Часть вторая. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВАХИД-ИБН-РАБАХА 25 страница
А мой отец добавляет:
— Их войска, в отличие от наших, после поражений долго не могут оправиться. Они быстро теряют боевой дух, дисциплину и сплочённость.
Довольно улыбаясь, Бейбарс заключает:
— Султан вас понял, наши великие эмиры. Султан не станет ввязываться в общее сражение. Обозы и пешие лучники укроются в этом замке. А конница султана будет беспокоить крестоносцев мелкими наскоками до тех пор, пока они сами не отступят…
По традиции в ночь перед сражением мамлюки распевают свои грустные и отчаянные песни на кыпчакском языке о том, как судьба разбросала их народ по разным странам. Песни эти, разлетаясь далеко вокруг, доносятся и до вражеского стана.
Наутро я докладываю Хамзе:
— Несколько отрядов крестоносцев, отказавшись участвовать в битве, ночью покинули лагерь христиан. А один отряд даже перешёл на нашу сторону.
Хамза говорит:
— Это тюрки. Так иногда случается.
И вот две громадные армии врагов, выстроившись друг против друга, начинают постепенно сближаться. Но в тот момент, когда ширина свободного пространства между войсками правоверных и армиями христиан сокращается до ста пятидесяти метров, все останавливаются, и никто из полководцев не смеет отдать решающий приказ об атаке.
Всю ширь открытого поля от края и до края занимают шеренги вооружённых людей. С такого расстояния уже хорошо различимы отдельные воины христианской армии, у каждого из которых на одежду нашит крест из красной материи. У многих из них попоны коней, щиты и флажки копий украшены всевозможными родовыми гербами. Впереди каждого отряда развеваются красные христианские знамёна.
На краю нашего правого фланга расположены главные ударные силы — это мамлюки султана. Все они облачены в полные доспехи и у них под сёдлами бьют копытами и ржут великолепные индийские скакуны. Их жёлтые щиты и знамёна украшает герб султана — гордый разъярённый барс.
Ближе к нашему центру построены отряды остальных мамлюков, которых друг от друга отличают лишь изображённые на барабанах, трубах и попонах личные гербы их великих эмиров. Где-то там находится и мой отец со своими мамлюками.
А левый фланг построения нашей армии состоит из нас, конных воинов-халка, и командует нами великий эмир султана — мой брат Хамза.
Пока я кручу головою, пытаясь всё разглядеть и ничего не упустить, Лопоухий вступает в перепалку с одним из воинов расположившегося по соседству полка мамлюков.
Поднимая с земли своё копьё, которое он умудрился выронить, Лопоухий возмущается:
— Дать мне палку? Возможно, ты и обращаешься с этим оружием искуснее меня, но готов спорить на что угодно, что из лука я стреляю лучше!
И когда Лопоухий сообщает о своих достижениях, мамлюк с недоверием выкрикивает:
— Что?! Да так не стреляют даже мамлюки султана, а ведь их обучают лучше, чем нас!
Лопоухий бахвалится:
— Если в этом бою погибнет ваш великий эмир и тебя не возьмёт никакой другой, то получай свободу и приходи к нам, и мы научим тебя, как надо держать лук!
Между тем крестоносцы выстраивают своих пеших арбалетчиков и лучников многочисленными рядами перед нашими полками, а напротив мамлюков султана скапливается их тяжёлая кавалерия. Оттуда выезжают вперёд пять нетерпеливых рыцарей и, остановившись посередине поля, с насмешками вызывают на поединки мамлюков султана.
Глядя на этих крестоносцев, которые кичливо трясут своими пышными плюмажами из страусиных перьев, Лопоухий ворчит:
— С такого расстояния мамлюки султана уже могут расстрелять их. Почему же им не прикажут взяться за луки?
И словно давая ответ на его вопрос, пятеро мамлюков в полных доспехах принимают вызов рыцарей.
