Глава 4 В ГОСТЯХ У АЛИ-БАБЫ
Если фазенды шаха Сеида Масуда и покойного муллы Азиза назывались дворцами исключительно по капризу хозяев и из их склонности к хвастовству, то дворец Аль Дахара заслуживал такого определения без всяких оговорок.
За высокой белой стеной, надежно отделявшей владения Аль Дахара от окружающего мира, начинался огромный парк, вершины деревьев которого были видны издалека. За парком, который был не только гордостью и усладой самого Аль Дахара, но и превосходил по размерам и роскоши все аналогичные сооружения в радиусе ста километров, ухаживала целая армия садовников, трудившихся с раннего утра до позднего вечера не покладая рук.
Счастливец, перед которым открывались высокие бронзовые ворота, попадал в настоящий рай. Посыпанные песком тропинки вились между деревьев, в густой тени которых можно было неожиданно увидеть то мраморную беседку со множеством тонких колонн, то изъеденную временем каменную скамью, стоявшую на своем месте уже шестую сотню лет, то выложенный дорогим камнем родник, в котором тихо журчала прозрачная прохладная вода.
Статуи, привезенные шахом из просвещенной Европы и умело расположенные в наиболее выгодных для зрителя местах, придавали парку особый вид и напоминали о приятных днях, которые Аль Дахар провел в Париже, Лондоне и Берлине.
В густой листве деревьев пели птицы, по тропинкам бродили чванливые павлины и ручные звери, самым крупным из которых был пятнистый ленивый гепард, а главной достопримечательностью парка был большой пруд с кристально чистой водой, заключенный в скалистые берега и скрытый от палящих лучей солнца смыкавшимися над ним в вышине густыми ветвями деревьев.
Мало кто знал, что и пруд, и окружавшие его скалы вовсе не были творением природы. Это так похожее на естественную формацию чудо, а так его называли все, кто увидел хоть однажды, на самом деле было плодом каторжного труда сотен неизвестных людей, чьи имена и судьбы были подобны пыли, унесенной дуновением времени.
Неширокая дорожка, выложенная узорной плиткой, плавно изгибаясь меж кустов жасмина и роз, выходила на открытое пространство, и перед очарованным красотой парка гостем наконец открывался величественный дворец шахов Дахаров, выстроенный из желтоватого камня.
Его высокие стены, в свое время видевшие и пожары, и осады, уходили в голубое небо, и прорезавшие их узкие стрельчатые окна были окаймлены затейливой резьбой. Такая же резьба украшала двери, портики и прочие более мелкие детали, которых прихотливый архитектор разместил на громаде дворца более чем достаточно.
В глубоких проемах высоких арок лежала густая тень, наводившая на мысли о прохладе и покое, а внутренность дворца, скрытая за темными резными дверями из ценного дерева, представлялась таинственной и чудесной.
За шестьсот лет владельцами дворца успели побывать двадцать восемь вельможных правителей, которые сменяли друг друга в соответствии со сменой поколений. Последним из них был шах Аль Дахар, готовившийся передать все унаследованные им права, а также и сам дворец вместе с парком в безраздельное владение своему сыну, девятнадцатилетнему оболтусу Фархаду, который, идя по стопам своего праздного и похотливого папаши, не знал ничего, кроме тонкостей устройства молодого женского тела, способов набивания кальяна индийской коноплей и правил пользования видеомагнитофоном.
Через два дня Фархаду исполнялось двадцать лет, и перед ним открывалась перспектива стать очередным шахом. Это обещало много приятных новшеств в его жизни, но в то же время и накладывало обязательства, о которых Фархад старался не думать, а если и думал, то с тоской. Впрочем, для того и существовали визири и прочие придворные чиновники, чтобы жизнь во дворцах и княжествах не зависела от способностей правителей и чтобы привычная череда повторяющихся событий не нарушалась из века в век.
В этот день тишина в парке была нарушена рычанием автомобильных двигателей, хрустом гравия под тяжелыми колесами и нетерпеливыми гудками, адресованными красивым, но тупым павлинам, которые не хотели уступать дорогу прибывшим издалека машинам.
Караван из двух военных грузовиков и одного огромного белого автобуса с темными стеклами въехал через северные ворота, предназначенные для служебных надобностей, и направился в дальний угол парка, где находилась большая одноэтажная постройка, предназначавшаяся специально для размещения гостей второго сорта. Среди обитателей дворца это здание пренебрежительно называлось караван-сараем.
