) эксцессивное развитие персоны, 2) неадекватное раз­витие персоны и 3) идентификация с персоной до такой степени, что эго ошибочно «чувствует» себя идентичным с первичной соци­альной ролью. Эксцессивное развитие персоны может продуциро­вать личность, которая очень точно чувствует социальные роли, но остается с ощущением, что «внутри» никакой реальной лич­ности и нет. Недостаточное развитие персоны продуцирует лич­ность, которая оказывается слишком уязвимой к возможным обидам, травмам и неприятию или оказывается сметаемой людь­ми, с которыми она взаимодействует. В этих случаях полезными являются обычные формы индивидуальной или групповой психо­терапии.

Идентификация с персоной является более серьезной пробле­мой, в которой недостаточное ощущение своего эго оказывается отделенным or социальной роли персоны, так что любая угроза социальной роли воспринимается как прямая опасность для целос­тности самого эго. «Синдром пустого гнезда» — тоска и депрессия после того, как дети оставили дом,— невольно обнаруживает сверхидентификацию с персоной родительской опеки и может про­являться как у мужчин, так и у женщин. Человек, чувствующий пустоту и плывущий по течению во всем, за исключением работы, злоупотребляет персоной, соответствующей работе или профес­сии и, как правило, терпит неудачу на пути к более широкому чув­ству идентичности и компетентности. При проработке тяжелых случаев идентификации с персоной очень часто необходимо анали­тическое лечение.

Процесс индивидуации

Индивидуация — центральное понятие в юнговской теории. Оно относится к процессу, в котором тот или иной человек в ре­альной жизни пытается сознательно понять и развить врожденные индивидуальные потенциалы своей психики. Поскольку архетипические возможности достаточно обширны, любой конкретный про­цесс индивидуации неизбежно не в силах достичь всего того, что возможно от рождения. Важным фактором поэтому является не номенклатура достижений, а прежде всего степень верности лич­ности самой себе, своим глубинным потенциалам и уж, конечно, не примитивное следование эгоцентрическим и нарцистическим «причудам» или отождествление с коллективными культурными ролями.

Эго может отождествляться со структурами в личном бессоз­нательном, которые не оказываются в согласии с более широким процессом индивидуации. Чаще всего это приводит к неврозу — ощущению раскола, отсутствию адекватных реакций-ответов и чувств. Подобный раскол может порождаться жизнью в семейной роли, предписанной в детстве, как возможной попытке избежать продвижения вперед через жизненные стадии и зафиксироваться на более раннем уровне.

Эго может также «выйти» из соприкосновения со своим про­цессом индивидуации как результатом отождествления с ролями, предлагаемыми ему в коллективных сферах,— либо с ролями коллективного бессознательного, в которых эго отождествляется с архетипом и впадает в инфляцию, либо с ролями, предлагае­мыми в коллективном сознании,— социальными ролями — стано­вясь чем-то, что, даже оставаясь ценным, не соответствует истин­ной индивидуальной судьбе. Отождествление с социальной ролью (идентификация с персоной), даже если эта роль принята и хоро­шо вознаграждена в широком общественном спектре, — еще не есть индивидуация. Юнг чувствовал, что Гитлер и Муссолини являются хорошим примером подобной идентификации с фигу­рами из коллективного бессознательного, ведущими как их самих, так и их нации к трагедии.[

Крайность отождествления с архетипической ролью в объек­тивной психике (коллективном бессознательном) приводит к психотической идентификации с фигурой, оказывающейся большей (и менее гуманной), чем эго. Некоторые архетипические иденти­фикации являются смешениями эго с культурным героем или фигурой Спасителя — Христа, Наполеона, матерью мира и т. д. Даже негативная идентификация может достичь архетипических пропорций (негативная инфляция), как, например, у людей с психотической депрессией, чувствующих, что они совершили «непро­стительный грех», поставив себя, по смыслу, даже выше Боже­ственной власти прощать.

