Социальные аспекты животной любви
Осень жизни, как и осень года,
Надо, не скорбя, благословить.
Эльдар Рязанов
– Дочь – отрезанный ломоть, – сказала моя супруга жене моего друга, когда те пришли к нам в гости и разговор между женами зашел об ихней тяжкой бабской доле. – Сыновья больше к своей семье как-то привязаны. А дочь вырастет и уйдет в другую семью. Вот я, например, где встречала Новый год? Думаешь, у моей матери? Нет, пошли в гости к Сашкиному отцу. Как-то так издревле повелось, что дочь отдают в чужую семью. И она становится частью чужой семьи, не той, в которой выросла. Даже фамилию меняет!
Действительно, так и есть. Но в одном жена моя все-таки немного ошиблась: повелось это не в далекие исторические времена и к обычаям вовсе не относится. Это тоже видовой признак!
Называется такое поведение экзогамией и встречается у многих обезьян, не только у нас – подросшие самочки уходят в другую семью или стаю, а самцы остаются в своей родной группе. Экзогамия типична для приматов, в том числе человекообоазных. Вот, например, как описывается социальная организация гамадрилов:
«…сообщество павианов гамадрилов организовано по многоуровневому принципу. Оно состоит из односамцовых гаремных единиц, объединенных в кланы самцов-родственников, кланы объединяются в банды, состоящие из неродственных животных. Банды объединяются в более крупные структуры. Самцы, члены клана, никогда не переходят в другие банды. Вместе с тем взрослые самки чаще всего переходят в другие кланы в пределах банды и могут переходить так же в другие банды» (М. Бутовская).
Так что в своей экзогамии люди, отдающие дочь в чужую семью, не уникальны. Иногда ее выдают с приданым, лишь бы взяли – такое происходит в моногамных культурах, – а иногда самку продают за калым – в тех культурах, где самцы устраивают гаремы и самок дефицит.
Однако есть у нашего вида и совершенно уникальные особенности, не характерные более ни для каких других обезьян. И это нечто вовсе не гиперсексуальность, которая хоть и редко, но в мире приматов встречается – например у карликовых шимпанзе. Речь идет о менопаузе. Менопауза встречается только у трех видов живых существ на земле. Причем два из них никакого отношения к приматам не имеют.
Для начала разберемся, что такое «менопауза».
Природа рачительна: если самка не может больше рожать, то она и не нужна. Поэтому природа таких самок быстро прибирает. У многих видов репродуктивность падает с возрастом, но в большинстве случаев самки могут рожать чуть не до смерти. А вот у женщин климакс наступает относительно рано, и после этого они могут прожить еще несколько десятков лет. Зачем? На фиг они нужны, если потеряли способность к репродукции? Треть жизни – впустую!
Для того чтобы найти ответ на эту загадку, давайте посмотрим, у каких еще видов существует менопауза. Незнающих людей ответ удивит – у косаток[6] и черного дельфина. Косатки могут дожить до 90 лет, а рожать прекращают в 50. Самки черных дельфинов живут до 60, а теряют способность к родам к 35 годам.
Биологи из британского университета Экстера, которые 40 лет наблюдали за косатками, описали историю жизни почти шестисот представителей этого вида. И выявили следующую статистическую закономерность: выживаемость не только молодняка, но и довольно взрослых и уже самостоятельных особей падает, если в результате случайности гибнет их мать. Смертность молодежи в этом случае подскакивала в восемь раз.
Оказывается, у этого интеллектуального вида долог процесс обучения и потому сильны эмоциональные родственные связи. Самке нужно не только родить, но и воспитать. Поэтому стареющему организму, который производит уже менее качественное потомство, нежели молодой, выгоднее роды выключить, но оставить его в живых, чтобы задействовать в передаче опыта молодым и опеки.
Природу не обманешь – если вы нужны своим детям, вы будете жить долго.
Любопытный момент: смерть матроны в восемь раз увеличивает смертность ее сыновей и всего лишь в три раза – смерть дочек. Возможно, дочкам помогает новая семья, в которую их «выдали». Это всего лишь предположение, поскольку о цивилизации косаток мы знаем очень мало и даже их язык изучен весьма поверхностно. Известно только, что разные племена, живущие в разных местностях Мирового океана, говорят на разных диалектах (или имеют разное произношение).
Может быть, и женщинам природа раньше времени отключила родовую деятельность, чтобы они занимались не тем, что у них уже плохо получается в силу изношенности организма, а тем, что они могут делать прекрасно, – передачей накопленного опыта? Это предположение получило название гипотезы бабушек. Бабушка специально была изготовлена эволюцией из подручного материала (бывшей женщины), чтобы помочь своим детям воспитывать их детей. В связи с затянувшимся детством. А что? Хорошая идея! Мужик на охоте промышляет, мамаша поползла корешки искать или за хворостом, а бабка тут как тут, на подхвате, – следит, чтобы внучки в костер не упали. Очень удобная старушка!
Это предположение часто кажется публике каким-то ненаучным, несерьезным. Гражданам представляется, что природа глупа, а вот люди разумны и сами придумали припрячь старых самок к сидению с внуками. Но тут надо вспомнить, что поведения без программы не бывает – вернее, исключения бывают, конечно, – но массовое одинаковое поведение особей уже позволяет говорить о какой-то заложенной природной программе такого поведения. Во всем мире у всех народов бабушки помогали воспитывать внуков. В 1997 году, наблюдая в Танзании за жизнью первобытного племени охотников и собирателей, ученые нашли сей порядок и там – бабушки выкапывали сладкие корешки и отдавали их своим (а не чужим) внукам. Это во-первых. А во-вторых, включение климакса – это дело именно природы, а не человеческого разума.
Ну и в-третьих, гипотеза бабушек недавно была доказана с помощью компьютерного моделирования, которое позволяет ускорить эволюцию в тысячи раз. Антропологи американского Университета Юты запустили компьютерную симуляцию эволюции и убедились в этом сами. Появление у ребенка дополнительной «мамы» в условиях долгого периода взросления положительно сказалось на выживаемости потомства. И выразилось в ощутимом давлении среды, которое и сформировало менопаузу.
В свою очередь открытие «второго фронта», то есть появление за спинами родителей второго поколения, заботящегося о детях, положительно сказалось на умножении внутренних связей в человеческой стае. И сказывается до сих пор. Вся наша цивилизация – отражение «природных обычаев» нашего вида, то есть инстинктивных программ, наработанных еще в те далекие времена, когда мы жили, как животные. И в этой связи смешно, например, читать грезы феминисток о грядущем обществе, в котором они будут делать ну прям все-все наравне с мужчинами. Феминисток вообще читать смешно, поскольку реализуют себя на этой стезе (как и вообще в левацкой политике) люди не очень интеллектуально развитые и крайне малограмотные, а потому забавные на различные глупости.
Помните миф о матриархате, от которого и наука, и даже феминизм давно уже отказались? Отказались потому, что ни в одном из известным нам первобытных обществ не было женщин в стабильном и долгосрочном управлении. Женщины на троне бывали, но только как редкие эксцессы, и их (эксцессов) продолжительность не превышала продолжительности жизни самой правительницы, посаженной на трон мужчинами исходя из сиюминутных политических интересов разных мужских кланов. Более того, порой восшествие женщины на трон сопровождалось ее символическим омужичиванием. Так, например, древнеегипетская царица Хатшепсут на всех официальных мероприятиях должна была носить мужскую одежду и накладную бороду, дабы не ломать «духовные скрепы». А у некоторых диких народов переход гомосексуалов в другой пол не возбраняется при условии, что они должны будут наряжаться соответственно тому полу, к которому захотели принадлежать. У отдельных африканских племен женщины могут даже находиться во власти, но только если «станут самцами» – заключат брак с другой женщиной. Почему? Потому что в таком неестественном случае дикари стремятся хотя бы внешне воспроизвести естественно-природную закономерность.
