Часть вторая. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВАХИД-ИБН-РАБАХА 32 страница
Гений отвечает:
— Мой народ и не стремится к войнам, ибо, как ты правильно заметил, из-за вызванных ими беспорядков страдает сам. Но такие жертвы время от времени необходимы, в том числе и для сплочения моего народа. И тяжкое бремя ответственности за устройство всего этого лежит исключительно на мне.
— Невероятно! — восклицаю я. — Разве такое по силам одному человеку?
Гений смеётся:
— Это сложно, но возможно!
И объясняет:
— Мой народ спаян, богат и образован. Поэтому в любом государстве он является элитою, пускай и в тени. И мне остаётся только «дёргать за ниточки». Например, посоветовать, кому из государей дать денег.
Я не сдаюсь:
— Но ведь государи могут поменять свои решения. Разве можно воздействовать одним только золотом?
Гений рассказывает:
— А я и не ограничиваюсь золотом. Главное, это лишь слегка подтолкнуть их в нужную мне сторону. А дальше они всё сделают сами. Разве ты не был воином и не исполнял жестокие приказы?
Я возмущаюсь:
— Но ведь за такие дела весь твой народ могут просто уничтожить!
Он отрицательно мотает головою:
— Нет! Уничтожить нас невозможно. Ведь мы легко меняется и приспосабливается к любым условиям. И, кроме того, междоусобицы и войны — это стремление и выбор самих государств. Ведь всегда существует свобода выбора. Мы их всего лишь искушаем. Но в силу собственной подлости, люди всегда выбирают одно и то же. А мой народ лишь старается из всех этих событий извлекать выгоду и сохранять её в золоте.
На некоторое время устанавливается тишина, затем в глубокой задумчивости я говорю ему:
— Однажды один искусный лекарь сказал, что у людей, которых считают абсолютно здоровыми, просто ещё не обнаружен их скрытый изъян. И мой брат Хамза со смехом продолжил его мысль, заявив, что нет невиновных людей, а есть лишь те, чьи проступки ещё не раскрыты. Теперь и мне хочется продолжить ту мысль, сказав, что если в каком-то событии не нашли еврейского следа, значит плохо искали.
Мы смеёмся довольные друг другом.
Но чуть погодя Гений спрашивает у меня:
— А ты, Вахид, кстати, сам-то как относишься к моему народу?
Не задумываясь, я отвечаю ему:
— Точно так же как и к любому другому. Считаю, что вас не терпят лишь те, кто признаёт себя глупее.
Он насмешливо интересуется:
— А ты не лукавишь?
— Чуть-чуть, — признаюсь я. — Чем глубже я изучаю всю роль твоего народа во всемирной истории, тем чаще у меня начинают мелькать мысли о том, что, возможно, ему всё-таки предначертано мировое господство.
На другой день я решаю продолжить этот разговор и произношу:
— Хочет ли в конечном итоге твой народ какого-то особого мироустройства?
— Опять-таки и да, и нет, — отвечает Гений. — Подавляющее большинство моего народа вообще не думает об этом. Этим занимаются отдельные мыслители. И тут, как и у всех других народов, у моего народа тоже нет единства. Для одних догма мирового господства имеет решающее значение, и они, проявляя недюжинную предприимчивость и настойчивость, пытаются возглавить государства чуждых нам народов. Другие, более умные, предпочитают незаметно накапливать богатство, управляя властителями из тени. А мне приходится опираться как на первых, так и на вторых.
Я пытаюсь добиться ясности от Гения:
— Но лично тебе, Яков, какое мироустройство нужно? Еврейская империя?
— Ни в коей мере! — восклицает он. — В идеале весь мир должен состоять из двух сильных воинственных и непримиримых империй. Причём нееврейских. И нужно будет лишь следить, чтобы ни одна из них не стала победительницей. Для этого ослаблять сильную и укреплять слабую. А всё остальное получится само собою. Именно этим занимались мои предшественники, за этим теперь присматриваю я сам, и так будут делать те, кто сменит меня. И ты можешь оценить эту работу, Вахид. Ведь все огромные империи, известные тебе из Истории, рассыпались.