Караван-сарай, отдаленно напоминавший по стилю роскошный дворец, стоявший в центре парка, все же сильно уступал ему по количеству архитектурных украшений, а также по стоимости и качеству материалов, из которых он был выстроен. Были там, конечно, и колонны, и резьба, и стрельчатые окна, но… Колонны были не такими стройными, резьба наводила на мысль о муках бездарных учеников, а стрельчатые окна больше походили на унылые узкие бойницы.
Аль Дахар стоял у высокого окна, прорезанного на самом верху одной из девяти высоких светлых башен, и благодушно смотрел вниз, наблюдая, как машины, медленно петляя по тенистой северной аллее, приближаются к каравансараю. Наконец автобус и два крытых грузовика выехали на просторную площадку перед зданием и остановились. Шум двигателей смолк и потревоженные птицы, успокоившись, снова наполнили парк щебетанием и свистом.
Благодушие Аль Дахара, а также то, что он неожиданно перестал безумствовать по поводу увиденной им на конкурсе неземной красавицы, объяснялось тем, что несколько дней назад к нему приехал почтенный Надир-шах, который, многозначительно ухмыляясь, поклялся, что Аль Дахар получит эту гурию, не выкладывая за нее таких бешеных денег. Она будет просто подарком от Надир-шаха. Правда, Надир-шах рассчитывает на то, что в кратчайший срок он получит от Аль Дахара встречный подарок, который будет составлять одну седьмую часть от того, что уважаемый Аль Дахар намеревался заплатить за обладание этой прекрасной юной девой. И этот подарок будет с пользой употреблен им в нелегкой, но угодной Всевышнему борьбе с неверными собаками.
Аль Дахар прикинул, что десять миллионов ровно в семь раз меньше семидесяти миллионов, и такая арифметика пришлась ему по душе. А уж на что Надир-шах будет их тратить, Аль Дахара не интересовало. Хоть на борьбу с неверными псами, хоть на строительство богадельни для бывших обитательниц гаремов. Какая разница!
Почтенные ударили по рукам и расстались.
Аль Дахар увидел, как из автобуса, стоявшего ближе к деревьям, резво высыпали маленькие темные фигурки, которые тут же направились к грузовикам и принялись за разгрузку. Когда из автобуса начали выходить закутанные в длинную одежду женщины, а уж отличить женщину от мужчины Аль Дахар мог на любом расстоянии и в полной темноте, он заволновался и, провожая загоревшимся взглядом исчезавшие одна за другой в дверях караван-сарая гибкие женские фигуры, пытался угадать, которая же из этих гурий та самая, пронзившая его жирное сердце невинная девушка, о которой он мечтает уже целую неделю.
Позавчера вечером Аль Дахару позвонил Надир-шах и, не скрывая самодовольства, сказал, что послезавтра, то есть уже сегодня, сейчас, Аль Дахар получит первую часть подарка. Аль Дахар удивился, потому что не представлял, как можно разделить прекрасную девушку на части без ущерба для ее здоровья. Надир-шах засмеялся и успокоил его, сказав, что расчленять девушку никто не собирается, просто во дворец Аль Дахара на три дня прибудет миссия милосердия в полном составе. Цель приезда - помощь бездомным и бедным, а также услаждение почтенного шаха и его сына. И участвовать в этой гуманитарной миссии будет та самая Салима Фатимова, которая превратила убеленного сединами мужа в пылкого и влюбленного юношу.
Это и будет первой частью подарка почтенному Аль Дахару.
Аль Дахар рассыпался в любезностях и благодарностях, но в ответ на его вопрос, каким же образом будет выполнено основное обещание, Надир-шах снова засмеялся и сказал, что это пока секрет и что для уважаемого Аль Дахара он готов сделать все что угодно.
На самом деле коварный Надир-шах рассчитывал сыграть с Аль Дахаром в весьма жестокую игру. Он планировал уничтожить этот нечестивый европейский балаган прямо во дворце шаха, сделав его таким образом соучастником великого злодейства. А когда похотливый глупец Аль Дахар окажется в его власти, Надир-шах сможет претендовать не только на те десять миллионов, о которых шла речь. И такая крупная игра, как справедливо рассуждал Надир-шах, стоила свеч.