Почему ведущую роль всегда играли мужчины? И настанут ли такие времена, когда и женщины смогут делать так же хорошо то, что могут делать эти неотесанные и воняющие козлом самцы?
Отвечу сразу на второй вопрос: времена такие настанут только после того, как генетическая структура человека будут изменена генной инженерией. То есть тогда, когда мы перестанем быть тем видом, к которому принадлежим. И когда не будет женщин и мужчин в привычном биологическом понимании этого слова – с их функциональным разделением, запроектированным природой. Ведь именно потому и играют самцы главную роль в социальной жизни всех приматов, что именно самцы у приматов доминантны. Никаких других, небиологических, причин тут нет.
Самцы и самки просто по-разному устроены, мы это проходили в первой части книги. То, что отлично могут самцы, самки сделают хуже. И наоборот. Различия между нами конструктивны, а потому неустранимы, как бы того ни хотелось феминисткам. Самцы сильнее, самцы умнее, самцы выше, у них больше объем серого вещества и совсем иная морфология мозга, другая биохимия организма, по-другому работают железы внутренней секреции, у мужчин больше тестостерона, а у женщин эстрогена… И от разницы в конструкции идет разница в функционировании. Никого же не удивляет, что автомобиль ездит иначе, чем трактор, а молоток имеет иное назначение, нежели отвертка, хотя и то и другое – инструмент.
В книге «Конец феминизма» я рассказывал, что две мировых войны выбили десятки миллионов мужчин в цивилизованных странах, освободив место у станка. Кого туда поставить? Бабу. Больше некого. И уже встав к станку, начав получать деньги и превратившись в полноценного потребителя, женщины в результате получили все полагающиеся хозяину денег права, а именно – право избирать и быть избранной. Однако, даже несмотря на это, эмансипация так и не стала тотальной, что весьма огорчает феминисток, – ведь некоторые сферы деятельности так и не увидели «равнозаполненности» женщинами.
В политике, авиации, армии, бизнесе, криминалитете, вождении грузовиков, точных науках и во многих других областях и профессиях количество женщин даже близко не подобралось к числу работающих в этих сферах мужчин, несмотря на равноправие. Просто в силу биологической специфики женщин. Оказалось, мало дать равные права, нужны еще и равные способности! Которые играют тем большую роль, чем конкурентнее общество. Оно и понятно: карлик с равными правами все равно будет играть в баскетбол хуже двухметрового великана.
А биологические особенности женщин направляют их на совершенно иные сферы деятельности, нежели мужчин. Мозги у женщин больше заточены на коммуницирование, нежели на предметную деятельность. Соответственно, среди воспитательниц детсадов и школьных учителей подавляющее большинство – женщины. Потому что дети и костер (очаг, плита) – их естественная прерогатива. А задача мужчин – орудийная активность: копья метать, пробитые колеса менять… Так было всегда и во всех обществах без исключений – мужчины ловят рыбу, строят, льют, куют, пашут, исследуют, рискуют, охотятся и воюют; женщины прядут, плетут корзины, шьют, пекут, огородничают и ждут с фронта.
Мужчина всегда уходит дальше от дома, женщина всегда находится рядом с логовом.
Можно, конечно, начать строить по этому поводу какие-нибудь теории заговоров (см. феминистическая «теория стеклянного потолка»). А можно просто покопаться в природных отличиях самцов и самок. Благо они обнаружатся без труда. А отсюда уже вытечет разница в деятельности и восприятии мира.
Например, мужчины в среднем более стрессоустойчивы, то есть склонны сохранять голову трезвой, даже несмотря на крайне нервную обстановку, в которой женщина теряет голову, визжит или рыдает. Именно поэтому женщин практически никогда не берут на стрессоопасные операторские работы: например, в авиадиспетчеры, пилоты или водители автобуса.
При этом главный парадокс «запрета на профессии» состоит в том, что по многим характеристикам женщины вроде бы для операторской работы подходят лучше мужчин. Например, у них шире угол зрения. У мужчин зрение прицельное, поэтому мужчина может долго искать в холодильнике масло, а в шкафу рубашку, дюйм за дюймом сканируя пространство. А женщина находит нужное, бросив один всеохватный взгляд. Женщина более труслива, а значит, более осторожна, что неплохо. Но эти плюсики перечеркиваются тем жирным минусом, который описан выше, – при высоком уровне стресса баба пугается и создает аварийную ситуацию там, где мужик только сигарету в зубах крепче сжимает.
Главная ошибка большинства современных граждан состоит в том, что граждане эти забывают о своей животности. Человек слишком зазнался. Почувствовал себя слишком оторванным от фауны. Уже и животным себя не признает! Отказывает зверью в возможности мыслить, полагая, что свойством сознания обладают только люди. Полагает свое поведение не сформированным генами, а стопроцентно воспитанным. До того дошли многие в оной ереси, что уже и талант, и даже пол полагают следствиями воспитания! Мол, при надлежащем воспитании и талант реально вырастить, и пол поменять. Отчего это девочек тянет на кукол? Вовсе не потому, что они самки и у них в крови возиться с маленькими существами, на них похожими, а потому, что их клятый социум так воспитал. Так считают левые и феминисты. А у консерваторов свои заморочки! Не говорите такому, что он от обезьяны произошел. Нет, ему низкое происхождение не к лицу, у него айфон есть и три иконки на приборной панели! Он ниже, чем от Бога, происходить не желает. Только по образу и подобию повелителя Вселенной!
Нос задрал человек. Своих не узнает…
На одном из феминистических сайтов встретились мне такие рассуждения: «Добыча мамонтов, в смысле охота, глубоко зашита в нашу культуру, а культура формирует человека, как социальное существо». Это мнение – ошибочно. Охота зашита еще глубже, чем представляется безымянному автору цитаты. Она зашита в инстинкты, то есть в структуру нашего тела. Мы рождаемся уже с будущим поведением. С характером. И судьбой как следствием характера.
А избыточная глупая гордость и забвение естественных корней, приводящее к нарушению технологии по эксплуатации, до добра не доводят.
Человек не может летать. Поэтому если он кинется с крыши двенадцатиэтажного дома, он прекратит свое глупое существование. Забвение биологии приведет к конфликту с физикой. А если уж очень приспичило полетать, приходится изощряться и строить самолет. В данном случае прогресс позволяет обойти биологический запрет.
Если же вы хотите обойти какие-то другие биологические запреты, не столь явные, как отсутствие крыльев, а более тонкие – например упомянутую стрессовую неустойчивость, индивидуальную генетическую склонность к раку или невозможность видеть в ультрафиолетовом диапазоне, – нужно идти по тому же пути прогресса и развивать генную инженерию, которая позволит нашу животную природу модернизировать. Если же ломиться в закрытую дверь грубо, как этой порой делается под влиянием не науки, но идеологии, можно все поломать. Вот пара примеров.
Как вы знаете, все виды спорта разделены на мужские и женские. Даже шахматы, хотя, казалось бы, тут сила не нужна, только ум. Тем не менее оказывается, что самцы не только сильнее, но и умнее самок. Теперь представим себе, что ради некоей идеи – например, примитивно понятой идеи равноправия – мы вводит в мужском виде спорта специальную квоту для женщин. Возможны варианты: ввести, скажем, квоту для карликов в баскетболе. Чтобы в каждой команде – по 10% карликов в соответствии с их процентным содержанием в обществе. Что мы получим?
Ясно что – среднее ухудшение результатов. Если вы начинаете честное соревнование между лучшими искусственно разбавлять всяческим отстоем, аутсайдерами, то получаете вместо отбора на лучших отбор на худших. И общую просадку системы.