И тут, как мне кажется, я нахожу логическую нестыковку в его словах:
— Но ты, Яков, ведь только что сказал, что для борьбы с просветлёнными тебе нужны вечные междоусобицы и завоевательные войны. Однако в мире, где будут лишь две империи, — это невозможно.
Он одобрительно кивает мне головою:
— Вахид, ты совершенно прав. Поэтому мыслители уже давно разрабатывают систему управления этими будущими империями. Их государственные аппараты станут гигантской несокрушимой силою для подавления народов и управления ими. Но все тайные рычаги будут находиться в руках моих последователей.
Я высказываю предположение:
— И, надо думать, что просветлённым в этих империях места не найдётся?
Гений подтверждает:
— Нет. Не найдётся.
Затем, улыбнувшись, обращается к своим ближайшим планам:
— Но это дело будущего. А пока приходится довольствоваться тысячами междоусобиц и тому подобным. Например, вечной борьбою за справедливость и свободу, которая ещё никогда и ни к чему не приводила.
Я задумчиво произношу:
— А так ли беспомощны просветлённые? Ведь за ними стоят многочисленные народы, спаянные своею религией. И у этих народов могут быть иные мнения.
И тут Гений принимается весело смеяться:
— Нет у народов никаких собственных мнений! Это я иногда создаю им такие мнения!
Иногда тоска по моей сгинувшей в горах Айше становится столь острою, что я невольно пытаюсь отыскать её милые черты в дочери Гения, которую зовут Хана[147]. Но, присмотревшись к этой девушке внимательнее, вижу, что в её облике этих черт нет. И хотя умом я понимаю, что по всем меркам Хана красивее моей Айшы, но моё сердце не чувствует этого. Её независимый и гордый вид не может сравниться с естественной свободою Айши. То задумчивый, а то загадочный взгляд Ханы не может пленить меня так, как это делали тёплые искорки в глазах Айши. Низкий, роковой и обольстительный голос Ханы выдаёт в её манере лёгкий наигрыш, если не фальшь, чего я никогда не чувствовал в искренних словах Айши. Однако красота лица Ханы и притягательные изгибы её тела всё же порождают острые плотские желания. Но и только.
Хана появляется всегда, когда мои беседы с Гением затягиваются. Обнеся нас лёгкими закусками и напитками, она с независимостью домашней кошки устраивается рядом с отцом, и не только вникает в наши разговоры, но и поддерживает их. Однажды Хана входит, когда мы с Гением увлекаемся разговором о забвении религий и крушениях империй.
Гений просвещает меня:
— Христос и не думал создавать новую религию, он хотел только очистить старую еврейскую веру, вдохнув в неё свежую струю!
Хана с самоуверенной усмешкою присоединяется к нашей беседе:
— Как и все остальные сектанты до него и после. Например, Магомет.
Взглянув на неё осуждающе, Гений качает головою:
— Не быть тебе раввином, Хана! Твои суждения пока слишком примитивны.
Однако она готова отстаивать свои мысли и спорит с отцом:
— Но разве не ты говорил мне, что все современные религии — это ветви ереси, выросшие из единого корня?
Гений ухмыляется:
— Но разве я говорил тебе, что вера нашего народа — это и есть тот самый корень?
Сконфузившись, Хана умолкает.
А Гений, обернувшись ко мне, продолжает прерванную мысль:
— И на тот момент идеи Христа оказались самыми подходящими для ликвидации язычества римлян, заодно с их империей.
Вспомнив свой недавний разговор с багдадским купцом, я спрашиваю:
— А раскол христианской церкви, на Западную и Восточную, тоже был устроен с этой целью? Чтобы окончательно уничтожить Римскую империю?
Он сообщает:
— И да, и нет. Эта комбинация была гораздо сложнее. Её подробное описание заняло бы слишком много времени. Там было много мелких деталей. Например, повсеместная педерастия, ставшая даже неким символом разложения Римской империи.
Затем, лукаво взглянув на Хану, он добавляет:
— Поэтому буду объяснять упрощённо. Главное, для этого пришлось создать ислам, который тут же породил свою Арабскую империю.
