Артур, эпизод 10. Обратный отсчет начат 5 страница
— Пусть все решит поединок, — кивнул он, и они слегка поклонились друг другу.
Очевидно, я имела честь лицезреть дуэльный кодекс вампиров в действии. Господи, ну что за цирк! Разве Артур не понимает преимущества Лиз? Я мысленно потянулась к нему. Странно, его ярость улеглась. Сейчас он был спокоен и собран, как настоящий боец, готовый вступить в опасную, но не безнадежную схватку.
Еще секунда — и будет поздно. Так или иначе, быть зрителем я не собиралась. Сосредоточившись, как учил меня Артур, я изо всех сил обрушила на Лиз ментальный удар. Вампирша покачнулась. Громкий хлопок — и на груди ее заалела кровь.
Не веря своим глазам, я оглянулась и увидела Жюли, о которой мы все уже успели позабыть. Жюли сжимала в руке крошечный пистолет — очень изящный, инкрустированный перламутром. Вокруг дула расползался едва заметный дымок.
— Серебряная, — тихо сказала она, и я поняла, что это о пуле.
Лиз зарычала — назвать изданный ею звук иначе я просто не могла — и вдруг ринулась на меня. Последнее, что я видела — это ее рука, стремительно приближающаяся ко мне…
Резкая вспышка и боль. Я отлетела к одной из плит и, врезавшись в нее спиной, осталась сидеть на полу, не понимая, что происходит. А происходило нечто совершенно ужасное. Удар Лиз пришелся по оттолкнувшей меня Жюли, и он был так силен, что тело француженки взлетело в воздух и упало на орошенные темной вампирской кровью плиты. Лиз, вложившая в бросок последние силы, упала рядом.
— Что ты сделала! Зачем ты вмешалась! — крикнул мне Артур, в мгновение ока оказавшийся возле Жюли и приподнявший ее неестественно запрокинутую голову.
Я с трудом встала. Пол под ногами так и ходил ходуном. Я оперлась о камень, служивший чьей‑то могилой. Почему‑то именно сейчас я вдруг поняла, что мы находимся на кладбище, в чьем‑то семейном склепе.
Темная, почти черная кровь медленно растекалась по полу, угрожающе подползая к моим ногам.
— Они убили друг друга. Жюли выпустила в сердце Лиз серебряную пулю, а Лиз свернула ей шею. Даже вампиры такое не могут пережить.
Покачиваясь, я приблизилась к Жюли и, присев перед ней на корточки, попыталась заглянуть в ее измазанное кровью лицо. Самое чудовищное, что она еще была жива, если так, конечно, можно было сказать о вампире. Ее глаза смотрели куда‑то в пространство, а на губах застыла легкая, почти блаженная, улыбка.
Я посмотрела на тело Лиз и ужаснулась: оно вдруг почернело и стало осыпаться седым прахом.
Легенды опять оказались правы. Медлить было нельзя.
— Нужно немедленно отнести Жюли в церковь! Здесь наверняка должна быть церковь! — я просительно заглянула в лицо Артуру.
Он кивнул.
— Полина, посмотри, нет ли там кого…
Я поднялась по невысокой лестнице и распахнула прикрытую дверь склепа. В лицо мне ударил свежий ветер, пахнущий прелой листвой и дымом. Было, наверное, не больше двух часов пополудни, но небо было хмурым, свинцово серым. Я стояла на пороге старинного мраморного склепа, а вокруг меня раскинулось старое кладбище, заросшее высокой, уже наполовину пожухшей травой. Мраморные ангелы с растрескавшимися лицами безмолвно проливали вековые слезы. Старые кресты устремлялись в небо, тщетно пытаясь пронзить нахмурившееся тучами небо. Склепы, могилы, и никого — насколько хватало глаз.