Именно к этому приводит квотирование для женщин мест в парламенте, бизнесе, других сферах – ради какого-то абстрактного «равноправия». Причем женщин в данном случае вы можете заменить любой другой категорией, для которой хотите добиться равноправия, – карликами, даунами, отсидевшими, голубоглазыми, лысыми, картавыми, татарами, русскими, геями, чернокожими, велосипедистами…
Равноправие, как стремление не к равенству возможностей, а к равенству результата, тут же обернется нивелировкой. Уравниловкой. А говоря физическим языком, социальной энтропией.
Это против природы. Эволюцию вперед и вверх движет конкуренция. То есть выживание лучших конструкций и результатов. С каждой ступенькой все совершеннее и совершеннее. Так мы и дошли от одноклеточных до «Мадонны» Микеланджело, искусственных спутников и лазеров. А разбавление меда дегтем приводит только к «убийству» меда. Однако именно это сейчас и происходит.
Причем стремление к этому самому непонятно зачем нужному равенству в результатах не единственный фетиш современного общества, пораженного левой идеей. Обобществление детей – еще один признак данной болезни.
Наиболее известны своей патологической любовью к справедливой уравниловке скандинавские страны. В Норвегии, например, официально считается, что все дети должны расти одинаковыми и в одинаковых условиях, не выделяясь, а также выдвинут лозунг «Дети не принадлежат своим родителям».
А кому же они принадлежат? Ведь дети не могут быть бесхозными! Если за них не отвечают родители, значит, решение принимает кто-то другой. Этот другой – государство. Российские коммунисты начала двадцатых годов ХХ века всерьез грезили об обобществлении всего и вся – быта, жен, детей. Считалось, что профессионалы смогут делать дело лучше, чем непрофессионалы. Поэтому воспитывать детей лучше доверить людям с педагогическим образованием или психологическим, нежели таким дилетантам, как родители. А то заводят и воспитывают детей кто ни попадя, а знаний, нужных для этого, не имеют!
И как только животные с этим справляются без высшего образования?!.
Нет, в общем и целом профессионалы действительно лучше справляются с профессиональными обязанностями. Но в том-то и дело, что воспитание детей не профессиональная обязанность. Человек на этом не зарабатывает. Он на это тратится. Все профессии мы выдумали сами. А вот детей до сих пор производим по старинке, без затей. Это пришло к нам из глубин нашего животного прошлого. Так же как ходьба или дыхание. Почему никто еще не заявил, что дышать лучше поручить профессионалам?
В основе всего нашего поведения лежат лишь несколько базовых требований – я их уже перечислял: размножение, самосохранение, поиск и потребление пищи, доминирование, развлечения. Мы учимся и овладеваем профессиями, чтобы прокормиться. Мы пристегиваемся ремнями безопасности, чтобы самосохраниться. Мы стремимся к успеху, чтобы удовлетворить свое стремление к доминированию. Мы занимаемся наукой, чтобы развлечься (некоторые, а другие – в карты играют). Мы воспитываем детей, подчиняясь могучему инстинкту продолжения рода. И при чем здесь чья-то профессия?
В процессе воспитания детей надуманный, тоненький, наносной слой профессионализма, легко стираемый грубым пальцем равнодушия к чужим детям, с успехом заменяется толстенным канатом животной родительской любви. Материнское молоко лучше синтетической жижи!
Леваки этого не понимают.
В результате норвежская (и не только норвежская, она здесь только в качестве примера) ювенальная юстиция поставила изъятие детей у матерей на поток. Организация, занимающаяся внесудебными расправами над детьми, называется в Норвегии «Барневарн». Она прикрывается защитой детских интересов, как Гитлер, уничтожавший евреев, прикрывался интересами нации, но при этом у самих детей не спрашивают, хотят ли они быть арестованными и лишенными матери.
Барневарн неплохо финансируется – почти миллиард евро в год норвежские налогоплательщики тратят на то, чтобы сотрудники этой организации по доносам (зачастую анонимным) арестовывали детей, отнимая их у родителей. Можно представить себе масштаб репрессий, охвативший страну, если одних только русских детей, томящихся в застенках Барневарна, более пяти тысяч! «Успех» норвежского детского гестапо феноменален – по некоторым данным, Барневарн изымает детей у родителей со скоростью полтора ребенка в час.
Охота на детей в современной Европе, пропитанной левыми ценностями, приняла масштаб настоящей охоты на ведьм. Европа, которая удивляла мир то кострами инквизиции, то дымами гитлеровских крематориев, теперь нашла себе новую забаву – лишать плачущих детей матери.
Между тем нет ничего страшнее для маленького существа, чем потеряться, то есть быть разлученным с матерью. Что такое смерть, дети еще не понимают. Поэтому страх потери мамы для них главный в жизни и самый ужасный.
Для нормальных людей это понятно. Для идеологически зашоренных (феминистов, коммунистов, социалистов) – нет. Безграмотность и бесчувственность рулят!.. А между тем еще в середине ХХ века в Америке были проведены весьма поучительные опыты на животных, вошедшие в ряд самых безжалостных экспериментов в истории науки. Это были как раз эксперименты по отъему детенышей у приматов.
Американский психолог Гарри Харлоу изучал на наших ближайших родственниках роль родительской любви. Именно результаты его работы внесли понимание в вопрос о том, почему же по детям, выросшим в детдомах, тюрьма плачет. В России, например, половина детдомовцев по выходе из детдома попадают за решетку. И так не только в России. Отчего же? Этот вопрос долго не давал покоя психологам. Вроде и смотрят там за детьми профессионалы с образованием, и кормят, и занимаются, и учат. Живут дети словно бы в огромной семье, окруженные многочисленными братьями и сестрами по несчастью. Но выходят в мир и оказываются в тюрьме, спиваются, кончают жизнь самоубийством, не находят себя. И даже не умеют строить отношения, хотя в детдоме обитали не в одиночной камере, а среди себе подобных.
Почему? Почему?
Жестокие опыты Харлоу дали ответ на этот вопрос. Экспериментатор отрывал маленького детеныша от мамы. Отрывал в буквальном смысле, поскольку маленькие обезьянки предпочитают ездить на мамах, вцепившись в их шерсть. А Харлоу детей отрывал и с мамой разлучал.
Навсегда.
Все дети реагируют на это одинаково. Маленькие обезьянки и их мамы реагировали на разлуку так же, как реагируют на нее представители нашего вида, – дети рыдают, мамы тоже рыдают. Смотреть на все это нормальному человеку совершенно невыносимо. Для этого нужно работать в гестапо или в Барневарне, что, впрочем, одно и то же.
Маленькие обезьянки в опытах Харлоу плакали, дрожали, скулили, выли, впадали в депрессию, получали эмоциональную травму или психопатологические отклонения на всю жизнь. Иногда даже погибали от тоски.
– Наверное, это потому, что мать – штука полезная, поскольку она имеет сиськи, в которых молоко для пропитания, – подумал экспериментатор.
Такой точки зрения, между прочим, и по сию пору придерживаются многие поверхностные люди. Мол, ваша собака любит вас только потому, что вы ее кормите и она это знает. Когда она приветствует вас с работы, это она не вас приветствует, а свой предстоящий ужин… Люди с подобным плоским уровнем понимания действительности и идут, как правило, в социалисты – те тоже воспринимают мир примитивно: эксплуатация, отнять и поделить, коллективизация… Они и слыхом ни слыхивали, что от тоски по утраченному хозяину собака может и вовсе отказаться от еды.
Увидев катастрофические последствия своих действий, Харлоу сделал для обиженных обезьянок две искусственные мамы. Одна мама была произведена из проволоки – по сути, это был проволочный каркас с нарисованной мордочкой и резиновой соской на уровне груди. Через соску подавалось молоко. Вторая мать была мягкая и теплая, сделанная из шерстистой ткани, с такой же нарисованной рожицей, но без сиськи с молоком. То есть это была совершенно непрактичная бесполезная мама.
Вопрос: какую маму малыш любил больше – кормящую или теплую?