Обернувшись ко мне, Лопоухий радуется:
— Смотри-ка, Вахид, у этих мамлюков и лошади покрыты доспехами, и сёдла такие же, как у рыцарей! Похоже, и у нас появились отряды тяжёлой кавалерии!
И действительно, сёдла у мамлюков спереди имеют такие же высокие луки, как и у рыцарей, прикрывая животы, а низко расположенные стремена позволяют им держать ноги почти вертикально-выпрямленными.
На слова Лопоухого я отзываюсь с воодушевлением:
— Да, Аариф, я это уже заметил! Как нам говорил Хамза, именно такие сёдла и стремена нужны для поединков. На скаку без такого седла от удара копьём по щиту вылетишь сразу же.
Однако Лопоухий вдруг задумывается и качает головою:
— Но ведь такое седло совершенно неприспособленно для быстрой езды. Как на таком воевать с монголами? Только представь себя на их месте: ты находишься почти в вертикальном положении, и даже при движении галопом стоит коню чуть взбрыкнуть — и удар снизу сразу же выбросит из седла.
Я соглашаюсь с ним:
— Хорошо если выбросит. Но чаще бывает по-другому — одна нога застревает в стремени.
Не отрывая взгляда от разворачивающихся поединков, Лопоухий продолжает перечислять недостатки такой экипировки:
— И если сам конь станет падать — на ходу не соскочишь. Придавит.
Между тем события на поле перед нами развиваются следующим образом: разбившись на пары, противники салютуют друг другу копьями и пришпоривают своих коней. Среди поднятой ими пыли слышны глухие удары. Когда завесу пыли уносит ветер, становится видно, что четверо из пяти мамлюков выбиты из сёдел. А из крестоносцев не повезло лишь одному.
Громким голосом, так чтобы слышало как можно больше воинов, Хамза комментирует результаты этих поединков:
— Для первого опыта совсем неплохо!
А я напоминаю Лопоухому о той премудрости поединков, которую, опираясь на мои описания, он недавно открыл сам:
— Действительно, рыцари лучше выбирают тот момент, когда перед ударом надо привстать на стременах и сделать рывок вперёд. Поэтому и остались в сёдлах.
Не отвлекаясь от зрелища, Лопоухий бормочет:
— Именно это умение они и получают на своих турнирах.
На земле остаются неподвижно распластанные тела убитых или оглушённых, а победители, прихватив трофейных коней, возвращаются в свои станы.
Однако на этом поединки не заканчиваются. Из рядов крестоносцев, выкрикивая вызовы, выступают ещё пять рыцарей. Но от нас к ним навстречу никто не торопится. И со стороны христианского войска раздаётся улюлюканье. Рыцари, раздуваясь от спеси, продолжают выкликать противников, перемежая эти возгласы наглыми оскорблениями.
Похлопав рукою по своей передней луке, Лопоухий с мрачным видом спрашивает у меня:
— Как думаешь, Вахид, а может всё-таки попробовать сразиться с рыцарем и в таком седле?
Посмотрев на его приподнятые бёдра, которыми он охватывает бока своего скакуна, я отвечаю ему:
— Попробуй, если желаешь погибнуть. При такой посадке даже самый слабый удар копья выбьет тебя из седла.
Лопоухий горячится, выискивая доводы, которые могли бы уравнять его с рыцарем:
— Но зато так мне гораздо удобнее орудовать мечём. Я могу вставать, получая преимущество в высоте, уклоняться от ударов и свешиваться с седла. А перемещая центр тяжести, могу удерживаться при резком крене.
Я соглашаюсь с ним:
— Это, конечно, хорошо.
И добавляю:
— Но позволит ли тебе рыцарь продемонстрировать твои возможности? Кажется, я тебе уже рассказывал, что на ходу он попадает копьём в крохотное колечко.
Он тяжело вздыхает и уже в который раз за последние дни задаёт мне один и тот же вопрос:
— Выходит, в поединках мы перед ними всё-таки беспомощны?
