Глава 5 ГОП-СТОП ПО-АРАБСКИ
- И ты не думай, что это будет так же просто, как поставить на гоп-стоп кооперативный ларек, - забывшись, сказал я Наташе порусски.
Генри поморщился и, приложившись к банке с пивом, сказал:
- Если белому господину будет угодно говорить по-английски, его недостойные слуги смогут лучше постичь глубину его замыслов.
Оказавшись здесь, Генри Хасбэнд заразился местной витиеватостью и цветистостью речей и теперь по любому случаю щеголял этакой опереточной восточной манерой выражаться.
Его ребята заржали, а Джереми Батчер, чье имя по-русски должно было звучать как Иеремия, а фамилия - как «мясник», поддержал своего сержанта:
- Точно. Ты, Нельсон, не подумай чего лишнего, мы же знаем, что все в порядке, но - лучше по-английски.
Я поднял руки, сдаваясь перед его правотой, и сказал:
- Все действительно в порядке. Просто эта белая леди, чтоб ей провалиться, вывела меня из себя, и я сказал ей, что наша затея несколько сложнее ограбления бензоколонки.
Все дружно закивали, соглашаясь с Батчером, и я понял, что об ограблениях автоколонок эти ребята знают все.
Называть меня Нельсоном ребята стали с первого же дня.
Для этого было несколько причин. Первая, самая простая, - не хватало еще, чтобы кто-нибудь из местных услышал слово «знахарь» и передал это заинтересованным лицам. Вторая сводилась к тому, что «Костя» для них был неудобен. Языки не под то заточены. Ну, а третья - самая элементарная. У меня был один глаз, у великого адмирала Нельсона - тоже.
На том и порешили. С того дня даже Наташа иногда называла меня не Костей, а Нельсоном, а я нисколько не возражал. Однако в постели, ну и в других местах, где мы совершали нападения друг на друга, я всегда оставался для нее Костей, и это было понятно и приятно.
И вот теперь мы сидели в большой комнате, свободной от жучков, и, попивая пивко, обсуждали подробности и детали завтрашней операции.
Мы - это я сам, Наташа, Генри и пятеро его ребят.
Всего восемь человек, вроде бы немного, но зато каких!
Генри со своими убийцами стоил целой роты.
Наша завтрашняя задача на первый взгляд представлялась довольно простой, но это только на первый взгляд.
Когда визирь водил нас по дворцу и, притворно ужасаясь, показывал на давно уже не действующие люки в полу, выскакивающие из стен зазубренные копья, опускающиеся на человека потолки проходных каморок, которые в нужный момент превращались в глухие камеры, и прочие ужасные и коварные ловушки, я уловил в его речах скрытый намек на то, что другие приятные сюрпризы, которые он нам не показывает, в полном порядке и действуют безотказно. Так что если кто-нибудь посторонний попытается проникнуть во дворец, то тут ему и конец придет.
Я, конечно, притворился тупым и сделал вид, что не понимаю таких намеков. Наташа, между прочим, тоже сразу же поняла, что к чему.
Да и мои ротвейлеры были не пальцем сделаны, тем более что все они в свое время побывали в странах Востока и Азии с более чем щекотливыми миссиями. Многие из их коллег навсегда остались там, кто - придавленный массивной плитой, кто - пронзенный отравленным шипом, неожиданно выскочившим из стены, кто - разрубленный напополам спинкой кровати, вдруг превратившейся в нож гильотины… В общем, увлекательных способов отправить человека на тот свет азиаты выдумали несметное количество.
Все мы понимали это, и первым пунктом служебной инструкции на завтрашний день была величайшая осторожность.
Вторым пунктом шла личная гвардия шаха Аль Дахара, которая представляла из себя разношерстную компанию, вооруженную автоматами Калашникова. А если выражаться более точно, по-российски, то это была просто толпа бандитов, состоявшая из безмозглых шестерок, которыми руководил бородатый пахан в чалме и с множеством перстней на руках.
Их было рыл двадцать, и они слонялись по дворцу и по территории парка, с грозным видом держа пальцы на спусковых крючках.
Лично меня от всего этого только смех разбирал, а на лицах Генри и его ребят я неоднократно видел презрительную гримасу. Но как бы то ни было, если обкуренный воин Аллаха поливает все вокруг себя веером пуль, то от его тупости и неподготовленности они не превращаются в ватные шарики. Продырявят за милую душу, и отправишься на свидание с апостолом Петром.
Но все же это были люди, и мы знали, чего можно от них ждать.
Потом шел сам Коран, точнее - его изъятие.
Больше всего я боялся, что сокровищница окажется ловушкой, причем ловушкой серьезной. Ведь если я хоть что-нибудь понимаю, эта относительно небольшая комната даже без Корана стоила больше, чем весь дворец вместе с парком, прудом и павлинами. А раз так, то нужно быть полным идиотом, чтобы не позаботиться об ее защищенности. Самого Аль Дахара мы еще не видели, зато визирь совершенно очевидно был прожженным жуликом и коварным хитрецом.
И, наконец, отбытие из дворца.
Сначала мы с Генри рассчитывали отвалить отсюда на тех же автобусах и грузовиках, на которых приехали, но, увидев стоявший на крыше вертолет, одновременно пришли к выводу, что улететь по воздуху будет куда правильнее, чем с воплями и фейерверком нестись с украденным добром на машине по пыльной территории чужой страны. Погони со стрельбой и визгом шин хороши только в кино. На самом же деле это весьма неприятное и очень опасное развлечение.
Но при этом варианте нужно было решить вопрос с нашими девочками и обслугой. Взять их всех на вертолет мы не могли, потому что их было слишком много, и поэтому мы решили попросту бросить их на произвол судьбы, но судьба эта была вовсе не такая горькая, как можно было подумать.
Когда все будет сделано и мы будем уже в воздухе, Генри сразу же свяжется по своим старым каналам с американской спецурой, которой в Пакистане, как, впрочем, и везде, полно. Он скажет, что во дворце шаха Аль Дахара находится большое количество захваченных ваххабитами европейцев, которых заманили туда обманом. Спецы свяжутся с правительством, а оно, не желая портить отношений с Америкой, сразу же направит туда военных, так что всю эту компанию накроют и оставленные нами люди будут благополучно освобождены.
Дай Бог, дай Бог…
Я решил, что лучше даже не думать о том, что будет, если эта часть плана провалится, и, завершая совещание, сказал:
- Ну что же, джентльмены, я надеюсь, все ясно. Так что чистите стволы и ботинки, завтра показательное выступление. Желаю всем спокойной ночи.
Дисциплинированные джентльмены встали из кресел и, вежливо пожелав нам с Наташей не терять времени даром, вышли из комнаты.
Когда мы остались одни, я снова уселся в кресло и закурил.
Наташа некоторое время молча смотрела на меня, затем вытащила из ящика с битым льдом банку пива и сказала:
- Вроде все правильно спланировали, но меня не оставляет такое чувство, что это еще не все. Можешь считать это женской интуицией, но сюрпризы обязательно будут. Причем я имею в виду вовсе не ловушки в коридорах, а человеческий фактор.
Она открыла пиво, а я выпустил дым в потолок и спросил:
- Что значит - человеческий фактор?
Сделав несколько глотков, Наташа шумно выдохнула, вытянув губы, и сказала:
- Надо поставить памятник тому, кто придумал холодное пиво.
- А я слышал, что в Киеве стоит памятник салу.
- Это что - свинье, что ли?
- Нет, не свинье, а именно салу. Правда, я сам его не видел, но мне говорили, - я тоже взял из ящика со льдом банку пива и, открыв ее, вернулся к основной теме: - Так что это за человеческий фактор такой?
- Мне очень не нравится, что вокруг дворца вертится Надир-шах.
- Мне тоже не нравится, а что делать?
- Ну, что делать - как раз понятно, - сказала Наташа, откидываясь на спинку кресла. -
Хватать Коран и быстро сваливать отсюда. С этим все ясно. Меня больше интересует, что ему здесь нужно. Если Надир-шах пасется вокруг Корана - это одно дело. Пусть себе. Главное, чтобы не совался сюда. А если его интересуем мы…
- Что значит - мы?
- То и значит. Знахарь, например.