Трудно описать общий или успешный процесс индивидуации, поскольку каждого человека следует рассматривать, как случай уникальный, единственный в своем роде. Некоторые «нормы» все же могут быть установлены, такие, например, как сравнение процесса индивидуации с движением солнца — восход в сторону ясности и определенности в период первой половины жизни и схождение в направлении смерти во второй половине жизни — но подобные обобщения имеют постоянные поправки и моди­фикации в каждом конкретном случае, в частности в процессе анализа.

В своем акценте на процессе индивидуации как центральном понятии аналитической психологии Юнг ясно выделял глубокую важность и уникальную ценность конкретной человеческой жизни. Приоритет подобной точки зрения отзывается эхом во всех миро­вых религиях, но упущен во многих современных массовых дви­жениях, в которых индивид сведен к социальной, экономической или военной функции. В этом смысле индивидуация — это проти­вовес угрожающей утрате человеческих ценностей в мире, кото­рый организован исключительно на технологической или идеоло­гической основе.

На протяжении всей своей жизни Юнг проявлял глубочай­ший интерес к религиозному переживанию. Он вовлек себя в изу­чение восточных религий, постиг алхимию как неортодоксальную религиозную и психологическую практику и выявил преобразую­щие ритуалы, которые, как оказалось, все еще не потеряли своей силы в Западной христианской традиции. Так как Самость феноме­нологически возникает в той же самой образной структуре, кото­рую очень часто связывают с божеством, она воздействует в такой же степени, что и Бого-образ в рамках психического. Связь между этим образом и тем, что теологические рассуждения относят к Бо­жественному, остается открытой, хотя зачастую не всегда. Нуминозные переживания появляются в ряде сновидений и кажутся способными в случае их ассимилирования к созданию глубоких и длительных изменений в личностной структуре,— эффект, ана­логичный некоторым религиозным обращениям и ряду пиковых переживаний в бодрствующей жизни.

Процесс индивидуации, выделяемый в теории Юнга и побуж­даемый анализом, приводит к непрерывному диалогу между эго,— ответственным центром сознания,— и таинственным религиоз­ным центром всеобщей психики, центром, который Юнг назвал Самостью: одновременно и центром это, и трансцендентным ему началом, понуждающим это к процессу индивидуации с тем, чтобы развернуть в общий строй все еще кажущиеся отдельными и не зависимыми эго-состояния. Мы не знаем природу Самости; это понятие, которое допускает обсуждение наблюдаемых в нем проявлений психического, но само не поддается прямому объ­яснению.

«Успешный» юнгианский анализ ведет нас к признанию край­не таинственной природы психического, кажущейся глубоко внут­ренней и одновременно трансперсональной, привязанной к инди­видуальному эго и тем не менее более свободной во времени и пространстве, чем личность эмпирическая. На этой пограничной линии психического мы оказываемся у порога еще больших куль­турных вопросов, на которые найти ответ с помощью лишь клини­ческого инсайта невозможно.

Глава 2

Природа сновидений

Сновидение — это универсальное человеческое пережива­ние. В феноменологическом смысле сон есть жизненный опыт, который признается имевшим место в сознании или разуме во вре­мя самого состояния сна лишь в ретроспективе, хотя в момент непосредственного переживания сновидение несет то же самое ощущение правдоподобия, которое мы связываем с бодрствующи­ми переживаниями; то есть он выглядит как нечто, происходящее в «реальном» мире, и только впоследствии признается принадле­жащим миру «сновидения».

Феноменология сновидений включает события, не пережива­емые в мире бодрствующем: внезапные сдвиги во времени и про­странстве, изменения возраста, присутствие людей, о которых известно, что они умерли, или фантастические люди и животные, которые никогда не существовали. Возможно, наиболее радикаль­ный сдвиг, переживаемый в сновидении,— смещение самой эго-идентичности от одного персонажа к другому или даже нс к персо­нажу вообще, а к сновидческому эго, которое наблюдает за собы­тиями как бы с позиции блуждающего всеведения.

