Опыт «Ты» через обмен ролями

Самым удивительным опытом, которым наделяет нас дополнительная реальность психодрамы, является непос­редственный, основанный на переживании опыт «Ты». Он становится возможным благодаря обмену ролями. При обмене ролями человек переживает своего визави: ближнего, мир и бога. На то время, в течение которого он, как актер, выступает в роли своего визави, он в той или иной степени отказывается от идентификации с са­мим собой. Протагонист становится антагонистом и как таковой способен проследить чувства и реакции послед­него и, кроме того, чувства и реакции, относящиеся к по­ведению протагониста (то есть к своему собственному). В существующем в каждом случае специфическом меж­человеческом силовом поле, которое воспроизводится в психодраме, вследствие констелляционного гнета по­ступки следуют как бы сами собой. Конкретное примене­ние обмена ролями к межчеловеческим ситуациям явля­ется, пожалуй, самым оригинальным, а с точки зрения терапии и диагностики и самым важным изобретением Морено. Уже в начале первой мировой войны он сфор­мулировал значение обмена ролями в своем произведе­нии «Приглашение к встрече» следующим образом:

« …если ты рядом, хочется мне вырвать глаза твои из впадин и вставить их вместо моих, а ты вырвешь мои и вставишь их вместо своих, тогда буду я глядеть на тебя твоими, а ты взглянешь на меня моими глаза­ми» (18).

Обмен ролями, в том виде, как он применяется в пси­ходраме, удается тем лучше, чем полнее актеры, то есть протагонист и антагонист, способны, поменявшись роля­ми в соответствии с психодраматическими правилами иг­ры, отказаться от фиксации на своем «Я» (но отнюдь не от силы «Я»!) и просто довериться межчеловеческой констелляции, даже если роль антагониста не соответст­вует ценностным представлениям протагониста. Протаго­нист переживает извне свое собственное поведение в дан­ной ситуации, изображенное теперь реальным визави или исполнителем его роли; более того, в качестве лич­ной реакции на свое изображенное в игре поведение он, как уже говорилось, развивает и даже испытывает чувст­ва другого. Обмен ролями означает собой опыт «Я» осо­бого рода. Но он означает также и опыт «Ты», доходя­щий порой до переживания телесных реакций визави, когда, например, переживается его возрастающая ярость, сопровождающаяся сердцебиениями в собствен­ном теле. Бывает и так, что в процессе подобного рода драматического действия собственное поведение крити­куется, подобно поведению другого человека, и в роли визави отстаивается противоположная точка зрения, а не собственная. Тем самым повышается ролевая гибкость, значение которой мы оценим верно только тогда, когда учтем тот факт, что деструктивный потенциал в отноше­ниях напрямую зависит от степени фиксации контраген­тов на прежней своей точке зрения. Но, поменявшись ролями, они воспринимают ту же самую ситуацию с по­зиции другого. Благодаря этому сознание обоих расши­ряется. В постпсиходраматическом отношении каждому из актеров знакома уже не только половина реальности своей ситуации, то есть «реальность со своей точки зре­ния»; оба теперь осознают реальность в полном объеме. Это всеобъемлющее сознание складывается из пережива­ния в собственной роли и из переживания в роли визави. Такой целостный опыт обеспечивает более объективную оценку ситуации «по ту сторону добра и зла». На пер­вый взгляд кажется, что вроде бы ничего не изменилось, и тем не менее приобретенный исполнителями психодра­мы опыт освобождения от себя и, возможно, от своей ра­нее непоколебимой точки зрения будет продолжать дей­ствовать в направлении самоосвобождения, которое по­зволит им с легкостью властвовать над собой.

Обмен ролями в эмоционально насыщенной психодра­матической игре приносит следующие результаты: 1) диф­ференциацию способности к вчувствованию; 2) улучше­ние понимания существующей межчеловеческой ситуации; 3) понимание изображенного в качестве антагониста виза­ви; 4) расширение эмоционального горизонта; 5) размяг­чение аспектов взаимоотношений, затвердевших из-за межчеловеческого констелляционного гнета и окостене­ния «Я»; 6) готовность к примирению.

Аксиодрама

Прослеживание переживания, а также ценностных представлений другого человека, которое становится воз­можным в психодраме благодаря обмену ролями, приво­дит в область аксиологии, науки о ценностях. Когда Ките в письме Дж. Г. Рейнолдсу пишет: «Аксиомы в фи­лософии не будут аксиомами до тех пор, пока они не «прощупаны»: мы читаем прекрасные вещи, но никогда не понимаем их во всей полноте, до тех пор пока не про­делали те же шаги, что и автор» (55), то этим он хочет сказать, что мы до тех пор полностью не поймем цен­ность философского труда, пока сами не переживем его содержание и сами не проследим за развитием его авто­ра. В этом смысле психодраму вместе с центральным значением обмена ролями можно, пожалуй, назвать в це­лом аксиоматическим методом. Под аксиодрамой же на­ряду с психодраматическим прослеживанием общих цен­ностных представлений Морено понимает прежде всего полемику с космическими аксиомами. Предпосылкой этого является глобальное использование дополнитель­ной реальности в психодраме. Она расширяет человече­ский горизонт во всех направлениях. Она развивает фантазию, гибкость, воображение, доверие к себе, актив­ность и креативность. Ослабляя эгоцентрическую фик­сацию на «Я», она вместе с тем способствует усилению «Я» благодаря эмоциональной и осознанной интеграции индивида во всеобъемлющие связи бытия.