- А-а, вот ты о чем… Я тоже думал об этом. Но не получается. Если бы он знал, что этот самый Знахарь едет к Аль Дахару, то самым верным было бы напасть на нас по дороге в какомнибудь ущелье, а не устраивать беспредел со стрельбой в доме уважаемого человека.
- Мы, между прочим, хоть и видели уже на конкурсе этого уважаемого, а также жирного и противного человека, но кто знает, может быть они вместе с Надир-шахом планируют тихонечко перемолоть нас всех на фарш и…
- Ну, Наташа, это ты уже поехала в какой-то кошмар на улице Вязов, - засмеялся я. - Перемолоть на фарш! Ну, перемолоть, а что дальше?
- Так ведь не всех! Ты-то им живой нужен, понимаешь? А всех остальных - на фарш. И меня тоже, между прочим.
- Не знаю, не знаю, - я с сомнением покрутил головой, - по-моему, тебя понесло. Не фантазируй лишнего.
Я встал и, потянувшись, сказал:
- Давай-ка спать. Уже первый час.
- С каких это пор первый час ночи стал для тебя поздним временем? - удивилась Наташа.
- А с таких, что завтра трудный день и нужно выспаться.
Я открыл дверь в ванную и, оглянувшись, увидел, как Наташа провожает меня своим специальным взглядом, говорившим о том, что сразу после меня она тоже примет душ, а потом…
- И знаешь, - сказал я, - давай сегодня обойдемся без… Ну, без, так сказать, интимной близости. Женщина воодушевляет на подвиги, когда она недоступна, а когда она прямо тут, при тебе, то наступает некоторая расслабуха, которая нам сейчас ну никак не нужна. Вот победим завтра войско Аль Дахара, тогда и расслабимся по полной.
- Да-а-а… - обиженно протянула Наташа, - а если тебе завтра яйца отстрелят, что я буду делать?
- Во-первых - типун тебе на язык, дура несчастная, а во-вторых, ты обратила внимание, как на тебя Майкл пялится?
- Обратила, конечно, - самодовольно ответила Наташа, - как же не обратить, такой видный мужчина!
А Майкл и на самом деле был видным мужиком.
Выше меня ростом, тонкая талия, широкоплечий, мощные руки в татуировках, а лицом - вылитый Антонио Бандерас.
- Вот с ним и утешишься. Все, я пошел в душ.
И я шагнул в ванную, едва успев увернуться от летевшей мне в голову пустой банки из-под пива.
* * *
Я лежал на спине и смотрел в потолок.
В комнате была почти полная темнота и почти полная тишина, которую нарушало лишь тихое сопение спящей Наташи, лежавшей на другой кровати.
По потолку медленно полз какой-то светящийся слабым зеленоватым светом жучок, похожий на летящий в ночном небе космический корабль с инопланетянами. Он вдруг остановился, сделал несколько нелепых поворотов то в одну, то в другую сторону, потом тихо зажужжал и вылетел в узкое, как щель между гаражами, стрельчатое окно, открытое мною на ночь.
Час назад меня разбудило тихое поскребывание ногтем по двери.
Я встал и, стараясь не разбудить Наташу, открыл дверь, за которой в неярком свете дежурного ночника оказался озабоченный Генри. Кивнув ему, я натянул на голую задницу просторные спортивные портки и вышел в коридор. Генри направился на улицу, я за ним, и только там он шепотом предложил мне прогуляться по парку, чтобы посмотреть на кое-какие любопытные вещи.
Я кивнул, а он, окинув меня взглядом, посоветовал надеть что-нибудь темное и завязать лицо темным платком. Сам он тоже был голым по пояс, но, как известно, увидеть негра в темноте не так просто, как белого, так что я спросил, не принести ли ему темные очки, чтобы глаза не блестели. Генри усмехнулся и, развернув меня лицом к двери, дружески пихнул в спину.
Когда я вернулся в комнату, то сразу же почувствовал ствол пистолета, в темноте упершийся мне прямо в нос.
- Это я, - торопливо прошептал я.
- Твое счастье, - ответила в темноте Наташа, убирая пистолет от моего носа, - а то бы я тебя пристрелила.
Ее логика была весьма оригинальной, но я не стал заострять на этом внимание, а только сказал:
- Дай мне что-нибудь темное и еще платок на морду.
- Сейчас, - ответила она и, включив ночник, зашуршала в чемодане.
Через десять секунд я получил темную рубашку с длинными рукавами и ее камуфляжную косынку.
Когда я нацепил это все, Наташа уже стояла передо мной тоже полностью одетая и с завязанным лицом.
- Ну что, пошли? - спросила она.
- Вообще-то… - начал я, но тут она меня прервала.
- Если мы не идем вместе, я подниму крик и визг и скажу, что ты хотел меня изнасиловать.
- О, Господи… - только и сказал я, представив этот бред, - ладно, пошли, только тихо.
- Не учи ученого, - парировала Наташа, и мы вышли на улицу.
Увидев ее, Генри вопросительно посмотрел на меня, а я только и смог, что развести руками.
Парк был освещен луной и звездами, и все, что окружало нас, самым романтическим образом походило на кадры из черно-белого фильма ужасов. Деревья протягивали к нам скрюченные руки, в мрачных провалах теней шевелились еще более мрачные и страшные тени, и только узкий серп луны напоминал о том, что сейчас вовсе не полнолуние и можно не опасаться нападения какого-нибудь вышедшего поразвлечься оборотня.
Генри тихо крался впереди, за ним следовал я, а сзади нас прикрывала Наташа, которая держала в руке «Люгер». Мы шли медленно, то и дело натыкаясь на черные стволы деревьев, едва различимые во мраке ночного парка, но Генри уверенно придерживался какого-то одному ему известного направления, и наконец впереди забрезжил свет.
Между деревьями показалось освещенное окно, а рядом с ним - открытая дверь, из которой на улицу падала ровная полоса желтоватого электрического света, освещавшая находившиеся в нескольких метрах от сторожки ворота.
Наташа приникла губами к моему уху и зашептала:
- Это сторожка около главных ворот, про которую я тебе говорила.
Я кивнул, а Наташа, лизнув меня в ухо, отстранилась.
Вот сука, подумал я, вот ненасытная дырка! Неужели опасность возбуждает ее еще и в этом смысле?
Я тряхнул головой и уставился на освещенную дверь.
На улицу вышли двое гвардейцев Аль Дахара.
Один из них, глубоко затянувшись сигаретой, задержал дыхание и передал ее другому. Тот тоже набрал полную грудь дыма, и они, напыжившись, замерли.
Потом, одновременно выпустив дым, оба одобрительно закивали, поджав губы, и тут послышался негромкий стук. Один из них торопливо подошел к воротам и задал вопрос на своем языке. Раздался ответ, и страж, отодвинув массивный засов, с усилием приоткрыл высокую тяжелую створку, покрытую бронзовыми узорами.
В открывшуюся щель вошли шесть вооруженных до зубов бородатых типов, и выглядели они посерьезнее, чем тот сброд, который считался гвардией великого и прекрасного шаха Аль Дахара.
Остановившись возле сторожки в луче света, падавшего из двери, они негромко заговорили с хозяевами, и среди мешанины незнакомых звуков я снова услышал имя Надир-шаха, повторенное несколько раз.
Мы с Наташей переглянулись, а Генри, наклонившись к нам, прошептал:
- Это уже четырнадцать. Может быть, пока я ходил за тобой, пришел кто-нибудь еще… Не знаю.
Я согласно покачал головой, и мы продолжили наблюдение.
Чурбаны каргачили на своем языке, но из их мимики стало ясно, что пришли уже все, кого ждали, а когда один из стражей решительно запер ворота, еще и навесив на них замок величиной со школьный портфель, то сомнений в этом уже не могло быть.
Пришедшие тихо направились в сторону дворца, а мы, дождавшись, когда охранники убрались в свою конуру и закрыли за собой дверь, пошли обратно в караван-сарай.
Вернувшись в номер, мы с Генри посмотрели друг на друга, а Наташа спросила:
- Ну и что скажете, господа заговорщики?
- А ничего не скажем, - ответил я и добавил по-русски. - Утро вечера мудренее.
Генри непонимающе посмотрел на меня, и я, улыбнувшись сказал:
- Русская пословица. Утром голова работает лучше, чем вечером.