Правильно, шерстистую и теплую. А к холодному проволочному чудовищу, оборудованному соской с молоком, дитенок ходил только кормиться и проводил возле нее ровно столько времени, сколько сосал молоко. Не любил он ее!
Почти все свое время малыш проводил, вцепившись в искусственную шерстяную маму, напоминавшую утраченную настоящую, – это его немного успокаивало.
Тогда Харлоу сделал Злую Маму. Теперь шерстяная иногда обдавала детеныша струями холодного воздуха или колола выдвигающимися иголками. Но все равно детеныш тянулся даже к злой маме – настолько она была ему важна. Жизненно необходима!
К чему же приводило отсутствие живой мамы? К потере социализации. Обезьянки, выросшие без матери или с искусственным мамозаменителем превращались в социальных деградантов. Они не умели строить отношения с другими обезьянами, а также с противоположным полом. Когда наступала пора продолжения рода, самцы просто не знали, как законтачить с самками. И никакой инстинкт, не будучи обточенным воспитанием, не помогал. Только жесткая фиксация самки в специальном станке в позиции, пригодной для случки, помогала: самцу в этой ситуации с горем пополам удавалось провести половой акт.
Именно поэтому люди, выросшие без родительской любви, часто становятся насильниками и жестокими убийцами. Им необходима «фиксация самки», чтобы чего-то достичь с ней. Коммуницировать по-человечески они не умеют. Не выработан механизм.
Самки же, выросшие с искусственным чучелом, сами родив детенышей, оказывались плохими матерями, часто они убивали своих детенышей или бросали их. Иногда стресс от невозможности коммуникации с другими особями был так велик, что у обезьянок-«искусственников» вдруг просыпалась тяга к самоуничтожению – они занимались членовредительством, отгрызали себе пальцы…
Иногда можно слышать мнение, будто детдомовцы вырастают асоциальными из-за того, что за них в детдоме все решают взрослые и всем их обеспечивают, вот они и теряются в большом мире. Это довольно странная точка зрения. Как будто в семье за детей все не решают взрослые! Решают, конечно, и даже в большей степени, поскольку за родных детей и душа болит больше, и времени на них остается больше, нежели у воспитателя детдома, на которого два-три десятка неродных приходится. Дело тут не во внешнем обучении. Вернее, не только в нем. А в том, что поток материнской любви определенным образом настраивает функционал растущего организма, и является необходимым биохимическим закрепителем всех социальных навыков.
Опыты Харлоу проводились в пятидесятые годы и произвели на прагматичную Америку сильное впечатление! Тогда в американской педиатрии господствовала идея о том, что баловать ребенка излишним контактом не стоит, что от мамы ему достаточно сиськи с молоком. А сюсюкаться с малышом и часто брать его на руки нет смысла… И вот оказалось, что такая политика есть самое настоящее преступление перед ребенком. Мы приматы, и нам для формирования здоровой психики крайне важен плотный и постоянный контакт с матерью, потому что миллионами лет наши животные предки именно так и формировались – вися на маме и испытывая ужас при случайно потере контакта. Мама – это защита. С мамой спокойно. Попав в незнакомое помещение без мамы, малыш примата дрожит и сворачивается в комочек, испытывая перманентный стресс. Попав в то же помещение с мамой, он не испытывает никакого страха, отцепляется от нее и начинает с любопытством обследовать помещение.
Инстинкт слеп и туп: ему не объяснишь, что сюсюканье и тактильный контакт – ненужное баловство. Поэтому организм должен работать и формироваться в штатном режиме, а не с перманентным перенапряжением надпочечников, вырабатывающих гормоны стресса, выжигающие организм. Иначе получается поведенческий урод.
Поэтому семья для ребенка необходима. Если нет родной, то хотя бы приемная. И дети это своим маленьким нутром понимают. Главная мечта детдомовского ребенка – о папе в мамой. Сюжет новогодней комедии «Елки» начинает разворачиваться с фантазии детдомовской девочки о том, что ее папа – президент России. Детдомовские дети часто фантазируют о своих родителях, приписывая им разные замечательные свойства и даже прощая прямое предательство – тот факт, что родители их бросили: мы уже знаем из опытов Харлоу – даже если мама колется или дует холодном воздухом, ребенок инстинктивно все равно упорно тянется к ней, потому что она мама. Эти непрекращающиеся мечты детдомовцев о родителях – инстинктивная и отчаянная попытка организма спастись: от будущей тюрьмы, самоубийства, несчастной личной жизни.
Поняв, насколько важны мамимы улыбки и тактильный контакт для правильного развития мозга ребенка, родильные дома Америки изменили свою политику и стали рекомендовать побольше ребенка тискать и улыбаться ему. Именно тогда были изобретены первые рюкзачки для переноски детей, максимально приближающие человеческих детенышей к тому положению, в котором находятся детеныши обезьян.
К сожалению, в левацком угаре цивилизованное человечество об этих опытах полувековой давности подзабыло. Отсюда и ювенальная юстиция с ее холодной идеологией о том, что детей нужно от родителей спасать, хотя даже плохие родители лучше, чем казенная койка в детской тюрьме детдома. Налаженная система отъема детей на Западе – форменное преступление против человечности.
Даже собаки любят, чтобы их гладили. Кошки, как известно, обожают спать в ногах у хозяина, а дети стремятся поутру прибегать к родителям в кровать. Потому что прикосновения и ощущение чужого тепла – важная часть коммуницирования у млекопитающих, наполнения жизни, ее качества. Для нашего же вида, предки которого большую часть детства проводили, вися на матери, это просто необходимо.
Поняв это, проходя мимо жены, непременно хлопните ее по заднице, а в ответ на ее возмущение, объясните, нравоучительно подняв палец:
– Мы теплокровные, нам необходим тактильный контакт!..
Кстати, шлепки по заднице, которые в лево-деградирующем западном обществе считаются насилием над детьми и за которые у вас стопроцентно отнимут ребенка, детям необходимы не меньше, чем обнимашки и поцелуи. Потому что в животном мире уважение одного продуцируется силой другого. Нет ничего хуже разболтанных отпрысков, не уважающих родителей. Там, где ребенка в три года можно спасти шлепком по заднице, в десять лет подзатыльником, а в пятнадцать поркой, в двадцать его не спасет даже тюрьма.
Детский писатель Григорий Остер, остро чувствующий детскую психологию, однажды на мой вопрос, стоит ли шлепать детей, ответил совершенно блистательно:
– Если вы ребенка любите, шлепайте на здоровье!
Помни, товарищ! Круглая детская попа предназначена не только для поцелуев, но и для благоотеческих шлепков!
И последнее в этой части. В 2012 году наши славные, блещущие интеллектом и добротой депутаты приняли так называемый закон Димы Яковлева, который запрещает усыновлять российских детей в американские семьи. В результате часть детей, которые могли бы получить семью, остались на железных койках в казенных приютах. Учитывая все вышеизложенное, степень адекватности и гуманизма нашей Государственной думы предлагаю оценить вам самим.
Часть 5
Homo Economicus
– Папа, а кто такой Карл Маркс?
– Экономист.
– Как наша тетя Рая?
– Нет, сынок. Тетя Рая – старший экономист.
Анекдот времен позднего СССР
Почему невозможен коммунизм?
Потому что мы не муравьи.
Я часто для релаксации душевной (нужно ведь иногда и развлекаться) захаживаю на разные сайты и форумы младокоммунистов, не нюхавших социализм в его реальные онучи, и потому мечтающих о светлой и утопической второй его стадии – коммунизме. То есть о том времени, когда все станут сознательными и начнут работать даром – просто из понимания своей нужности обществу.
Когда начинаешь намекать, что все в этом мире не так просто, как рисуется в юношеских мозгах максималистов, подростки и взрослые дяденьки, не вышедшие из подросткового возраста, начинают вскрикивать звонкими голосами, столь подходящими для распевания песен про прекрасное далеко:
– А вот у себя в семье вы тоже все деньгами меряете? Жене и сыну тоже деньги за работу даете или же просто так, по-человечески?