Неподалеку я разглядела небольшую покосившуюся церквушку. Ее стены посерели и заросли мхом, а на крыше укоренились небольшие деревца. Церковь выглядела заброшенной, и я не была уверена, подойдет ли она для нашей цели, но все же кивнула Артуру, и он вышел на улицу. Он шел — прямой и удивительно красивый. Его красота была словно порез, словно открытая рана — такая, что на него было больно смотреть. Жизнь и смерть — вот что удивительным образом сочеталось в нем. Вот что порождало эту нереальную красоту. Он, находящийся между жизнью и смертью и, словно неверный возлюбленный, не принадлежащий ни той, ни другой.
Я шла за ним, сдерживая дыхание и не сводя взгляда с его бледного благородного лица, но он даже не замечал этого.
Подойдя к церковному крыльцу, Артур остановился и положил Жюли на ступеньки.
Я закрыла глаза, а когда открыла, ее тело уже разлеталось сизым пеплом. На ступеньках лежал лишь медальон — тот самый, с портретом. Вот и случилось почти что так, как в моем кошмаре. Жюли принесла себя в жертву ради меня и, если есть на небе Бог, они уже воссоединились с Сергеем.
Пасмурное серое небо, маленькая замшелая церковка… Все случилось именно так, как хотела Жюли. Еще один маячок, еще одна веха на моем пути.
Вымазанные в чужой крови, уставшие так, как будто прошли насквозь весь земной шар, мы с Артуром опустились на землю. Я оперлась на его плечо, прижала к груди Морковкина и закрыла глаза. Где‑то хрипло кричали вороны, а дворник‑ветер сметал последние крупинки пепла со старого церковного крыльца.
Жизнь продолжалась.
Глава 2
Они медленно шли между могил — щуплая старуха с грязно‑седыми, развевающимися на ветру патлами и лохматый пес с развесистыми ушами. Они могли позволить себе не спешить, прекрасно зная, что их дождутся.
Старуха почему‑то показалась мне еще более постаревшей. Ее сморщенная кожа была неприятного коричнево‑серого оттенка, а шагала она неуверенно, опираясь на палку и несколько приволакивая ноги. А вот пес совершенно не изменился. Он оставался в точности таким, каким я видела его ну хотя бы в недавнем сне.
Артур при виде их забеспокоился и вскочил на ноги.
— Погоди, — остановила я его. — Я их знаю, это ко мне.
Эти слова сорвались с языка прежде, чем я вообще успела подумать. Если бы Артур спросил у меня что‑нибудь, я пришла бы в замешательство, но он, так и не задав ни одного вопроса, опустился на землю и принялся ждать.
Подойдя к нам, старуха остановилась, а Хугин, свесив розовый язык, рассматривал нас со своей всегдашней любознательностью.
Артур, грациозно вскочивший на ноги, когда странная пара приблизилась к нам, поклонился старухе.
— Может быть, присядете, мадам? — Он стащил с себя куртку и расстелил ее на ступеньках лестницы.
Старуха одобрительно кивнула, но села не сразу, все еще пытаясь отдышаться.
Наконец хрипы перестали терзать ее тощую грудь, и она, тяжело опустившись на выщербленные ступеньки старой церкви, перевела дыхание.
— Вот ведь, голубки, — проговорила гадалка, массируя грудь костлявой грязной рукой, — годы у меня уже не те, чтобы резво бегать, а вы заставляете старую, больную женщину скакать за вами по всему кладбищу, — она неодобрительно поглядела на нас.
Хугин сел рядом с ней и чуть склонил набок голову, будто прислушиваясь к ее словам.
— Простите, мадам, но с кем имею честь? И разве мы договаривались с вами о встрече? — Артур вопросительно посмотрел на меня и, переведя взгляд на старуху, кивнул, будто отвечая на собственный вопрос.
Я растерянно развела руками. Сама не знаю, чем мы заслужили упрек и каким образом могли заставить старуху, как она выразилась, скакать за нами по всему кладбищу.
Гадалка хихикнула. Ее черные глаза сверкали вовсе не старческим светом, а взгляд, обращенный к Артуру, можно было даже счесть кокетливым.