- Это смотря сколько принял вечером, - поразмыслив, ответил Генри и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.
Наташа разделась и через три минуты тихонько засопела, а я, погасив свет, вот уже полчаса пялился в потолок, следя за светящимся жучком, и никак не мог уснуть.
Непонятное присутствие в этом деле Надиршаха не давало мне покоя.
* * *
Утро началось с того, что в нашу комнату снова постучал Генри и, встав в позу мажордома, одетого в маршальскую ливрею, хорошо поставленным голосом объявил:
- Его светлость великий и ужасный шах Аль Дахар оказывает вам честь и приглашает на завтрак, который состоится в тронном зале ровно через час.
Он помолчал и добавил:
- Я так и знал, что эта арабская свинья - расист. Меня он не пригласил.
Мы с Наташей засмеялись, а Генри сказал:
- Хотел бы я его увидеть.
- Увидишь, не сомневайся, - заверил я его. - Между прочим, это хорошо, что мы с Наташей идем на этот долбаный завтрак одни. Может быть, великий шах покажет нам что-нибудь такое, что он скрывал от всей толпы.
Генри пожал плечами и вышел, а я отправился в душ.
Стоя под тугими прохладными струями, я в который раз прикидывал план наших действий, учитывая на этот раз, что количество стволов, которые повернутся в нашу сторону, увеличилось минимум на четырнадцать. А кроме того - арабские ковбои, пришедшие во дворец ночью, выглядели гораздо опаснее, чем слонявшиеся по дворцу бездельники с автоматами.
В общем, наступало затишье перед боем.
А поскольку основа успеха каждого мероприятия - сытый желудок, приглашение на завтрак было весьма уместно, если, конечно, великий шах не решил коварно отравить нас.
С такими бодрыми мыслями я выскочил из ванной, и Наташа тут же заняла освободившееся место под душем.
- Что день грядущий мне готовит, - громко пропел я, чувствуя возбуждение, - его мой взор напрасно ловит…
- Что приготовит, то и поймаешь, - раздался из ванной голос Наташи.
* * *
Поднимаясь по малахитовой лестнице дворца, я вспомнил Дядю Пашу.
Как-то он там, мой бедный малахитовый король? Не скучает ли без меня, не обеднел ли? А что поделывает Саша Сухумский? А Стилет мой ненаглядный?
Представляю, какие лица у них стали, когда они узнали о том, что Знахарь вознесся в небо в сверкании фейерверка и лучах прожекторов! Да Стилета, наверное, от злости кондратий хватил. И его зарыли в землю уже по-настоящему.
Хорошо бы…
И Дядю Пашу вместе с ним, и Сашу этого Пирожкового…
Эх, хорошо бы!
Наташа шла рядом со мной, изящно приподнимая рукой длинный подол европейского вечернего платья. А на мне был тот самый голубой костюмчик, в котором я приперся на сходняк в «Невском дворе», тот же жилет и тот же галстук с голой бабой… И, между прочим, теперь я был уже при щегольской тросточке. Купил, понимаешь, в Лондоне за двадцать два фунта.
Визирь, постоянно оглядываясь и лучезарно улыбаясь, поднимался на несколько ступенек впереди нас. Наконец мы оказались на огромной площадке второго этажа, и наш провожатый, одетый в тот же самый халат, ту же самую чалму и те же сафьяновые туфли с загнутыми носами, остановил нас любезным жестом и, проверив мгновенным взглядом, все ли у нас в порядке с внешним видом, шагнул к высоким белым дверям, покрытым вычурной резьбой, за которыми, по всей видимости, нас и ожидало счастье лицезреть его господина.
Наконец он взялся за позолоченную причудливую ручку, задержал дыхание и распахнул дверь.
То, что я увидел внутри, никак не соответствовало тому, чего я ожидал.
Нет, там все было в порядке.
И неимоверная роскошь, и уставленный яствами низкий стол, и жирный шах, который как две капли воды походил на кого-то из советских чурбанских партийных начальников, все это было так, как и должно было быть.
Время замедлилось, и я наблюдал происходящее как бы со стороны.
Слева от меня, изящно расправив обнаженные плечи, стояла Наташа, державшая перед грудью небольшой дамский ридикюль, справа этот маленький толстенький клоун в огромных шальварах простер руку и что-то говорил по-английски, а сам я, любезно оскалив дорогие зубы, смотрел прямо перед собой.
Но видел я совсем не то, к чему пытался привлечь мое внимание визирь.
Справа от шейха сидели двое неизвестных мне людей в местных одеждах, а слева…
Слева от шаха сидел любезно улыбавшийся нам Надир-шах, понятное дело, даже не подозревавший, кто перед ним, а рядом с Надир-шахом - кто бы вы думали - тот самый гаденыш Садик, который показывал мне на Исаакиевской площади фильм про Алешу и про казнь неизвестного человека.
Садик, как и все остальные, приветливо смотрел на нас, но через несколько секунд выражение его лица стало меняться.
Садик меня узнал.
Я резко остановился и придержал рукой Наташу, которая, подняв бровь, бросила на меня светский высокомерно-непонимающий взгляд.
Садик, опершись руками на ковер позади себя, замер, и на лице его отразилось глубочайшее изумление, которое тут же сменилось страхом, потом он оглянулся и, видимо, сообразив, что находится все же на своей территории, среди своих, вскочил и, не отрывая от меня взгляда, в котором ярость боролась со страхом, заорал:
- Знахарь!!!
Аль Дахар и двое сидевших справа от него бородачей недоуменно посмотрели на Садика, и я понял, что они ничего не знают. Совсем ничего.
Зато Надир-шах впился в меня взглядом, и секунды стали щелкать медленно и громко, как блокадный метроном в Ленинграде.
Я, как и Садик, был совершенно не готов к такому сюрпризу, но, в отличие от этого молодого подонка, не испугался. А он, протянув в мою сторону руку, указывал на меня выставленным дрожащим пальцем и от страха вопил по-русски:
- Знахарь! Это же Знахарь, вы что, не видите?
Аль Дахар и двое его дружков не видели.
А вот Надир-шах, похоже, все понял, и его глаза сузились, но он продолжал сидеть неподвижно.
Тут Садика озарило, и он выкрикнул:
- А эта самая «Мисс Мусульманка» - сестра Алеши! Я все понял, Знахарь!
Может быть, он кое-что и понял, но слишком поздно, потому что я увидел боковым зрением, как слева от меня Наташа открывает ридикюль и вытаскивает из него здоровенный «Магнум». Бросив ридикюль на пол, она направила пистолет на Садика и быстро выстрелила несколько раз.
Одежда на его груди взлохматилась от попаданий, Садик взмахнул руками и повалился на спину.
А я, на которого оглушительные выстрелы «Магнума» подействовали, как на спринтера, ждущего старта, вновь ощутил нормальное течение времени и, схватив Наташу за локоть, резко развернул ее в сторону входа, который теперь стал для нас выходом, причем единственным.
В это время в противоположной стене открылась незаметная дверь, и в обеденный зал выскочили несколько бородачей с калашами, которые, сообразив, что стрелять нужно не в тех, кто сидел на ковре, а в тех, кто в этот момент мельтешил у входа, открыли огонь.
Стрелками они были еще теми.
Первым, в кого они попали, оказался толстенький визирь.
Его голова нелепо дернулась, и мозги пополам с кровью и голубовато-белыми осколками черепа оказались на стене рядом с дверью, а тело мешком свалилось на богато инкрустированный пол.
Потом от стены вокруг прохода во все стороны полетели штукатурка и каменная крошка, а мы в это время, пригнувшись, уже делали первые скачки в сторону лестницы. На площадке я успел оглянуться и увидел, как трое гвардейцев Аль Дахара, скорчив яростные рожи, водили перед собой стволами автоматов, словно пьяные садовники шлангами. Они поливали медными пулями со свинцовой начинкой приблизительно ту сторону света, в которой видели нас с Наташей, и я возблагодарил Аллаха за то, что они такие кретины.
На самом деле уложить нас обоих в первую же секунду было не сложнее, чем попасть из дробовика в гаражные ворота с пяти метров.
Но коктейль из священной ярости, тупой ненависти и афганского гашиша полностью отключил их мозги, и, судя по всему, нажимая на спусковые крючки, они воображали, что сейчас стены рухнут и похоронят нас под сотнями тонн камней.