Связавшись с директором гуманитарной миссии Натали Романофф-Матье, Надир-шах с неожиданной легкостью получил согласие. Мисс Матье доверительно сказала ему, что для ее организации связи с влиятельными людьми Востока имеют гораздо большее значение, чем все остальное. Она готова пробыть во дворце почтенного Аль Дахара сколь угодно долго, однако в пределах разумного, получив взамен лишь благосклонность и протекцию шаха, чей высокий и известный всему миру род благополучно продолжается уже шестую сотню лет.
Надир-шах был в восторге и, произнеся длиннейшую цветистую фразу, в которой превозносил мудрость, прозорливость и выдающиеся деловые качества прекрасной повелительницы целого сонма неземных красавиц, не теряя времени, перешел к деловой части разговора. Наконец все, касающееся условий проживания, маршрута и адреса, было обсуждено, и с чувством неимоверного подъема Надир-шах повесил трубку.
Несколько минут он сидел неподвижно, глядя в стену перед собой прищуренными глазами, затем снова снял трубку и позвонил Аль Дахару.
* * *
Я стоял за толстым узловатым стволом какого-то южного дерева и не дышал.
Двое пакистанцев, сидевших на старинной каменной скамье в тени того самого дерева, за которым я прятался, говорили о чем-то на своем чурбанском языке. И в этом не было ничего особенного, я даже был готов, предварительно покашляв, выйти из кустов и любезными жестами показать, как мне приятно встретить в этом чудесном саду двух местных джентльменов, ведущих неспешную беседу на своем древнем наречии…
Возможно, я бы так и сделал, но одного из них я видел раньше, и это сильно меняло всю ситуацию.
Спиной ко мне на скамье сидели двое арабов, одетые в национальные балахоны, и одним из них был… Надир-шах!
Я узнал его сразу.
Узнал, потому что, увидев худую морду этого арабского хищника, украшенную снизу длинной черной бородой, похожей на мочалку, сразу же вспомнил, как в Питере, на Исаакиевской площади, он обращался ко мне с монитора компьютера, рассказывая о том, что будет с Алешей, если я не привезу ему Коран.
И это тоже было бы еще ничего, я бы мог предположить, что просто мир тесен, что это случайность, что мало ли кто кого и где может встретить… Но в их разговоре, который велся на совершенно непонятном мне языке, вдруг прозвучало слово «Коран», произнесенное с гортанным придыханием. Через несколько фраз оно прозвучало снова, потом еще пару раз, а потом они встали и удалились в сторону дворца.
Когда они исчезли между деревьев, я перевел дыхание и, еще раз взглянув в ту сторону, куда они ушли, развернулся и быстро пошел в караван-сарай.
Это было плохо.
Это было очень плохо, потому что случайно я узнал что-то очень важное, чего не знал раньше, и неизвестно, чем бы все обернулось, если бы не эта случайность. Что происходит - я пока еще не понял, слишком уж неожиданно перевернулась передо мной эта карта, но то, что игра имеет несколько другие правила, чем я предполагал, было совершенно очевидно.
Покинув прохладную тень, я оказался на ярком солнце и решительно направился к нашему временному обиталищу.
Навстречу мне вышла Наташа, которая, быстро оглянувшись, остановила меня жестом, а затем, подойдя вплотную, взяла под руку и потащила обратно, в прохладу зарослей.
Ничего не понимая, я удивленно посмотрел на нее и спросил:
- Что случилось? Девочки взбунтовались, сбросили боцмана за борт и захватили пороховой погреб?
- Если бы… - Наташа явно нервничала. - Все гораздо серьезнее.
- А раз серьезнее, - рассудительно сказал я, - то будь любезна не дергаться и вести себя поспокойнее. Ты же профессиональная шпионка, а суетишься, как молоденький неопытный стукач. Позор!
- Иди ты к черту! - сказала она и выдернула руку у меня из-под локтя.
Потом она уселась на скамью, ту самую, на которой только что сидели Надир-шах и его дружок и, вытащив из складок местного цветастого одеяния сигареты, закурила.
Выпустив дым, уплывший в густую листву, она посмотрела на меня и сказала:
- Ладно. Я успокоилась. Но зато ты сейчас начнешь нервничать.
- Ну-ну, - снисходительно усмехнулся я, - давай-давай.
- Даю. Генри обследовал помещения и обнаружил, что в каждой из наших комнат имеется видеожучок.
- Ну и что? - я недоуменно пожал плечами. - Подумаешь! Может быть, старый падишах любит смотреть, чем занимаются его гости, особенно если это девушки.
