Глава четырнадцатая, в которой ругают Россию и звучит язык Данте
"Правительственный вестник" (Санкт-Петербург), 9(21) января 1878 г. "... наводит на печальные размышления. Вот выжимки из речи министрафинансов статс-секретаря М. Х. Рейтерна, произнесенной в минувший четверг назаседании Всероссийского банковского союза. В 1874 году впервые за долгиегоды мы вышли к положительному сальдо доходов над расходами, сказал министр.Роспись 1876 года была исчислена Государственным Казначейством со свободнымостатком в 40 миллионов рублей. Однако без малого год военных действийобошелся казне в 1 миллиард 20 миллионов рублей, и для дальнейшего ведениявойны средств не остается. Из-за урезания расходов на гражданские нужды в1877 году на территории империи не проложено ни одной версты железных дорог.Сумма внешнего и внутреннего государственного долга возросла до небывалыхразмеров и составила, соответственно,... " Д'Эвре отпустил Варю, и она в ужасе шарахнулась в сторону. Из-за мощной двери донесся приглушенный шум голосов. - Назовите ваши условия, Анвар! - это был Эраст Петрович. - Никаких условий! (Мизинов). Немедленно открывайте, или я прикажуподорвать дверь динамитом! - Вы командуйте у себя в жандармском корпусе! (Соболев). Если динамитом- она погибнет! - Господа! - крикнул по-французски д'Эвре, который был никакой нед'Эвре. - Это в конце концов невежливо! Вы мне не даете поговорить с дамой! - Шарль! Или как там вас! - зычным генеральским басом заорал Соболев. -Если с головы Варвары Андреевны упадет хоть один волос, я вас вздерну настолбе, безо всякого суда и следствия! - Еще одно слово, и я застрелю сначала ее, а потом себя! - драматическиповысил голос д'Эвре и внезапно подмигнул Варе, словно отмочил не вполнепристойную, но ужасно смешную шутку. За дверью стало тихо. - Не смотрите на меня так, словно у меня вдруг выросли рога и клыки,мадемуазель Барбара, - вполголоса произнес д'Эвре своим обычным голосом иустало потер глаза. - Разумеется, я не стану вас убивать и ни за что нехотел бы подвергать вашу жизнь опасности. - Да? - язвительно спросила она. - Зачем же тогда весь этот балаган?Зачем вы убили трех ни в чем не повинных людей? На что вы надеетесь? Анвар-эфенди (про д'Эвре следовало забыть) достал часы. - Пять минут седьмого. Мне понадобился "весь этот балаган", чтобывыиграть время. Кстати, за мсье младшего лейтенанта можете быть спокойны.Зная, что вы к нему привязаны, я всего лишь продырявил ему ляжку, ничегострашного. Будет потом хвастаться боевым ранением. А жандармы что ж, такая уних служба. Варя опасливо спросила: - Выиграть время? Зачем? - Видите ли, мадемуазель Барбара, согласно плану, через час и двадцатьпять минут, то есть в половине восьмого, в Сан-Стефано должен войти полканатолийских стрелков. Это одна из лучших частей во всей турецкой гвардии.Предполагалось, что к этому времени отрад Соболева уже проникнет на окраинуСтамбула, попадет под огонь английского флота и попятится назад. Гвардейцынанесли бы по беспорядочно отступающим русским удар с тыла. Красивый план, идо последнего момента все шло как по нотам. - Какой еще план? - Я же говорю - красивый. Для начала чуть-чуть подтолкнуть Мишеля кмысли о соблазнительно оставленном пассажирском поезде. Тут вы мне оченьпомогли, благодарю. "Раскрыть книжку, попить горячего чаю" - это быловеликолепно. Дальнейшее было просто - мощное честолюбие нашего несравненногоАхиллеса, его неукротимый азарт и вера в свою звезду довершили бы дело. О,Соболев не погиб бы. Я бы этого не допустил. Во-первых, я к нему искреннепривязан, а во-вторых, пленение великого Ак-паши послужило бы эффектнымначалом второго этапа Балканской войны... - Анвар вздохнул. - Жалко, чтосорвалось. Ваш юный старичок Фандорин заслужил аплодисменты. Как говорятвосточные мудрецы, это карма. - Что-что они говорят? - удивилась Варя. - Вот видите, мадемуазель Барбара, вы образованная, интеллигентнаябарышня, а не знаете элементарных вещей, - укоризненно сказал диковинныйсобеседник - "Карма" - одно из основополагающих понятий индийской ибуддийской философии. Нечто вроде христианского рока, но гораздо интересней.