Как бы не так. Стеночки были - что надо.
На площадке Наташины туфли на высоком каблуке полетели в разные стороны, потом она высоко задрала узкий подол дурацкого вечернего платья, и мы бросились вниз по лестнице. Подошвы штиблетов из крокодиловой кожи были скользкими, и я, проклиная все на свете, несколько раз чуть не упал. Рядом со мной, прыгая через несколько ступеней и шлепая по ним босыми ногами, неслась Наташа.
Стрельба наверху прекратилась, и послышался громкий топот бросившихся за нами стражников. Спустившись на один марш, мы с Наташей сделали синхронный разворот и увидели внизу, в конце лестницы, освещенный солнцем проем выхода на улицу, который можно было считать промежуточным финишем на этой спринтерской дистанции.
- Надо было стрелять в другого, - быстро дыша, сказал я Наташе, - слева от него сидел Надир-шах.
- Откуда я знала! - раздраженно ответила она, и в это время на верхней площадке раздались гортанные крики.
Наташа, высунув руку в пролет, нажала на спуск. Прозвучала быстрая, почти автоматная, но очень короткая очередь, и сверху послышался крик боли, потом ругательства и проклятия, в которых несколько раз прозвучало красивое имя «Шайтан». Преследователи притормозили.
Через несколько секунд оказались на улице. Бежать нужно было только в сторону наших. Других вариантов не было.
Добежав до парка, мы спрятались за деревья и перевели дух. Тут на полянку выскочили пятеро наших бойцов. Мясник-Батчер по моему распоряжению остался с Аленой, которую он должен был вывести к северным воротам, где мы позже заберем ее в вертолет.
- Что, уже началось? - радостно заорал Роджер Уотерс, державший в могучей клешне пулемет с неестественно толстым стволом.
К пулемету снизу был приделан магазин размером с коробку из-под телевизора.
- Да, началось, - ответила Наташа, и, выхватив у него из ножен десантный тесак, надрезала им платье и резким движением оторвала узкий и длинный подол, под которым обнаружились моднейшие трусы, состоявшие из белых ленточек шириной миллиметров по пять, которые спереди едва прикрывали вход в волшебную страну, а сзади и вовсе исчезали между упругими загорелыми ягодицами.
- У-у-у-у! - дружно взвыли ротвейлеры, увидев такое, а Уотерс, не растерявшись, достал из кармана бумажку в пятьдесят долларов и ловко засунул ее Наташе за трусы.
Видать, напрактиковался в стрип-барах, собака!
- Угомонитесь, кобели! - сказал я, и кобели тут же дисциплинированно угомонились.
Один из них протянул мне «Узи» и «Люгер», а также несколько обойм к ним.
Повесив «Узи» на плечо, я стал рассовывать обоймы по карманам, и в это время со стороны крыльца донеслись возбужденные голоса.
Осторожно выглянув из-за деревьев, мы увидели, что на улицу выскочили шестеро бородатых бандитов и, выставив автоматы перед собой, стали оглядываться по сторонам.
Я схватился за «Узи», но мистер Уотерс отодвинул меня мощной татуированной рукой и сказал:
- Отдохни, сынок, дай-ка мне…
После этого он передернул на своем танковом пулемете затвор, похожий на дверную щеколду, и, выйдя из-за деревьев, нажал на спуск.
Пулемет неторопливо загрохотал, напоминая отбойный молоток, да и действие у него оказалось почти таким же. От стены, у которой сгрудились жаждавшие нашей крови воины Аллаха, полетели кирпичи, а сами они один за другим повалились на землю.
Эффект применения этого пулеметика оказался ужасающим.
У одного из гвардейцев Аль Дахара оторвало руку, и она, вертясь, упала на землю, а голова другого разлетелась так, будто в ней взорвалась граната.
Уотерс прекратил огонь и, повернувшись к нам, сказал:
- Учитесь, щенки!
Однако времени на эффектные кинематографические разглагольствования не было, и я спросил:
- Что с девочками?
Генри, будучи старшим, ответил:
- Когда началась пальба, я раздал обслуге оружие и приказал защищать их, как конституцию Соединенных Штатов.
Я посмотрел на Наташу, которая в это время засовывала честно заработанный полтинник в бюстгальтер, и, вздохнув, сказал:
- Обкуренные недоумки, которые во дворце - не в счет. Они, конечно, будут палить во все подряд, но ковбои из них никудышные. А вот те, которые подтянулись ночью вместе с Надир-шахом - серьезные ребята. Имейте в виду.
Генри кивнул и, как бы в подтверждение моих слов, со стороны дороги к южным воротам раздался одиночный выстрел, и Уотерс схватился за ухо.
Между его пальцами показалась кровь, и он завопил:
- Ах ты, мусульманский козел! Ну, я до тебя доберусь!
Все пригнулись, а Генри бросил на Уотерса пренебрежительный взгляд и сказал:
- Ну что, пошли?
Я посмотрел на Генри и ответил:
- Пошли. Напоминаю: ваша задача - прикрывать нас с Наташей, пока мы будем делать там свои дела. Потом - на крышу и в вертолет. А что Алена?
- Они с Батчером пробираются к северным воротам.
- Хорошо. Ну, с Богом.
И мы, внимательно посмотрев по сторонам, бросились к главному входу во дворец.
Я хорошо помнил, где находится сокровищница, поэтому, поднявшись на площадку второго этажа, залитую кровью, мы остановились и Генри приказал четверым ребятам оставаться здесь и валить всех подряд.
Заглянув в обеденный зал, который десять минут назад мы с Наташей покинули так невежливо, и посмотрев на застреленного твердой женской рукой Садика, валявшегося на ковре, мы огляделись, и Наташа, неожиданно подняв пистолет, выстрелила в камеру слежения, которая как раз поворачивалась в нашу сторону.
Все правильно, блин.
Теперь за нами будут следить, и, если удастся, перещелкают не спеша.
Черт бы побрал европейскую цивилизацию, добравшуюся-таки до этого средневековья! Вот сидели бы они тут в своих дворцах, постаринке, подслушивали бы друг друга через вентиляционные ходы…
А теперь Надир-шах, а это мог быть только он, сидел перед мониторами и наблюдал, как мы крадемся по коридорам. О хозяине дворца я просто забыл и не хотел вспоминать. Наверняка он сейчас забился в щель и трясется от страха. Я еще на конкурсе понял, что это за тип, так что нисколько не беспокоился о том, что он будет за нами охотиться. Ему бы только свою шкуру спасти.
Генри, поняв, что делает Наташа, огляделся и метким выстрелом разнес вторую камеру, от которой во все стороны полетели осколки черного пластика.
- Все, пошли в закрома, - сказал я, и мы снова вышли на площадку.
Там уже никого не было, и я понял, что ротвейлеры отправились на охоту.
Во дворце была тишина, и мы медленно поднялись на третий этаж, где в конце лабиринта коридоров, как раз напротив входа в гарем, находилась сокровищница.
Неожиданно в другой части дворца прозвучали несколько приглушенных одиночных выстрелов, автоматная очередь, затем отдаленный отчаянный крик, и снова настала тишина.
Мы переглянулись и осторожно вошли в анфиладу комнат, ведущую в нужную нам сторону.
Я шел впереди, за мной - Наташа, озиравшаяся по сторонам в поисках телекамер, а замыкал процессию вооруженный до зубов Генри. Он был вооружен несколькими пистолетами, двумя армейскими автоматами, гранатами, пристегнутыми к бронежилету, а также имел за спиной небольшой рюкзак с дополнительным хозяйством.
Пока все было тихо, и эта тишина начинала действовать мне на нервы.
Если бы откуда-нибудь выскочили вопящие ваххабиты и началась откровенная перестрелка - было бы лучше. А так - идешь и слышишь только шорох собственных шагов. И что будет в следующую секунду - не знаешь.
Вдруг сзади меня раздался выстрел, и я аж подскочил.
Оглянувшись, я увидел Наташу, опускавшую пистолет. Она молча указала мне на разбитую камеру под потолком.
- Предупреждать надо, - проворчал я. - Или ты хочешь, чтобы я еще и заикой стал?
Наташа хмыкнула, и мы продолжили движение.