- Вот именно. На девушек пусть смотрит, я им сказала о камерах, так они теперь вертятся перед ними голышом, делая вид, что ни о чем не догадываются. Старый пердун обкончается там, и пусть. Но когда Генри как бы случайно двинул по жучку в нашей с тобой комнате спинкой кресла и сломал его, через пять минут прискакал местный якобы электрик и сказал, что ему нужно проверить проводку. Я вышла из ванной без всего и сказала, что у нас все в порядке и чтобы он убирался. Он ушел очень расстроенный.
- Выскакивать без всего из ванной ты любишь, - подтвердил я, вспомнив Ухту, где Наташа смутила похотливую грудастую горничную, уже рассчитывавшую на дополнительный заработок.
- Да, люблю, - вызывающе сказала она, - но не в этом дело. Во-первых, теперь мы знаем о жучках, а во-вторых, Генри сказал, что испортит их и в тех комнатах, где расположились его ребята.
- И это правильно, - кивнул я.
- Конечно. Но это опять же - семечки. Полчаса назад, когда ты пошел обозревать эти садово-парковые окрестности, я тоже решила прогуляться в одиночестве. Устала, знаешь ли, с дороги. Так вот, когда я добралась до главных ворот, не тех, через которые мы въезжали, а других, на южной стороне, то там, тихонько стоя в кустах, увидела интересную вещь.
Она затянулась, а я подумал, что интересные вещи начинают валиться на нас, как из мешка. Главное, чтобы не засыпали насмерть.
- Так что за вещь? - подтолкнул я Наташу.
- А вещь такая, - она выпустила дым и внимательно проследила за тем, как он уплыл.
- Когда-нибудь я ликвидирую тебя частным порядком за твою любовь к драматическим паузам, - пообещал я, угрожающе глядя на нее.
- А вещь такая, - повторила Наташа, - ворота открылись, внутрь въехал военный джип и остановился около будки охранника. Из будки вышел какой-то худой загорелый чурбан в белой накидке и с большой бородой, подошел к водителю и они заквакали по-своему.
- Ну и о чем же они квакали? - усмехнулся я, уже догадавшись, что загорелым чурбаном был не кто иной, как Надир-шах.
- Я не знаю, о чем они квакали, - прищурилась Наташа, - но один называл другого Надиршахом. Как тебе это нравится?
Я подумал и честно ответил:
- А никак! Я сам недавно видел его сидящим на этой самой скамье.
- И ничего мне не сказал?
- Да я и не успел! Ты сразу же схватила меня за руку и поволокла сюда. Я уж думал, тебе потрахаться захотелось…
Наташа зыркнула на меня и вдруг больно ущипнула за ляжку.
Я ойкнул и вскочил.
- Я тебе покажу - потрахаться! Маньяк.
Я не нашелся, что сказать, и поэтому полез за сигаретами.
Ну и дела…
Так что же тут делает этот долбаный Надиршах?
Неужели он знает о том, что я здесь?
При мысли об этом меня аж передернуло. Только этого и не хватало для полного счастья! Хотя…
- А моего имени они не называли?
- Нет. Точно не называли. Я слушала очень внимательно, будь уверен.
- Хорошо… - медленно сказал я, - хорошо. А что было дальше?
- А дальше тот, что на джипе, уехал, а Надиршах снова ушел в будку. Через десять минут за ним приехал белый «мерседес». И он тоже отвалил.
Мы помолчали, затем я сказал:
- Значит, так. Нужно немедленно предупредить Генри, чтобы он готовил своих ребят к действиям, а я пока пройдусь и подумаю.
Наташа встала и пошла в караван-сарай искать Генри, а я достал еще одну сигарету, прикурил от зажигалки и глубоко затянулся.
Генри Хасбэнд был чернокожим сержантом американского спецназа, покинувшим службу из-за разногласий с начальством. Начальство считало, что всяких подонков нужно публично судить, предоставляя им адвокатов, а также по возможности не нарушая их гражданских прав. И эти подонки становились телезвездами, о них узнавал весь мир, какие-то козлы из гуманитарных организаций защищали их права, в общем, не так уж и плохо у них все было. Ну, получит злодей двадцать пять лет за кровавое преступление, выйдет, когда ему исполнится полтинник, и будет жить, поплевывая на детей тех, кого он убил. И закон будет на его стороне.