Иногда выдвигается и другой аргумент:
– У муравьев же получилось! Там каждый работает на все общество! А вы достали уже своей конкуренцией и принципом «Человек человеку волк»!..
«Аргументы» эти столь часто встречаются, что стали едва ли не стандартными в обличениях младокоммунистами мещанско-эгоистической логики людей умудренных, поживших и советские онучи понюхавших. Естественно, у людей зрелых нашлись возражения, достаточные для того, чтобы перекричать звонкий хор, поющий о прекрасном далеко.
Вкратце эти возражения таковы.
Товарищи любители коммунизма, юноши пубертатного периода и приравненные к ним! Действительно, социальная организация муравьев чрезвычайно развита. Все члены общества честно трудятся, никого не выгоняют на работу насильно, под ударами хлыста. Каждый сам стремится с утра выйти потрудиться ради счастья всего муравейника! Но дело в том, что муравьи – это винтики. Они абсолютно одинаковы – как те самые пресловутые винтики сталинской социалистической машины. Если бы люди тоже были одинаковыми и различались только по номерам, мы бы тоже устроили коммунизм. Собственно, и у нас, людей, все попытки построить коммунизм сводились к обезличенности, одинаковости и номерам на груди…
Это объяснение очень хорошее. У него есть только один недостаток – оно неправильное.
Рисунок нашей экономики и всей человеческой цивилизации, включая экономику, определяется характеристиками наших инстинктов, образом жизни наших предков и общим устройством нашего тела. По всем перечисленным параметрам мы от муравьев отличаемся кардинально. И главное отличие состоит вовсе не в том, что люди суть индивидуальности, а муравьи – стандартные роботы, работающие на инстинктах и не имеющие индивидуальных предпочтений.
У левых есть такое ругательство: «зоологический антикоммунизм». Зоологическими коммунистами они называют своих ярых противников. Это считается очень плохо – быть зоологическим антикоммунистом! А я всегда с гордостью говорю: «Я – зоологический антикоммунист!» Потому что мой коммунизм основан на знании человеческой зоологии. Прочтя следующую главу, вы тоже, как и я, станете грамотными людьми.
Глава 1
Пальцы веером
С бритой головою,
В форме полосатой
Коммунизм я строю
Ломом и лопатой.
Олег Григорьев
Муравьи только кажутся нам глупыми и одинаковыми. На самом деле каждый муравей – это личность, о чем прекрасно известно мирмекологам, то есть специалистам по муравьям. Присмотримся к этим созданиям чуть повнимательнее, раз уж речь зашла о коммунизме.
Спят муравьи, поджав лапки, а проснувшись поутру, потягиваются, распрямляя конечности, и зевают – разводят челюсти. После чего отправляются на работу.
Профессию молодые особи выбирают себе по характеру и склонностям. Муравей может стать фуражиром, строителем, мусорщиком, нянькой, разведчиком, пастухом… Дело в том, что муравьи, как и люди, обладают яркой индивидуальностью. Одни трусливые, другие отважные; одни терпеливые, другие взрывные и не терпят монотонной работы; у одних хорошая память, а другие все время что-то забывают; одни ленивые, другие трудолюбивые; одни умные и могут отлично решать трудные задачи, а другие туповаты, но старательны. Самые умные мураши становятся разведчиками или охотниками, кто потупее – рабочими. А муравьи-пенсионеры занимаются тем, что обучают молодежь.
У муравьев есть даже игры. Вот что в книге «Внутривидовые отношения у муравьев» об этом пишет известный мирмеколог, доктор биологических наук А. Захаров:
«Свидетельством высокой психической организации муравьев… являются муравьиные игры. Игры наблюдались целым рядом исследователей. «Муравьи поднимались на задние ноги, ласкали друг друга усиками, начинали примерные сражения и, казалось, играли в прятки» (Huber P., 1810). Форель (Forel, 1874, 1928) наблюдал игры у лугового муравья Formica pratensis. Рабочие муравьи схватывали друг друга лапками или верхними челюстями, катались по земле, потом отпускали друг друга, увлекали один другого во входы своего гнезда и скоро выходили оттуда снова. Различные авторы описывают игры у Eciton legionis (Бэтс, цит. по Леббоку, 1885), у Formicoxenus (Stager, 1919), у рыжих лесных муравьев (Мариковский, 1962 в; Huxley, 1934).
Нам приходилось неоднократно наблюдать в садках игры муравьев-рабовладельцев F. sanguinea. Обычно события развивались при этом следующим образом. Один из муравьев прибегает в камеру, где находятся несколько других рабочих. Остановившись посредине камеры, муравей поднимается возможно выше на всех шести ногах (как бы становясь на цыпочки) и начинает мелко дрожать. После этого один-два муравья приближаются к нему с раздвинутыми мандибулами и делают несколько угрожающих движений. Далее в игре остаются, как правило, двое. Они начинают бегать друг за другом (инициатор чаще убегает), иногда устраивают короткие схватки. Муравьи старательно возятся, после чего отпускают друг друга и погоня продолжается. После окончания игры партнеры долго чистятся рядом. Во всех наблюдаемых у F. sanguinea играх инициаторами выступали муравьи, занятые вне гнезда. Иногда один и тот же муравей-инициатор поочередно играл с несколькими муравьями. Был отмечен один случай, когда все попытки муравья-инициатора увлечь кого-либо из обитателей садка не увенчались успехом, хотя этот муравей выступал около 5 мин».
Игры и вправду говорят о высокой организации интеллекта. Последний подтверждается разными экспериментами, а также наличием у муравьев развитого языка и математических способностей. Муравьи не только умеют считать до шестидесяти, но и редуцируют информацию, строят умозаключения, а также дают собственные имена (!) объектам. Могут недоверчиво спросить: ну а это-то откуда известно?.. Я уже сказал: из экспериментов. В которых мирмекологами применялась шенноновская теория информации.
Известно, что для передачи двух бит информации нужно вдвое больше времени, чем для передачи одного бита, – от этого и плясали. Ученые строили для муравьев лабиринты таким образом, что расположение в них приманки четко показывало количество бит передаваемой информации, которую муравей-разведчик должен был сообщить рабочим муравьям. А пока муравьи беседовали, ученые меняли лабиринт на точно такой же, чтобы исключить возможный запаховый след. И это еще не все: после передачи информации изымали и муравья-разведчика – так чтобы рабочие муравьи шли только по «словесному» описанию.
Они шли и находили. Причем в полном соответствии с теорией у муравья-разведчика на передачу десятибитовой информации уходило в пять раз больше времени, чем для передачи двухбитовой. Но были нюансы…
Представьте себе, что вам нужно сообщить своему соседу по лестничной площадке, где вы нашли вкусную каплю сахарного сиропа, чтобы он тоже сходил и покушал.
Капля лежит в лабиринте. И есть два разных варианта расположения в нем драгоценной капли. И соответственно, два варианта объяснения.
Вариант первый: от входа нужно повернуть направо, потом налево, потом направо, снова направо, снова направо, затем налево, направо, налево. Краткая запись: П-Л-П-П-Л-П-Л.
И второй вариант расположения приманки: как войдешь – налево, потом налево, налево, налево, налево, налево, налево. Краткая запись: Л-Л-Л-Л-Л-Л-Л.
Количество информации одинаково в обоих случаях. Но во втором случае ее можно сжать, сказав соседу «все время налево» и тем самым сократив время на нудное перечисление. Именно так и поступят люди. Именно так поступают и муравьи. В случае когда информация может быть подвергнута редукции, она ей и подвергается.
Еще пример. Гребенка – длинный коридор с тупиковыми ответвлениями в одну сторону. Ответвлений шестьдесят. В сорок седьмом тупике от начала лежит капля сиропа. Разведчик, ее нашедший, сообщает информацию рабочим, и команда фуражиров отправляется на дело.