Комната за комнатой оставались за нашими спинами, и пока что все было подозрительно спокойно. Но вот у Генри на груди запищала рация, и он, схватив ее, нажал на клавишу.
- Ну, что там? - недовольно поинтересовался он, глядя на меня.
Рация захрипела, потом мы услышали прерывистое дыхание одного из спецназовцев, и наконец раздался его голос, искаженный болью:
- Брауна застрелили, а я попался на булавку. А-а, черт…
Снова раздалось его громкое булькающее дыхание, потом голос:
- Их было пятеро, мы их всех положили… Деньги - Клариссе. Ты знаешь, как ее найти…
Снова пауза, затем его голос стал тише, будто он говорил в сторону:
- Так ты еще не сдох, подонок? Отправляйся к своему Аллаху, пусть он тебе, уроду, жопу разорвет!
И мы услышали два выстрела.
Они раздались одновременно - и в рации, и оттуда, где только что произошла перестрелка.
Генри нажал на клавишу и обеспокоенно спросил:
- Симпсон, ну что у тебя там?
Рация снова захрипела, и через секунду прозвучал ответ Симпсона:
- Похоже, мне крышка, Генри… Деньги…
Настало молчание.
Видимо, Симпсон не ошибся, и ему действительно пришел конец.
Генри молчал несколько секунд, прислушиваясь к шипению рации, затем выключил ее и сказал:
- Симпсона и Брауна нет. Теперь там остались только двое наших.
- А что такое булавка? - спросила Наташа.
Генри посмотрел на нее долгим взглядом и неохотно ответил:
- Большое и толстое ржавое копье, которое выскакивает из стены, если встанешь куда не надо. Симпсона проткнуло насквозь. Иначе не бывает. Так что смотрите под ноги и остерегайтесь подозрительных отверстий в стенах. Все, лекция окончена, пошли дальше.
Мы двинулись дальше и через минуту подошли к концу анфилады.
Перед нами была дверь, за которой, если я не ошибался, должна быть лестница, по ней - на следующий этаж, и там справа - гарем, а слева - сокровищница жирного шаха. Перед гаремом - стража.
Вспомнив об этом, я сказал:
- Генри, ты не забыл, что гарем охраняют ребята с автоматами?
Он кивнул и зловеще процедил:
- Сейчас эти ребята потрогают свои автоматы в последний раз. Если успеют.
И он протянул руку к двери.
Осторожно повернув вычурную золотую ручку, он тихо отворил дверь настежь и шагнул вперед.
Пол под его ногой тихо скрипнул, и я, машинально посмотрев вниз, заметил, что половица, на которой он стоял, чуть подалась. Не знаю, что сработало у меня в голове, но я схватил его за шиворот и, рванув изо всех сил, отбросил от двери.
В ту же самую секунду из узкой вертикальной щели, шедшей вдоль косяка, бесшумно вылетело широкое сверкающее лезвие и, мелькнув сверху вниз, снова исчезло. Если бы Генри в этот момент был в проеме двери, то обе его половинки лежали бы сейчас в луже крови.
Мы замерли, а Генри уставился на дверь, потом на меня, потом шагнул вперед и осторожно наступил на ту же самую половицу.
Лезвие снова выскочило, рассекло воздух и спряталось, а Генри изумленно сказал:
- Мать твою, а ведь меня бы сейчас нашинковало!
- Золотые слова! - согласился я.
- С меня пиво, - сказал он, переводя дыхание, и посмотрел на меня без особой благодарности.
- Э, нет! Так дешево не отделаешься, - возразил я, - но об этом потом, а пока давай найдем рычаг, который отключает это.
- Это вы, белые люди, ищете какие-то рычаги, а мы, простые негры…
С этими словами он подтащил к двери некое подобие низкого комода, до того стоявшего у стеночки, просунул его в проем, а потом еще раз наступил на предательскую половицу.
Лезвие с готовностью вылетело из паза и устремилось вниз, но вместо мягкой и горячей человеческой плоти на его пути встретилась толстая палисандровая доска, из которой был сделан резной верх этого высокохудожественного изделия.
Раздался громкий удар, в глубине стены что-то заскрежетало, и лезвие остановилось, войдя в дерево всего лишь на сантиметр. Палисандр слишком твердое дерево, и если кто не верит, может попробовать разрубить его топором поперек слоев. Желаю успеха.
Генри, ухмыльнувшись, посмотрел на меня, затем перелез через остановившуюся машину убийства и, выставив перед собой пистолет, осторожно выглянул на площадку. Сверху немедленно раздалась автоматная очередь, и он кубарем ввалился обратно.
Мы с Наташей спрятались за стену по обе стороны от двери, а Генри, поднявшись на ноги, озабоченно потер ушибленное плечо и, отойдя в сторонку, пробормотал:
- Так. Они все слышали. И наши разговоры, и то, как мы сломали эту гильотину. Ладно!
Он пожал плечами и отцепил от карабинов две гранаты.
- Это делается так, - наставительно сказал он и, подойдя поближе к двери, присел на корточки.
Затем, выдернув обе чеки и держа по гранате в каждой руке, он, осторожно заглядывая на лестницу, утиным шагом подобрался к самой двери и швырнул одну гранату так, чтобы она залетела на ступени как можно выше.
Взрыв раздался неожиданно быстро, и Генри тут же выскочил на площадку и, оказавшись в облаке известки и пыли, забросил вторую гранату наверх, туда, где должны были прятаться наши противники. Сам он пробежал вперед и прижался к противоположной стене вне досягаемости осколков. Когда наверху рвануло и раздался нечеловеческий вопль одного из стражей и хриплые проклятия другого, Генри с показной неторопливостью отстегнул еще одну гранату, подышал на нее, затем протер рукавом, потом подмигнул нам с Наташей и, выдернув чеку, забросил ее на верхнюю площадку жестом Майкла Джордана, вколачивающего пупыристый оранжевый мяч в корзину.
Наверху раздался еще один взрыв, но за ним не последовало ни криков, ни ругательств, и Наташа, благосклонно посмотрев на Генри, небрежно похлопала в ладоши.
Меня же заинтересовало другое, и я спросил:
- А почему это они у тебя так быстро срабатывают?
Генри пожал плечами и ответил:
- А это чтобы умный и смелый парень на той стороне не перебросил гранату обратно. Мы сами переделываем взрыватели, но у меня и нормальные есть, так что ты не беспокойся.
Выяснив все насчет гранат, я поднял ствол пистолета и, прижимаясь к стене, поднялся на верхнюю площадку.
Наташа и Генри шли за мной, и, первым увидев изрешеченные осколками стены и два трупа на полу, выглядевшие так, будто их рвали собаки, я обернулся и сказал:
- Хорошая работа, Генри.
Потом я повернулся обратно и у меня отвисла челюсть.
Вот та самая площадка.
Вот дверь в гарем, в нарушение всех мусульманских традиций украшенная изображениями постельных сцен. Я ее хорошо запомнил.
Вот два мертвяка лежат, они этот гарем охраняли.
Вот изразцовая плитка, отколотая в форме полумесяца и заклееная скотчем. Ее я запомнил специально.
А где же дверь в сокровищницу?
Я обернулся на своих спутников и увидел на их лицах такое же выражение, какое, наверное, было и у меня.
Удивление и недоумение.
Вдалеке снова послышались выстрелы, и мы замерли.
На этот раз перестрелка была долгой.
Сначала поливали одновременно несколько автоматов, и я понял, что это воины Аллаха не жалеют патронов, за которые заплатил их хозяин. Потом раздался взрыв, после которого захлопали пистолетные выстрелы. Потом еще два взрыва, снова автоматные очереди, затем что-то вроде нестройного «аллах акбар», потом опять бешеная стрельба, и наконец все стихло.
Мы переглянулись, и Генри недовольно покрутил головой.
- Похоже, мы остались одни, - сказал он.
- Возможно, - подтвердил я и, повернувшись к той стене, где еще вчера была дверь в сокровищницу, указал на нее пальцем и спросил: - А вот это как понимать?
Генри нахмурился и, оторвавшись от невеселых мыслей о неизвестной, но наверняка горестной судьбе своих боевых товарищей, посмотрел на стену.
Потом он достал сигареты и, закурив, ответил:
- Сейчас посмотрим.