А Генри считал, что его работа заключается в том, чтобы уничтожать их без шума и помпы, а также без суда и следствия, которые им были только на пользу. Просто грязная работа, заключающаяся в том, чтобы по мере сил очищать мир от скверны.
Мнение начальства оказалось, как и следовало ожидать, более увесистым и подкреплялось многочисленными документами, поэтому Генри послал всех на хрен и уволился. В последнее время он занимался тем, что в компании с несколькими такими же, как он сам, ребятами, делал то, что считал нужным. А именно - находил и убивал тех, кого по всем извечным человеческим законам нужно было четвертовать. Между прочим, он именно так и поступал. А потом его нашла Наташа и предложила развлечься в Пакистане. Генри Хасбэнд принял это приятное предложение, положил в карман Наташин чек с пятью нулями и отправился собирать своих.
И теперь в составе обслуживающего миссию милосердия были шестро спецназовцев, подготовленных и экипированных так, что злодеям и сексуальным маньякам нужно было держаться от наших девочек как можно дальше.
Ротвейлеры, а мои спецназовцы назвали себя именно так, для виду выполняли несложные обязанности грузчиков, а один из них, высококлассный подрывник Роджер Уотерс, с удовольствием помогал и осветителю, и электрику.
Остальные в основном пили пиво и время от времени спрашивали у Генри, скоро ли начнется основное развлечение. Генри уверял их, что скоро и что их обязательно пригласят. Тогда они снова брались за пиво, а Генри находил меня и задавал тот же самый вопрос. Я отвечал ему точно так же, и между нами было полное взаимопонимание.
Надир-шах…
Что же он делает здесь?
Если он каким-либо образом прознал, что Знахарь, которого он ни разу не видел…
Стоп!
Точно. Он не видел меня ни разу. Значит, если мы столкнемся с ним нос к носу, преимущество будет на моей стороне. И не только в том смысле, кто раньше вытащит пушку, но и в смысле любезных разговоров с ничего не подозревающим противником.
Эх, черт, опять не срастается!
Мне же нельзя с ним разговаривать. Во-первых, он может узнать мой голос, а во-вторых - то, что я русский, может вызвать подозрения. Сам-то он говорит по-русски куда лучше всяких хачиков, приезжающих в Питер на заработки, так что опять же получается, что мне нужно всячески избегать встречи с ним. Во всяком случае - до поры до времени.
А уж потом он ответит за все.
И отвечать будет по-русски, если, конечно, мне не придется застрелить его до начала нашей беседы.
Так что же он здесь делает?
А может быть, я попусту напрягаю свою простреленную голову? Может быть, он просто приехал навестить своего товарища по оружию?
А вдруг…
И эта свежая мысль совсем мне не понравилась.
Может быть, ему нужно то же, что и мне? А именно - второй, или первый, я уже запутался, в общем - Коран, который находился в этом дворце.
Но эта мысль, показавшаяся такой свежей и важной, тут же пропала, потому что у Надир-шаха не было нужды хапать этот Коран раньше времени. Если он хранится здесь, то лучше места и не придумаешь.
Успокоившись на этот счет, я продолжил размышления и между делом пришел к выводу, что сейчас самое время выпить пивка.
Чтобы голова лучше работала.
Я встал со скамьи и побрел к караван-сараю.
За спиной раздалось громкое мурлыканье и, оглянувшись, я увидел, что около скамьи стоит вышедший из кустов плоский, как велосипед, пятнистый гепард в ошейнике, украшенном драгоценными камнями и, вытянув круглую морду, шевелит короткими усами, нюхая то место, на котором я только что сидел.
Обнюхав скамью, он посмотрел на меня, потом повернулся к скамье задом и небрежно пометил ее. Раскатисто мурлыкнув еще раз, он умильно прищурился в мою сторону, а затем, двигая торчащими лопатками и лениво переставляя несуразно длинные ноги, ушел обратно в кусты. Я посмотрел на то место, где на скамье темнела его метка, решил, что больше здесь сидеть не буду, и пошел восвояси.
Приняв душ и открыв бутылочку пива, я повалился на просторную тахту, застланную шелком, и только успел подумать о том, что будет, когда из душа выйдет Наташа, шмыгнувшая туда сразу же после меня, как раздался стук в дверь.
- Войдите! - сказал я, естественно, - по-английски.
Дверь открылась, и на пороге показался Генри.