Беда Запада в том, что он пренебрежительно относится к мудрости Востока. Аведь Восток гораздо древнее, благоразумнее и сложнее. Моя Турция как разрасположена на перекрестке Запада и Востока, у этой страны могло бы бытьвеликое будущее. - Давайте без лекций, - оборвала его рассуждения Варя. - Что вынамерены делать? - Как что? - удивился Анвар. - Натурально, ждать половины восьмого.Первоначальный план сорвался, но анатолийские стрелки все равно прибудут.Начнется бой. Если одолеют наши гвардейцы - а у них и численноепреимущество, и выучка, и фактор внезапности - я спасен. Если же соболевцыудержатся... Но не будем загадывать. Кстати. - Он серьезно посмотрел Варе вглаза. - Я знаю вашу решительность, но не вздумайте предупреждать ваших друзейо нападении. Едва вы откроете рот, чтобы крикнуть, как я буду вынуждензасунуть вам кляп. Я сделаю это, несмотря на уважение и симпатию, которые квам испытываю. С этими словами он развязал галстук, сделал из него плотный ком иположил в карман. - Даме кляп? - усмехнулась Варя. - Французом вы мне нравились больше. - Уверяю вас, французский шпион поступил бы на моем месте точно так же,если б от его действий зависело столь многое. Я привык не жалеть собственнойжизни, много раз ставил ее на кон в интересах дела. И это дает мне право нежалеть жизни других. Тут, мадемуазель Барбара, игра на равных. Жестокаяигра, но жизнь вообще жестокая штука. Вы полагаете, мне было не жальсмельчака Зурова или добряка Маклафлина? Еще как жаль, но есть ценностиповажнее сантиментов. - Что же это за ценности такие? - воскликнула Варя. - Объясните мне, господин интриган, из каких это высоких идей можноубить человека, который относится к тебе как к другу? - Отличная тема для беседы. - Анвар пододвинул стул. - Садитесь,мадемуазель Барбара, нам нужно скоротать время. И не смотрите на меняволком. Я не чудовище, я всего лишь враг вашей страны. Не хочу, чтобы высчитали меня бездушным монстром, каковым изобразил меня сверхъестественнопроницательный мсье Фандорин. Вот кого надо было заблаговременнообезвредить... Да, я убийца. Но мы все тут убийцы - и ваш Фандорин, ипокойный Зуров, и Мизинов. А Соболев - тот суперубийца, он просто купается вкрови. В наших мужских забавах возможны только две роли: убийца или убитый.Не стройте иллюзий, мадемуазель, все мы живем в джунглях. Постарайтесьотнестись ко мне без предубеждения, забыть о том, что вы русская, а я турок. Я - человек, выбравший в жизни очень трудный путь. К тому же, человек,которому вы небезразличны. Я даже немножко влюблен в вас. Варя нахмурилась, покоробленная словом "немножко": - Премного благодарна. - Ну вот, я нескладно выразился, - развел руками Анвар. - Я не могуразрешить себе влюбиться всерьез, это было бы непозволительной и опаснойроскошью. И не будем об этом. Лучше давайте я отвечу на ваш вопрос. Обманутьили убить друга - тяжкое испытание, но иногда приходится переступать и черезэто. Мне доводилось... - Он нервно дернул углом рта. - Однако еслиподчиняешь всего себя великой цели, то приходится жертвовать личнымипривязанностями. Да что далеко ходить за примерами! Уверен, что, будучидевицей передовой, вы с горячим одобрением относитесь к революционным идеям.Ведь так? Я смотрю, у вас в России революционеры уже начали постреливать. Аскоро начнется настоящая тайная война - уж поверьте профессионалу.