По мотивам «Юнкерской молитвы» М.Ю. Лермонтова)
Виза
Виза– допуск к загранплаванию. Соответственно, визирование – одно из самых нервных и длительных мероприятий.
Курсанты УМТ проходили визирование на третьем курсе. Весь третий курс прошёл под дамокловым мечом визирования.
Процесс был сложен и покрыт мраком, за которым зловеще мерцало недремлющее око наших славных компетентных органов.
Начиналось с того, что на каждого курсанта составлялась подробная характеристика с указанием его главных положительных и сомнительных качеств. Что характерно, всё было серьёзно, без проявлений формализма. Характеристику, составленную старшиной и комсоргом группы, корректировал при необходимости ротный старшина, отправляя её на утверждение ротному командиру кап-три Ходе. А тот, полагая себя неплохим знатоком курсантских душ, правил, как хотел…
Вдобавок каждый курсант старательно заполнял подробнейшую анкету, в которой имелось немало каверзных вопросов. Государство интересовало буквально всё – чуть ли не то, пил ли твой дядя в Вологде запоем… Если серьёзно, то был в анкете такой невинный с виду вопрос: «Находились ли Вы либо Ваши близкие родственники во время Великой Отечественной войны на территориях, оккупированных немецко-фашистскими войсками?» Этот вопросик вгонял в лёгкий ступор, поскольку у многих близкие родственники были, находились… И, хотя в подавляющем большинстве случаев пребывали ближайшие родственники в те грозные годы в детском возрасте, всё равно возникало неясное ощущение тревоги… А вдруг компетентные органы заподозрят, что детки эти, например, подносили снаряды фашистским артиллеристам, либо таскали сало и горилку «лесным братьям»?.. И тогда – хана, прощай, виза, эх!..
Что анкета?.. Анкета – суть явление стихийное, подобное девятому валу на картине Айвазовского. Здесь что-либо существенно изменить, никто из курсантов не мог. Сложнее было с характеристикой.
Буквально каждое слово, вписанное в характеристику, могло печально повлиять на решение комиссии по визированию. Так, например, в характеристике курсанта Пахана затесалось словечко «замкнут». И всё – этого оказалось достаточно, чтобы внести в ответственные умы членов комиссии сомнения. Действительно, чёрт знает, что у этого курсанта на уме?.. Вдруг, например наблюёт возле памятника Бременским музыкантам?.. И курсант Пахан визирование не прошёл…
Это было очень досадно, поскольку курсанты УМТ традиционно проходили индивидуальную плавательскую практику. Это подразумевало при удачном стечении обстоятельств – устройстве на должность в судовой штат и продолжительном рейсе, например, -довольно неплохой по меркам СССР заработок в валюте. Соответственно, появлялся шанс прилично прибарахлиться теми же джинсами, кроссовками, и многими другими дефицитными в СССР шмотками. Да уж, как сказал однажды феликий и мудрый философ-самоучка Иосиф Дицген: «СССР - страна дефицита натуральных продуктов. Россия – страна изобилия синтетического дерьма»...
В общем, каждый курсант УМТ в предвкушении сладкого загранрейса стремился извлечь максимум пользы из имеющегося у него блата.
Так, Крепкий, изыскав внутренние резервы в Балтийском морском пароходстве (БМП), смог договориться, что его и Быка возьмут на контейнеровоз, работавший на линии Ленинград – Мельбурн. Это означало как минимум полгода морей, а, стало быть – туго набитая вожделенной валютой мошна. Да и побывать в Австралии для парней, у которых верхом географического познания было пребывание в колыбели революции Ленинграде – это многого значит...
Бык сильно воодушевился такой перспективой.
- Это же великолепно, и даже весьма недурственно, - приговаривал он, периодически одобрительно похлапывая пройдоху Крепкого по плечу. – Экватор пройдём, попрыгаем с кенгуру. Может быть, сбудется твоя заветная мечта, Крепкий, - нокаутировать королевского пингвина…
И тут судьба преподнесла курсанта УМТ-81 бяку.
Многомудрое факультетское начальство вдруг изменило правила игры, порешив сделать загранпрактику групповой, и побрели палимые июльским солнцем курсанты УМТ на УПС (учебно-производственные суда). Курсанты Сэм, Мурло, Бык, Макар, например, попали на УПС «Профессор Хлюстин».