И стал внимательно изучать стену.
Следя за его действиями и прислушиваясь к тому, что происходило в отдалении, мы тоже закурили, но не успели сделать и по две затяжки, как Генри выпрямился, повернулся к нам и сказал:
- Все ясно. Мы это уже проходили. Здесь меняется вся стена. Та, в которой есть дверь, уезжает, а на ее место встает эта, сплошная. Поэтому и швов никаких не видно. Только обычные стыки с полом, потолком и другими двумя стенами.
Я оглядел стену.
Высота - около трех метров, в ширину - метра четыре, а толщина…
И, будто угадав мои мысли, Генри сказал:
- В толщину эта плита не меньше метра, но это - фикция. Внутри она пустая, потому что если бы она была монолитная, то весила бы…
Он задумался, а Наташа быстро сказала:
- Около тридцати тонн.
Генри удивленно посмотрел на нее и спросил:
- Правда? Это ты в уме посчитала?
Наташа пренебрежительно хмыкнула и, затянувшись, ответила:
- Это только вы, тупые американцы, без калькулятора не можете треху от десятки отнять. А мы, продвинутые европейцы…
- Все, сдаюсь, - Генри поднял руки, - прости глупого негра.
Он повернулся ко мне и закончил:
- Тридцать тонн. Да ее хрен провернешь даже с соответствующим механизмом. Тут ведь нужен такой же противовес, значит, получается уже шестьдесят… В общем, сейчас мистер Генри Хасбэнд скажет волшебное слово, и этот Сезам откроется как миленький.
Он скинул на пол рюкзак и, присев около него на корточки, стал доставать какие-то брикеты, пакеты и, как я понял, взрыватели.
При этом он увлеченно бормотал себе под нос:
- … так, возьмем этот хорошенький пластилинчик и налепим его сюда вот так… колечком… а теперь лучики сделаем, как у солнышка… ах, какое красивое солнышко получилось… а чтобы оно поярче светило, засунем сюда…
И он прилепил к метровым лучикам этого солнышка, сделанного из пластичной взрывчатки, длинные узкие брикеты и испортил этим всю картину.
Отойдя на шаг, он полюбовался своей работой и сказал:
- А теперь - вот это.
И воткнул в кривой пластидовый круг сразу шесть взрывателей.
- А еще - вот это.
И соединил их с маленькой черной коробочкой, на которой сразу же загорелся красный светодиод. Коробочка повисла на проводах, он любовно поправил ее и достал из рюкзака еще одну коробочку, побольше.
Вытащив из нее короткую антенну, он откинул предохранительную пластину и щелкнул оказавшимся под ней тумблером.
Сразу же на обеих коробочках синхронно замигали еще и зеленые огоньки.
Генри сделал лицо сумасшедшего, пустил из угла рта тонкую струйку слюны и, скосив на нас безумные глаза, ласково сказал:
- А теперь мы нажимаем на эту кнопочку…
И поднес палец к этой самой кнопочке.
- А может, нам на всякий случай отойти подальше? - нервно поинтересовалась Наташа.
Генри заржал и торжествующе произнес:
- Это тебе за тупого американца. Один - один.
Потом он вытер слюну и задумчиво сказал:
- А отойти подальше не мешало бы. Леди права.
Я огляделся и предложил:
- Пошли к девочкам!
И указал на дверь, ведущую в гарем.
- Это мысль, - оживился Генри и мы одновременно посмотрели на Наташу.
- Даже не надейтесь, - сказала она злорадно, - я пойду с вами.
- О’кей, - сказал Генри и двинул десантным башмаком по двери, за которой нас ждали курочки Аль Дахара.
Дверь с грохотом распахнулась, мы выставили стволы, но в комнате площадью метров сорок было пусто. Помня о недавней ловушке, мы внимательно осмотрели дверной проем, все было вроде бы в порядке, и я первым не без содрогания перешагнул порог. Меня не нашинковало, и Генри с Наташей последовали за мной. Дверь в противоположной стене тоже оказалась без сюрпризов, зато в открывшейся за ней комнате мы обнаружили двух бледных от страха безбородых толстяков, которые, увидев нас, заслонили своими жирными сиськами следующую дверь и испуганно заголосили тонкими голосами.
Генри прислушался к тому, что они говорили, усмехнулся и сказал, кивнув на них:
- Это евнухи. Говорят, что если мы увидим жен Аль Дахара, он убьет их.
Сказав это, Генри наставил на евнухов пушку, состроил ужасную гримасу и что-то сказал. Евнухи задрожали, но не двинулись с места и всем своим видом выказали решимость умереть, но не сдаться.
- Смотри-ка, - с веселым удивлением сказал Генри, опуская пистолет и отворачиваясь от них, - кастраты, а смелые! Ладно, я надеюсь, что мы достаточно удалились оттуда.
Он снова повернулся к евнухам и спокойно заговорил с ними. При этом он показывал пистолетом то на дверь, через которую мы вошли, то на боковую стенку, и я понял, что он объясняет им, что неплохо бы в сторонку отойти, а то сейчас как бабахнет…
Те только испуганно жмурились и отрицательно мотали головами. Генри махнул рукой и сказал:
- Черт с ними. Отойдем к той стене, ну а там…
Мы отошли, и он сказал:
- Откройте рты.
Мы с Наташей торопливо выполнили ценное указание, и Генри, который тоже приоткрыл рот, нажал большим пальцем на красную кнопку.
Через одну комнату от нас раздался громовой удар.
Одновременно послышался шум падающей первой двери, которую вынесло ударной волной, и тут же наша дверь, на которую мы все смотрели, не сводя глаз, слетела с петель и, грохнувшись на пол, со скрежетом поехала через всю комнату к ногам замерших от ужаса евнухов.
Следом за ней ворвался вихрь пыли и мелких обломков, будто в предыдущем помещении кто-то махнул огромным веником, заметая строительный мусор. Комната заполнилась пылью, и Генри сразу же стал быстро чихать.
Наконец шум падающих обломков утих и мы, оставив причитающих евнухов на волю Аллаха, выбрались на площадку.
Стены, скрывавшей музей Аль Дахара, не было.
Как и предполагал Генри, казавшаяся монолитной плита, отделявшая лестницу от музея, была пустой внутри. В открывшейся внутренности развороченного каменного короба можно было разглядеть согнутые взрывом мощные металлические рычаги и шарниры.
Однако времени на то, чтобы знакомиться с творчеством хитроумных арабских механиков, у нас не было, и мы устремились в сокровищницу.
- Шевелитесь! - подгонял нас Генри, - сейчас все, кто там у них есть, спешат к нам в гости.
Я шевелился и без его понуканий и, подойдя к витрине, в которой хранился Коран, поднял с пола кусок кирпича и с размаху ударил им по стеклу. Раздался звонкий щелчок, и кирпич, вырвавшись из моей руки, улетел в угол. Стекло осталось невредимым, а я затряс ушибленной рукой.
- А ты что думал? - сказал за моей спиной Генри и выстрелил в витрину.
Стекло ахнуло едва ли не громче, чем прозвучал выстрел, и осыпалось сверкающей грудой мелких осколков, напоминавших необработанные алмазы, которые я в прошлом году увез из Эр-Рийяда.
Смахнув стеклянную крошку с темного деревянного переплета, я, неожиданно заволновавшись, вынул старинную книгу из витрины и сунул ее в опустевший рюкзак, который забрал у Генри после того, как он выложил из него взрывчатку. Закинув рюкзак за спину, я повернулся к выходу и сказал:
- Все. Теперь - на крышу.
Наташа подошла ко мне сзади и засунула в рюкзак что-то, завернутое в истлевшую тряпку.
- Вот теперь все, - сказала она, и мы помчались по коридорам и комнатам, наплевав на все ловушки и высоко перескакивая пороги.
К счастью, до двери на винтовую лестницу, уходившую высоко вверх, мы добрались без приключений. Я осторожно отворил ее и прислушался. Тишина. Оставалось только надеяться, что мертвые с косами не будут поджидать нас на этом головокружительном спиральном подъеме.
Обернувшись, я кивнул Генри, и мы начали осторожное восхождение к небу. Я, как всегда, - впереди, за мной - Наташа, а тыл прикрывает Генри.