— Эх, ребятки, — сказала она, — молодой человек правильно догадался. Я из тех, кто видит судьбы. Люди называют нас по‑всякому. Ведьмами, колдуньями, магами — каких только словов‑то не придумали. Ну да бог с ними, — странно, мне почему‑то показалось, что старуха произносит слово «бог» по‑особенному, будто имеет в виду какого‑то конкретного бога, но не того, коего обычно поминают всуе люди.
Хугин кивнул, видимо, одобряя слова старухи, и она продолжила:
— Полина мне не чужая. Уж кому, как не мне, ее семью знать. Отец ее вот только больно самостоятельный был. Никого слушать не хотел.
Я затаила дыхание: неужели она и вправду может рассказать о моих родителях?…
— Вот и Полина‑то вся в него пошла, — снова вздохнула старуха, хитрым глазом покосившись на Артура. — Я же ее предупреждала, предупреждала, а она, дитя малое, в самую‑то трясину и полезла.
— Р‑ррр! — подтвердил правдивость ее слов Хугин.
Видимо, спешить эта парочка не привыкла, но Артур многозначительно покосился на склеп, из которого мы вышли, и старуха, в очередной раз проявив недюжинную осведомленность и сообразительность, затрясла седой головой:
— Да‑да, знаю, касатик, некогда нам тут засиживаться да языки точить. Опосля обо всем и поговорим. А сейчас помогу уж Полиночке, сиротке‑то нашей, — запричитала она дребезжащим голосом так старательно, будто играла в театре роль доброй старой бабушки. — Ступайте, голубки, за мной. Старая Софья ужо вас спрячет. Так, что твоим век не сыскать. Разве что сам их туда выведешь, — она уставилась на Артура.
Я хотела закричать, что Артур не предатель и никогда не приведет вампиров к тайному убежищу, но он, глядя старухе в глаза, серьезно ответил:
— Спасибо, я буду стараться.
— Знаю, милок, знаю, — снова закивала, вернее, затрясла патлатой головой гадалка. — Великую силу тебе любовь дала, раз тому, кто кровь тебе дал, сопротивляться можешь. Поэтому и пришла. Иначе никак не справиться. Ну что же, идем. Старым‑то косточкам только в могилке и отдохнуть. Эх, нет мне, горемычной‑то, все покоя…
Она глубоко вздохнула и, тяжело опираясь одной рукой на протянутую руку Артура, другой — на суковатую палку, поднялась с крыльца:
— Пошли, голубки, пошли. А Хугин за нами след хвостом заметать будет. Он на это дело большой мастер… Никогда не разыщут.
Пока мы тащились к воротам, я пыталась расспросить ее про Хугина: и вправду ли его я видела во снах, но старуха лишь кряхтела да жаловалась на тугоухость, и я не стала докучать ей.
Надеюсь, у меня еще будет время, чтобы расспросить ее обо всем в подробностях.
У ворот кладбища я оглянулась. Покосившаяся церквушка едва виднелась вдали.
«Господи, — прошептала я, хотя никогда не умела молиться, — прими душу рабы твоей Жюли и не прогони ее от ступеней рая. Даруй ей встречу с любимым, а также прими душу Лиз и прости ей все прегрешения».
Когда мы вышли за пределы кладбища, оказалось, что расположено оно в черте города, и старуха повела нас по улице, бормоча что‑то насчет того, что лучше прятать иголку в стоге сена, а елку — в лесу. Несмотря на преклонные годы, она явно не слишком доверяла всяким транспортным средствам, поэтому весь путь мы проделали пешком, потратив на это приблизительно час.
Нашей целью оказалась старая девятиэтажка в одном из спокойных спальных районов города.
— Вот, — сказала старуха, оглядывая здание с такой гордостью, как будто это был дворец, построенный известным архитектором, — здесь вы пока и будете жить. Поживете недельку‑другую, а там посмотрим.
Мы подошли поближе.
Старушки, сидящие на лавочке у подъезда, увидев нашу спутницу, довольно заулыбались.