Пожав плечами, я говорю
— Ты же видел, один мамлюк всё-таки победил рыцаря. Или ты всё о своём? Как проделать это в обычной экипировке?
Лопоухий упрямо кивает своей головою.
И я повторяю ему то же самое, что говорил и прежде:
— Пока мы этого не умеем. Но, в сущности, эти поединки не имеют решающего значения. Ты же знаешь, в сражении наша конница вполне может принять атаку рыцарской. И одержать победу.
Морщась, словно от зубной боли, он соглашается:
— Да. Если лучники поддерживают с флангов.
Затем хмурится и, указывая на нагло разъезжающих рыцарей, вопрошает:
— Но как быть с этими?
И я напоминаю ему:
— Ты же сам предлагал расстрелять их. Это же наша лучшая тактика против рыцарей. Осыпать их тучею стрел, и какая-нибудь из них обязательно угадает мимо щита.
Лопоухий горестно вскрикивает:
— Противно смотреть на это!
Я чувствую, как во мне от стыда и бессилия закипает бешенство. И тут вдруг, не выдержав, я срываюсь с места и, подъехав к Хамзе, резко ставлю своего коня на дыбы. По мрачному лицу брата вижу, что если бы не его высокий статус, он давно бы сам принял вызов.
И я прошу Хамзу:
— Разреши мне!
Он отрицательно мотает головою:
— Никто не примет твой вызов. Рыцари вступают в поединки только с равным противником. При виде такого лёгкого всадника они даже с места не сдвинутся. Будут спокойно ждать, пока ты сам подъедешь к ним, чтобы сначала заколоть своими длинными копьями твоего коня, а потом растоптать и тебя самого.
А я напоминаю ему:
— У меня тоже есть скакун в доспехах.
Хамза отмахивается от меня:
— Но нет специального седла и шлем твой без забрала.
И тогда я обращаюсь к нему во весь голос:
— Великий эмир! Если они примут мой вызов, экипировка им не поможет!
Он глубоко и обречённо вздыхает и, кивнув головою, даёт своё согласие.
Я пересаживаюсь на моего запасного покрытого бронёю скакуна и надеваю на себя все мои дополнительные доспехи. Ведь в отличие от рыцарей, я могу одеваться на ходу. Проскакав вдоль рядов нашей армии к правому флангу, я останавливаюсь в сотне метров от рыцарей и салютую им копьём. Один из рыцарей ответным салютом подтверждает свою готовность к поединку. Он разворачивает в мою сторону коня и начинает разгоняться.
Я злорадствую:
— Вот ты и попался!
Перекинув за спину копьё и щит, я, наперекор всем правилам, беру в руки лук. Как только я это делаю, в рядах нашей армии слышится общий вздох растерянного удивления. После чего наступает тишина, которую можно было бы назвать полной, если бы не ржание лошадей. Глянув на сомневающихся во мне товарищей по оружию, я мысленно говорю им: «Что? Вы все думаете о непобедимости рыцарей в ближнем бою? О неуязвимости их полных доспехов для копий и мечей? О бессмысленности использования лука в поединках?» И я усмехаюсь. Уверенность мне придаёт то, что половину моего колчана заполняют стрелы с длинными игольчатыми наконечниками, такими, которые легко пробивают почти любые доспехи. Единственной преградою для них являются только щиты из многослойного дерева и прочные шлемы из закалённого железа.
И вот я начинаю сближаться с рыцарем, который скачет на коне, закованным в броню. С таким врагом я впервые встречаюсь лицом к лицу. Вижу лишь непробиваемый щит, который почти совершенно укрывает его. И точно над верхним краем этого щита я пускаю свою стрелу, которая застревает в смотровой щели его, казалось бы, такого надёжного и непробиваемого шлема. Пропустив мимо себя коня с откинувшимся на его круп уже мёртвым всадником, я под ликование нашей армии возвращаюсь на исходный рубеж.