На днях он уверял нас, что у него есть еще два глаза сзади. Но не там, где мы подумали, а на затылке. По мне, так хоть на затылке, хоть на жопе. Главное - чтобы нас не накрыли с тыла.
Наконец, подъем окончился, и мы оказались у низкой дверцы, ведущей на крышу. Генри, обойдя меня, встал впереди и, приоткрыв дверцу, выглянул на крышу. Несколько секунд он изучал обстановку, затем прикрыл дверь и хриплым шепотом сказал:
- Вертолет на месте. На крыше двое, оба пялятся вниз. Мой - правый, твой - левый.
Я кивнул, и Генри медленно открыл дверь.
Недалеко от вертолета у каменного парапета тусовались двое вооруженных калашами джигитов. Они заглядывали через парапет вниз и что-то кричали. Снизу доносились хриплые гортанные ответы.
Генри сразу же навел пушку на того, кто был справа, но я придержал его руку и укоризненно прошептал:
- В спину?
И, наведя ствол на своего, громко произнес интернациональное слово:
- Эй!
Они обернулись одновременно, и так же одновременно мы с Генри нажали на спусковые крючки. Хлопнули два выстрела, и оба джигита, мелькнув ногами, исчезли за парапетом.
Снизу раздался многоголосый яростный вопль.
Мы бросились к вертолету, и по дороге Генри успел сказать мне:
- Ты дурак, Нельсон. Здесь нет честных бойскаутов, и выстрел в спину не подлость, а козырь. А если бы он оказался лучше, чем ты?
Я не нашелся, что ответить, но мы уже подбежали к вертолету и пора было проходить регистрацию и занимать места согласно купленным билетам.
Открыв дверь шестиместной кабины, Генри по-хозяйски устроился в кресле пилота и сразу начал быстро и профессионально щелкать многочисленными тумблерами. Мы с Наташей разместились во втором ряду, и наконец, повинуясь заклинаниям Генри, двигатель вертолета ожил и лопасти винта начали медленно проплывать над стеклянным колпаком кабины.
Шум двигателя становился все громче, и мне пришлось изрядно повысить голос, когда я перегнулся через спинку водительского кресла и прокричал в ухо Генри:
- Теперь к северным воротам. Помнишь?
Генри, оглянувшись через плечо, посмотрел на меня, и я, сообразив, что задаю дурацкие вопросы, откинулся на спинку кресла.
Генри оказался шикарным пилотом.
Подняв вертолет в воздух, он повел его над самой крышей в южную сторону, совсем противоположную той, которая была нам нужна. Я дернулся было к нему, но Наташа придержала меня за рукав и показала большой палец.
Наконец огромная, как два футбольных поля, плоская крыша провалилась под нами, и, взглянув вниз, я не увидел на земле у стены никого. Все участники вечеринки были в это время с другой стороны дворца, там, где только что неудачно приземлились двое их дружков.
Да, голова у Генри действительно варит.
Если бы мы показались в небе прямо над теми ребятами, что столпились под северной стеной, то они на радостях тут же сделали бы из вертолета дуршлаг. А дуршлаги, как известно, не летают. А если и летают, то низэнько, причем так низэнько, что джигитам Аль Дахара ничего бы не стоило сделать из нас троих беф-строганов своими кривыми и острыми ножичками.
Генри поддал газку и резко накренил вертолет.
Парк под окном встал набок, и я испугался, что деревья попадают, а вода из пруда выльется в небо. Но ничего этого не случилось. Вертолет описал плавную дугу и вылетел за пределы территории, огражденной высокой каменной стеной.
Генри ткнул пальцем в окно, я посмотрел туда и увидел метрах в пятистах те самые северные ворота, которые и были нам нужны.
Все. Сейчас берем Алену с Батчером и двигаем отсюда.
Ворота быстро приблизились, и Генри, снизив скорость, плавно повел вертолет к просторной поляне, на которую мы рассчитывали сесть.
Но, как только мы вынырнули из-за деревьев и до места предполагаемой посадки осталось метров двадцать, Генри вдарил по газам и резко отвернул вертолет в сторону.
Я чуть не вывалился из кабины, но успел увидеть, что посреди ровной и зеленой, как биллиардный стол, лужайки, раскинув неестественно вывернутые руки и ноги, лежит окровавленный человек, который, судя по камуфляжной форме и отсутствию бороды, мог быть только Батчером.
Рядом с ним в уже знакомой мне позиции стоял Надир-шах, который прижимал к себе Алену и держал у ее головы пистолет.
А метрах в десяти от него находился бородатый джигит в бандитском спортивном костюме с лампасами, целившийся в нас из РПГ.
Генри заложил крутой вираж и повел вертолет вокруг поляны.
Я растерялся и на секунду потерял нить событий, но в это время раздался громкий и резкий крик Наташи:
- Веди машину ровно!
Этот выкрик был адресован Генри.
Он качнул ручкой управления, вертолет сразу же перестал вилять, и я почувствовал себя на гигантской карусели, вращавшейся с математической точностью.
Больно зацепив меня за щеку, рядом с моей головой просунулся длинный вороненый ствол с толстой трубой оптического прицела над ним, и через секунду раздались четыре быстрых выстрела.
Гранатометчик резко дернул головой, будто отгоняя осу, потом выронил свою трубу, которая от удара винтовочной пули отлетела в сторону, затем сделал руками странный жест и повалился лицом в траву.
Надир-шах покосился на него и, оскалив зубы, вдавил ствол пистолета Алене в шеку. Было видно, что ей больно, и я, схватив сидевшего передо мной Генри за плечо, закричал ему в ухо:
- Садись!
Винтовка, торчавшая из-за моего плеча, вдруг вылетела наружу, а вместо нее появился ствол пистолета, воткнувшийся мне в ухо, и зажат он был в правой руке Наташи. Левой рукой она крепко обняла меня за шею, почти перекрыв локтевым сгибом кислород, и крикнула:
- Ни в коем случае! Уходим!
Генри кивнул, и вертолет скользнул вбок.
Надир-шах, увидев это, оттолкнул Алену и, стреляя из пистолета в нашу сторону, закричал так пронзительно, что мы его услышали:
- Ты придешь за ней, Знахарь! Ты знаешь, что ее ждет! Я клянусь…
В чем он там клялся, мы уже не узнали, потому что быстро удалялись от царства Аль Дахара. Наташа все еще держала меня, приставив пистолет к голове, и первое, что я собирался сделать, когда она меня отпустит, - это навесить ей бланш под глаз, несмотря на то, что она, конечно же, была права на все двести процентов.
Игра вовсе не кончилась.
Глава 6 Я БОГАТ!
Знахарь стоял у окна и, заложив руки за спину, молчал.
За окном палило солнце и стояла летняя татарская жара, но в номере гостиницы «Чингисхан», тонированные окна которой выходили на парк Мусы Джалиля, было прохладно и тихо.
Наташа, с бокалом «Мерло» в руке, сидела, поджав ноги, в глубоком кресле и смотрела на Знахаря. Рядом с ней, на низкой тахте, с пультом в руках расположился Алеша, который с подчеркнуто сосредоточенным видом смотрел на экран телевизора, где по извилистой трассе беззвучно носились похожие на разноцветных тараканов машины класса «Формула-1».
Наконец Знахарь обернулся и сказал:
- Да пойми ты в конце концов, Алеша! Тебе нельзя туда идти. Сейчас я в последний раз объясню тебе, почему, и мы закончим этот разговор. Раз и навсегда.
Алеша сделал вид, что не слышит.
Знахарь посмотрел на Наташу и увидел, что она одновременно хмурится и улыбается, пряча улыбку за поднесенным к губам бокалом красного сухого вина.
Он вздохнул и, снова переведя взгляд на Алешу, начал свое последнее и окончательное объяснение.
- Во-первых, хоть ты и проторчал полгода в учебке у Губанова, но в настоящем деле, где вооруженные мужики палят друг в друга, ты не был, и поэтому можешь растеряться. А это опасно для всех остальных. Самара не в счет. Там ты исполнял роль мебели.
Алеша, упрямо набычившись, молчал.
- Во-вторых, в заложниках у Надир-шаха - Алена. И она имеет ценность как заложница только потому, что она сестра Насти и так далее. Надир-шах прекрасно знает, что я сделаю все, чтобы вытащить ее. Но если там окажешься еще и ты, который уже один раз был у него в плену, то в игре появится еще один козырь для этого урода. Поэтому тебя надо держать подальше от всего.