— Здравствуй, Петровна! Ой, а внучка‑то как подросла! Уже невеста! — загалдели они.
Наша старуха в рекордные сроки поговорила с каждой, и мы вошли в подъезд.
— Ну и ловко вы с ними! Они что, приняли меня за вашу внучку? — спросила я, когда мы, вместо того чтобы сесть в лифт, принялись подниматься по лестнице.
— Эх, дитятко, мало ли можно, умеючи, — вздохнула старуха и остановилась в пролете лестницы, тяжело переводя дух, — за мои‑то годы с кем угодно общаться научишься, а верные люди, запомни, нигде не помешают.
Хугин, всю дорогу следовавший за нами и вызывавший мой самый живой интерес (а правда ли он, как сказала старуха, хвостом следы заметает или это просто такое образное выражение?…), поднырнув у нас под ногами, пошел первым.
У неприметных дверей расположенной на третьем этаже квартиры он остановился и, повернув к старухе как всегда оскаленную, будто улыбающуюся морду, тихо гавкнул.
Она немного постояла, переводя сбившееся от подъема дыхание, порылась в карманах широкой черной юбки, забрызганной по подолу высыхающей грязью, и, выудив оттуда одиночный ключ, повернула его в замочной скважине и открыла дверь.
— Вот, голубки, ваша голубятня, — сказала она, жестом приглашая нас в квартиру.
Первым вошел Артур. Я чувствовала, что он насторожен и готов действовать в любую секунду. Не знаю, почему, но я вовсе не думала, будто старуха хочет заманить нас в ловушку. Это было бы слишком просто. Скорее, дело в другом, а значит, пока мы и правда находимся в безопасности.
Так что я без колебаний вошла за Артуром и с любопытством огляделась. Это была небольшая квартира — крохотный коридор, оклеенный тускло‑желтыми унылыми обоями, маленькая квадратная кухонька с плитой и натужно тарахтящим пузатым холодильником и комната — тоже весьма миниатюрная, довольно темная из‑за закрывающих окно плотных синих гардин.
Старуха включила свет, демонстрируя нам покои, поступающие в наше распоряжение.
— Все, что нужно, здесь есть, — сказала она. — Тебе, милок, еду приносить буду. А то знаю я вас, если до голода дело дойдет, глядишь, моих бабок‑то перепробуешь, — и она снова лукаво покосилась на Артура. — А они мне еще нужны. Мало где таких верных да бдительных охранников еще отыщешь. Эх, было время… Теперь уж не то, в жилах‑то все больше не кровушка, а вода течет. Ну да ладно, живите, значится, и радуйтесь. А мы с Хугином пойдем потихоньку.
— Погодите, — видя, что они собрались уходить, я вскочила с низкого продавленного дивана. — Вы же обещали рассказать про моих родителей. И вообще…
— Эк прыткая‑то какая! — перебила меня старуха, укоризненно покачав головой. — Вот и все твои, Полина, беды в том, что ты прыткая слишком. Погоди немного, все и узнаешь.
Тряся головой, старуха вышла на лестницу.
— Закрывайся да лучше по улице‑то не особо шастай. Здесь‑то защищено, здесь безопасно, — прошамкала она, уже спускаясь по лестнице.
— Агав! — утвердительно гавкнул Хугин.
Я повернула в замке ключ и вдруг осознала, что мы с Артуром остались наедине. Вдвоем в пустой квартире. Это было совершенно не так, как в отведенной мне комнате в родительском доме или в доме старейшины. Мы теперь оказались действительно вдвоем, и я отчего‑то ужасно смутилась и застыла у входной двери, не решаясь сделать даже шаг.
Странный звук, раздавшийся в абсолютной тишине квартиры, испугал меня. Тихий дробный стук… Это стучали мои зубы. Должно быть, все события сегодняшнего дня наконец сказались на мне. Зубы стучали, и меня колотило словно от холода, только сильнее.