Приглашая следующего противника, я вновь салютую рыцарям и шёпотом подбадриваю их:
— Давай! Давай!
И как это ни удивительно, но на мой вызов отвечает ещё один рыцарь.
Усмехаясь, я кричу ему:
— Видимо, ты так ничего и не понял?
Его постигает та же участь, что и первого, и я приглашаю следующего.
Третий рыцарь оказывается умнее предыдущих. Выглядывая на короткие мгновения из-за щита, он подбирается так близко, что выстрелить я уже не успеваю. «Пожадничал! — корю я себя мысленно. — Глупец! Захотел получить ещё одного трофейного коня». Пользуясь преимуществом в скорости и маневренности моего индийского скакуна, я за миг до столкновения резко поворачиваю его в сторону. Мой конь от этого манёвра едва не заваливается. Поравнявшись, рыцарь пытается достать меня концом копья, но не дотягивается, и конь уносит его дальше. Рыцарь поднимает своего коня на дыбы, желая быстро остановить его и развернуться. Но, извернувшись корпусом назад, я успеваю послать ему вслед смертоносную стрелу. И прежде чем рыцарь откидывается на круп своего коня, я отчётливо вижу в его спине её оперённый кончик.
Тут со стороны войска крестоносцев слышится троекратный рёв трубы и оставшаяся пара рыцарей, видимо, не желая принимать мой вызов, поворачивает обратно к своей армии. Однако сделать это им не удаётся. Пренебрегая ритуалами рыцарских поединков, невесть откуда возникший Лопоухий, сидя на покрытом доспехами скакуне Хамзы, начинает расстреливать из лука коней этих рыцарей. Его стрелы, попадая точно в глазные отверстия брони, поражают животных. Рыцарские кони взбрыкивают и валятся наземь, оглушая и придавливая своих всадников.
Под восторженный рёв воинов всей нашей армии мы с Лопоухим благополучно возвращаемся в свой полк, причём я — с тремя трофейными конями, за которыми волочатся застрявшие в стременах мёртвые рыцари.
Счастливый Лопоухий перекрикивает других:
— Вахид! Мы справились! А ведь великий эмир Хамза был прав, когда в тот раз сказал нам: «Изучайте их коней и сбрую!» А ты почему не бил по коням?
Но меня вдруг охватывает смутное беспокойство и, подавив в себе рвущиеся наружу восторги, я шёпотом прошу его:
— Для последних двух рыцарей был дан сигнал возвратиться в строй. Но я-то знаю, что у них при поединках делать так непринято. В этой затее есть что-то хитрое. Придержи меня, я посплю.
И, окунувшись на минуту в волшебный сон, я убеждаюсь в своей правоте.
Добравшись до Хамзы, сообщаю ему:
— Пока мы были увлечены поединками, несколько больших отрядов крестоносцев, совершив широкий обходной манёвр, подбираются к нашим тылам!
Полки этих крестоносцев мы захватываем врасплох. Заняв позиции на окрестных холмах, мы окружаем их с трёх сторон и обрушиваем тучу стрел. Потом, вступив в ближний бой с израненными и безлошадными врагами, добиваем их.
Разгорячённый боем Хамза велит воинам:
— Отрубите неверным головы, подвесьте к сёдлам лошадей и отправьте в их стан.
А вечером, расположившись рядом с нашей палаткою, Лопоухий глядит на красочный закат и довольно улыбается:
— Для меня прошедший день был самым удивительным и насыщенным!
Я соглашаюсь с ним:
— Для меня тоже. Мало того, что мы поучаствовали в поединках, так ещё и по колчану стрел оставили в телах неверных. И, кстати, для меня этот бой пока является самым крупным.
После потери нескольких кавалерийских полков, крестоносцы уже не стремятся вступать в общее сражение, что оказывается на руку султану Бейбарсу. И следующие дни ознаменовываются лишь короткими незначительными стычками между авангардными отрядами.