Идеалистически настроенные юноши и девушки станут взрывать дворцы, поезда икареты. А там, кроме реакционера-министра или злодея-губернатора, неминуемоокажутся неповинные люди - родственники, помощники, слуги. Но ради идеиничего, можно. Дайте срок. Будут ваши идеалисты и вкрадываться в доверие, ишпионить, и обманывать, и убивать отступников - и все из-за идеи. - А в чем ваша-то идея? - резко спросила Варя. - Извольте, расскажу. - Анвар оперся локтем о стеллаж, на которомлежали мешки с деньгами. - Я вижу спасение не в революции, а в эволюции.Только эволюцию следует выводить на верное направление, ей нужно помогать.Наш девятнадцатый век решает судьбу человечества, в этом я глубоко убежден.Надо помочь силам разума и терпимости взять верх, иначе Землю в скоромбудущем ждут тяжкие и ненужные потрясения. - И где же обитают разум и терпимость? Во владениях вашегоАбдул-Гамида? - Нет, конечно. Я имею в виду те страны, где человек понемногу учитсяуважать себя и других, побеждать не дубиной, а убеждением, поддерживатьслабых, терпеть инакомыслящих. Ах, какие многообещающие процессыразворачиваются на западе Европы и в североамериканских Соединенных Штатах!Разумеется, я далек от идеализации. И у них там много грязи, многопреступлений, много глупости. Но общий курс верный. Нужно, чтобы мир пошелименно по этому пути, иначе человечество утонет в пучине хаоса и тирании.Светлое пятно на карте планеты пока еще очень мало, но оно быстрорасширяется. Надо только уберечь его от натиска тьмы. Идет грандиознаяшахматная партия, и в ней я играю за белых. - А Россия, стало быть, за черных? - Да. Ваша огромная держава сегодня представляет главную опасность дляцивилизации. Своими просторами, своим многочисленным, невежественнымнаселением, своей неповоротливой и агрессивной государственной машиной. Ядавно присматриваюсь к России, я выучил язык, я много путешествовал, я читалисторические труды, я изучал ваш государственный механизм, знакомился свашими вождями. Вы только послушайте душку Мишеля, который метит в новыеБонапарты! Миссия русского народа - взятие Царьграда и объединение славян?Ради чего? Ради того, чтобы Романовы снова диктовали свою волю Европе?Кошмарная перспектива! Вам неприятно это слышать, мадемуазель Барбара, ноРоссия таит в себе страшную угрозу для цивилизации. В ней бродят дикие,разрушительные силы, которые рано или поздно вырвутся наружу, и тогда мируне поздоровится. Это нестабильная, нелепая страна, впитавшая все худшее отЗапада и от Востока. Россию необходимо поставить на место, укоротить ейруки. Это пойдет вам же на пользу, а Европе даст возможность и дальшеразвиваться в нужном направлении. Знаете, мадемуазель Барбара, - тут голосАнвара неожиданно дрогнул, - я очень люблю мою несчастную Турцию. Это странавеликих упущенных возможностей. Но я сознательно готов пожертвоватьосманским государством, только бы отвести от человечества русскую угрозу.Если уж говорить о шахматах, известно ли вам, что такое гамбит? Нет?По-итальянски gambette значит "подножка". Dare il gambetto - "подставитьподножку". Гамбитом называется начало шахматной партии, в котором противникужертвуют фигуру ради достижения стратегического преимущества. Я самразработал рисунок этой шахматной партии и в самом ее начале подставилРоссии соблазнительную фигуру - жирную, аппетитную, слабую Турцию. Османскаяимперия погибнет, но царь Александр игры не выиграет. Впрочем, войнасложилась так удачно, что, может быть, и для Турции еще не все потеряно. Унее остается Мидхат-паша. Это замечательный человек, мадемуазель Барбара, янарочно на время вывел его из игры, но теперь я его верну... Если, конечно,у меня будет такая возможность. Мидхат-паша вернется в Стамбул незапятнанными возьмет власть в свои руки. Может быть, тогда и Турция переместится иззоны тьмы в зону света. Из-за двери донесся голос Мизинова: - Господин Анвар, к чему тянуть время? Это же просто малодушие!