Я сползла по двери и, обхватив руками коленки, сжалась в тугой содрогающийся комок.
— Что с тобой?
Артур вышел из комнаты и с удивлением смотрел на меня.
Я не могла ответить и только стучала зубами, где‑то в глубине души представляя, как жалко и отвратительно выгляжу.
— Полина!
Артур присел рядом и обнял меня, а потом принялся растирать мне виски, щеки, пальцы…
И тут со мной случилось что‑то невероятное. Я чувствовала его рядом, как никогда. Стараясь прильнуть к нему каждой частичкой своего тела, я ощущала невероятное возбуждение. Наверное, это было безумие. Его прикосновения перешли в ласки, а я льнула к нему, как будто от этого зависела моя жизнь! Если бы он сейчас отстранился, я бы умерла или сошла с ума! Никогда в жизни со мной не происходило ничего подобного!
Спустя минуту мы уже целовались, прямо у входной двери в темном коридоре, а я жадно гладила его плечи, шею, щеку… уже не различая ничего.
Он легко подхватил меня на руки и понес в комнату.
«Ты уверена?» — читалось в его взгляде.
Я на секунду закрыла глаза, а потом распахнула их навстречу его темно‑вишневому взгляду: да! Да! Тысячу раз «да»!..
* * *
— Привет! — он появился из темноты и шутливо поклонился. — Ну как, не забыла меня?
Забыть его было невозможно. Эти холодные волчьи глаза, этот тонкий, почти бескровный рот, тронутый, словно роза изморозью, легкой улыбкой.
— Нет, не забыла, Ловчий. Ты пришел убить меня?
К своей смерти можно обращаться на «ты», и правда, какие уж тут церемонии!
— Слишком просто. — Рядом с ним из мрака буквально соткалось дерево, протянувшее свою скрученную ветвь так, чтобы он мог небрежно опереться на нее. — Помнишь, ты мне стихотворение читала. Хочу оказать тебе ответную любезность.
Разумеется, самым логичным здесь было бы повернуться и убежать, но я не позволила страху завладеть мной, а поэтому чуть приподняла брови и как можно равнодушнее сказала:
— Собственного сочинения? Не надо, не люблю графоманов.
Он засмеялся, видимо, искренне забавляясь происходящим, чуть запрокидывая голову и демонстрируя полоску идеально ровных белых зубов.
— Ты смелая девочка, поэтому я и вожусь с тобой, — сказал он, отсмеявшись. — Правильно, что ты свалила из их осиного гнезда. Ты птица не их полета. Ну скажи, куда им до тебя?… А стихотворение все‑таки послушай. Оно было бы поучительным, если бы такие истории вообще могли чему‑нибудь кого‑нибудь научить.
Мне и вправду стало любопытно, и я кивнула.
— Слушай! — сказал Ловчий и поднял правую руку, призывая меня к вниманию:
Раз, и два, и три, и шесть —
Вышла девочка поесть.
Вряд ли кто спастись успел:
Демон в девочке сидел!
И он снова расхохотался, а я с недоумением посмотрела на него: надо же, какая чушь.
— Оставь ее мне. Она будет моя, — произнес тягуче‑медовый голос за моей спиной. Он показался мне песней ветра, колышущего по утрам пыльный вереск где‑то на далеких пустошах.
Я оглянулась. Передо мной стояла красивая рыжеволосая женщина из моего сна.
— Зачем ты убежала? Неужели ты думала, что от меня можно скрыться? — спросила она.
Ну вот, еще одна претендентка то ли на мое бедное измученное тело, то ли на не менее уставшую от всего этого кошмара душу. Хорошо бы они с Ловчим подрались, деля мою еще не доставшуюся им шкуру. С удовольствием посмотрела бы на это. Я взглянула в ту сторону, где еще секунду назад стоял Ловчий, но его уже не было.
Тьма дрогнула, и из нее выступила Жюли. Она держала за руку красивого мужчину с сумасшедшими глазами и розой в петлице старомодного фрака.