Моя прозрачная сущность по нескольку раз на дню посещает вражеский лагерь, и поэтому, когда король Гуго и князь Боэмунд начинают отводить свои войска, для меня это уже не является неожиданностью.
По сложившейся традиции я докладываю Хамзе о положении дел в стане врага:
— Они спешат в Акру на соединение с другими крестоносцами. Туда из Европы на кораблях прибыли войска, которые возглавляет английский король Эдуард.
Спеша на призыв султана, Хамза выслушивает меня в пол-уха. А я, воспользовавшись своим даром, вслед за ним отправляюсь на сбор военачальников.
…Султан Бейбарс объявляет:
— Войска султана опять разделятся. Великий эмир Хамза останется оборонять этот замок, а султан воспользуется удобным случаем и отправится с мамлюками на осаду города Триполи, который, как стало известно, теперь защищается лишь незначительным гарнизоном…
Однако крестоносцы успевают направить свои войска на помощь защитникам Триполи, и султан вынужден отменить его осаду и отступить. Воодушевлённые этим успехом крестоносцы снова подступают к стенам захваченного нами замка Крак-де-Шевалье.
При виде того, как армии врага начинают занимать те же самые позиции, что и две недели тому назад. Хамза с усмешкою произносит:
— Всё повторяется!
А я рассказываю ему о планах врага:
— Они намерены вернуть себе этот замок, чтобы использовать его, как плацдарм для взятия Иерусалима.
На минуту Хамза с крайне озабоченным видом глубоко задумывается, но затем, когда он начинает делиться со мною своими мыслями, привычная насмешливость возвращается к нему:
— Но на этот раз, брат, нас ожидает великое сражение. Ведь сегодня к нам прибыло двадцать отрядов лучников, и потому султан желает дать самый решительный бой.
И вновь, как и прежде, армия султана и все войска крестоносцев встают друг напротив друга. Но на этот раз наш правый фланг защищают отряды пеших лучников. Центр боевого построения занимают кавалерийские полки Хамзы, где среди других воинов-халка, сдерживая своих коней, стоим и мы с Лопоухим. На нашем левом фланге расположены мамлюки султана, облачённые, как и рыцари, в полные доспехи. И тяжелая кавалерия крестоносцев, сомкнув ряды, начинает медленно надвигаться именно на них.
Впервые наблюдая за общей атакой тяжёлой конницы, Лопоухий отмечает:
— Просто удивительно, как лениво они сближаются!
И Хамза объясняет:
— Так они сохраняют свой строй для решающего момента.
Построение рыцарей имеет вид колонны, слегка сужающейся к её началу, и напоминает всесокрушающий таран. Самые защищённые всадники на покрытых железными латами лошадях занимают боковые внешние ряды. Их шлемы украшены рогами и перьями. Эти рыцари выглядят как языческие статуи, изваянные из цельных кусков металла.
Я рассказываю Лопоухому:
— Там впереди в дорогих сплошных доспехах находятся их правители: короли, князья, герцоги и графы. У них такая традиция. Они не только ежегодно бьются на турнирах, но и лично участвуют в сражениях.
Наше войско встречает кавалерию крестоносцев дружными выстрелами из луков, но жертвами обстрела становятся лишь несколько непокрытых доспехами лошадей.
Лопоухий сокрушается:
— Ты только посмотри, Вахид! Стрелы не причиняют им почти никакого вреда! Ещё слишком далеко.
И я произношу вслух то, что каждый из нас видит и так:
— Конечно, Аариф, ведь при таком построении всадники в сплошных доспехах прикрывают собою всех остальных.
В нашу сторону летит ответная туча стрел и болтов. Это вступают в бой большие отряды лучников и арбалетчиков, нанятые правителями христиан. А вооружённые копьями и топорами слуги простых рыцарей охраняют этих стрелков с флангов и тыла.
Мамлюки султана, перестроившись в несколько плотных рядов, начинают медленно выдвигаться навстречу рыцарям. И когда обе колонны тяжёлой кавалерии сближаются на достаточно близкое расстояние, крестоносцы и мамлюки бросают своих коней в быстрый аллюр навстречу друг другу. Передние ряды сталкиваются и смешиваются. Мамлюки останавливаются, а рыцари, едущие в задних рядах и в середине колонны, растекаются по обе стороны и, торопясь проявить свои личные качества в ближнем бою, устремляются к мамлюкам султана.
Лопоухий удивляется:
— Никто из них не обращает внимания не только на наших пеших лучников, но даже и на нас, халка.
Хамза усмехается:
— Для рыцарей нет никакой чести победить врага, у которого лёгкие доспехи. Поэтому они так и спешат сразиться с достойными противниками.
Сражение тяжёлой кавалерии ожидается очень долгим. Оно распадается на нескончаемое количество поединков, в которых бронированные всадники, топча пеших воинов, гоняются друг за другом. Закрывшись щитами и выставив вперёд длинные копья, всадники разгоняют своих громадных лошадей и налетают друг на друга. От таранных ударов, усиленных тяжестью доспехов, у них ломаются копья и трескаются щиты, а оглушённые неудачники валятся на землю. Те же, кто остались в сёдлах, начинают рубиться на мечах. Слышится лязг страшных ударов, заканчивающихся, как правило, разрубленными черепами и перебитыми конечностями. Потери и с той и с другой стороны исчисляются уже десятками.
Но вот раздаётся наш условный сигнал.
Лопоухий высказывает догадку:
— Ложное отступление?
Я в этом не уверен, поэтому молчу и наблюдаю за тем, как мамлюки султана быстро отрываются от крестоносцев и отступают, а рыцари в предвкушении близкой победы, забывая обо всём, кидаются грабить наш лагерь и обозы.
Все они проносятся мимо нас, поэтому сквозь шум битвы я даже могу расслышать некоторые выкрики.
Пытаясь остановить рыцарей, король Эдуард надрывает свой трубный голос:
— Господа! Прошу вас, держите строй! Несдержанных ждёт виселица!
Глядя на беспорядочные перемещения разрозненных групп рыцарей, Лопоухий удивляется:
— У них что же, совсем нет воинской дисциплины?
И иронично прибавляет:
— Они могли бы стать непобедимыми, если бы наваливались всей массою.
А я объясняю ему:
— Дисциплины у них нет, да и не может быть. Ведь каждый светский рыцарь — это независимый воин. Он от рождения равен любому из своего сословия, вплоть до короля.
Лопоухий презрительно произносит:
— Тогда всё понятно.
А я продолжаю:
— Видишь? Даже король имеет право только просить их. Потому что для рыцаря любой приказ — это урон его чести.
И Лопоухий, вспомнив о нашем преподавателе, воздаёт ему должное:
— Ещё раз убеждаюсь, как прав был эмир Баасым, когда говорил про их глупость!
Я соглашаюсь:
— Да. Он — мудрый учитель!
И высказываю ехидное пожелание:
— И пускай все эти рыцари стремятся быть первыми! Пускай выделяются в бою! Пускай показывают свою храбрость! Добротность своих доспехов и резвость коней! Всё это, в конце концов, обернётся в нашу пользу!
Лопоухий говорит:
— Но ведь король может наказывать их? Ты же слышал про виселицу?
Я подтверждаю:
— Не только слышал, но и видел!
И напоминаю Лопоухому про случай, когда одного из рыцарей казнили за измену.
Это была грязная история. Некий рыцарь сообщил мамлюкам о времени и месте проведения очередной охоты своего друга, желая завладеть его женою и поместьем. Мамлюки, воспользовавшись этим, выследили и перебили охотников, но позже оповестили христиан о случившейся измене. Ведь все презирают предателей. Я наблюдал церемонию той казни и пересказывал Лопоухому, как всё проходило.