Муравьи обычно считают довольно медленно – вдумчиво. Но на сей раз они ничего не считают, а просто быстро бегут в конец коридора, разворачиваются… и начинают медленно и вдумчиво отсчитывать от конца коридора 13-й тупик. Потому что если от 60 отнять 47, будет 13. Это значит, что разведчик произвел вычисления и облегчил себе и друзьям задачу, сказав не «47-й от начала», а «13-й от конца».
Еще пример. В некоторых тупиках гребенки (допустим, в десятом и тридцатом) приманка появятся гораздо чаще, чем в прочих. Во всех она возникает с вероятностью 1/60, а в десятом и тридцатом с вероятностью 1/3. Муравьи моментально просекают эту фишку! А дальше происходит следующее.
Допустим, разведчик сегодня нашел еду не в 10-м тупике, а в 13-м. Он возвращается к своим и как-то подозрительно быстро передает сообщение. Что-то средуцировал хитрюга!
Фуражиры бегут за добычей. Добегают до десятого поворота и отсчитывают от него три вперед. Это значит, что излюбленный муравьями десятый тупик, в котором еда попада-лась чаще всего, получил у муравьев собственное название и сообщение выглядело так: «Чуваки! Сегодня жратва в третьем повороте дальше Удачного. Вперед!» (При этом первое слово, как вы догадались, означает «внимание, начало сообщения», а последнее слово – команда на исполнение.)
Представляете, какие умнички?.. И вот такие вот умные создания живут при коммунизме?!. Даже странно. Отчего же им так не повезло?
У муравьев, как мы теперь знаем, есть многое из того, что есть у нас, – сельское хозяйство, игры, скотоводство, строительство, рабовладение, выходные дни (в которые муравьи на работу не выходят) и даже алкоголизм (бывает, спиваются целыми муравейниками, жадно поглощая особые наркотические выделения жука-ломехузы). Но кое-чего у них нет. У них нет экономики, но зато их общество вполне коммунистично. Все у муравьев общее. От работы никто не отлынивает (за исключением законных выходных дней), а распределение благ – по справедливости.
– Почему же им удалось создать коммунистическое государство, а нам нет? – тоскуют коммунисты за рюмкой водки.
А ответ прост: все дело в том, что муравейник – это не государство. Муравейник – это семья. И разница тут принципиальна!
В муравейнике размножается самка-королева. А рабочие муравьи бесполы и не претендуют на то, чтобы передать свои личные гены в будущее. Они своего рода «бабушки», задача которых – заботиться о «детях»: яйцах, личинках, куколках. А почему рабочие о них заботятся? Да потому что все муравьи в одном муравейнике родственники – родные братья и сестры. Соответственно, у них, грубо говоря, один генетический набор. О нем они и пекутся совместно.
И у нас, между прочим, то же самое! Наши бабушки бесплатно заботятся о своих генах, живущих во внуках. Папы и мамы неустанно трудятся для пополнения общего семейного бюджета, не считаясь со временем и затратами, вкладываются в своих детей, причем порой помогают и взрослым детям тоже. У нас в семьях абсолютный коммунизм!
А вот все, кто вне семьи, – это прямые конкуренты в гонке на передачу в будущее своих генов. Будь рабочие муравьи не бесполыми, имей они претензию на самостоятельное размножение… О-о, тогда от хваленого муравьиного коммунизма не осталось бы и следа.
Будь мы с вами в большинстве своем бесполыми, как муравьи, тоже, глядишь, строили бы коммунизмы – в рамках отдельно взятых муравейников. Но нам коммунизм без надобности: мы гиперсексуальны и моногамны. А произойди мы от промискуитетного вида приматов, сложно даже сказать, возможна ли была бы у нас экономика и в какой форме она могла бы существовать. Есть ощущение, что вещество экономики может состоять только из «двухатомных» молекул моногамной семьи с кружащимися вокруг парного ядра общими электронами детей. Так проще отслеживать свои гены и передавать им наследство – не нужно гадать в большой промискуитетной стае, где чей ребенок и кому передать нажитое непосильным трудом. Впрочем, если кто-то готов накидать модель экономики на основе «многоатомной» семьи, я с удовольствием ознакомлюсь…
В общем, внутри семьи – коммунизм и родственные отношения, основанные на любви, а вне ее – конкуренция. Крутнувшись по диалектической спирали и поднявшись по ней на один пролет, можно проследить ту же самую закономерность уже на уровне фирм. Ведь и здесь мы слышим от коммунистов славословия в адрес плановой экономики и восторги по поводу общественной солидарности, которая выключает соревнование и «позволяет разумно распоряжаться общими ресурсами без ненужной конкуренции».
– Или, вы думаете, при капитализме нет планирования? – Хитро прищурившись, восклицают юные леваки с горячим сердцем, влажными руками и пустой головой. – Фирмы и корпорации тоже внутри себя не могут работать без плана. Так давайте распространим план на все общество, чтобы люди и заводы не грызлись друг с другом, а работали кооперативно. Как клетки в организме! Клетки же не конкурируют между собой.
Да потому клетки в организме и не конкурируют между собой, что у всех клеток – единый генетический набор. Они родственники! Близнецы. Они – это Я-целое. А вот другие клетки, составляющие другие организмы, являются моими прямыми конкурентами за ресурсы и будущее.
И в фирмах то же самое. Фирма – это экономическая семья или экономический организм. Ее задача передать в будущее свои «гены» в виде бренда, то есть в виде своей продукции с лейблом фирмы, и получить за это «пищу» в виде денег. А все остальные фирмы-организмы в экономическом ареале – конкуренты. Между ними происходит естественный отбор. А отмена конкуренции приводит к выключению естественного отбора и деградации. Что мы наблюдали на примере СССР. Этот экономический ублюдок, родившись в муках и едва успев прохаркаться кровью, сделал два-три судорожных вдоха и мгновенно (по меркам истории) откинулся в жутких конвульсиях, распространяя окрест смрад гниения.
А мы, осторожно обогнув его зловонную тушу, пойдем дальше по нелегкой дороге знаний. Наша задача – углядеть биологию в экономике. А она там везде, и в большом, и в малом. И чтобы в этом убедиться, сначала посмотрим на себя в зеркало, а потом раскинем пальцы веером…
Итак, муравьи, ведущие активную социальную жизнь, денег не изобрели. А вот для социальных приматов идея торгового, то есть взаимовыгодного, обмена – оказалась просто родной, инстинктивной. Мы это прекрасно знаем по своему виду. И мы это имели счастье пронаблюдать экспериментально на примере близких видов, ибо выдающиеся этолого-экономические опыты были поставлены разными группами ученых с разными видами приматов – шимпанзе, мартышками… В ходе экспериментов ученые внедряли в стае обезьян экономику. Какие молодцы!
Например, американцы из Йельского университета ввели в стае шимпанзе деньги и придумали для обезьян работу, которую те могли бы выполнять за эти самые деньги.
Что такое работа? Это малоприятная и трудная деятельность, на которую можно пойти только ради каких-то благ. В данном конкретном случае обезьяны должны были качать тяжелый рычаг с немалым усилием.
А что такое деньги? Да что угодно может быть деньгами! Главное, чтобы они были прочными и ценными. Обезьянам за работу давали разноцветные пластмассовые кружочки. Цвет жетона обозначал номинал монеты.
За красный жетон обезьяны могли, например, купить у людей стакан колы, за белый кружочек – ветку винограда, а синий кружочек по номиналу был вдвое больше белого, что обезьяны также быстро поняли.
Что же случилось со стаей, когда в нее ввели деньги? Нечто необыкновенное и прекрасное! Стая стала обществом. В ней тут же возникло социальное расслоение – трудоголики стали жить хорошо, лентяи превратились в бедняков. Возникли, точнее проявились, свои транжиры и скопидомы, воры и разбойники. Обезьяны были готовы жестко отстаивать свои капиталы перед лицом грабителей, а если кто-то терял бдительность, всегда находились особи, готовые украсть чужие деньги.