— Спасибо тебе. От меня и от Сергея. Мы теперь вместе, — произнесла она с очаровательным французским акцентом. — Хочешь, мы научим тебя танцевать? Ну, потанцуй‑ка с нами!
Они закружились в вальсе, и я прекрасно видела, что ноги их не касаются земли.
— Присоединяйся же к нам! Не медли! Это… так прекрасно! — воскликнула Жюли, протягивая ко мне руку.
Я почти что положила пальцы на ее ладонь, когда меня снова окликнули.
— Полина!
Мои приемные родители стояли вдалеке — такие потерянные и одинокие, что мне стало больно — точь‑в‑точь как тогда, когда я умудрилась простудиться, а потом лежала в постели, едва дыша, и мама поила меня горячим молоком с маслом и медом.
— Полина, я тебя люблю, ты же знаешь. Ты же не станешь такой, как они? Зачем они тебе? — спросила мама.
— Мы соскучились, возвращайся, а? Будь огурцом, — подмигнул мне папа…
— Знаешь, а у тебя, должно быть, вкусная кровь. — Неизвестно откуда взявшийся Ловчий облизнул свой палец и поднял глаза туда, где в нормальном мире находилось бы небо, а здесь был только сотканный из тьмы купол.
— Древняя кровь. Большая редкость в наши дни, — добавила рыжеволосая женщина.
— Потанцуй с нами, — снова попросила Жюли. — Знаешь, когда Сергея застрелили, вокруг было столько крови…
— Твоя кровь спасет нас, — серьезно продолжила мать.
Кровь, кровь, кровь, кровь…
Боже мой, как же я устала! Они что, серьезно решили свести меня с ума?!
Я закрыла глаза и стояла так, пока не почувствовала на своем плече чье‑то прикосновение.
— Это просто сон. Бывают, девочка, и просто сны, — сказал мне хриплый глухой голос.
Я взглянула. Все те, кто только что толпился перед моими глазами, исчезли. Теперь передо мной стоял лишь один человек. Это был мужчина с длинными — до самых плеч — черно‑серыми волосами и мрачным, несколько уставшим лицом с горбатым, похожим на клюв хищной птицы носом. Мне показалось, что где‑то я уже видела его, только вот где?…
— Теперь я сторожу тебя, им до тебя не добраться, как бы они ни хотели, — он чуть склонил голову набок и изучающе посмотрел на меня.
— Вы кто? — спросила я, мельком отмечая, что в знакомом незнакомце есть что‑то странное… Наверное, не меньше минуты мне потребовалось на то, чтобы осознать, что именно, а когда я это поняла, едва удержалась от возгласа удивления. Дело в том, что его одежда постоянно менялась. На нем было то нечто вроде короткой юбки и высоких сандалий, мгновение — и эта одежда преображалась в длинный плащ, еще мгновение — и плащ плавно перетекал в смокинг с рубашкой и бабочкой. Ткань, если это, конечно, можно было назвать тканью, казалась живой, движущейся… Сменялись костюмы. Эпохи скользили по нему быстролетной тенью. И только лицо — серьезное и даже суровое — оставалось неподвижным.
— Погоди. Ты еще не готова. Мы обязательно поговорим. Попозже, — пообещал он, встряхнув черно‑седой головой так, что длинные волосы рассыпались по плечам нечесаными прядями… Где же я все‑таки видела его?…
Он оскалился — иначе чем оскалом его улыбку нельзя было назвать.
— Это не важно. Всему свое время. А пока я храню твой покой, — сообщил он.
И я проснулась.
В первый миг я не узнала комнату, в которой очутилась. Старый диван, потертые обои… Рядом со мной был Артур. Он держал меня в объятьях.
— Тебе снилось что‑то плохое? Ты спала очень беспокойно, — сказал он. — Я думал, не разбудить ли тебя, но ты вдруг успокоилась и затихла.
— Да, все хорошо, — прошептала я, чувствуя, что мои щеки розовеют.
Мы лежали с ним обнаженные, тесно прижавшись друг к другу.
«Ты не жалеешь?» — спросили его глаза.
И я улыбнулась. Конечно же, нет.
Глава 3
Несколько дней промелькнули, как кадры в кино. Слишком хорошо. Слишком ярко. Слишком быстро.
В холодильнике оказалось полным‑полно продуктов, в том числе — целая полка, заполненная пакетиками для Артура.
А в одном шкафу обнаружился пакет маленьких плавающих свечек из «Икеи». Вечерами я расставляла их по всей комнате. Получалось очень красиво и празднично.
Мы сидели на полу, на вытертом дурацком ковре. Я жадно ела ярко‑желтый сыр, испещренный дырками и похожий на поверхность планеты — как их рисуют в учебниках, Артур пил свой коктейль. Мы смотрели друг на друга и говорили. Или молчали. Время словно обтекало нас. Мы были как звезды, как камни. Постоянные в вечно изменчивом мире.
Мы стали друг для друга новыми неизведанными вселенными, и каждое прикосновение вдруг становилось великим открытием и настоящим подарком. Я словно попала в заколдованный дом, существующий сам по себе, где нечего было бояться и можно позабыть обо всем, что лежит где‑то за его стенами. Да и полно, действительно ли лежит? Может, там ничего и нет — только великая пустота, а единственная реальность здесь. Это темно‑вишневые глаза Артура, теплая улыбка, ласковый голос, осторожные прикосновения его рук…
И я действительно позабыла обо всем. И о приемных родителях, и о школе, и о вампирах.
Два раза приходила старуха. Приносила продукты и ухмылялась, многозначительно поглядывая на нас. Мы с Артуром переглядывались, словно застигнутые врасплох сообщники, и нетерпеливо ждали, когда же она уйдет. Нам не нужен был никто и, когда дверь за ней, наконец, захлопывалась, мы тут же бросались друг другу в объятия, соскучившись друг по другу так, как будто не виделись годы.
Даже страшные сны отступили прочь. Я не увидела ни одного кошмара с той самой ночи, когда мы впервые заснули в этой квартире. С тех пор мне вообще ничего не снилось, по крайней мере, я уже не помнила об этом наутро, и у меня начало возникать ощущение, что я нахожусь в странном коконе, как будто я — письмо, и меня положили в плотный конверт, надписанный «до востребования, при необходимости вскрыть». Эта мысль все чаще и чаще приходила мне в голову, нарушая царящую в квартире идиллию. Я чувствовала себя какой‑то неправильной и никак не могла выбросить из головы это беспокойство. Оно, будто из неоткуда, всплыло где‑то на пятые сутки нашего с Артуром добровольного заточения и сразу испортило все. Тревога не оставляла меня даже в объятиях Артура.
Я видела, что он замечает мою нервозность и ищет ее причины в себе, стараясь быть со мной особенно нежным и деликатным. Но и это странным образом раздражало меня. Временами мне казалось, что в меня вселяется демон. Артур же не давал мне повода для ссоры, умело уходя от конфликта. И это тоже раздражало меня.
И вот как‑то, не в силах сидеть без дела в четырех стенах, я вышла на балкон и встала у перил, дыша холодным осенним воздухом. Сквозь сетку голых ветвей деревьев виднелось бледно‑голубое пустое небо.
— Полина, что с тобой происходит? — окликнул меня Артур из комнаты.
— Ничего. — Я наблюдала за голубями, расхаживающими под нашим балконом.
— Потерпи еще совсем немного, — тихо сказал Артур. — Я понимаю, что не принес тебе счастья, но пока мы вынуждены затаиться. Хорошо, что нашлось это убежище…
— Ты хочешь сказать «эта ловушка»? — оборвала я.
— Ты уверена? Кстати, лучше не стоять на балконе, тебя могут заметить.
— Ах, не стоять?! А если я соскучилась по воздуху! Понимаешь! Я человек! Человек, а не какой‑нибудь упырь! И не могу жить в закрытом гробу!