…Там собрались все представители рыцарского сословия и церковный синод. Осужденного возвели на эшафот, где на позорном столбе уже висел его перевёрнутый щит. С изменника поочередно сорвали все доспехи. Глашатай при этом зачитывал указ короля: «…А также лишить звания, титула, наград и поместий…» Затем вступил церковнослужитель. Он предал изменника вечному проклятию. После этого преступника заживо отпели и, в конце концов, на плахе лишили головы. А тело выкинули в помойную яму…
Немного подумав, я добавляю:
— Хотя такое случается крайне редко. Обычно им на щит могут намалевать позорный символ за ложь, пьянство или нечестивое поведение. Но и это бывает не часто, ведь у рыцаря всегда есть возможность оправдаться, сразившись с обвинителем.
Между тем отступающие мамлюки султана разворачиваются и, выстроившись перед рыцарями в огромный полукруг, берутся за луки. И наступает очередь остальных частей нашей армии вступить в сражение. Хамза уводит наши полки кавалеристов-халка на самый край левого фланга. А освободившееся от нас место занимают пешие лучники. В результате этих манёвров мы, словно на облавной охоте, берём тяжёлую кавалерию крестоносцев в гигантское полукольцо.
Обернувшись ко мне и криво ухмыляясь, Хамза замечает:
— Это уже даже не смешно! Ещё монголы много лет тому назад таким способом начали побеждать европейцев. Но каждый раз они продолжают попадаться на одну и ту же уловку.
Теперь рыцари уже не могут прикрывать друг другу бока и спины. Они становятся отличными мишенями для наших стрел. Оставляя сотни убитых и раненых, вражеские всадники поворачивают назад. От полного разгрома их спасают только рыцари-монахи, которые одни сохраняют сплочённый тесный строй. Эти монахи прикрывают отступающую кавалерию крестоносцев до тех пор, пока та не прячется под защиту своих стрелков.
Окидывая взглядом поле затихающего сражения, Лопоухий спрашивает у меня:
— Скажи мне, Вахид, а как они сами называют себя?
И я вспоминаю:
— По разному, Аариф. В зависимости от обстоятельств. В одном случае они называют себя неустрашимыми воинами, в другом — преданными вассалами. Бывает, что называют себя защитниками слабых или благородными слугами прекрасных дам. А ещё — галантными кавалерами.
Отрицательно помотав головою, Аариф произносит:
— А я бы, Вахид, назвал их по-другому. Неустойчивыми в бою! Нарушающими клятвы! Алчными грабителями! Жестокими угнетателями! Дикими насильниками! И кичливыми невеждами!
Потеря десяти полков тяжёлой кавалерии для крестоносцев оказывается непереносимою, и они отступают в город Акра. И султан Бейбарс им в этом не препятствует.
Я обращаюсь к Хамзе:
— Брат, отчего султан не отдаст нам приказ преследовать их?
С сожалением в голосе Хамза отвечает:
— Эх! Если бы у нас было побольше воинов в полных доспехах на прикрытых скакунах! А то ведь у них слишком много пеших лучников и арбалетчиков.
…В ставке крестоносцев, располагающейся в одном из дворцов города Акры, за огромным круглым столом совещаются правители христианских земель.
Английский король Эдуард произносит:
— Милорды, мы все понимаем, что победа над султаном Бейбарсом возможна лишь при соединении наших усилий с ильханом Абакой!
И спрашивает у кого-то из своей свиты:
— Милорд, имеются ли какие-нибудь свежие вести из Багдада?
Человек, к которому он обращается, оказывается тем самым рыцарем с розовым плюмажём в статусе посла, виденным мною ранее в крепости ассасинов.