Знахарь помолчал, потом подошел к Алеше и встал между ним и телевизором. Дождавшись, когда Алеша неохотно поднял на него взгляд, Знахарь сказал:
- А главное… Это неприятно, но я скажу тебе, раз уж ты такой упрямый. Алену могут убить. И я не хочу, чтобы ты это видел. Понял?
Алеша опустил глаза и плотно сжал губы.
Знахарь постоял немного, глядя на стойко молчавшего парня, потом усмехнулся и, отойдя от телевизора, взял со стола бутылку и налил себе вина.
- Понимаешь, Алеша, - задумчиво сказал он, покачивая в руке бокал и следя за тем, как маленькие рубиновые волны разбиваются о его прозрачные стенки, - Настя погибла из-за меня. Из-за меня же ты оказался в заложниках. Теперь - Алена. Ты понимаешь, что происходит? Ведь старец Евстрат был прав: я приношу людям одно только несчастье. И если погибнет Алена, или застрелят тебя, или убьют вас обоих - что мне тогда делать? В петлю лезть? Ты представляешь, как должен чувствовать себя человек, по вине которого погибла целая семья? Я, например, боюсь даже представить себе это. Поэтому ты останешься здесь, и, если будет нужно, - прикованный наручниками к батарее. Как я сказал, так и будет. И имей в виду, что я не шучу насчет наручников.
Знахарь залпом выпил вино, поставил пустой бокал на стол и посмотрел на Наташу. Она подняла брови и едва заметно пожала плечами. Дескать - ты здесь главный, а я только женщина и молчу, когда джигиты разговаривают.
Знахарь понял ее взгляд и сказал:
- Вот именно.
Алеша, не видевший этого безмолвного обмена репликами, оглянулся, но не увидел ничего особенного и снова уставился в телевизор. На его лице было написано, что он имеет совершенно независимое собственное мнение по этому вопросу.
Две недели назад Наташа, Алеша и Знахарь вернулись из Пакистана в Россию, имея при себе второй Коран, а Генри Хасбэнд отбыл в родную Калифорнию, имея в кармане жирный чек.
Через два часа после того, как вертолет с похитителями священной реликвии скрылся в неизвестном направлении, дворец Аль Дахара был окружен войсками, и все закончилось без единого выстрела. Понятное дело, к этому времени ни Надир-шаха, ни Алены во дворце уже не было. Из персонала миссии милосердия не пострадал никто, и караван из автобуса и двух крытых грузовиков медленно и навсегда выехал через южные ворота.
Аль Дахару так и не удалось насладиться юной прелестницей, но это отошло на второй план. После того как в его дворце произошла маленькая война со стрельбой и взрывами, он начал стремительно худеть, а осквернение и ограбление сокровищницы произвело на него настолько гнетущее впечатление, что он с горя приказал распустить гарем и разогнать евнухов.
Прилетев в Россию, искатели сокровищ мурзы Казанского сразу же отправились в Самару, где их встретил Бурлак, без лишних слов предоставивший в распоряжение Знахаря и его команды загородный особняк за высокой каменной стеной и правительственный люкс в «Чингисхане». К этому времени он уже был коронован, и положение вора в законе сильно расширило его возможности. А то обстоятельство, что Знахарь при встрече вручил ему приятный увесистый пакет, намекнув, что это всего лишь мелочь, предшествующая главному подарку, привело Бурлака в отличное настроение, и первый же вечер Знахарь, Наташа, Алеша и Бурлак провели в ресторане Дома депутата «Княжна», где и поужинали с большим аппетитом, не забыв о фирменном блюде «рагу по-ленински».
Найти в Коранах нужные места оказалось делом непростым, но вопрос был решен. Два нанятых Знахарем специалиста по исламу, не зная друг о друге, скрупулезно сравнивали текст каждой из двух старинных книг с каноническим Кораном, который был известен всем и имелся практически у каждого правоверного мусульманина. Наконец расхождения, а точнее - вставки были обнаружены, выделены и переведены. Специалисты получили гонорары и удалились, а Знахарь, имея перед собой два листа бумаги, на каждом из которых была половина текста, служившего ключом к сокровищам, уселся за стол в гостиничном номере и, имея справа Наташу, а слева Алешу, принялся за расшифровку витиеватого и многословного описания тайника. Кроме указаний на то, где и как его найти, в тексте перечислялись секреты и ловушки, охранявшие сокровища от незваных и случайных гостей. В конце концов текст был воссоединен, расшифрован и переведен.
На всю эту нудную и кропотливую работу ушло две недели, и вот теперь, когда в деле не осталось ничего неясного, Знахарю приходилось урезонивать Алешу, терпеливо объясняя ему, почему его не хотят брать в экспедицию. Алеша дулся, обижался, переставал разговаривать со Знахарем и с Наташей, и наконец Знахарь, потеряв терпение, заявил ему, что он останется в гостинице - и точка.
Подчеркнув, что разговор на эту тему закончен бесповоротно, Знахарь налил себе вина и, посмотрев на Наташу, сказал:
- Ну что, подруга боевая, а не пора ли позвонить нашему дорогому Надир-шаху и сказать ему, что мы готовы?
Две недели назад, через сутки после того, как Пакистан снова стал для Знахаря далекой страной, в его кармане запиликала трубка. Посмотрев на дисплей, Знахарь понял, что именно этого звонка он ждал каждую минуту.
Это был Надир-шах.
Звонок террориста, державшего в заложниках Алену, застал Знахаря как раз на званом ужине в «Княжне». Показав высветившийся номер Наташе, Знахарь извинился и поднялся из-за стола. Выйдя на улицу, он не торопясь закурил, держа в руке настойчиво пищавшую трубку, досчитал до десятого звонка и только тогда нажал на кнопку соединения.
Поднеся трубку к уху, он вальяжным голосом сказал:
- Вас слушают.
В трубке было слышно дыхание Надир-шаха, потом раздался его голос:
- Приветствую тебя, Знахарь.
Знахарь усмехнулся, представив себе, какого труда Надир-шаху стоило заговорить с ним таким вежливым тоном.
- А-а, это ты… - спокойно ответил он, - я слушаю тебя, Надир-шах.
- Ты не был бы так спокоен, если бы вспомнил, что рядом со мной имеется одна русская девушка, которая тебе дорога.
- Так она еще жива, что ли? - преувеличенно удивился Знахарь, - а я-то, по правде говоря, думал, что ты тогда убил ее сгоряча.
- Не пытайся делать вид, что тебе безразлична ее судьба, - злым голосом ответил Надиршах, - ты прекрасно знаешь, что я могу с ней сделать.
- Конечно, знаю. Но это - твои проблемы. Все без исключения люди рано или поздно умирают, так что если она умрет сейчас, что ж… Как у вас говорится - на все воля Аллаха.
- Но ты даже не представляешь, как она будет умирать.
- Слушай, ты, подонок, - Знахарь отбросил ленивый тон, - неужели ты думаешь, что я и дальше буду покупаться на это твое дерьмо? Ну до чего же вы все-таки поганые твари! Вот смотри: ты угрожаешь мне тем, что девушка умрет в страшных муках. Так ты после этого просто поганый вымогатель, только и всего. И если ты считаешься там у себя одним из лучших, то каковы же ваши худшие? Ты - а точнее, вы все - играете на том, что один человек не хочет страданий и смерти для другого. То есть на благородстве и любви к ближнему. Слышал о таких понятиях?
- Не беспокойся, слышал.
- Вот и хорошо. Ты, дерьмо собачье, используешь в своих целях высокие человеческие качества других людей, которых у тебя самого и в помине нет. А теперь представь себе, что я напрочь потерял былое благородство и говорю тебе: да делай ты с ней все, что твоей ничтожной душе угодно. Ну как? Нравится? Я-то переживу, если ты ее убьешь. Помучаюсь, но переживу. Между прочим, у меня теперь два Корана, и я скоро доберусь до сокровищ мурзы. А ты останешься с мертвой девушкой в руках и со свиным ухом в зубах. Понял?
- Я убью девушку, - проскрежетал Надиршах, - клянусь!
Знахарь засмеялся.