Выходите, я обещаю вам статус военнопленного. - И виселицу за Казанзаки и Зурова? - прошептал Анвар. Варя набрала полную грудь воздуха, но турок был начеку - достал изкармана кляп и выразительно покачал головой. Потом крикнул: - Мне надо подумать, мсье генерал! Я отвечу вам в половине восьмого! После этого он надолго замолчал. Метался по хранилищу, несколько разсмотрел на часы. - Только бы выбраться отсюда! - наконец, пробормотал этот странныйчеловек, ударив кулаком по чугунной полке. - Без меня Абдул-Гамид сожретблагородного Мидхата! Виновато взглянул на Варю ясными голубыми глазами, пояснил: - Простите, мадемуазель Барбара, я нервничаю. Моя жизнь значит в этойпартии не так уж мало. Моя жизнь - это тоже фигура, но я ценю ее выше, чемОсманскую империю. Скажем так: империя - это слон, а я - это ферзь. Однакоради победы можно пожертвовать и ферзем... Во всяком случае, партию я уже непроиграл, ничья-то обеспечена! - Он возбужденно рассмеялся. - Мне удалосьпродержать вашу армию под Плевной гораздо дольше, чем я надеялся. Вы попустурастратили силы и время. Англия успела подготовиться к конфронтации, Австрияперестала трусить. Если даже второго этапа войны не будет, Россия все равноостанется с носом. Двадцать лет она приходила в себя после Крымскойкампании, еще двадцать лет она будет зализывать раны нынешней войны. И этосейчас, в конце девятнадцатого столетия, когда каждый год значит так много.За двадцать лет Европа уйдет далеко вперед. России же отныне уготована рольвторостепенной державы. Ее разъест язва коррупции и нигилизма, онаперестанет представлять угрозу для прогресса. Тут Варино терпение лопнуло. - Да кто вы такой, чтобы судить, кто несет цивилизации благо, а ктогибель?! Государственный механизм он изучал, с вождями знакомился! А сграфом Толстым, с Федором Михайловичем Достоевским вы познакомились? Арусскую литературу вы читали? Что, времени не хватило? Дважды два это всегдачетыре, а трижды три всегда девять, да? Две параллельные прямые никогда непересекаются? Это у вашего Эвклида они не пересекаются, а у нашегоЛобачевского пересеклись! - Я не понимаю вашей метафоры, - пожал плечами Анвар. - А русскуюлитературу, конечно, читал. Хорошая литература, не хуже английской илифранцузской. Но литература - игрушка, в нормальной стране она не может иметьважного значения. Я ведь и сам в некотором роде литератор. Надо деломзаниматься, а не сочинять душещипательные сказки. Вон в Швейцарии великойлитературы нет, а жизнь там не в пример достойнее, чем в вашей России. Япровел в Швейцарии почти все детство и отрочество, и можете мне поверить... Он не договорил - издали раздался треск стрельбы. - Началось! Ударили раньше времени! Анвар припал ухом к двери, глаза его лихорадочно заблестели. - Проклятье, и как назло в этом чертовом хранилище ни одного окна! Варя тщетно пыталась унять неистово бьющееся сердце. Гром выстреловприближался. Она услышала, как Соболев отдает какие-то команды, но неразобрала слов. Где-то закричали "алла!", ударил залп. Вертя барабан револьвера, Анвар бормотал: - Я мог бы сделать вылазку, но осталось только три патрона... Ненавижубездействие! Он встрепенулся - выстрелы звучали в самом здании. - Если наши победят, я отправлю вас в Адрианополь, - быстро заговорилАнвар. - Теперь, видимо, война закончится. Второго этапа не будет. Жаль. Невсе получается, как планируешь. Может быть, мы с вами еще увидимся. Сейчас,конечно, вы меня ненавидите, но пройдет время, и вы поймете мою правоту. - Я не испытываю к вам ненависти, - сказала Варя. - Просто мне горько,что такой талантливый человек, как вы, занимается всякой грязью. Явспоминаю, как Мизинов читал историю вашей жизни... - В самом деле? - рассеянно перебил Анвар, прислушиваясь к перестрелке. - Да. Сколько интриг, сколько