Аналогичные опыты с мартышками-капуцинами в джунглях Амазонии привели к аналогичному же результату: обезьянки быстро поняли роль и прелесть этих небольших кружочков. Рыночная экономика заблистала во всей своей красе!
Сначала экспериментаторы продавали обезьянкам яблоки и виноград по одной цене. И заметили, что яблоки спросом не пользуются. Но когда они снизили цену на яблоки в два раза, ситуация изменилась. Обезьяны сообразили, что выгоднее купить подешевевшие яблоки и таким образом сэкономить. Конечно, яблоко – это вам не виноград, но уж больно цена привлекательная! Вскоре весь запас яблок учеными был распродан.
Самое поразительное, что денежная система обращения быстро переключилась с направления «обезьяны—люди» на «обезьяны—обезьяны». Иными словами, деньги вошли у обезьян в оборот. Самки стали оказывать самцам сексуальные услуги за деньги. Когда ученые впервые увидели, как самец предложил отвергнувшей его самке деньги и она поменяла свое мнение касательно его привлекательности и согласилась, восторгу их не было предела. Я представляю, какие шутки отпускали биологи-мужчины в сторону своих коллег женщин!.. Тем более что дальше была замечена такая тенденция – самцы предпочитали сэкономить на фруктах, чтобы «полакомиться» сексом. А самочки, заработавшие таким образом денежки, покупали на них фрукты, шубы и автомобили…
Вывод? Секс лучше винограда! Но только для самцов…
Жалко только, что у обезьян не было карманов, им некуда было складывать деньги. А значит, одну из своих главных функций – накопления капитала – деньги у обезьян практически не выполняли: много ли за щеку набьешь!.. Думаю, если бы ученые догадались продолжить опыты и раздали обезьянам одежду с прочными карманами, как предтечу первых банков, или просто открыли бы в стае надежный банк, размещая в индивидуальные ячейки обезьян их личные накопления, очеловечивание приматов пошло бы еще быстрее. Тем более что все задатки у них для этого есть. Судите сами…
Зоопсихологи из университета Колумбии решили научить обезьян «играть на бирже». Точнее говоря, делать рискованные ставки. Перед этим в стаю обезьян ввели деньги, а затем обезьяне показывали ненадолго шесть картинок с изображением предметов. Затем картинки убирали и давали задание – показывали восемь новых картинок, среди которых была одна из первых шести. Нужно было ее найти. Интерес обезьяны подогревался возможностью сделать денежную ставку – перед выбором она должна была нажать одну из двух кнопок, обозначающих высокорискованную ставку или низкорискованную.
Если обезьяна делала ставку с высоким риском и угадывала, она получала три монеты. Если же она ошибалась, не получала ничего. А в случае выбора низкой ставки при любом ответе – правильном и неправильном – обезьяна получала одну монету.
И предъявляемые картинки, и монеты показывались на экране, причем получаемые монеты изображались кружочками в углу экрана, так что все это очень напоминало компьютерную игру. Правда, потом исследователи виртуальный счет в электронном банке «обналичивали», выдавая каждой обезьяне ее деньги кэшем.
Так вот: если, выполняя задание, обезьяна была уверена в своем ответе, она делала высокорискованную ставку. А если сомневалась в себе, делала низкую. И это уже, друзья мои, самая настоящая рефлексия! Анализ своих мыслей!
Кстати, обезьянам очень понравилось работать на компьютере, они старались, думали, морщили лбы, тыкали пальцами в экран, радовались правильным ответам и растущему счету, переживали…
И еще один интересный и очень узнаваемый момент. В одной серии экспериментов обезьянам просто показывали картинки, а за труд по их просмотру вознаграждали соком. Меняя количество сока и тип картинок, ученые выяснили, что за просмотр некоторых изображений обезьянам даже доплачивать не нужно, они бы и сами приплатили! Среди картинок, которые пользовались у обезьян большим успехом и которые они были готовы долго рассматривать даже без всякого вознаграждения, были фотографии доминантных самцов и задняя часть самок. Знаменитости и порнография!
Но стоило начать показывать какую-нибудь скучищу – например, низкоранговых самцов или нейтральные предметы, – обезьяны начинали требовать сока.
О чем говорят эти опыты?
Мы уже знаем, что наше поведение определяется программами поведения. Не всегда человек может определить умом, что его подвигло на то или иное действие – инстинктивная программа или благоприобретенная. Тем более что инстинктивные программы от нашего сознания скрыты и работают непосредственно с телом. А сознанию потом остается лишь гадать, «отчего это я вдруг такое сотворил?» Лишь в простейших случаях можно четко определить, какая программа сработала. Так, например, понятно, что когда человек переходит проезжую часть и машинально смотрит налево (если он при этом не англичанин), то сработала благоприобретенная программа. А если потерял голову от ревности и творит глупости – это против его воли включилась инстинктивная программа. Умом-то человек может понимать: от того, что твоя самка имела случку с другим самцом в презервативе, ни от тебя, ни от нее не убудет. Но инстинктивная программа протестует очень сильно, хотя и совершенно необоснованно.
Опыты с деньгами показали: в инстинктивных принципах организации коллективной жизни приматов заложено все то, что можно назвать экономическим поведением. Если бы эти коммуникационные программы и способность к компромиссам, обменам и договоренностям не была заложена в нас изначально, еще природой во времена эволюционирования нашего вида, хрен бы у нас была экономика! Как нет ее у муравьев. Которые не менее социальны чем мы, да и умом не обижены.
Оказывается, к интеллекту, как умению запоминать информацию и решать логические задачи, это не имеет никакого отношения. Экономика имеет отношение к потребностям тела. А разум, решая экономические задачи, тело просто обслуживает. Теоретически в экономике можно действовать холодно-логически и совершенно рационально. Но никто не действует, о чем мы еще поговорим чуть позже.
Экономика по сути своей – раздел психологии. Я бы даже сказал, зоопсихологии, учитывая вышеописанные эксперименты. Все нервные скачки рынка есть следствие наших страхов, панических атак, неоправданных надежд, адреналиновых выбросов и просто глупостей, которые мы творим. А иногда холодного расчета. Ведь не всегда же мы творим глупости и совершаем ошибки!
Не всегда. Но в большинстве случаев. Мало кто, играя на рынке, наживает капиталы, как Сорос. Абсолютное большинство проигрывает. От них и текут тонкие ручейки в океан, составляющий миллиарды немногочисленных соросов.
Впрочем, если не брать такую специфическую вещь, как игра на бирже, где большинство проигрывается, а также забыть о людях, охотно несущих свои деньги в финансовые пирамиды разного рода, то в обычной бытовой жизни поведение людей представляется все же ничуть не менее осмысленным, чем поведение шимпанзе, которых научили пользоваться деньгами. Мимо рта люди ложку не проносят, на рынке торгуются, скидки используют. Почему же тогда я сказал о нерациональных экономических действиях? Ах, не торопите меня с ответом! Сказал же – отвечу позже, когда время придет. Вот тогда мы и войдем в сияющие неземным блеском парадные залы глобальной экономики. А сейчас продолжим ознакомительную экскурсию по экономической прихожей…
Разницу в поведении разных видов, которые живут социальной жизнью, узреть на большом масштабе не сложно – муравьи ведут себя так, а люди эдак. Но и в микромасштабе разница в биологической конструкции дает о себе знать, отражаясь на экономике, теперь уже персональной. Далеко за примерами ходить не буду.
В 2012 году психологический журнал Высшей школы экономики опубликовал любопытный обзор экспериментов, связывающих экономическое преуспевание граждан с их биологическими различиями. А если конкретнее – авторами прослеживалась зависимость между генетикой и успешностью в биржевой деятельности. Зависимость была обнаружена и блестяще подтверждена.