- Привет, маса, - сказал он.
- Привет, высокооплачиваемый наемник, - ответил я.
Генри Хасбэнд был стопроцентым негром, потомком тех ребят, которые прибывали в Америку в трюмах невольничьих кораблей, и почему-то очень гордился этим фактом.
Это служило поводом для многочисленных шуток, но совершенно не портило отношений в нашем маленьком и крепко сколоченном размашистыми росчерками на чеках коллективе.
- Великий сагиб Аль Дахар счастлив сообщить тебе, о белый человек, что он ждет нас всех во дворце, чтобы хвастливо ткнуть нас носом в наше ничтожество. Короче говоря, он хочет устроить нам экскурсию по своей хибаре.
- Я бы отправил тебя к нему с отказом, но боюсь, что он прикажет отрубить тебе голову и прислать ее мне в корзине из-под угля. Поэтому моим ответом будет: отлично! С огромным удовольствием!
Я сказал это совершенно искренне, потому что Аль Дахар наверняка похвастается реликвией, а увидеть ее и узнать, где и как она хранится, было совершенно необходимо. Я уже подумывал о том, как бы самому напроситься на осмотр дворца, но тщеславие хозяина опередило меня.
- Ты очень добр, маса. И когда мы будем готовить тебя с овощами, я клянусь тебе, что эти овощи будут самыми свежими и самыми спелыми.
- Договорились. Валяй, скажи ему, что мы скоро придем.
Генри с шутовским почтением поклонился и отбыл.
Он ходил в шотландском кильте и с ридикюлем, в котором, как я однажды заметил, находилась пушка. На голове у него было множество гладко уложенных косичек, на темно-коричневой морде - узкие черные очки, а на ногах, как дань славному прошлому и опасному настоящему - высокие шнурованные спецназовские ботинки.
На белой футболке красовался портрет Нельсона Манделы, под которым была надпись «олух царя небесного».
Вот такой ниггер.
Я приоткрыл дверь в душ и сказал:
- Великий Аль Дахар ждет нас всех у себя, так что заканчивай тут и собирай своих птичек. Пойдем обозревать дворец, заодно и на Коран посмотрим.
- Как он не вовремя, - с сожалением отозвалась Наташа, - а я-то думала…
- Знаю я, о чем ты думала, - сказал я, - ты только об этом и думаешь. Маньячка.
Мы с Наташей постоянно шутливо обвиняли друг друга в чрезмерной сексуальной озабоченности, что, впрочем, не мешало нам постоянно доказывать самим себе, что так оно на самом деле и есть. Ну а что еще делать, если все время находишься рядом с тем, с кем это так хорошо получается?
Наконец Наташа собралась, и мы вышли на улицу.
Наши птички, по моему настоянию одетые в длинные бесформенные накидки, чтобы не перевозбуждать хозяина, уже собрались, вокруг них торчали строго посматривавшие по сторонам и жевавшие резинку ротвейлеры, и я, придирчиво осмотрев экскурсантов, возглавил колонну.
* * *
Знахарь вошел в высоченную резную дверь последним, и она с глухим стуком захлопнулась за его спиной. Постояв и привыкнув к прохладному полумраку, он огляделся и понял, что всю жизнь представлял себе место обитания какогонибудь восточного шейха именно таким.
Просторный зал, высокие своды которого скрывались в темноте, был окружен множеством витых колонн, за которыми угадывались какието проходы, двери и ниши. Все это вместе создавало таинственную и сказочную атмосферу и самым решительным образом располагало к тайнам, интригам, коварству и заговорам.
Знахарь усмехнулся, не зная, что и думать по этому поводу.
То ли жители этой страны, будучи таинственными и коварными интриганами, выразили в этой затейливой архитектуре свою сущность, то ли эта архитектура так действует на людей… Скорее всего - и то и другое вместе, решил он, и тут сопровождавший делегацию маленький и толстенький визирь, а Знахарь решил, что человечек в халате, подпоясанном расшитым поясом, чалме и сказочных туфлях с загнутыми носами никем другим быть не может, сказал, что почтенный Аль Дахар искренне скорбит о том, что не может лично показать гостям свою ничтожную хижину, потому что у него приступ радикулита и придворный лекарь мучает его своими несовершенными руками.
Придворный лекарь!
Ну, раз так, тогда этот - точно визирь. Иначе и быть не может.