смертей! Тот черкес, который перед казньюпел арии, ведь был вашим другом? Им вы тоже пожертвовали? - Я не люблю вспоминать эту историю, - строго произнес он. - Знаете,кто я? Я - акушер, я помогаю младенцу появиться на свет, и руки у меня полокоть в крови и слизи... Залп грянул совсем близко. - Сейчас я открою дверь, - сказал Анвар, взводя курок, - и помогусвоим. Вы оставайтесь здесь и ради Бога не высовывайтесь. Скоро всезакончится. Он потянул засов и вдруг замер - в банке больше не стреляли. Слышаласьречь, но непонятно какая, русская или турецкая. Варя затаила дыхание. - Я тебе харю сворочу! В уголочке отсиживался, мать-мать-мать! -рявкнул унтерский бас, и от этого сладостно-родного голоса внутри всезапело. Выстояли! Отбились! Выстрелы откатывались все дальше и дальше, отчетливо донеслосьпротяжное "ура!" Анвар стоял, закрыв глаза. Его лицо было спокойным и печальным. Когдастрельба совсем прекратилась, он отодвинул засов и приоткрыл дверь. - Все, мадемуазель Барбара. Ваше заточение окончено. Выходите. - А вы? - прошептала Варя. - Ферзь пожертвован без особой выгоды. Жаль. В остальном все остается всиле. Ступайте и желаю вам счастья. - Нет! - увернулась она от его руки. - Я вас тут не оставлю. Сдайтесь,я буду свидетельствовать на суде в вашу пользу. - Чтобы мне зашили горло, а потом все-таки повесили? - усмехнулсяАнвар. - Нет уж, благодарю покорно. Больше всего на свете не терплю две вещи- унижение и капитуляцию. Прощайте, мне надо побыть одному. Он все-таки ухватил Варю за рукав и, слегка подтолкнув, спровадил задверь. Стальная створка тут же захлопнулась. Варя увидела перед собой бледного Фандорина, а у выбитого окна стоялгенерал Мизинов и покрикивал на жандармов, подметавших стеклянные осколки.Снаружи уже рассвело. - Где Мишель? - испуганно спросила Варя. - Убит? Ранен? - Жив и здоров, - ответил Эраст Петрович, внимательно ее оглядывая. -Он в своей стихии - преследует неприятеля. А бедного Перепелкина сноваранили - ятаганом полуха отхватили. Видно, опять орден получит. И запрапорщика Гриднева не беспокойтесь, он тоже жив. - Я знаю, - сказала она, и Фандорин чуть прищурился. Подошел Мизинов, пожаловался: - Еще одна дырка в шинели. Ну и денек. Выпустил? Отлично! Теперь можнои динамитом. Он осторожно приблизился к двери в хранилище, провел рукой по стали. - Пожалуй, двух шашек в самый раз хватит. Или много? Хорошо бы мерзавцаживьем взять. Из-за двери хранилища донеслось беззаботное и весьма мелодичноенасвистывание. - Он еще свистит! - возмутился Мизинов. - Каков, а? Ну, ты у менясейчас досвистишься. Новгородцев! Пошлите в саперный взвод за динамитом! - Д-динамит не понадобится, - тихо сказал Эраст Петрович, прислушиваяськ свисту. - Вы снова заикаетесь, - сообщила ему Варя. - Это значит, все позади? Грохоча сапогами вошел Соболев в распахнутой белой шинели с алымиотворотами. - Отступили! - охрипшим после боя голосом объявил он. - Потери ужасные,но ничего, скоро должен эшелон подойти. Кто это так славно выводит? Это ж"Лючия де Ламермур", обожаю! - и генерал принялся подпевать приятнымсипловатым баритоном. Del ciel clemente un riso, la vita a noi sara! - прочувствованно допел он последнюю строфу, и тут за дверью раздалсявыстрел. Эпилог "Московские губернские ведомости", 19 февраля (3 марта) 1878 г. МИР ПОДПИСАН! "Сегодня, в светлую годовщину Высочайшего милосердия, явленногокрестьянству 17 лет назад, в летопись царствования Царя-Освободителя вписанановая светлая страница. Русские и турецкие уполномоченные подписали вСан-Стефано мир, завершивший славную войну за освобождение христианскихнародов от турецкого владычества. По условиям трактата, Румыния и Сербияобретают полную независимость, образуется обширное Болгарское княжество, аРоссия получает в компенсацию военных затрат 1 миллиард 410 