У меня есть для тебя кое-что… Особый дар. Урок, который, я думаю, тебе все же следует преподать
Она заворожено, замерев, словно соляной столп, парализованная каким-то животным, почти первобытным ужасом, сковавшим ее мышцы, наблюдала, как мужчина приблизился к ней и начал стягивать с ладоней кожаные плотные перчатки. Ледяные пальцы Странника коснулись ее висков. Острая болевая вспышка в мозгу, а за ней - целый калейдоскоп видений, пропитанных эмоциями и чувствами, лоскутное одеяло памяти, целая чужая жизнь, пролетевшая перед ее глазами, влившаяся в ее сознание буквально за несколько секунд.
Нечеловеческие крики гибнущих херувимов, когда им отрезают крылья, слившиеся в один протяжный стон. Объятый пламенем Вашингтон, ставший адом на земле, полем битвы для сил света и тьмы и общей могилой для более пятисот тысяч человек, оказавшихся в самый неподходящий момент между молотом и наковальней... Высшим силам было абсолютно наплевать на человечество и его судьбу. Самая их большая ошибка, как выяснилось позже. Неестественно бледное лицо лучшего друга, умирающего от его собственной руки, нанесшей удар в спину по той простой причине, что жизнь одного человека - не стоит жизни целого мира. Или смерти. Это как посмотреть, хотя цена в любом случае...Равноценна. Черное, расползающееся липким спрутом в груди чувство вины и отчаяние, поглощающее его. Боль и страдание, вот чем были пронизаны все картины долгой жизни бродяги, что он показал ей.
Девушка упала на колени, неестественно выгнувшись, ее выпученные глаза на искаженном ужасом лице, казалось, вывернулись внутрь, были видны только блестящие белки. Вниз по ее щекам вместо слез струились тонкие ручейки крови, казавшиеся еще более насыщенно алыми на белой, словно полотно, коже. Еще минуту назад эти длинные волосы были русыми, а теперь… Ее голова была совершенно седа.
Странник, пошатнувшись, непроизвольно попятился и, сгорбившись, чувствуя себя неимоверно усталым, спешно начал натягивать на озябшие ладони перчатки. Одеревеневшие пальцы плохо слушались его. Сглотнув, он замер, закрыв глаза, стараясь выровнять дыхание и прогнать из сознания все то, что он так долго мечтал забыть, а теперь, в угоду своей злобной мстительности, разом оживил, выпуская прошлое из самых темных уголков сознания и сердца… Да уж, урок был настолько же страшен и сокрушителен для учителя, сколь и для ученика. Старые, успевшие зарубцевавшиеся раны вскрылись вновь, причиняя боль, словно они были совсем свежими.
Все, чего ему теперь хотелось – напиться и вновь забыть, выкинуть из головы. Хотя бы до следующего утра, встречающего его адским похмельем и воскресшим прошлым. До нее ему уже не было никакого дела, тем более, что гордячка, вернув себе способность видеть, просто поднялась с земли и, шатаясь из стороны в сторону, словно пьяная, побрела куда-то, не разбирая дороги.
Ее пустой взгляд смотрел только в одну точку, а губы шептали, как заклинание, слова какой-то полузабытой молитвы-гимна, в печатавшейся в ее сознании. Кроме того, Странник знал: рано или поздно некогда высокомерная незнакомка придет в себя, хотя прежней, вероятно, не станет никогда, поэтому стоило ему только завернуть за угол, как девица совершенно вылетела из его головы, занятой сейчас совсем другими чувствами и мыслями.
Бордель встретил его удушливым тяжелым запахом каких-то ароматических масел, потных тел, выпивки, табака, и, как ни странно - серы. Привычным запахом. Что ни говори, это было, пожалуй, самым приемлемым для него местом в Аркейе. Темное помещение, в котором царил постоянный красный полумрак из-за обтянутых алым бархатом стен и легких невесомых полупрозрачных занавесок подобного -же цвета. Управительница, дородная женщина с туго затянутой в корсет талией, единственный человек в этом доме терпимости, встретила его понимающим вежливом кивком: