Обучение слепых набирает темп (1881-1917)

Подлинное развитие сети учебных заведений для слепых детей начинается со дня официального утверждения устава и состава Попечительства о слепых (13 февраля 1881 г.). Обращаясь сегод­ня к сформулированным тогда «Основным началам для деятель­ности попечительства», мы должны признать прогрессивность это­го документа. Своей главной целью попечительство определило: «а) призрение, воспитание, обучение слепых детей и подготовле­ние их к самостоятельной деятельности; б) попечение о взрослых слепых посредством помещения их в заведения, в которых они могли бы изучать доступные для них ремесла, а также поддержка семейств их и тех лиц, которые взяли бы их на свое содержание, или же посредством помещения в богадельни и т. п. учреждения неспособных к труду, слабых и престарелых». Попечительство (частное, по сути, учреждение) находилось под покровительством престола и входило со своими отделения­ми, комитетами, приютами и училищами в число благотворитель­ных организаций ВУИМ. За тридцать лет деятельности попечите­льство превратилось в весьма разветвленную структуру, чей центральный аппарат — почетные и действительные попечители, учредители, соревнователи и сотрудники — превышал 1600 чело­век, еще 6000 обслуживали региональные отделения и комитеты. Только за 1910 г. штат общественной организации вырос почти на полторы тысячи функционеров и составил 8011 человек. Филант­ропия среди богатых людей становилась престижной, движение активной благотворительности в поддержку незрячих ширилось.

Весьма обширный список почетных членов попечительства (31 человек) включал императора и членов царской семьи, иерар­хов церкви, сенаторов, знатных и богатых филантропов. Составы местных комитетов и отделений также выглядели весьма предста­вительно2, в то же время устав допускал участие в их работе «лиц обоего пола, всех состояний и званий, содействующих его цели взносами или личным трудом». Так что, несмотря на наличие в составе попечительства ряда светских и церковных вельмож, оно являлось достаточно демократичным сообществом. Всего на тер­ритории империи в упомянутом 1910 г. действовало 36 отделений и комитетов. Попечительство курировало 66 заведений: 21 глаз­ную лечебницу, 10 общежитий для слепых работников и работниц, 2 ремесленных училища (мастерских), 8 убежищ для престарелых и не способных к труду, приют для малолетних и умственно от­сталых. Ему также подчинялось 24 училища для слепых детей (см. табл. 6).

Таблица 6

Развитие сети учебных заведений Попечительства о слепых ВУИМ (по состоянию на 1 января 1910 г.)

№ п/п Название училища Год осно­вания Число уч-ся Окон­чили курс
Санкт-Петербургское Александро-Мариинское
Ревельское
Киевское
Казанское
Костромское им. Б. К. Кукеля
Харьковское
Воронежское
Одесское
Пермское
Московское (мужское) —
Смоленское (мужское) —
Саратовское (мужское)   —
Самарское
Тульское (женское)
Тверское (мужское) —  
Тифлисское  
Черниговское (закрыто в 1910 г.)  
Иркутское им. И. С. Хаминова  
Полтавское (женское)  
Владимирское им. А. Л. Лосева  
Елабужское (мужское) —  
Минское (мужское) —  
Каменец-Подольское (мужское) —  
Вологодское (мужское) —  
    Итого:  
               

 

 

По преимуществу училища для незрячих открывались в губерн­ских и уездных городах Центральной России, Малороссии, по одной школе действовало на Урале (Пермь), в Сибири (Иркутск), Прибалтике (Ревель), на Кавказе (Тифлис) и в Минске. Из 24 учебных заведений 15 принимало лиц обоего пола, 8 — исклю­чительно мальчиков, 2—девочек. Всего на начало 1910г. в них обучалось около тысячи человек (примерно две трети — мальчи­ки). В предшествующем 1909 г. губернские училища приняли 138 детей, выпустив 45 человек по завершении полного курса. (Ежегодно многие выбывали из школ, так, в 1909 г. 43 ребенка были отчислены или выбыли, не окончив курса, 11 детей умерло.)

Напомним, открыв в 1881 г. частную и единственную на тот момент в России школу для слепых детей, К. К. Грот смог принять в нее десятерых. По прошествии тридцати лет число незрячих уча­щихся достигло в империи тысячи. Безусловно, для страны с мно­гомиллионным населением показатель скромен, но нельзя не заме­тить темпа роста и неуклонную тенденцию развития сети специальных школ. Накануне Октябрьской революции в стране существовало 35 учебных заведений для слепых детей.

Численностью педагогов и учеников учебные заведения отли­чались друг от друга, преобладали маленькие школы, где один-два учителя вели один-два класса (Вологда, Елабуга, Каменец-Подоль­ский, Полтава, Ревель, Тула, Тифлис). Число учащихся в боль­шинстве школ колебалось от 30 до 70 человек. Наиболее крупным и известным оставалось петербургское Александро-Мариинское училище, ни в чем не уступавшее европейским.

К началу 1910 г. главное училище России насчитывало 112 уча­щихся, но только 29 из них были жителями столицы, прочих же ин­тернов собрали из разных российских регионов.

 

Не менее пестрым выглядел сословный список учащихся, так, в 1902/03 учебном году в Петербургском училище обучалось детей:

Крестьян 71

духовного звания 3

военных 17

казаков 2

мещан 17

питомцев Воспитательного дома 1

дворян и чиновников 5

иностранцев 1

 

По прошествии столетия придворное училище перестало комп­лектоваться преимущественно сиротами из приютов ВУИМ, более половины воспитанников теперь составляли крестьянские дети, а также чада мещан и военных (по преимуществу солдатские из военных поселений). Случись Гаюи приехать в Россию на столе­тие позже, он вновь не набрал бы достаточного числа учеников из семей благородных сословий. Можно предположить, что незрячих детей из аристократических или богатых семей учили на дому си­лами отечественных или иностранных гувернеров, и потому не­многие дворянские отпрыски попадали в училище. Кроме того, глазным болезням чаще подвергались выходцы из бедных семей.

Обращает на себя внимание демократичность попечителей и администрации училища в вопросах комплектования. Оценивая причины подобного либерализма, не забудем традиционную нелю­бовь знати отдавать детей в государственные школы, а также жгучее желание монарха и его ближайшего окружения иметь училище для слепых в столице. Иначе говоря, специальная школа для не­зрячих в Петербурге существовала не столько благодаря обще­ственному альтруизму и христианскому милосердию горожан или столичных властей, сколько подчиняясь бюрократическим прави­лам империи. Монарх повелел школу открыть, ее и открыли, а так как из-за непопулярности идеи обучения незрячих у «благород­ных» петербуржцев не сыскали достаточного числа детей дворян и чиновников, то укомплектовали заведение детьми «подлого» со­словия. Не разделяя западные либеральные идеи, более того, осуж­дая их, императорская семья вкупе с представителями высшей знати заложила в сердце самодержавной империи либерально-демократи­ческий оазис. И к этому духовному источнику потянулись участ­ливые и деятельные врачи, педагоги, меценаты, формируя новую модель социальной опеки и обучения слепых.

С конца XIX в. Александро-Мариинское училище структурно состояло из трех отделений. Подготовительное отделение де­лилось на младшие и старшие классы. Детей этого отделения обучали по фребелевской системе, применявшейся тогда в обычных детских садах. В двух классах дошкольного отделения основной задачей считалось воспитание детей, искоренение дурных привы­чек, привитие культурно-гигиенических навыков, формирование ориентировки, развитие манипулятивных способностей, органов чувств, а также навыков самообслуживания. Обучение грамоте не предусматривалось. Учебные часы включали так называемые фребелевские занятия (гимнастику и подвижные игры), церковное и светское пение, предметно-ознакомительные уроки, а также Закон Божий, русский язык (чтение учителем вслух, пересказ и заучива­ние текстов), арифметика (знакомство с цифрами, двузначным числом, счет в пределах двух десятков).

Школьное отделение (образовательное) имело три класса, продолжая два класса дошкольных. Здесь преподавали Закон Бо­жий, русский язык, арифметику, географию, историю, естествозна­ние и геометрию. (В отличие от Петербургского училища дошколь­ное и школьное отделения Московского училища с 1885 г. были трехлетними.) Ученик третьего класса (5—6-й год обучения) писал рельефно-линейным или рельефно-точечным шрифтом Брайля со­чинения на несложные темы, владел техникой чтения, мог ответить на вопросы по тексту и пересказать его. Он также знал таблицу ум­ножения, решал простые задачи устно и письменно, владел всеми арифметическими действиями, знал дроби, изучал отношения и пропорции, знал нумерацию чисел до миллиона, умел считать на счетах. Ученику преподавались основы планиметрии и стереомет­рии, ему также давались понятия о плане и масштабе, горизонте, поверхности Земли. Кроме того, ученики получали общие сведения о географии Земли и Российской империи (в объеме учебника, ре­комендованного сельской школе-двухлетке), краткие сведения об истории Древних и Средних веков и русской истории. Ученик так­же приобретал элементарные знания по естествознанию и зоологии.

Ремесленное отделение (один класс). Мастерские училища предлагали сверх традиционного набора видов труда для незрячих (изготовление щеток, корзин, плетение и женское рукоделие) обу­чение настройке музыкальных инструментов и массажу.

Обретая хорошие трудовые навыки, воспитанники могли рас­считывать на самостоятельные заработки после школы. Со своей продукцией учебное заведение участвовало в двух базарах и трех выставках и получило большую золотую медаль на Первой между­народной выставке исторического костюма. На международной выставке «Детский мир» училище также удостоилось золотой ме­дали, а попечительство — почетного диплома.

Финансовые успехи оказались скромнее, годовой объем про­даж изделий незрячих ремесленников не превышал 1500—2000 р., да и эти деньги удавалось получить только благодаря усилиям ад­министрации училища. Мастерские обеспечивали незрячих работни­ков сырьем, оказывали услуги по хранению и сбыту готовой про­дукции, подыскивали покупателей, без столь ощутимой и необхо­димой поддержки слепые ремесленники не сумели бы обеспечить себе и минимальный заработок.

Школьная библиотека (1909) насчитывала около 4000 томов книг по Брайлю, для своих нужд и для других школ училище из­давало рельефные географические карты. Фонды столичного учи­лища уступают английским запасникам. Напомним, библиотека Общества распространения грамотности (Глазго) насчитывала около 6500 книг, напечатанных рельефно-точечным шрифтом, пе­редвижная библиотека Лондонского общества обучения слепых на дому — более 7000 томов, Лондонская национальная библиоте­ка — 14 000 томов книг и 2000 нотных записей. Тем не менее, и в этом направлении Россия двинулась стремительно вперед.

Представляют интерес правила содержания детей в Александро-Мариинском училище: «Годовая плата за каждого интерна состав­ляет 300 р., но совет попечительства (или местное его отделение) мо­жет уменьшать ее, соображаясь с имущественным положением родителей или опекаемых. Беднейшие же дети принимаются бес­платно».

Почти все воспитанники осваивали светское и церковное пе­ние. Выпускники пели в пяти хорах столичных храмов, руководи­ли хорами незрячие регенты. Дети, обнаружившие музыкальные способности, обучались игре на рояле, наиболее успешные получа­ли подготовку настройщика роялей. Старшеклассники регулярно посещали оперные спектакли в Мариинском театре.

 

В 1909 г. училище окончило 6 воспитанников, трое из них — дочь тверского крестьянина Анна Иванова, дочь военного писаря Екатери­на Колюбякина и дочь прусской подданной Екатерина Цейтц — полу­чили угол в общежитии слепых работников попечительства и место щеточниц в мастерской для взрослых слепых. В этой же мастерской (также получив место в общежитии) стал работать корзинщиком сын костромского крестьянина Александр Захаров, щеточником сын пе­тербургского крестьянина Александр Петров. Его однофамилец, внук прапорщика Петров Григорий, получив квалификацию настройщика и щеточника, определился регентом церковного хора в Харькове.

 

Организация самостоятельной жизни выпускников по завер­шении обучения оказалась для администрации, пожалуй, наиболее сложной задачей, но благодаря особому статусу училища удалось получить от попечительства согласие и деньги на постройку обще­жития и мастерских. Решение, безусловно, оптимальное, но почти невозможное для прочих российских заведений. С момента осно­вания училища до 1910 г. полностью прошли курс 169 учеников, из них 108 осели в столице, трудоустроившись преимущественно в мастерских попечительства, так как в иных уголках России рабочих мест для слепых не имелось.

Школьная программа, организация быта и досуга воспитанни­ков, даже их трудовое обучение мало соотносились с реальностью, существующей за оградой специального учебного заведения. На примере Александро-Мариинского училища мы получаем очеред­ное доказательство того, как нелегко оказалось приспособить запад­ные модели специального образования к русской жизни. Хорошо подготовленным выпускникам трудно было вписаться в уклад рос­сийской жизни, за порогом учебного заведения их закономерно подстерегали неудачи и разочарование. Отечественные маленькие частные школы в силу непродолжительности существования и ми­зерного числа выпускников не успели в полной мере осознать мас­штаб послешкольных проблем, например трудоустройства грамот­ных молодых незрячих мужчин и женщин, овладевших каким-либо ремеслом. Крупные же училища, подготовившие не один десяток слепых ремесленников, вплотную столкнулись с проблемой органи­зации их взрослой жизни. Решения петербуржцев в силу их исклю­чительности прочим не подходили, провинциальные филантропы даже при помощи попечительства оказались не в состоянии ни тру­доустроить своих питомцев, ни обеспечить их жильем.

По своему образовательному и культурному уровню питомцы сто­личного училища превосходили родителей и домочадцев, становясь для семьи чужаками. Лишившись ставшего уже привычным уклада интернатской и городской жизни, грамотные слепцы не находили себе занятия. Получив образование, ремесло, присвоив культуру «цивилизации», слепые становились чужими для «почвы», из недр которой вышли. Общество, готовое подавать милостыню убогому, вовсе не предполагало обеспечивать слепца-ремесленника работой. В глазах окружающих убогий превращался в конкурента и в этом статусе не мог рассчитывать на сострадание. Напомним, в свое время слепцы парижского института испытывали на себе те же трудности.

Незрячие выпускники школы, созданной на европейский ма­нер, не желали существовать за счет подаяния, но не могли жить и собственным трудом. Училище давало знания, умения, профессио­нальные навыки, но на российском рынке труда рабочие места для слепых отсутствовали. В силу названных причин многие не могли или не хотели возвращаться в семьи, оставались под крышей и на коште училища, что противоречило уставу учебных заведений, со­здавало для администрации дополнительные педагогические и фи­нансовые трудности.

В России энтузиаст организации школьного обучения глухих или слепых детей (будь то монарх, подвижник-священ­нослужитель, просвещенный меценат, заинтересовавшийся проб­лемой врач или педагог, родитель, наконец, выпускник специаль­ной школы), приступая к созданию учебного заведения, мало задумывался о том, что ждет глухого или слепого молодого человека, получившего образование. Устроителей школы заботило, из какой страны пригласить специалистов либо в какой стране познакомиться с лучшими образцами обучения. Важным казалось, чью методику использовать — немецкую, фран­цузскую или английскую, на чьи программы и учебники ориенти­роваться в собственной практике, как обучать грамоте и ремеслам. Сословная принадлежность ребенка, этно-конфессиональная сре­да, из которой он вышел и в которую ему предстояло вернуться, особенности региона проживания семьи, пожелания родите­лей — эти и многие другие факторы организаторы специальных школ оставляли без внимания. Даже образцово-показательное училище, успешно копировавшее и превосходящее лучшие запад­ные образцы конца третьего периода (первого этапа развития сис­темы специального образования), не в силах было преодолеть уже упоминавшиеся противоречия, так как существовало в стране, осваивающей третий период, но еще далекой от его завершения.

Эпистолярное наследие одного из выдающихся филантропов-тифлопедагогов Анны Адлер хранит свидетельст­ва драматических противоречий между содержанием образования слепых детей и реалиями жизни общества, войти в которое им предстояло.

 

Цель своей жизни благотворительни­ца изложила в стихотворной форме: «Пойдем вперед, пока есть силы, пока надежды жизнь полна, пока мечты так наши милы и так чарует нас весна. <...>

Иди скорей на путь тернистый, тебя ра­боты доля ждет, быть может, и твой взор лучистый свет счастья в жизни прине­сет» [Пойдем вперед!, 1889].

Слова о «тернистом пути» отнюдь не поэтическая метафора.

«Наша школа, — запишет в дневник подвижница, — идет довольно хорошо, насколько это возможно. В комитете же идет борьба. Один из членов стремится передать заведение в руки Мариинского попечительства, а другой — в руки Человеколюбивого общества. В январе будут новые выборы членов комитета, и мне, кажется, несдобровать. У меня слишком мало дипломатии. Я не умею хвалить то, что дурно. Поэтому-то лучше, если комитет будет единодушным» [1883].

«Мне пришлось еще раз остаться в составе комитета <...>. Щед­рых на деньги членов комитета много, но нет никого, кто вникал бы в суть дела. <...> Теперь выполняющая должность начальника Хлопо­нина, очень ограниченная, флегматичная, а к тому же крайне мелоч­ная и самолюбивая личность, немалое достоинство ее, впрочем, составляет доброта к детям и честность, но первое в некотором отношении приносит иногда страшный вред детям <...>. Хлопонина находит разумным только то, что ей — «начальнице», придет в голову, а иначе ни советов других, ни доказательств не принимает» [1884].

«Относительно печатания книг по Брайлю, конечно, также ниче­го не выйдет, если на каждом шаге будут такие затруднения и то, что допущено везде, не может быть допущено у нас, только оттого, что цензоры не знают знаков Брайля. Да неужели же вопрос этот так ничтожен, что ничего не хотят сделать для этого, и мы будем ползти, когда всюду идут быстро вперед. Горько и обидно!» [1884].

«Кроме того, [Хлопонина] желает приобрести книги Человеко­любивого общества. Но еще сегодня я старалась убедить ее, что не стоит бросать деньги на них и платить так дорого за плохие книги, не знаю, послушается ли она меня? Главное столкновение на засе­дании произошло из-за чтения книг. Я узнала, что детям читают вслух какие-то романы и «Мертвые души» Гоголя. Я сказала, что это вообще рано и что, как и прежде я говорила, а теперь снова повто­ряю, не следует детям читать книги без разбора. А на это мне отве­тили, что слепым можно все читать, как и зрячим, и что это одна фантазия, что слепых надо иначе воспитывать, что разницы никакой нет. Потом в виде снисхождения было прибавлено, что если уж я так восстаю всегда против выбора книг, то пусть я составляю про­грамму, что можно читать, что нет. <...> Потом перешли к выбору новой помощницы. Без меня, оказывается, секретарь уже приводил свою какую-то родственницу, которая была в деревне школьной учительницей.

Надзирательница тоже желает поместить свою знакомую — люди все совсем незнакомые с этим делом. Тогда я передала сведения о рекомендованной мною мадам Блессинг — особе, которая в Лозан­не несколько лет находилась при школе слепых и здесь, в Петербурге, занималась в школе, знает хорошо рукоделия, музыку и некоторые другие предметы, интересуется собственно делом слепых, за жалова­нием не гонится, имеет свои средства. Чтобы ее узнали, желает рабо­тать год без оплаты, чтобы показать, насколько она может быть полез­на. Приедет на свои средства. Тут мы ничем не рискуем, а можем попасть на хорошего человека, полезного нам.

Мне едва дали начать, едва я сказала слово об этой особе, как надзирательница Хлопонина и секретарь подняли буквально крик, что нам такой не надо, что мы не нуждаемся в опытных людях, что у нас все идет прекрасно, что нам надо просто учительницу, а под­готовки к этому не требуется, что это так все легко, только стоит войти в заведение, чтобы все знать. Надзирательница Хлопонина при этом прибавила, что вот я же не готовилась воспитывать сле­пых, а как веду дело. <...> [Хлопонина] не совсем хорошо слышит и очень плохо видит, ей бы следовало носить очки, она сама сознает­ся, что не видит, как дети сидят в классе» [1885].

«Не могу прийти в себя от удивления, что подобные вещи могут официально совершаться. Возмутительно и обидно за Россию, что бе­зо лжи, происков и желаний выставиться ни одно дело у нас не ведет­ся. В деле о слепых важно бы только факты констатировать. А то ведь веры и правды не будет, когда все убедятся в этом вечном хвастовст­ве представителей дела. Думала я, что будет прикрашено положение дела, но подобных поступков не ожидала ни в каком случае» [1885].

«Я была и в канцелярии по делам печати, там тоже ничего не до­билась. Если иначе не устроится, то надо подавать прошение гене­рал-губернатору. <...> Буду ждать, инспектор по делам печати все не мог усвоить, что это такое — шрифт для слепых, а не для глухо­немых. Мне пришлось взять у председателя свидетельство, что я состою при комитете школы слепых. Вообще я не думала, что будут делать столько затруднений при разрешении получить шрифт и пресс».

 

Пройдя стажировку в Венском и Дрезденском институтах сле­пых (1884), Адлер прилагает немало усилий, дабы внедрить понра­вившиеся ей австрийскую и немецкую модели на родине. Прежде всего она организует издание книг для незрячих по Брайлю, пер­вым выходит в свет «Сборник статей для детского чтения» (1885).

Адлер также становится одним из инициаторов и деятельных участников первых российских съездов по проблемам обучения незрячих, создания Обществ слепых. Россияне только начинали осваивать ценности третьего периода, а потому точно так же, как в свое время западноевропейцы, поначалу плохо понимали энтузи­астов. Общей бедой институтов для слепых (глухонемых) на на­чальном этапе строительства сети специальных школ и в Европе, и в России являлась их замкнутость, автономность и разобщен­ность. На Западе изменить ситуацию помогло создание специали­зированных журналов, профессиональных союзов, проведение международных съездов, по тому же пути пошли и наши соотече­ственники.

В 1886 г. попечительство выпускает журнал «Русский слепец», знакомя заинтересованного читателя с проблемами призрения, вос­питания, общего и ремесленного обучения слепых. Первым редакто­ром и издателем журнала выступил управляющий делами попечи­тельства о слепых О. К. Адеркас. Юрист, обладавший опытом журналиста, Оттокар Карлович, получив от единоверца К. Грота приглашение на службу в попечительство, первым делом совершает ознакомительную поездку в известные институты Европы. Их вы­бор определила религиозно-культурная ориентация Адеркаса. По возвращении он публикует «Отчет об осмотре заведений для сле­пых в Австрии, Швейцарии, Германии и г. Риге» (1885). Знакомст­во с положением дел за рубежом наводит россиянина на мысль о необходимости отечественного специализированного издания, коих в Европе имелось уже немало. Используя финансовую поддержку попечительства, Адеркас приступает к выпуску «Русского слепца». Со временем на его страницах (с 1889 г. журнал выходит под назва­нием «Слепец») наряду с переводными появятся статьи российских авторов (Г. П. Недлера, К. Ф. Лейко, М. К. Мухина, Г. П. Мельникова и др.). Если на Западе журналы подобного рода возникали по иници­ативе учебных заведений, пожелавших заявить о себе, поделиться опытом или размышлениями об актуальных вопросах обучения, воспитания, организации быта слепых, то в России появление специали­зированного периодического издания инициировалось сверху. Идея создания «Русского слепца» вызрела в недрах совета попечительства, таким образом, выход первого номера журнала случился прежде, чем на него возник спрос. А так как поначалу журнал знакомил исключи­тельно с положением дел в лучших европейских школах, отклики с мест отличались критической оценкой российской ситуации. Срав­нивая отечественную практику с исключительными образчиками из стран-лидеров, авторы находили много поводов для недовольства. Впервые получившие возможность публично обмениваться мнения­ми, они тотчас начинают попрекать попечительство за недостаточ­ную активность в деле улучшения жизни слепых. Издатели предпо­лагали совместно с читателями искать способ вывести российские школы на уровень немецких, тогда как авторы с мест, негодуя, спра­шивали, почему в их родных краях до сих пор нет училищ, подобных Венскому или Дрезденскому? Критики, казалось, забыли, что на момент рождения журнала в Российской империи существовало от силы пять учебных заведений, чей возраст колебался от года до че­тырех лет, и требовали плодов с еще не выросших деревьев. Несо­впадение позиций авторов писем с мест объясняется и тем, что в пределах громадной страны сеть заведений для слепых складыва­лась своеобразно. В столичных городах — Петербурге, Москве, Варшаве, где, образно говоря, календарь отсчитывал третий пери­од, стремительно набирали силу вполне современные учебные за­ведения для слепых. Другие регионы готовились сделать шаг от благотворительных приютов к открытию маленьких частных школ, здесь на календаре время медленно текло от второго к тре­тьему периоду. Население же Урала, Сибири, Дальнего Востока, Средней Азии, мусульманского Кавказа относилось к слепым в традициях второго, а то и первого периода. Отметим это крайне важное для понимания общей картины обстоятельство и вернемся в те города империи, где велось активное строительство учебных заведений для слепых. Здесь время летело на удивление стремитель­но. В 1881 г. создается первое училище, в 1886 г. начинает издава­ться специализированный журнал, в 1898 г. проблема общего и ремесленного обучения слепых дискутируется в рамках все­российской научно-практиче­ской конференции.

Актуальные вопросы тифлопедагогики и тифло­психологии начинают обсуж­даться на научных фору­мах — II Съезде русских де­ятелей по техническому и профессиональному образо­ванию (1889), I Всероссий­ском съезде по педагогиче­ской психологии (1906), I Всероссийском съезде по семейному воспитанию (1913), I Всероссийском съезде по на­родному образованию (1913).

Более того, в 1901 и 1909 гг. прошли два специальных съезда, организованных Попечительством о слепых.

Формировалась традиция научно-практических обсуж­дений актуальных вопросов общего, специального и ре­месленного обучения сле­пых, их семейного воспитания, проблем педагогической психоло­гии. Поражает стремительность, с которой только что появив­шееся направление педагогики и психологии начинает развивать­ся. На начало XX столетия в империи действовало чуть более двух десятков профильных учебных заведений, тем не менее, вопросы образования слепых и их гражданские права обсуждались уже на всероссийском уровне. В этом аспекте, как мы можем убедиться, Россия более не уступала странам-лидерам.

Вновь открываемые училища остро нуждались в тифлопедагогах, и Александро-Мариинское училище по мере сил принялось испол­нять функцию учебно-методического центра, выращивающего пе­дагогические кадры. Только в 1902/03 учебном году стажировку в Петербургском училище прошли 10 человек. Отсутствие достаточ­ного числа квалифицированных педагогов, нехватка учебников, художественной литературы и пособий, напечатанных брайлевским шрифтом, в известной мере осложняют работу специальных школ. Встает вопрос об организации издания книг шрифтом Брайля, одной из первых за его разрешение берется уже известная нам Анна Адлер.

 

«Прежде чем приступить к намеченной ею деятельности, А. А. Ад­лер должна была исполнить все требуемые цензурным уставом фор­мальности. После значительной затраты времени ей удалось исхода­тайствовать от московского генерал-губернатора князя Долгорукова разрешение (13 апреля 1885 г., № 2262) иметь на своей квартире пресс и шрифт системы Брайля для печатания рельефом. Вскоре за­тем (17 мая 1885 г., № 787) последовало из московского цензурного комитета уведомление о порядке выпуска в свет книг для слепых. Вопрос этот восходил на разрешение Главного управления по делам печати, которое предписанием 10 мая за № 1658 изъявило свое со­гласие довольствоваться уведомлением А. А. Адлер, что перепечатка издаваемых ею книг для слепых сделана сходно с разрешенным ори­гиналом, без обозначения цензурного дозволения на самих перепе­чатках. Это была вполне рациональная мера, так как во всем цензур­ном ведомстве не нашлось бы, по новости в России системы Брайля, ни одного лица, способного читать точечный текст.

При переезде А. А. Адлер на дачу в Подольский уезд, где она желала продолжать начатые в Москве занятия, потребовалось но­вое разрешение властей содержать типографский пресс и шрифт. Разрешение это было ей выдано московским гражданским губерна­тором 2 июля 1885 г. за № 5517. Местная сельская полиция в лице урядника наблюдала за исполнением правил, установленных для содержания типографских станков. Приводим все подробности с целью установить неоспоримый факт, что А. А. Адлер первая по времени приступила к печатанию в России книг для слепых по сис­теме Брайля, прибавим: собственными и своих сотрудниц руками, на свое иждивение, без всяких субсидий с чьей-либо стороны (иск­лючая пожертвованную ей бумагу). Пресс, шрифт и другие типо­графские принадлежности приобретены ею на собственный счет. Набор, корректура, тиснение — дело ее женских рук. Сотрудницами при техническом выполнении труда А. А. Адлер были: ее знакомая, Эмма Ивановна Герман, и родственницы Елена и Лидия Васильевны Мышецкие. Первая работала с нею ежедневно, последние чередо­вались через день, оказывая посильную помощь при наборе и печа­тании. К этому кружку тружениц примкнула впоследствии мать А. А. Адлер, Надежда Михайловна, напечатавшая на ручном аппара­те десятки брошюр для подарков слепым».

Как отмечает профессор А. Е. Шапошников, «брайлевские кни­ги, издаваемые по заказу Попечительства о слепых, с 1886 г. стали печататься в Санкт-Петербурге, в типографии Экспедиции заготов­ления государственных бумаг, а потом в частной типографии Ю. Штауфа. Печатание книг обходилось очень дорого. Поэтому Попечительство о слепых решило ограничить перечень издаваемых типографским способом книг только теми названиями, которые бы­ли необходимы в большом количестве экземпляров (учебники, Евангелие и др.). Что же касается литературы для внеклассного чте­ния (произведений классиков и современных беллетристов), то к их производству были привлечены «дамские кружки», создаваемые для переписки книг рельефно-точечным шрифтом на добровольных началах (при этом учитывался опыт организации подобных кружков в Англии). Такие «дамские кружки» были организованы в Санкт-Пе­тербурге (1888), Саратове (1893), Москве (1894), Туле (1896) и дру­гих городах.

Особенной известностью пользовался дамский кружок в Санкт-Петербурге (под руководством Е. А. Шамшиной), в который входило до 100 дам-благотворительниц. В 1895 г. при Александро-Мариинском училище слепых <...> организована небольшая ти­пография, которая занялась регулярным выпуском брайлевской ли­тературы. Для приготовления стереотипов была выписана из Германии машина Кулля. Печатание книг осуществлял Д. С. Раев­ский вместе с женой, которая диктовала ему текст печатаемой кни­ги. В дальнейшем типография расширила свою деятельность. Че­рез три года начинает выходить журнал «Досуг слепых», который печатался рельефно-точечным шрифтом ежемесячно тиражом в 250 экз.».

 

Отсутствие книг, напечатанных рельефным шрифтом, более не сдерживало рост сети учебных заведений для слепых, главным тормозом оставались незаинтересованность государства и обще­ства в открытии специальных школ и, как следствие, скудное финансирование. И все же позитивные перемены происходили, на российской карте последовательно возникали очередные «оазисы» специального обучения, и, что особенно важно, они рождались за пределами европейской части империи — в Сибири и на Урале.

Сначала открылась школа в Перми. К началу XX в. губернский город являл собой миниатюрную модель отечественной благотво­рительности. Так, если с 1848 по 1880 г. в Пермской губернии дей­ствовало всего шесть благотворительных обществ, то за следую­щие девять лет к ним добавился еще десяток. По решению Пермского отделения Попечительства о слепых создается город­ское училище в целях «обучения призреваемых детей ремеслам» (1889). К осени 1902 г. полный курс уже завершили 24 человека, 36 человек посещали заведение, в том числе 19 — ремесленный класс. Как и везде, большинство слепых трудилось в корзинной, сапожной и ткацкой мастерских. Попечение слепых становится для пермяков делом понятным, богоугодным и близким.

 

«Игре на рояле обучались только те, кто имел охоту и способно­сти. Из наиболее способных певцов образован хор, поющий в учи­лищной церкви. При училище попрежнему велись народные чте­ния, на которых исполнителями музыкальных номеров, а иногда и в качестве чтецов выступали и воспитанники».

Для многих (и не только для слепых) данное учебное заведение играло роль культурного центра: «Всех чтений [в 1903/04 учебном году] было 15, и на них перебывало до 2000 посетителей. <...> На Рождественских праздниках, как и в прежние годы, на средства, со­бранные по подписке, был устроен литературно-музыкальный ве­чер, сопровождавшийся раздачей воспитанникам подарков. <...> Гости-слепцы также получили подарки. Праздник посетили члены совета и около 500 человек гостей. <...> Летом воспитанники, оставшиеся в училище, занимались заготовкой прута и жили по-лагерному в палатках на острове среди Камы».

 

 

Наконец, училище открывается и в Сибири, т. е. за пределами европейской части империи (Иркутск, 1894 г.). На необъятных российских просторах Уральские горы долгое время являлись гра­ницей, через которую не могли пройти никакие инициативы в сфе­ре обучения детей-инвалидов, местное население не испытывало потребности в специальных школах. Помогло, как это не раз слу­чалось в истории специального образования, несчастье.

Эпидемии трахомы и оспы, свирепствовавшие в Сибири, спо­собствовали высокой распространенности глазных болезней, что и зафиксировали два летучих «глазных отряда», направленные в ре­гион Попечительством о слепых (1875). Среди больных оказалось немало детей, помощь которым никто не оказывал. Позднее, когда в европейских губерниях империи накопится опыт призрения сле­пых, эмиссары Мариинского попечительства озаботятся ситуацией на Урале и в Сибири. В 1893 г. одно из отделений попечительства открылось в Иркутске.

 

Выбор в пользу Иркутска вовсе не случаен, согласимся с Н. В. Шелгуновым: «Иркутск <...> единственный город Сибири, имеющий городской характер. <...> Как Англия создала Лондон и Франция — Париж, так Сибирь создавала Иркутск. Она гордится им...»

Иркутск — единственный сибирский город, где сложились пред­посылки, необходимые для появления специальной школы. На мо­мент ее открытия там уже действовали: Главное народное училище (1788), Сиропитательный дом для девочек (1838), Институт благо­родных девиц (1845), вторая в России публичная библиотека (1861), мужская гимназия и женская прогимназия (1879), промышленное училище. «Иркутск был полон учреждениями, созданными на част­ные средства. <...> Трапезников оставил городу 10 миллионов и, кроме того, создал и обеспечил 9-классное промышленное учили­ще; на средства Хаминова содержалась женская гимназия и прогимназия; Ел. Медведникова2 создала городской банк и сиропита­тельный дом; Ю. И. Базанова3, помимо Воспитательного дома4 и других учреждений, построила в Иркутске детскую больницу, равная которой имелась лишь в Берлине. <...> М. Бутин по завещанию оставил жене 100 ООО р., а все свои миллионы завещал на нужды просвещения — на реальное училище в Нерчинске и на 10 школ в селах...».

К 1895 г. в Иркутске действовало 58 средних и начальных учеб­ных заведений (имевших 4834 учащихся).

 

Иркутск оказался некой ретортой, в которой перемешались лич­ная и предпринимательская свобода богатого региона, удаленного от повседневного контроля центральной власти, купеческий размах бла­готворительных деяний православных негоциантов и золотопромыш­ленников, а также образование, культура и вольнодумство, приноси­мые в край политическими ссыльными. О последних стоит упомя­нуть особо. С XVIII в. сюда ссылали шведов, здесь отбывал наказа­ние А. Н. Радищев, с 30-х гг. XIX в. на поселениях близ Иркутска и в самом городе проживало немало декабристов. В начале 1830-х гг. к ним добавились участники польских восстаний 1830—1831 и 1863—1864 гг., потом петрашевцы, революционные демократы, рево­люционеры 1870— 1880-х гт. Иркутск был напоен вольнодумством. Заметим, во многих селах и деревнях поселенцы были единственны­ми учителями, культурные ссыльные вели успешную педагогическую и просветительскую работу и в Иркутске.

Таким образом, сама по себе распространенность в регионе глазных болезней не подвигла бы ВУИМ учредить в Иркутске попечительство, тому имелась иная причина — местные власти и горожане оказались готовыми выступить деятельными партнерами попечительства. Кроме всего прочего, в пользу Иркутска выступил Б. К. Кукель.

Долгое время служивший в подчинении генерал-губернатора Восточной Сибири Н. И. Муравьева-Амурского, горный инженер Б. К. Кукель, выйдя в отставку, получил приглашение от К. К. Гро­та поработать в Попечительстве о слепых (1881). На новом попри­ще честный и принципиальный Б. К. Кукель оказался востребо­ванным, сначала он уполномоченный ВУИМ по Курской и Туль­ской губерниям (1881—1885), затем по Костромской и Ярославской губерниям (1885—1902). Активность вольнодумного филантропа при создании училища слепых в Костроме побудила попечительст­во присвоить ему имя подвижника. Иркутск при выборе места для организации сибирского филиала попечительства предложил хо­рошо знавший город Б. К. Кукель. Приняв его совет, руководство ВУИМ не ошиблось, достаточно скоро осуществляемая Иркутским попечительством о слепых просветительская работа возыме­ет положительные последствия.

Почетный гражданин города Иркутска, купец I гильдии, меце­нат и филантроп Иван Степанович Хаминов (1817—1884) на бла­готворительные цели пожертвовал более миллиона рублей. Он также завещал родному городу усадьбу: два каменных двухэтаж­ных и три деревянных дома, амбар и баню. Получив дар, местная Дума обратилась к городскому голове В. П. Сукачеву с просьбой «принять меры к организации в Иркутске отделения попечительств императрицы Марии Александровны о слепых и по откры­тии действий этого отделения войти с ним в соглашение относитель­но его участия в руководстве дел указанного заведения на правах попечительского совета».

Дума сочла необходимым направить в столицу потенциального организатора обучения слепых. Откомандированному в «европей­скую Россию» иркутянину предлагалось познакомиться «с устрой­ством существующих там учреждений для слепых, войти в согла­шение с советом попечительства <...> о содействии со стороны оного в деле устройства в Иркутске предположенного Думой заве­дения для слепых детей, выработав затем проект организации и ведения дел этого заведения, предоставить таковой на утвержде­ние городской Думы». Одновременно думцы направили в петербургское Александро-Мариинское училище учительницу А. П. По­пову для прохождения шестимесячного курса обучения. Откры­лось Иркутское училище в 1894г.

Согласно отчету, в 1909 г. училище посещало 33 человека (13 мальчиков и 20 девочек). Как и другие подобные заведения, оно работало по программе сельской школы, воспитанники овла­девали традиционными для незрячих ремеслами, им также преподавалось пение и по желанию — музыка.

 

В первой половине XVIII в. сибиряки знакомятся с вертепом, вскоре эти представления становятся в народе популярными. Есть мнение, что вертеп попал в город с легкой руки первых иркутских архиереев, выходцев из Украины. Вероятно, среди лиц, сопровож­давших служителей церкви в Сибирь, прибыли певчие и незрячие музыканты. Вертепные представления сопровождались хоровым пением, а завершались пляской кукол под аккомпанемент скрипок. «Некогда в Иркутске, — сообщает краевед Н. С. Щукин, — были трое слепых скрипачей: Митька, Яшка и Коренев. Они разделялись по вертепам и музыкантили с певчими». Также известно, что Мить- ка-слепой был в ту пору наиболее популярным городским скрипачом. Он играл и на вертепных представлениях, и на свадьбах про­стонародья, и на осенних городских вечеринках-«капустниках». Отметим, что незрячий от рождения человек запомнился современ­никам и как квалифицированный музыкант, и как скрипичный мас­тер. Более того, из-за отсутствия в Иркутске капельмейстерских кадров слепцу некоторое время пришлось выступать в роли регента военного певческого хора. Так западная (польско-украинская в дан­ном случае) традиция воспитания слепых музыкантов попала в ир­кутскую губернию, кстати обильно населенную ссыльными из Поль­ши и Западной Украины.

 

В 1909 г. в училище впервые состоялся экзамен по музыке. И здесь устраивали спектакли, а школьный хор несколько раз успешно выступал в общественных собраниях. Пел этот хор и в церкви Святой Троицы, ежегодно получая за это 600 р.

Медицинскую помощь воспитанникам на протяжении ряда лет безвозмездно оказывал врач Л. С. Зисман.

Вроде бы все складывалось удачно, но со временем и здесь столкнулись с известной проблемой, как обеспечить выпускников жильем и работой. Местные филантропы пытались помогать, как умели. Так, в 1912 г. удачливый лесопромышленник, занимавший­ся строительством доходных домов, П. Р. Кравец возводит на тер­ритории училища общежитие для взрослых слепых. По окончании учебного заведения незрячие люди зарабатывали на жизнь пением и игрой на музыкальных инструментах. Обычно это происходило на базарах, в кабаках или чайных. Более талантливые выпускники играли в ресторанах, некоторые становились кустарями-надомни- ками, а Н. И. Юркин даже сумел открыть небольшую щеточную мастерскую, наняв в нее мастера и нескольких подмастерьев.

Тем временем училище Московского общества призрения, вос­питания и обучения слепых детей продолжало свою историю. Здесь для организации летнего отдыха воспитанников попечители купили дачу в пригороде. Выпускники и ученики организовали духовный хор (1897), впоследствии ставший одним из лучших в Первопрес­тольной, а также оркестр струнных и духовых инструментов (1899). И в Москве программа обучения «полностью соответствовала учеб­ной программе городских и сельских четырехклассных начальных школ повышенного типа. Детей также обучали ремеслам, пению и музыке». В 1912 г. в московском учебно-воспитательном заведении пребывало 120 слепых детей (еще 114 человек к тому времени успешно его окончили). Из числа выпускников обязатель­но следует назвать «крестьянского сына Василия Ерошенко, кото­рому суждено было стать известным писателем, публицистом, жур­налистом, филологом, талантливым переводчиком, тифлопедагогом, путешественником, выдающимся общественным деятелем, просве­тителем и одаренным музыкантом».

Во всех российских училищах слепых начиная с первого клас­са в параллель с общеобразовательными уроками шли практиче­ские занятия. Девочек учили вязать на спицах, вышивать и шить, мальчиков — плести из соломы, лоскута, веревок, лозы. С третьего класса девочек начинали учить вязанию крючком, филейной иг­лой, на спицах, плетению ковров, а мальчиков — корзиночному, щеточному и переплетному ремеслам. В 14—15 лет воспитанник переходил в ремесленное отделение, где в течение года совершен­ствовался в ранее приобретенных навыках ремесленного труда, од­новременно имея возможность продолжать обучение пению и игре на музыкальных инструментах.

Что же касается срока обучения слепых детей, то и в столице, и в провинции он по началу не превышал пяти лет. (Не подчиняв­шееся Попечительству ВУИМ Московское училище установило шестилетнее обучение.) За это время ученику давался элементар­ный общеобразовательный курс в объеме программы двухлетней сельской школы. Иными словами, тифлопедагоги ориентирова­лись на государственную программу сельской двухлетки, не имея обязательств следовать ей строго, содержание обучения во многом определялось пристрастиями школьной администрации и квали­фикацией педагогов. Программа училищ включала два раздела: об­щеобразовательные дисциплины и профессиональную (ремес­ленную) подготовку. Определенное попечителями содержание обучения слепых детей предопределило организационную струк­туру училища, в идеале ему следовало иметь три отделения — до­школьное, школьное и ремесленное. Правда, соответствовать этим требованиям удавалось только крупным и хорошо финансируе­мым заведениям.

Попечительство ВУИМ не узаконило единую программу, по­этому и структура губернских училищ, и объем школьного курса в них заметно различались. Так, в Киевском училище (директор

В. И. Зайончевский) наиболее важным считалось музыкальное об­разование. Воронежское училище (В. А. Гандер) на первое место ставило профессиональное обучение, тогда как Харьковское (К. Ф. Лейко) — общеобразовательные предметы.

Численность педагогического и вспомогательного штата, условия содержания, качество обучения и многое-многое другое в жизни учебных заведений зависело от человеколюбия и про­грессивности губернских и земских властей, на чьей земле нахо­дилась школа, от щедрости меценатов, от степени участия ВУИМ. Интересную информацию о милосердии россиян к незря­чим (в денежном исчислении) можно получить, изучая скрупу­лезно составленные финансовые отчеты попечительств. Проанализируем поступления кружечных сборов — так называли подаяния, поступающие в маркированные кружки в пользу сле­пых либо конкретного заведения для незрячих (см. табл. 7).

Таблица 7

Денежные суммы от сбора из кружек, выставленных в церквях или в казенных складах и винных лавках (за 1903 г.)

№ п/п Название губернии Церковно­кружечный сбор (в р.) Кружечный сбор в складах и винных лавках (в р.)
Вологодская
Воронежская
Вятская —
Кавказское отделение 12 413 —
Казанская
Киевская
Московская
Подольская
Псковская
Санкт-Петербургская —
Туркестанская —

 

Суммы, представленные в таблице 7, свидетельствуют, что со­отечественники одинаково щедро жертвовали деньги в пользу сле­пых и в церкви, и в ходе торговой сделки, и в питейном заведении. Как церковный, так и торговый сбор равно высоки в европейской части страны, причем в регионах с более развитой торговлей и экономикой сбор на складах и в винных лавках выше церковного. Небольшие пожертвования легко опускались в кружки, выстав­ленные в любом месте. Скуповатыми оказались жители северных губерний: Вологодской, Вятской и Псковской, и в храме, и в мес­тах привычно легких трат они не особенно раскошеливались на благотворительность. Конечно, сумма сбора с помощью церковных кружек зависела не только от щедрости прихожан, но и от актив­ности священнослужителей, убеждающих паству в необходимости помощи убогим слепцам (см. табл. 8).

 

 

Таблица 8

Показатели сбора средств из кружек, выставленных в казенных складах и винных лавках (за 1903 г.)

 

№ п/п Название губернии Число кружек Средняя сумма на одну кружку (в р./к.) Общая сумма (р.)
Волынская 10 р. 75 к.
Уральская 8 р. 25 к.
Таврическая 7 р. 87 к.
Бессарабская 5 р. 82 к.
Московская 5 р. 18 к.
Киевская 4 р. 95 к.
Орловская 1 р. 04 к. 12 044
Новгородская 1 р. 07 к.
Смоленская 90 к.

 

Даже при сопоставимом количестве кружек для подаяния в раз­ных регионах империи удавалось собрать суммы, заметно отличаю­щиеся друг от друга. Разница наполняемости кружек в Волынской и Смоленской губерниях почти одиннадцатикратная. Наиболее «уро­жайными» оказались южные регионы — Киевская, Бессарабская, Таврическая, Волынская губернии, а из центральных губерний наи­более щедрой — Московская. На размерах сборов в Украине сказа­лась исконная любовь малороссов к слепым бандуристам-сказите- лям, занимавшим особое место в народной культуре на протяжении столетий. Не станем недооценивать еще один фактор, объясняющий относительную щедрость жителей центральных и южных регионов. Население так называемых хлебных и торговых губерний по сравне­нию с крестьянством северных регионов было экономически незави­симым, более зажиточным. Вероятно, поэтому пожертвования в се­верных и некоторых центральных областях, где большинству россиян самим было впору побираться, оказались столь скудны. На Юге, Западе России, в Причерноморье, в Украине народная тради­ция и западные филантропические новации легко соединились.

Становится понятным, почему Киевское училище возникло в числе первых, почему среди губернских школ оно уже в 1884 г. занимало почетное место и по списочному составу учеников (53), и по числу выпускников (69), и по финансовому положению, чуть уступая Одесскому и Костромско-Ярославскому. Сравнительно высоки в Киеве и годичные затраты на одного питомца — 258 р. в год. Сопоставив годичную стоимость содержания одного незря­чего воспитанника в ведущих учебных заведениях империи и кру­жечные сборы, нетрудно прийти к выводу, что вологодские или вятские филантропы общими усилиями покрывали затраты, необ­ходимые на обучение всего двух человек. Киевское же училище в 1903 г. смогло позволить себе вывезти подопечных на летний от­дых в Евпаторию. Это стало возможным благодаря щедрости бога­того сахарозаводчика Н. А. Терещенко, его жены Е. М. Терещенко и дочери В. Н. Ханенко, любезности председателя Евпаторийской земной управы Н. И. Бендебери и инициативе учительницы

А. И. Зайончевской. Бесплатную медицинскую помощь оказывали воспитанникам врачи Н. Д. Гончаруков и Э. Н. Неезе. Не оставлял училище своим вниманием митрополит Киевский и Галицкий Флавиан. Киевское училище делало упор на музыкальное обуче­ние, благодаря чему многие выпускники становились регентами церковных хоров, настройщиками музыкальных инструментов. Изумление и восторг вызвала у публики юбилейная (в 1909 г. Киевскому училищу исполнилось четверть века) «Выставка вос­питания и обучения слепых». На открытии выставки профессора И. А. Сикорский и А. Ф. Шимановский представили вниманию со­бравшихся доклады о перспективах образования незрячих людей. Эти доклады были приняты публикой весьма благодушно.

Об изменении отношения общества к незрячим свидетельству­ет еще один любопытный факт. Воспитанники Киевского учили­ща, вывезенные на два летних месяца на море, устроили концерт в пользу бедных города Евпатории (1903). Событие, практически не упоминаемое в дефектологической литературе, заслуживает особого внимания. Два тысячелетия христианское сознание отож­дествляло слепца и нищего. Несколько столетий Европа строила систему призрения бедняков и незрячих, которым равно не под силу было прокормить себя. В XIX в. и Россия взялась за дело ор­\ганизации призрения слепых и бедных. И вскоре свершился пере­ворот! Образованные и овладевшие исполнительским искусством слепые подростки провели концерт в пользу бедных, т. е. сле­пые исполнители изначально не искали заработка, а жертвовали деньги в пользу зрячих! Воспитанники Киевского училища доказали, что слепой человек может претендовать на статус независимого полноправного гражданина!

Жизнь питомцев не менее старого, но бедного и потому весьма малочисленного Ревельского (Таллинского) училища складыва­лась не столь благополучно. Заведение для незрячих детей Эстляндии возникло стараниями врачей Ф. Г. Гофмана и В. К. фон дер Борга (1882). Ни педагоги, ни ученики не владели русским языком, обучение, в силу уже известных нам причин, велось на не­мецком языке. В 1903 г. три имевшихся класса и мастерскую посе­щало всего 13 человек, в случае болезни единственного учителя школьная жизнь надолго замирала. Молодые слепцы, овладев на­выком мастерить щетки, найти работу все равно не смогли, боль­шинство жило и работало дома на хуторах, обе выпускницы 1903 г. перешли во вдовий приют.

Еще драматичнее сложилась судьба Вологодского училища. Мы помним скудность кружечных сборов в Вологодской губернии, сред­ний показатель не дотягивал до двух рублей (1,84 р.), на благотвори­тельность рассчитывать не приходилось. Экономили на всем. На го­довое содержание ученика в Вологде тратилось в два раза меньше, чем в столице (188 р.), и потому условия содержания в местном учи­лище были весьма скромными, если не суровыми. В 1909 г. из 14 учеников один умер, двоих вывели из школы, когда же единствен­ная учительница надолго заболела, школу закрыли.

Неблагополучно обстояло дело с организацией ремесленного обучения и трудоустройства взрослых слепых в подавляющем чис­ле мест. Попечительство ВУИМ лишь в начале XX в. сумело от­крыть два специализированных заведения: Вятское ремесленное училище для слепых женщин и Санкт-Петербургские мастерские для взрослых слепых имени К. К. Грота. Попечительство не могло обеспечить всех своих подопечных работой, да и производствен­ные мощности самих мастерских были весьма незначительны. Так, Вятское ремесленное убежище, где в 1909 г. работало 17 девушек, предлагало учиться рукоделию, плетению корзин, ткачеству, обув­ному делу, а также традиционному изготовлению щеток. За отчет­ный год мастерицы сообща изготовили продукции на 401 р., сумев выручить от продажи только 325 р. Даже кружечный сбор в том году оказался в Вятской губернии в два раза больше (626 р).

При подобной организации дела, и, по мнению работниц, и по убежденности обывателей, подаянием слепец мог прокормиться лучше, чем трудом. Так обесценивалась основная идея попечитель­ства о возможности и необходимости обеспечения слепого не мило­стыней, но заработком. Не следует приведенный факт рассматри­вать исключительно как феномен жизни российской глубинки, и уж тем более как свидетельство негативного отношения самодер­жавного государства («царизма») к слепым. Напомним, что и в Па­риже Гаюи, вызвавшись обучить слепого юношу школьной премуд­рости, платил его родителям, дабы компенсировать финансовую потерю из-за несобранного (во время уроков) подаяния. Во всех европейских странах изначальные попытки школьного обучения не­зрячих, тем более попытки их последующего трудоустройства, не­минуемо сопрягались с исключительными трудностями. Общество, милостиво воспринимавшее слепца в ипостаси нищего, в штыки встречало незрячего, пришедшего на рынок труда конкурентом.

Для разрешения подобной ситуации, как показывает история Европы, годились два способа. Один заключался в изменении об­щественных представлений о потенциальных возможностях слепца и в подборе для слепых ремесленников незанятой ниши на рынке труда. Одновременно требовалось принципиальное изменение госу­дарственной социальной политики, в частности установления инвалидам (в том числе инвалидам по зрению) социальных льгот и пен­сионных выплат. По этому пути накануне Первой мировой войны пошли страны Северной Европы. Другой способ заключался в орга­низации для образованных, профессионально подготовленных вы­пускников специальных учебных заведений особой, как правило, замкнутой протекционистской среды обитания, где нанятые специалисты помогали инвалиду найти применение знаниям и трудовым навыкам. Так, экономически могущественная Англия Викториан­ской эпохи не сочла государственной задачей создание рабочих мест для слепых соотечественников и пошла по пути формирова­ния для них особой среды. России не подошли оба варианта.

Открыв в столице мастерские (1883), Попечительство ВУИМ на­деялось разом решить две задачи: во-первых, предоставить незрячим ремесленникам помещение для работы, обеспечить их сырьем и зака­зами, хранить изготовленную продукцию, во-вторых, помочь овладеть ремеслом взрослым слепым, не получившим школьной подготовки.

Возможности мастерских оказались минимальными, в двух отде­лениях (корзинном и щеточном) в 1909 г. обучалось 16 человек (за все же годы существования курс окончило 77 человек), кроме того, 110 слепых пользовались училищными складами. Попечительство под­держивало работающих, выплачивая им ежегодные пособия (15 р. на человека), предлагая дешевые обеды и места в общежитии. На собст­венные заработки выпускники заведений попечительства жили бы впроголодь, тем более не могли существовать за счет самофинансиро­вания ремесленные училища. На содержание столичных мастерских в 1903 г. попечительство истратило 67 ООО р., тогда как произведенной ими продукции удалось продать только на 39 ООО р. О самоокупаемо­сти, тем паче о прибыли речь не шла ВУИМ осознавал материальные трудности подведомственных заведений и ре1улярно фиксировал их в отчетах, не забывая с гордостью отмечать успехи.

В 1909 г. попечительство собрало пожертвований на 50 000 р. меньше, чем в предшествующем 1908 г. Нестабильное финансиро­вание не позволяло планировать развитие сети учреждений, буду­щее большинства из них представлялось непредсказуемым, и это при том, что на 1 января 1910 г. капитал попечительства (деньги, ценные бумаги и недвижимость) приблизился к 8 000 000 р.

Уделяя главное внимание воспитанию и обучению незрячих людей, способных к труду, попечительство старалось помочь не­трудоспособным и старым слепцам. Часть средств расходовалась на содержание для их убежищ, на оплату коек в других профиль­ных приютах и богадельнях, на разовые денежные субсидии.

 

Важнейшим направлением деятельности попечительства в начале XX столетия стали выявление, лечение и профилактика глазных заболеваний.

Создать общественную организацию, представлявшуюся

А. А. Адлер и ее единомышленникам как Российский союз слепых, не удалось. Подобные национальные общественные объединения инвалидов по зрению или по слуху возникали в западных индуст­риально развитых странах в пору относительно спокойной внутри­политической жизни. Хронологический отрезок отечественной истории, на который пришлась попытка инициаторов создания Российского союза слепых (РСС), для подобных акций оказался более чем неудачным. В начале XX в. Россия вошла в полосу дли­тельного политического кризиса после проигранной Русско-япон­ской войны. Позиция верховной власти вновь ужесточается, II Го­сударственная дума распущена, самодержавное правительство всячески сдерживает любые либерально-демократические устрем­ления. В сложившейся внутриполитической атмосфере создание любых общественных организаций, РСС в том числе, недопустимо. Но стоило начаться либеральным послаблениям, как энтузи­асты во главе с А. А. Адлер тотчас этим воспользовались, в 1916 г. они организуют Московский союз слепых.

Крушение стереотипов в отношении незрячих людей в Европе ускорило знаменитое письмо Дидро «О слепых в назидание зря­чим» (1749). Философ-просветитель убеждал читающую европей­скую публику в глубокой несостоятельности укоренившихся в их сознании представлениях о слепцах, чем не только шокировал со­временников, но и подвиг некоторых из них на реальные дела во благо слепых детей. Нечто подобное произошло и в России, прав­да, случилось это полутора столетиями позже. В нашем отечестве роль упомянутого письма сыграла книга В. Г. Короленко «Слепой музыкант» (1886). Исходным материалом, пишет автор, послужи­ли «воспоминания о слепорожденной девушке, которую я знал в детстве, наблюдения над мальчиком, моим учеником, который постепенно терял зрение, и, наконец, над одним взрослым слепым человеком, развитым и образованным и вдобавок музыкантом по профессии». Опубликованная в наиболее благоприятный истори­ческий момент повесть не просто привлекла внимание читающей публики, но и перевернула ее представления о слепых. В. Г. Коро­ленко открыл российскому читателю неординарность незрячего человека, богатство его внутреннего мира.