Сделав почтительный поклон, этот рыцарь отвечает:
— Ваше Величество — увы! — вести безрадостные: монголы по-прежнему заняты междоусобными войнами. А когда они не воюют, то всё лето кочуют по землям Азербайджана, Закавказья и Хорасана. Лишь на зиму они съезжаются в ставку ильхана или царевичей. Поэтому встретиться с ильханом не так-то просто.
Короля Эдуарда заинтересовывает география улуса ильхана:
— А что помимо Персии включает в себя его государство?
И рыцарь делает для него подробное сообщение:
— На западе Румский султанат сельджуков и Киликийское армянское царство находятся у него в вассальной зависимости. На Черноморском побережье ему платит дань Трапезундская империя. На севере по Кавказскому хребту, до восточного берега Каспия оно граничит с монгольским улусом Джучи. Грузинское царство и государство Ширван являются его вассалами. Там сохраняет свою независимость лишь небольшая, труднодоступная прибрежная область Гилян. На востоке река Амударья является границею с монгольским улусом Чагатая. В вассальной зависимости находится владение Куртов с центром в Херате. На юго-востоке от Персидского залива до реки Амударья оно граничит с индийскими княжествами. А здесь, на юго-западе, река Евфрат является его границею с Сирией.
Король Эдуард задаёт ему новый вопрос:
— Вся ли высшая власть принадлежит ильхану?
Рыцарь отвечает:
— Да, Ваше Величество! Безраздельно. Все царевичи и князья являются его вассалами и военачальниками монгольских войск, и обязаны по его призыву являться для несения службы. Они получили от него в уделы большие территории или отдельные города, доходы с которых поступают в их пользу. Но они не живут в своих владениях и не ведают их управлением.
Король Эдуард любопытствует:
— Скажите, милорд, удалось ли ильхану за прошедшие тринадцать лет создать полноценное государство? И как монголы управляют этими землями?
И рыцарь рассказывает ему:
— Монголы не умеют и не хотят управлять государствами с осёдлым населением, поэтому ильхан взял на службу местную иранскую знать, которая в этом деле обладает огромным опытом. Кстати, по нашим сведениям, личный ежедневный доход визиря Шамсаддина равняется десяти тысячам серебряных динаров, что составляет пятую часть всех доходов ильхана.
— О! — восхищённо восклицает король Эдуард. — А кто там ещё обладает влиянием и властью?
Рыцарь уточняет:
— Кроме кочевой знати и иранских служащих?
Король Эдуард кивает головою:
— Да.
И тогда рыцарь сообщает:
— Высшее мусульманское и христианское духовенство и ещё провинциальная иранская знать.
Король Эдуард заинтересовано щурит глаза:
— А как они уживаются? Нет ли между ними разногласий?
Рыцарь произносит:
— Кочевая монгольская знать стремится к обособленности своих земель. А иранцы, наоборот, заинтересованы в укреплении власти ильхана. Поэтому склоняют его к принятию ислама, пытаются упорядочить налоговую систему и обуздать расточительность ильханской родни.
Король Эдуард задумчиво теребит себя за нос:
— Чем сейчас занят ильхан Абака?
Рыцарь говорит:
— На территории Кавказа он продолжает войну с улусом Джучи, а в Средней Азии — с улусом Чагатая. Сейчас его основные силы осаждают Бухару.
Король Эдуард в задумчивости принимается чесать свою бровь:
— В чём причина этой монгольской междоусобицы?
Вздохнув, рыцарь разъясняет:
— Ныне улус Джучи возглавляет хан Мункэ-Тимур. Его истинная цель, как и у правившего до него хана Берке, в том, чтобы расширить границы своего улуса к югу и включить в них Азербайджан и Грузию. Так было завещано ханом Чингисом, однако сейчас, после смерти всех наследников, это делается уже под предлогом защиты ислама. Для этого ханы улуса Джучи даже стали мусульманами и заключили союз с египетским султаном. Ну, а чагатайский царевич Борак желает захватить для себя Хорасан.