Знахарю пришла в голову мысль о том, что старый греховодник наверняка врет. Просто ему лень. Но оно было и к лучшему, потому что без хозяина можно было спокойнее изучить обстановку, не тратя времени на постоянные реверансы в его сторону.
Визирь закончил свою витиеватую речь по поводу состояния здоровья господина и громко щелкнул пальцами.
В это же мгновение в зале вспыхнул свет.
Зажмурившись на секунду, Знахарь снова открыл глаза и поразился роскоши помещения. Полутьма скрывала детали, но в свете множества электрических светильников, выполненных в виде позолоченных факелов, торчавших из стен, стало видно, что и стены, и витые колонны, и сводчатый потолок - все было сделано из одного и того же желтоватого светлого камня и сплошь покрыто мелкой резьбой, бесконечные узоры которой изощренно переплетались и кое-где превращались в строчки, вырезанные причудливой арабской вязью. Скорее всего, это были избранные суры из Корана.
Птички дружно ахнули, увидев такое великолепие, а Знахарь, посмотрев на них, подумал, что еще немного - и они бросят одноглазого пирата и убегут к властелину всего этого Аль Дахару.
Наташа стояла рядом, и выражение ее лица ничем не отличалось от того, что было написано на лицах всех новоявленных мусульманских красавиц, не исключая и Алену.
Знахарь подошел к Наташе и, слегка наклонившись, сказал ей вполголоса:
- Я знаю хозяина. Могу познакомить. Говорят - клевый парень…
- Пошел в жопу, - так же вполголоса ответила Наташа, но ее взгляд тут же прояснился.
- Не забыла, зачем мы пришли? - небрежно поинтересовался Знахарь.
- Нет, не забыла, - огрызнулась Наташа и, отпихнув Знахаря, обратилась к визирю:
- Вы можете назвать имя мастера, который выполнил эту колоссальную и прекрасную работу?
Визирь сладко прищурил и без того узкие глазки, прятавшиеся в щелках между круглыми щечками и пухлыми веками, и ответил:
- Имя этого мастера, конечно же, Аллах, а имена тех, чьими руками он создавал эти волшебные узоры, не достойны упоминания.
- Благодарю вас, - любезно сказала Наташа и, повернувшись к Знахарю, тихо добавила: - Не достойны упоминания… Ты понял?
Знахарь кивнул и, повинуясь приглашающему жесту визиря, направился вслед за ним к сводчатой двери, покрытой мозаичными узорами из янтаря разных оттенков, которая медленно распахнулась, и за ней показалась внутренность следующего зала.
Наташа шла следом за ним, а весь курятник, окруженный ротвейлерами, чуть поодаль. Знахарь предупредил Генри, и теперь тот следил за тем, чтобы девочки не болтались у Знахаря с Наташей под ногами и не мешали тщательно исследовать дворец.
Следующий зал был похож на первый, но узоры, покрывавшие его, не оставляя ни одного свободного сантиметра, были уже не вырезаны, а тщательно выписаны красками. Это было пестровато и поэтому не очень понравилось и Знахарю и Наташе, но все равно производило сильное впечатление.
Потом были винтовые лестницы, старинные мрачные коридоры, люки в полу, когда-то проваливавшиеся под ногами доверчивых жертв, личные покои хана и мощная дверь, за которой располагался гарем. Возле двери стояли двое мрачных стражей в чалмах, но вместо кривых сабель они были вооружены до боли родными автоматами Калашникова с укороченными стволом и прикладом.
Стражи, смотревшие прямо перед собой, даже не покосились в сторону такого количества прекрасных девушек.
- Как ты думаешь, они кастрированы? - шепотом спросил Знахарь у Наташи.
- А ты у них спроси, - тоже шепотом ответила она.
- Языков не знаю, - просипел Знахарь, и тут визирь торжественно открыл перед уважаемыми гостями еще одну дверь, за которой находилось просторное помещение без окон, уставленное стендами, витринами и стеклянными прилавками.
Помещение сильно смахивало на музей, и, как бы в подтверждение этого, визирь, войдя первым, обвел пространство зала короткой пухлой ручкой и сказал:
- А здесь великий Аль Дахар хранит коллекцию, собирать которую начал еще четыреста восемьдесят восемь лет назад его далекий предок шах Мухаммад Дахар.
Войдя внутрь и присмотревшись повнимательнее, Знахарь едва не присвистнул, и было от чего. Наташа, увидев некоторые из экспонатов, тоже удивленно подняла бровь, но промолчала и только, чуть прищурившись, недоверчиво покачивала головой.