А я высказываю догадку:
— И чтобы её ослабить, ислам в свою очередь был расколот на суннизм и шиизм?
— Конечно, — подтверждает Гений. — А сейчас подобное происходит и в Монгольской империи.
Так проходят дни, недели и месяцы. И постепенно я становлюсь «своим» человеком в доме у Гения. По крайней мере моё присутствие ни у кого не вызывает настороженности. Даже сам Гений уже не стесняется меня, когда занимается своими сокровенными делами. А как-то раз я даже присутствую при его споре с раввинами.
Он произносит:
— Вы спрашиваете, почему я настаиваю на том, чтобы передавать нашу национальность исключительно по линии матери? Да потому что только так можно определить настоящую родословную. А ещё это даёт возможность, породнившись с вельможами, сделать всё их потомство нашим.
Один из раввинов берёт слово:
— Ты, Яков, как всегда мудр. Но есть ещё один вопрос. Как нам быть с теми из нас, кто несдержан на язык? С теми, кто сообщает гоям о наших планах?
Гений усмехается:
— Нам надо благодарить этих предателей! Ведь теперь нам о наших планах не дадут забыть никогда.
Раввин сокрушается:
— Но как же тогда мы будем противостоять тем, кто хочет расстроить наши планы?
Гений объясняет ему:
— В стане противника надо иметь особых людей, которые будут брать все их здравые мысли и извращать до полного безобразия. Таким способом они приучат противника испытывать отвращение к правильным вещам. Например, для этого могут хорошо подойти разного рода шуты. Ведь кому захочется с ними перепираться, теряя своё достоинство? Кто из умных и серьёзных вельмож пожелает встать с ними на одну доску?
В конце беседы раввин просит у Гения совета:
— Хочу услышать твоё, Яков, мнение об одной из рекомендаций, которые мы составляем для будущих поколений. Вот она: «Если для заселения вам нужна земля уже занятая другим народом, то устройте среди него вялотекущую междоусобицу. И тот народ, уйдя, сам освободит эту землю». Так годится?
Гений хвалит раввина, а я про себя думаю: «Теперь, если увижу где-нибудь «вялотекущую междоусобицу», то буду знать, что эти земли нужны евреям».
После этого разговора, оставшись с Гением наедине, я прошу его:
— Не можешь ли ты дать мне книги, которые твой народ написал не для всех, то есть для гоев, а те, что предназначены лишь для своих?
Гений смеётся:
— Не забивай себе голову! Настоящие знания передаются только устно. И я уже делюсь ими с тобою.
Я интересуюсь:
— А про какие планы ты сейчас толковал с раввинами?
Продолжая хихикать, он произносит:
— Про то, как приучить людей относиться к Ветхому Завету несерьёзно. Это было бы самое лучшее.
Моя работа пускай и медленно, но с каждым днём неуклонно продвигается дальше. И у меня уже накоплены две пухлых стопки исписанных листов бумаги.
Одна пачка содержит только те воспоминания из моей прошлой жизни, которые возникают в ночных снах. И заношу я их на бумагу не из-за плохой памяти, а для того, чтобы освободиться от них.
В другой пачке я храню описание картин из необыкновенной жизни удивительных людей Волшебной страны, причём одного из них я ощущаю так, словно это я сам. И это самая трудная часть моей работы. Ведь мне крайне сложно подыскивать подходящие слова, чтобы описывать непонятные явления. От столь напряжённых усилий у меня даже начинает побаливать голова.
Кроме того мне непросто разобраться в речах обитающих там людей. В Волшебной стране существует два основных языка. Один из них я изучаю довольно быстро, потому что он напоминает еврейский. А вот второй хоть и похож на мёртвый язык исчезнувших руссов, которым сейчас пользуются лишь племена славян, но из-за своей многозначительности он мне долго не даётся. Он будто специально создан для лжецов или дипломатов. Однако вникая поневоле в жизнь этих людей, я мало-помалу всё-таки начинаю разбираться в ней. Признаюсь себе, что происходит это не только благодаря моему прошлому опыту, когда я усердно постигал быт и языки разных народов. Небезосновательно полагаю, что главной причиною этому являются мои откровенные беседы с Гением.