А Крепкому, доложу я вам, визу не дали…
Сирота ведь, причём круглый, крепких семейных связей нет, и вообще, что его удерживает в обществе победившего социализма?.. Вдруг этот кудрявый мерзавец смоется на Запад?..
Не дали визу и Старичку… Ротный старшина, образцовый служака, коммунист при том – и такой облом…
Подвох был в том, что якобы из-за того, что ротный старшина служил на подлодках... Старичок до сих пор помнил, что болты на приемных фланцах седьмого отсека подводной лодки проекта «Буки» оборудованы не правосторонней, а левосторонней резьбой на шесть восьмых дюйма… Кто мог поручиться, согласитесь, что Старичок, сойдя на берег в какой-нибудь натовской стране (а их предполагалось как минимум две), не продаст этот заковыристый секрет отечественного военно-промышленного комплекса за каких-нибудь тридцать валютных сребреников?.. Наверно, примерно так рассуждали компетентные органы…
Видимо, именно после этого у Старичка внутри нечто надломилось... После третьего курса надёжнейший старшина роты стал откровенно тяготиться своим старшинством… Но, кстати, сумел аж на пятом курсе выцыганить у факультетских начальников «добро» на индивидуальную плавпрактику, получил визу, и сумел-таки побывать в загранрейсе. Видимо, дилемма левосторонней резьбы на шесть восьмых дюйма к тому времени потеряла свою актуальность для штабистов НАТО…
Был в том году и курьёз. Курсант Чима каким-то загадочным непостижимым образом сумел ускользнуть в индивидуальную практику, появившись в роте еще более смуглым лишь в ноябре четвёртого курса. Вот вам и пища для размышления, у кого какой был блат…
Естественно, не дали визу и записным ротным разгильдяям: Хоме, Джо, Чану, и некоторым другим.
И напоследок традиционный анекдотик:
«- Ротный кэп наугад вытаскивает из пачки десять личных дел курсантов и говорит:
- Этих – не допустить к визированию!
- За что?! – спрашивает изумлённый старшина роты.
- Не люблю неудачников…»
Военмор
Военмор – есть курсант военно-морского училища. А таковых училищ в городе-герое Ленинграде и окрестностях было хоть косой коси.
Начнём с того, что неподалёку от Стрельны, в Петродворце, базировалось Высшее военно-морское училище радиоэлектроники имени А.С. Попова (ВВМУРЭ), из которого, как упоминалось ранее, был со второго курса изгнан курсант Белый.
Военморов также учили в самом Ленинграде: ВВМУ имени М.В. Фрунзе, ВВМИУ (инженерное) имени Ф.Э. Дзержинского, Военно-медицинская академия (ВМА) имени С.М. Кирова, ВВМУ подводного плавания имени Ленинского комсомола. Кстати, про военморов подплава ходила такая байка, будто бы командование училища строго наказывало курсантов за дисциплинарные проступки, исключая пьянство. Видимо, считалось в порядке вещей, что будущий офицер подплава и алкоголик – суть синонимы…
Боюсь ошибиться, но вроде в Пушкине имелось ещё какое-то военно-морское инженерное училище, готовившее инженеров для ВМФ (строителей и пр.). Впрочем, с этими военморами курсанты Макаровки редко пересекались.
Отношения между военморами и макаровцами можно кратко охарактеризовать как вооружённый нейтралитет.
Есть нюанс. Макаровка, видимо, заслуженно, считалась среди ленинградцев очень престижным вузом. Курсант Бык ощутил это на себе сразу же после поступления. Казалось бы, ещё недавно его в рабочем общежитии на Охте знали как пьянь, одного из хануриков из легендарной «девятки» (комнаты №9), и тут – уважительный шёпот - «…он поступил в Макаровку, молодец парень…»
Соответственно, у курсантов Макаровки в общении с другими курсантами, не говоря уже о студенческой братии, проступала некая спесь.
Пожалуй, исключая военморов ВМА – всё же это были будущие врачи…
Политика нейтралитета заключалась в том, что макаровцы и военморы старались не светиться своими репами в излюбленных местах отдыха и досуга противостоящих сторон. Так, например, макаровцы редко захаживали в вотчину курсантов «Дзержинки» пивной бар «Вена», военморов редко можно было увидеть в пивных барах «Жучок» и «Гавань». Нарушители негласной конвенции вполне моги схлопотать по сусалам…
Имелось также некоторое различие в форме. Военморы ходили в однобортных шинелях, макаровцы – в двубортных. Военморы первые два курса носили бескозырки, и лишь с третьего переходили на мицы (фуражки).