На стенах висели смутно знакомые картины европейских мастеров, в промежутках между ними располагались штук двадцать разнокалиберных статуй, а в витринах сверкали кубки, короны и прочие металлоизделия, щедро усыпанные алмазами, сапфирами, изумрудами и другими драгоценными камнями.
Наташа показала на мраморную голову мальчика, стоявшую в отдельном стеклянном шкафчике, и тихо сказала:
- Это Микеланджело. Его ищут уже больше ста лет. Я не удивлюсь, если здесь найдется многое из того, что считается пропавшими шедеврами.
- А это случайно не святой Грааль? - вполголоса поинтересовался Знахарь, кивая на невзрачную деревянную чашку, испачканную внутри чем-то темным, которая стояла в небольшом стеклянном и, судя по всему, герметичном, кубе, покоившемся на высокой каменной подставке.
- Вот уж не знаю. Но теперь я думаю, что здесь все возможно… - ответила Наташа, переводя изумленный взгляд с одного экспоната на другой.
Она помолчала и с сожалением добавила:
- Эх… Интерпол бы сюда направить!
Осмотр продолжался, и визирь, который, судя по всему, давно уже набил руку на этих экскурсиях, умело нагнетая впечатление, рассказывал об экспонатах, умалчивая, впрочем, о том, как они сюда попадали.
Наконец, он подвел гостей к небольшой витрине, в которой лежала толстая древняя книга, и Знахарь сразу же узнал ее.
Обложка книги была сработана из покрытых изощренной резьбой тонких пластин дорогого темного дерева, корешок и кромки обложки были сделаны из тисненой кожи, пришитой к дереву серебряными скобками, изукрашенными затейливой чеканкой, а на лицевой стороне деревянной обложки в серебряных гнездах сидели семь драгоценных камней.
По углам были расположены четыре крупных рубина, чуть ниже, тоже в углах, - два изумруда, а над перламутровой инкрустацией заглавия, врезанного в обложку, красовался чуть покосившийся огромный бриллиант.
Под лучами грамотно расположенных светильников в старом вощеном дереве обнаруживались благородные слои и прожилки, рубины и изумруды бросали вокруг себя светящиеся красные и зеленые тени, а в глубине великолепного бриллианта играли радужные отражения.
Знахарь слушал объяснения визиря, рассказывавшего о том, как неслыханно повезло уважаемым гостям и какую неслыханно ценную реликвию они видят перед собой, а сам в это время прокручивал в голове весь путь по дворцу от входа до сокровищницы.
Генри стоял рядом и, с почтением глядя на Коран, пытался сообразить, сколько же стоит эта красивая книженция.
Наташа тоже думала вовсе не о торжественности момента, а о том, какие приключения ждут их, когда Этот Коран присоединится к Тому Корану, ждавшему их в сейфе одного из коммерческих банков Европы.
- Камеру слежения видела? - спросил Знахарь, заметив в углу небольшой черный цилиндрик, на конце которого сверкнула линза.
- А ты что, только сейчас заметил? Да они тут во всех помещениях натыканы, и не по одной. Надо просто знать, куда смотреть.
Закончив осмотр частного музея, экскурсанты, влекомые визирем, расточавшим похвалы Аль Дахару и комплименты хихикавшим девушкам, начали подниматься по полутемной и узкой винтовой лестнице, втиснутой в круглую шахту, уходившую вверх на неопределенную высоту. Знахарь начал было считать витки, но после шестого сбился и, чувствуя, что от этого верчения у него начинает кружиться голова, чертыхнулся и подумал, что экскурсия, пожалуй, несколько затянулась.
Но как раз в этот момент наверху мелькнул дневной свет, и через несколько секунд, пройдя в низкую дверцу, все оказались на плоской крыше дворца, огражденной резным парапетом и залитой ярким солнцем. Оглядевшись, Знахарь неожиданно увидел вертолет, стоявший в самом центре белого круга, нарисованного на крыше, и находившегося метрах в двадцати от небольшой башенки, из которой они только что вышли.
Бросив мгновенный взгляд на Генри, Знахарь увидел, что тот тоже смотрит на вертолет. Потом их взгляды на секунду встретились, и Генри, едва заметно кивнув, равнодушно отвернулся от этой столь важной детали обстановки.