миллионоврублей, причем основная часть этой суммы будет внесена территориальнымиуступками, в число которых входят Бессарабия и Добруджа, а также Ардаган,Каре, Батум, Баязет... " - Ну вот, мир и подписан, причем очень хороший. А вы каркали, господинпессимист, - сказала Варя, и опять не о том, о чем хотела. С Петей титулярный советник уже попрощался, и вчерашнийподследственный, а ныне вольный человек Петр Яблоков поднялся в вагон -осваивать купе и раскладывать вещи. По случаю победоносного окончания войнывышли Пете и полное помилование, и даже медаль за ревностную службу. Уехать можно было еще две недели назад, да и Петя торопил, но Варя всетянула, ждала непонятно чего. Жалко, с Соболевым рассталась плохо, обиделся Соболев. Ну да бог с ним.Такого героя быстро кто-нибудь утешит. И вот пришел день, когда нужно было прощаться с Эрастом Петровичем. Сутра Варя была на нервах, закатила бедному Пете истерику из-за потерявшейсяброшки, потом расплакалась. Фандорин оставался в Сан-Стефано - с подписанием мира дипломатическаявозня отнюдь не заканчивалась. На станцию он пришел прямо с какого-то приема- во фраке, цилиндре, белом шелковом галстуке. Подарил Варе букет пармскихфиалок, повздыхал, попереминался с ноги на ногу, но красноречием сегодня неблистал. - Мир ч-чересчур хороший, - ответил он. - Европа его не признает. Анваротлично п-провел свой гамбит, а я проиграл. Мне дали орден, а надо бы подсуд. - Как вы к себе несправедливы! Ужасно несправедливы! - горячозаговорила Варя, боясь, что выступят слезы. - За что вы все время себяказните? Если бы не вы, я не знаю, что бы со всеми нами было... - Примерно то же мне сказал Лаврентий Аркадьевич, - усмехнулсяФандорин. - И п-пообещал любую награду, какая в его власти. Варя обрадовалась: - Правда?! Ну слава Богу! И чего же вы пожелали? - Чтобы меня отправили служить куда-нибудь за т-тридевять земель,подальше от всего этого. - Он неопределенно махнул рукой. - Глупости какие! И что Мизинов? - Разозлился. Но слово есть слово. К-кончатся переговоры, и поеду изКонстантинополя в Порт-Саид, а оттуда пароходом в Японию. Назначен вторымсекретарем посольства в Токио. Дальше уж не б-бывает. - В Японию... - Слезы все-таки брызнули, и Варя яростно смахнула ихперчаткой. Зазвенел колокол, паровоз дал гудок. Из окна вагона высунулся Петя: - Варенька, пора. Сейчас отбываем. Эраст Петрович замялся, опустил глаза. - Д-до свидания, Варвара Андреевна. Был очень рад... - И не договорил. Варя порывисто схватила его за руку, часто-часто заморгала, сбрасывая сресниц слезинки. - Эраст... - внезапно вырвалось у нее, но слова застряли, так и невыплеснулись. Фандорин дернул подбородком и ничего не сказал. Лязгнули колеса, вагон качнулся. - Варя! Меня увозят без тебя! - отчаянно крикнул Петя. - Скорей! Она оглянулась, еще секунду помешкала и вскочила на поплывшую вдольперрона ступеньку. -... и первым делом горячую ванну. А потом в Филипповскую и пастилыабрикосовой, которую ты так любишь. И в книжную лавку за новинками, а потомв университет. Представляешь, сколько будет расспросов, сколько... Варя стояла у окна и кивала в такт счастливому Петиному лепету. Всехотела насмотреться на черную фигуру, что осталась на платформе, но фигуравела себя странно, расплывалась. Или с глазами что-то было не так? "Таймс" (Лондон), 10 марта (26 февраля) 1878 г. Правительство ее величества говорит "нет" "Сегодня лорд Дерби заявил, что британское правительство, поддержанноеправительствами большинства европейских стран, категорически отказываетсяпризнавать грабительские условия мира, навязанные Турции непомернымиаппетитами царя Александра. Сан-Стефанский трактат противоречит интересамевропейской безопасности и должен быть пересмотрен на специальном конгрессе,в котором примут участие все великие державы".