И напоследок традиционный анекдотик:
«– Товарищ капитан первого ранга, а почему у нас во всех каютах висят картины Айвазовского?
- Это не картины, курсант. Это иллюминаторы…»
ЗАПИСКИ НА ГЮЙСАХ
Когда мы были карасями...
В первые макаровские месяцы наблюдалась трогательная дружба толпы.
Наверное, это объясняется трудностями привыкания к распорядку, учёбе, и прочим сопутствующим вещам. Каждому карасю хотелось уравновесить все эти безобразия и свинцовые мерзости курсантской жизни прочную курсантскую дружбу.
Этому способствовало и некоторое обострённое чувство локтя. На первом курсе поначалу толпа была в основном распределена жить в два больших кубрика по четырнадцать человек в каждом. Такой кубрик уже смахивал на компактную казарму, а в каждой из казарм предостаточно локтей…
Стоило лишь кому-нибудь из карасей-питерцев вырваться хотя бы на пару часов домой, как они непременно притаскивали в кубрик массу разнообразной жратвы. Потом вся эта снедь с оттенком торжественности делилась по-честному между всеми обитателями кубрика. Этот обычай очень пришёлся по душе иногородним карасям, потому как передачки им таскать было неоткуда. Пришлют сердобольные родители из какого-нибудь Крыжополя посылочку в фанерном ящичке – и вся радость желудка…
Особенным успехом пользовалось сладкое, аккурат по сезону: арбузы, дыни, и прочие, не побоюсь этого слова, фейхоа…
Курсант Бык по обыкновения в такие минуты вальяжно возлежал на коечке, заложив руки за голову, и уверенно ждал, когда ему поднесут законную долю.
Впрочем, иногда добродушно грубил:
- Хоть какая-то польза от вас, питерцев, маменькиных сынков, есть…
Надо признать, жратву караси из дому таскали в таких масштабах, что, видимо, не один рачительный родитель, сводя в конце месяца семейный баланс, невольно думал про себя: «Что-то сына частенько отпускают в увольнение...»
Бык скептически смотрел на трогательную карасиную дружбу. Он это уже проходил в ПТУ... Бык знал, что скоро эта трогательная коллективная дружба исчезнет, а вместо нее образуются устойчивые группировочки...
Анекдотик в тему:
«Курсант УМТ чудом попал на банкет, где всё ломилось от яств.
- Я вообще в еде очень непривередливый, - доверительно сказал он симпатичной девчонке, оказавшейся соседкой по столу. – Мне всё равно что есть – чёрный хлеб или чёрную икру…
- Тогда почему ты всё время на икру налегаешь?..
- А какая разница?..»
Гады
Гады– форменные, положенные по Уставу ботинки. Бывают летние (демисезонные) и зимние, то есть утеплённые.
Подробнее – в главе о курсантской форме, которая следует чуть ниже.
Гадюшник
Гадюшник – плохой кабак. То бишь – ресторан, бар, кафе.
Типичным гадюшником, например, был пивной подвальчик в Петродворце. К сожалению, как-то выпало название. Наверное, потому что гадюшник…
Там, по-моему, напрочь отсутствовала вентиляция, и поэтому сигаретный и папиросный дым в подвале ходил буквально столбами. Аж глаза разъедало.
В достаточном количестве гадюшников имелось и на Васильевском острове. Всякого рода забегаловки, рюмочные. С другой стороны, было удобно: зашёл, хлопнул рюмку водки для куражу, заел бутербродиком с селёдочкой – и вышел. Дёшево и сердито…
Помимо отвратительных условий, сомнительной гигиены и ненавязчивого сервиса в гадюшниках укоренилась мерзкий обычай разбавлять любимый курсантский напиток – пиво…
Подробнее о питерских гадюшниках мог бы при желании порассказать курсант Сильвер. Именно он ставил перед собой великую, но, скорее всего, недостижимую цель – обойти за время учёбы в ЛВИМУ все ленинградские бары.
Анекдотик в тему:
«Некоторым курсантам УМТ, чтобы подарить букет женщине, достаточно просто дыхнуть».
(Продолжение следует)…