Именно поэтому уже более полувека Морено отстаи­вает идею многостороннего понимания человека и мира и предостерегает от последствий одностороннего развития интеллекта в ущерб эмоциональной и социальной креа­тивности. Предполагая, что основанный исключительно на разуме образ мира, которым психоанализ сужает че­ловека, привел бы к духовному обеднению или к ком­пенсации пустоты душевного переживания наркотиками, Морено, будучи еще молодым медиком, вынужден был в беседе с Фрейдом адресовать основателю психоанализа следующие часто цитируемые слова: «Я начинаю свой труд там, где вы, господин Фрейд, его заканчиваете. Вы встречаете людей в неестественной обстановке вашего врачебного кабинета, я же встречаю людей в их естест­венном окружении: на улице и в их квартирах. Вы ана­лизируете сны людей. Я же хочу придать им мужество для новых сновидений. Я обучаю людей играть в Бога» (93). То, что подразумевается под этими загадочными словами, становится ясным только через понимание аксиодрамы.

Под аксиодрамой в узком смысле Морено понимает полемику человека на сцене с аксиоматическим положе­нием вещей бытия. Морено сводит весь свой труд к космической аксиоме, подобно тому как Евклид вывел всю свою геометрию из двенадцати аксиом. Наиболее важны­ми аксиомами Морено являются: 1. Существование все­ленной есть проявление невиданной креативности. 2. Ак­сиоматическим является также наличие креативных сил, стоящих за явлениями. 3. Человек — это всегда часть кос­моса в целом. Морено считает важным, что мы все более осознаем космические измерения и пропорции и пережи­ваем наше бытие во взаимосвязи со вселенной (92).

Благодаря введению психодраматических техник аксиодрама предоставляет для этого особые возможности. Человек, к примеру, в своем воображении «может поме­няться» ролями с мировым Творцом и попытаться раз­вить живое представление о силах, стоящих за всеми яв­лениями. После такой попытки он начинает осознавать невиданные измерения космоса, относиться к себе и своим проблемам с должным спокойствием. Если при обмене ро­лями мы пытаемся мыслить с позиции аксиоматического существования бесконечной вселенной, то мы не только развиваем более пластичное представление о креативных силах мира, но и приходим также к другому отношению к самим себе, к опыту, который Симона Вейль описывает следующими словами: «Как только в силу нашего согла­сия с необходимостью мы отказываемся от того, чтобы мыслить от первого лица, мы видим себя как бы извне, внизу нас, ибо мы встали на сторону Бога» (137). По­скольку наше узко ограниченное «Я» фактически связа­но с мышлением от первого лица, упомянутый Симоной Вейль «отказ» от него очень близок обмену ролями. Та­кой отказ от мышления от первого лица соответствует не­полному обмену ролями. Идея полного аксиоматического обмена ролями, возможно, бессознательно лежит в основе христианства, согласно учению которого в Христе Бог стал подлинным человеком, а человек — истинным Бо­гом. Подобного рода обмен ролями происходит тогда, когда человек на какое-то время перемещается в роль Бо­га и получает при этом доступ к космической креативно­сти, Творцу. Поэтическим выражением такого воображае­мого аксиоматического обмена ролями является «Заве­щание отца». Вошедшие в этот сборник стихотворения Морено следует понимать как проявление человеческого сознания, которое, словно при обмене ролями, идентифицируется с Творцом вселенной и предоставляет слово Со­здателю в человеческой речи.

Благодаря отказу от мышления в первом лице, как при обмене ролями, человек «встал на сторону Бога». Поэтому «инфляции "Я"» - по терминологии К.Г. Юн­га — не происходит (54).

Завещание отца начинается словами:

Я отец.

Я отец моего сына.

Я отец моей матери и моего отца.

Я отец моего предка и предка моего предка.

Я отец моего брата и моей сестры.

Я отец моего внука и моего правнука.

Я отец неба над моей головой и земли под моими ногами.

Я отец птицы на моем плече и зверя у моих ног.

Я отец молнии из моих туч и радуги над вашими крышами.

Я отец цветов перед моими глазами и слов,

обращенных к моим ушам.

Я отец твоих ушей и уст, возникших из моего слова.

Я отец клубов пыли и тишины в пустыне.

Я горб, изогнутый, чтоб вас нести.

Я щит, укрывающий, чтоб силы вам придать.

Я семя, всходящее, чтоб вас преумножить.

 

Я певец, поющий, чтоб чествовать вас.

Я птица, взлетающая, чтоб вас поднять.

Я небо, усыпанное звездами, чтоб вас короновать.

Я утешаю, я безутешен.

Я крещу, я не крещен.

Я сужу, я неподсуден.

Я сотворяю, я не сотворен.

Я благословляю, я не благословлен.

Я сгибаю, я несгибаем (79).

Если в этих стихах говорит человеческий дух, расши­ренный при обмене ролями до переживания мирового Творца, то в другом стихотворении в «Завещании отца» отец говорит непосредственно с сыном, Творец — непос­редственно с человеком:

Я — это я, и ты, и ты, и ты.

Не обманись, мой сын. Ты — не ты.

Когда ты руку к солнцу поднимаешь, тяжелую от плуга,

Не обманись, мой сын.

То, что движешь ты и видишь в ветре,

кровь твоя и лямка — Моя рука.

Когда ты ребенка своего зачинаешь,

когда весну приносишь в дом,

Не обманись, мой сын.

Что создал ты, несешь и поднимаешь в ветре — Мое дитя.

Когда, посеяв и пожав, ты тело серое зарываешь в пашню,

Не обманись, мой сын.

И то, что вскапываешь ты, возделываешь,

воспеваешь, — Моя земля (79).