Вот уж воистину: «Биология – это судьба!» Сей лозунг до дрожи ненавидят феминистки и другие левые, но от фундамента никуда не уйдешь, товарищи любители равноправия и прочего социального паразитизма! Вы наивно полагаете, будто мы рождаемся «табула раса» – чистыми листами, и все в нас прописывается воспитанием. Нет! Мы уже рождаемся будущими скрипачами, писателями, математиками, миллионерами, алкоголиками или бездарями. Наша судьба на линиях наших рук прописана меленькими буковками генов. Наши будущие разводы, наша нищета или богатство, тюрьма или кафедра – все вероятности уже заданы, дороги жизни черновым пунктиром прочерчены, болезни заложены… Причем не только генами, доставшимися нам от родителей, но и особенностями протекания беременности у матери (что, в свою очередь, зависит от генов, доставшихся беременной от ее родителей).
Как, например, влияет уровень тестостерона в крови беременной женщины на формирование свойств плода и, соответственно, на его экономическое будущее? И можно ли это проследить, не делая каждому испытуемому генетический скрининг и не ковыряясь в истории беременности матери, которую еще и не найдешь в архивах за давностью лет?
А по фенотипу! То есть по внешним признакам. Фенотип – это наше тело, которое нам выстраивает наш генотип.
Фигурально выражаясь, ген – это острие, основание качелей, на одной стороне которых сидит внутренний признак, а на другой – внешний. Например, ген, отвечающий за то, что хвост у собаки завьется колечком, одновременно отвечает и за ее дружелюбие по отношению к человеку. Так что по внешнему признаку порой можно определить внутренний. (Предлагаю читателю самому поразмыслить на досуге о том, почему ярко выраженные носогубные складки в народе окрестили линиями скорби и отчего раздражительных, недобрых людей называют желчными.)
Известно, что высокий уровень тестостерона в период беременности оказывает влияние на формирование нервной системы, а также разницу в длине указательного пальца и безымянного. Если у вас безымянный палец длиннее, вы тестостероновый человек. Ярко выраженный самец! Вы хорошо ориентируетесь в картах, логически мыслите, неплохо решаете пространственно-координатные задачи. Если вы женщина и у вас безымянный длиннее указательного, то вы настоящая бой-баба! Скорее всего в детстве вы бегали с мальчишками, лазали по деревьям и с интересом глядели, как папа ремонтирует автомобиль. А вот если наоборот, если у вас безымянный короче указательного, вы – женский типаж. Мягкий, неконфликтный человек, страдающий топографическим кретинизмом. И может быть даже гомосексуальной ориентации, если мужчина.
Люди с более длинным безымянным пальцем больше склонны рисковать, соответственно, они чаще выбирают себе брутальные профессии – военный, пожарный.
Так вот, проведенные исследования показали, что чем меньше отношение длины указательного пальца к длине безымянного (У/Б), тем выше у трейдера успешность в биржевых спекуляциях. Не потому, что он больше склонен к риску, а потому что аналитичнее. Кстати говоря, трейдеров, у которых безымянный палец был бы короче указательного, вообще не оказалось! Среднее У/Б-отношение у всех равнялось 0,96. Причем те, у кого это значение равнялось 0,93, имели доход в 680 тысяч фунтов стерлингов в год, а те, у кого он был выше среднего, зарабатывали не более 300 тысяч фунтов.
Существует также положительная корреляция между отношением длин пальцев у хозяев компаний и величиной их компаний. Чем более «тестостероновый» человек, тем больше вероятность, что он является владельцем крупной компании.
Биология – это судьба!
Люди с низким соотношением У/Б (высокий тестостерон) лучше постигают точные дисциплины, тяготеют к занятиям спортом. Это касается и женщин. Если у нее хорошие отметки по физике, если она любит спорт, скорее всего у нее низкая цифра У/Б. Этакая тестостероновая женщина. Мужик в юбке.
Психологические эксперименты в лаборатории подтвердили: люди с разным У/Б-соотношением ведут себя по-разному, обнаруживая устойчивую корреляцию между уровнем тестостерона и поведением игрока во время решения задачи. Приведу пару примеров из вышеуказанного обзора ВШЭ.
Вот игра с условным названием «Ультиматум». Одному игроку – назовем его Филипп Филиппович – дают некую сумму и предлагают поделиться с игроком по имени, допустим, Полиграф Полиграфович. При этом Полиграф Полиграфович знает, сколько получил Филипп Филиппович на халяву. И он может принять подарок от Филиппа Филипповича, а может отказаться. Если откажется, Филипп Филиппович тоже лишается денег.
Казалось бы, сколько ни дай Полиграфу – все равно хорошо! Не имел Полиграф ни рубля, а тут целый трояк! Математически выверенная стратегия поведения требует, чтобы Полиграф соглашался на любую даримую сумму, потому что всякое положительное число все равно больше нуля!
Но люди не роботы. У них понимание имеется! И понимание Полиграфа Полиграфовича таково: «Этот Филипп Филиппович на халяву, редиска такая, получил 40 рублей, а мне какой-то трояк или пятеру сует! А где справедливость? Справедливость где, я вас спрашиваю?!.»
И Полиграф Полиграфович гордо отказывается от пяти рублев, лишь бы наказать Филипп Филиппыча на сороковник.
Пусть я окривею на один глаз, лишь бы сосед ослеп!
Так нерационально, на зато от души действуют все люди. Эксперименты показывают, что суммы менее 20% от той, которую экспериментаторы вручили первому игроку, вторым зачастую гордо отвергаются. Ни себе ни людям!
Любопытно тут вот что – люди с низким У/Б-соотношением, то есть более аналитичные, чаще принимают мудрые решения, то есть, по терминологии экспериментаторов, соглашаются с «несправедливым» распределением, понимая: иметь трояк лучше, чем не иметь десятку.
А еще любопытнее, что статистику принятия решений, и без того замешанную на чувстве (т.н. справедливости), можно легко поколебать эмоциональной помехой – например, решения, принятые в сексуальном контексте (если испытуемым перед дележкой денег показывают сексуальные картинки), отличаются от решений контрольной группы, которой перед дележкой денег показывали нейтральные картинки природы.
Экономика оказывается очень животной!..
Глава 2
Биохимия экономики
Также любят они соседа и жмутся к нему, ибо им необходимо тепло.
Ницше Ф. Так говорил Заратустра
Как правило, люди отвечают добром на добро и испытывают непроизвольную симпатию к тем, кто относится к ним хорошо. Это естественное чувство симпатии отражением вспыхивает в вашей душе, когда кто-то протягивает вам, сидящему на паперти, то, в чем вы сильно нуждаетесь.
Я вот так, навскидку, могу вспомнить только одного человека, психопатологической душе которого чувство благодарности было совершенно несвойственно. Этот человек – Сталин. По воспоминаниями сталинского секретаря, незадолго до своего расстрела Зиновьев, чувствовавший, что над ним сгущаются тучи, спросил Кобу, знает ли он, что такое «благодарность». Дело в том, что Зиновьев и Каменев однажды спасли Сталина в критической ситуации. И Сталин им этого «не добра забыл», отправив позже на расстрел обоих. А тогда на вопрос своего партийного товарища Коба ответил, вынув трубку:
– Знаю, конечно. Благодарность – это такое собачье чувство.
Что было не так с товарищем Сталиным?
Товарищ Сталин был уродом, в его больном организме имелись большие проблемы с производством окситоцина. Того самого окситоцина, который мы проходили в главе про химию любви. Он, если помните, отвечает за моногамную привязанность. А еще окситоцин отвечает за коммуникабельность, коллективные взаимодействия, взаимопонимание. Люди, которые способны вырабатывать окситоцин в больших количествах, имеют больше контактов, их браки крепче, они редко разводятся и дольше живут.
Читатель может спросить, почему это и за социальность, и за половую любовь отвечает одно и то же вещество.