Я знала, что говорю грубые и несправедливые слова, но ничего не могла с собой поделать. Эмоции переполняли меня и лились через край. И Артур с его правильностью и благоразумием, и это тусклое небо, и давящий на грудь кокон — все ужасно раздражало меня.
Артур промолчал.
«Я обидела его! Как я могла!» — сердце кольнуло, и я хотела было броситься в комнату и попросить у него прощения, когда заметила на соседнем балконе симпатичную стриженную ежиком девушку примерно моего возраста.
Она с любопытством таращилась на меня, а заметив, что я на нее смотрю, вдруг задорно мне подмигнула.
От удивления я, в свою очередь, уставилась на нее, что незнакомка тут же расценила как сигнал к началу диалога.
— Привет! — прошептала она, состроив уморительную рожицу. — А я думала, здесь какая‑то старуха обитает!
— Я ее родственница, — торопливо объяснила я, — поживу в этой квартире какое‑то время.
— Здорово! — обрадовалась соседка. — Меня Мариной зовут. Будем знакомы! А то скукота! В этом доме одни старики, представляешь, и в моем колледже, как нарочно, все обитают на краю света! Так что торчу здесь одна, как гриб‑поганка! Не с кем даже словом перекинуться. Как тебя зовут?
Интересно, слышала ли она наш разговор с Артуром? Нужно разговориться с ней, постаравшись не вызвать никаких подозрений. И, если уж совсем начистоту, я так давно не общалась ни с кем, кроме вампиров, что ужасно соскучилась по живому человеческому общению! Я люблю Артура, но он вовсе не годится мне в подружки.
— Полина, — представилась я.
— Где учишься?
— На филологическом, — ляпнула я.
— Круто! А я будущий рекламщик, законодатель общественных вкусов! Будем дружить. — Марина, перегнувшись через перила, попыталась протянуть мне руку, но, разумеется, не дотянулась.
— Осторожно, — испугалась я, — не упади.
— Не упаду! — девушка рассмеялась. — Я везучая!
А она мне, пожалуй, нравилась. Ее грубоватая непосредственность показалась мне симпатичнее чопорной надменности моих одноклассниц.
— Слушай, Полина, а приходи ко мне в гости! На балконе долго не проторчишь — как говорят, не май месяц, — предложила Марина.
Балконная занавеска едва заметно дрогнула. Я поняла, что Артур подошел к балконной двери и стоит рядом со мной, слушая наш разговор. Двигался он, кстати, так быстро и бесшумно, что проследить его перемещения не представлялось возможным.
Я заколебалась, кожей чувствуя недоверие Артура. Но что это за жизнь, если тебя заключили в кокон, из которого невозможно и нос наружу высунуть. Сколько можно жить куклой в витрине магазина? Сколько можно прятаться и бояться собственной тени?! Лично мне это чертовски надоело. Я живой человек, а не робот или приз в самой популярной игре этого сезона «Заполучи Полину».
— С удовольствием, — ответила я.
— Тогда дуй ко мне! Ты в пятьдесят седьмой, а у меня соседняя, пятьдесят восьмая квартира, — сообщила моя новая знакомая. — Давай, заходи! — и исчезла с балкона.
— Ты же не пойдешь к ней? — едва слышно спросил Артур, когда я шагнула в комнату.
— Почему? — беспечно ответила я, радуясь, что наша недавняя и, кстати, первая ссора забылась.
— Сама подумай. Хотя бы потому, что это может оказаться ловушкой, — он стоял передо мной, словно стена, и, кажется, и вправду собирался, если что, грудью преграждать мне путь.
— Нельзя видеть ловушки во всем.
Мне хотелось добавить, что людям требуется живое человеческое общение, но вовремя опомнилась и продолжала поддразнивать его, строя из себя наивную дурочку. Однако все попытки вырвать из уст Артура какую‑нибудь банальность успеха не имели. Он пожал плечами и посмотрел на меня так, что я почувствовала раскаяние.