В последние несколько десятилетий было проведено значи­тельное количество работ, касающихся нейрофизиологических со­стояний человека в связи со сновидениями. Полученные данные позволили исследователям определять с известной точностью, ког­да спящий субъект находится в состоянии REM (rapid eye move­ment), то есть в состоянии, восходящем к стадии сна 3 с быстрыми движениями глаз. Разбуженный в таком REM-состоянии субъект с большой долей вероятности (хотя и не всегда) может поведать о своем сновидении, происходившем на момент пробуждения. Существует, однако, ряд отчетов о сновидениях, полученных не из REM-состояний сна. Еще в период начала широких исследований появились интригующие данные, указывавшие на связь направле­ния движений глаз с содержанием переживаемого сновидения, хотя такие наблюдения до сих пор не получили достаточного под­тверждения, чтобы стать общепринятыми.

Поскольку REM-состояние составляет большую часть време­ни, отведенного на сон у младенцев и маленьких детей, и посто­янно уменьшается с возрастом, то здесь прежде всего видится биологическая детерминация подобного состояния, а не просто обслуживание психологических потребностей субъекта. rem-coh обнаружен также и у большинства видов животных, у которых психологические факторы являются самодостаточными в гораздо меньшей степени. rem-coh может изначально представлять про­цесс информирования, связанный с бинокулярностью зрения или служить целям периодического сигнального оповещения цент­ральной нервной системы на протяжении ночи.

Но какой бы ни была биологическая основа сновидения, по всей видимости, у человека оно само обслуживает определенный процесс, необходимый для здоровой психической деятельности. Фрейд приписывал сновидению роль охранителя процесса сна от вторжения вытесненных импульсов — положение, разделяемое да­леко не всеми и даже входящее в противоречие с современными исследованиями в области сновидений. В противоположность это­му позиция Юнга заключалась в том, что сновидение само по себе компенсирует ограниченные взгляды бодрствующего эго, позиция, согласующаяся с гипотезой информационных процессов, но выхо­дящая далеко за пределы простого усвоения новых данных.

Сновидения как компенсация

Сновидение в аналитической психологии рассматривается как естественный, регулирующий психический процесс, аналогич­ный компенсаторным механизмам телесной деятельности. Созна­тельное осведомление, с помощью которого эго руководит собой, неизбежно остается частичным, и многое оказывается вне сферы эго. Бессознательное содержит как забытый материал, так и архетипический, не осознаваемый в принципе, хотя изменения в созна­нии могут указывать на существование архетипов. Но даже и в сфере сознания некоторые содержания оказываются в фокусе вни­мания, тогда как другие (также имеющие на это «право»), — нет

Существуют три пути, следуя которым сновидение можно рассматривать как компенсаторное. И все они важны в понимании клинического применения сновидений. Первый: сновидение может компенсировать временные искажения в структуре эго, направляя последнее к более всеобъемлющему пониманию установок и дей­ствий. Например, некто, рассердившийся на приятеля и обнару­живший, что гнев очень быстро себя исчерпал, может увидеть сон, в котором он неистово гневается на этого приятеля. Вспомнив­шийся сон приводит к уделению дальнейшего внимания к порции вытесненного гнева, возможно вытесненного по невротическим причинам. Для сновидца здесь также может оказаться важным осознание того, какой комплекс был констеллирован (активиро­ван) в данной ситуации.

Второе и более содержательное направление компенсации заключается в самом пути, на котором сновидение, как саморепрезентация психического, может столкнуться с действующей эго-структурой, нуждающейся в более глубоком приспособлений к процессу индивидуации Обычно это происходит, когда кто-либо отклоняется от присущего ему правильного и истинного пути. Целью индивидуации является не просто приспособление к суще­ствующим условиям, хотя адекватное приспособление всегда не­обходимо и всегда как бы ожидаемо (в крайнем своем выражении стоит задача встречи со смертью, как индивидуальным событием). Примером второго способа компенсации является сон человека, социально очень хорошо приспособленного — в своей общине, в семье и на службе. Ему приснилось, как очень властный голос произнес: «Ты не живешь своей подлинной жизнью!». Сила этого заявления, сама по себе разбудившая сновидца, сохранялась не­сколько лет и определяла направление его движения к личностным горизонтам, не вполне ясным к моменту сновидения.

Эти две формы компенсации — сновидение как «сообщение» эго и как саморепрезентация психического — охватывают класси­ческую юнговскую идею о компенсаторной функции сновидений, существенно отличающуюся от традиционного фрейдовского взгляда на сновидения как на осуществление желаний или протек­торы сна. Однако для меня все более ясным становится то, что существует более скрытый и более тонкий третий процесс, благо­даря которому сны оказываются компенсаторными.

Архетипическая сердцевина это есть неразрушимая основа «Я», способная, правда, отождествляться со многими персонами или эго-идентичностями. Сновидение может рассматриваться как попытка прямого изменения структуры комплексов, на которые опирается архетипическое эго с тем чтобы отождествиться на более сознательных уровнях. Например, кажется, что многие сновидения буквально провоцируют эго сновидения на решение различных задач, достижение цели в которых могло бы изменить струк­туру бодрствующего эго, поскольку идентичность эго сновидения наиболее часто является частичной идентичностью эго бодрствую­щего. Эго в сновидении переживает события как взаимодействия с «внешними» ситуациями в пределах структуры сновидения; но внешние события в сновидении могут непосредственно отражать комплексы, вовлеченные в повседневную деятельность и структу­ру бодрствующего эго. Изменения во взаимоотношении с этими сновидческими ситуациями могут переживаться бодрствующим эго как изменение в своей собственной установке или настроении. Мария-Луиза фон Франц приводит особенно характерный пример такого типа компенсации на базе одного из своих собственных снов. После дневного ощущения близости смерти ей приснилось, что умер романтический молодой юноша — фигура анимуса.

В обычном юнгианском анализе сновидения зачастую исполь­зуются как точка связи во взаимодействии в аналитическом про­цессе. Аналитик и анализанд являются союзниками в попытке понять «послание» сновидения, адресованное эго анализанда. Иногда сновидения указывают, что внимание должно быть обра­щено на перенос — контрперенос, особую констелляцию, склады­вающуюся во взаимодействии в аналитической ситуации. Так как привилегированной позиции, из которой можно было бы узнать «правду» о психике другого лица, не существует, аналитик и ана­лизанд объединены в исследовательское — по-своему рискован­ное — мероприятие, включающее базовое доверие между ними. И если сновидение фокусируется на этом взаимоотношении, то его следует рассмотреть аналитически.

В толковании сновидений важно никогда не чувствовать, что сон исчерпан. В лучшем случае в сновидении можно обнаружить подходящее текущее значение, но и оно может измениться в свете последующих сновидений, так как толкование сновидения вклю­чает непрерывный диалог между это и бессознательным, диалог, который может продолжаться бесконечно, а темы, затрагиваемые в нем, могут менять свой фокус и уровень. Даже в случае, когда сны и вовсе не истолковываются, они способны, порой, произво­дить глубокое впечатление на бодрствующее сознание. Из наблю­дений за воздействием непроанализированных снов можно сделать вывод, что даже не запомнившиеся сны играют жизненно важную роль в целостной психической жизни. По мнению Юнга, сны по­стоянно что-то компенсируют и дополняют (более мягкая форма компенсации) в бодрствующем взгляде эго на реальность. Толко­вание сновидения позволяет направить сознательный взор в ту сторону, куда уже устремился процесс индивидуации, хотя бы и бессознательно. В случае успеха такое объединение сознательной воли и бессознательного динамизма обеспечивает дальнейшему процессу индивидуации большую скорость, нежели в случае, когда сны остаются неизученными.

Дополнительная польза в толковании сновидений состоит в том, что эго удерживает в сознательной памяти остаток снови­дения, позволяя индивиду обнаруживать сходные мотивы в пов­седневной жизни и занимать соответствующую установку или предпринимать соответствующие действия, в результате которых уменьшается необходимость в бессознательной компенсации всей данной проблемной области.