И почти каждый день Гений интересуется:
— Ну, что, Вахид? Открыл ли ты секрет бессмертия?
— Тебе так хочется обладать им? — спрашиваю я у него.
Он смотрит на меня очень серьёзным взглядом и произносит:
— Конечно.
— Но зачем тебе это бессмертие? — любопытствую я.
Взгляд его остаётся по-прежнему серьёзным, хотя он хитро ухмыляется, когда отвечает:
— Ну, хотя бы для того, чтобы переспать со всеми красавицами.
А ознакомившись с очередными записями, Гений уважительно говорит мне:
— Дэвы сделали тебя обладателем великих знаний!
Я сокрушённо развожу руками:
— Но я их пока не понимаю!
Он успокаивает меня:
— Это придёт. Просто тебе надо ещё многому научиться.
И советует:
— А теперь попробуй все свои сны из Волшебной страны разобрать по частям и выстроить их в чёткой логической последовательности.
Потирая разболевшиеся виски, я грустно произношу:
— Будет ли этому конец?
И, следуя его совету, из разрозненных записей я принимаюсь создавать книгу. Однако, хорошенько поразмыслив перед началом этой работы, я испытываю желание пойти ещё дальше. «Моя книга будет состоять из двух частей, — решаю я. — В одной части в хронологическом порядке будут содержаться воспоминания из моей прошлой жизни. Ведь для какой-то цели Создатель поместил их в мои сны? А в другой части, главной, — подробное описание всех видений из Волшебной страны».
Более того, я заказываю для своей будущей книги красивую обложку и золотой футляр. И прошу украсить их знаком Процветающего ромба.
Глава 14. Шамбала
Источники. Предназначение. Путь. Столица. Резиденция. Тибет. Цель. Подготовка. Жертвоприношение. Блокирование. Предательство.
Прочитав описание моего очередного сна, Гений восклицает:
— Какая интересная мысль!
И объясняет мне причину своего удивления:
— В мире издавна витают всевозможные домыслы об этой Шамбале. Но я и не предполагал, что там сокрыта божественная машина, управляющая жизнью и судьбой всего человечества.
А затем интересуется:
— Ты хорошо запомнил путь в эту пещеру?
Его слова полны загадок и с недоумением я спрашиваю у него:
— А что такое Шамбала?
Однако Гений не торопится с ответом и говорит:
— Сейчас должен прийти раввин Эммануил. Он много времени отдал изучению этого вопроса. И поэтому послушать его тебе будет очень полезно.
И вот появляется Эммануил, которого, как я понимаю, Гений желает видеть своим преемником. В ответ на просьбу Гения посвятить нас в свои изыскания, Эммануил охотно начинает рассказывать:
— Вначале я разобрался с источниками сведений о Шамбале. За исключением Ветхого Завета, пришлось отбросить все те, что были написаны после Потопа. Ибо там содержались лишь народные мечты о земном рае. О том, что земли в Шамбале тучные, дожди — тёплые, солнце — благодатное. Что пшеница там круглый год сама собою растёт, и не надо ни пахать, ни сеять. В садах яблоки, арбузы и виноград. А на цветистом разнотравье лугов пасутся бессчётные стада. Что там много золота, что власть никого не притесняет, и нет бедных. И ещё много подобных фантазий.
Перебив его, я интересуюсь:
— А что о ней написали древние?
И Эммануил продолжает свой рассказ:
— Почти всё, что содержится в Ветхом Завете, было найдено также и в записях у народов, которые жили на землях Китая и Индии десятки тысяч лет тому назад. Например, процесс создание первых людей, которых в Азии называют не Адам и Ева, а Ну и Куа. Но мне удалось найти и много других интересных сведений, которые не были включены в Ветхий Завет. Из этих записей я узнал, что Боги прилетели на Землю из созвездия Большой Медведицы. Что они пристально следят за всем, что происходит в нашем мире. Путешествуют на удивительных самодвижущихся колясках и делятся знаниями с местными жителями.
Припомнив слова шестирукого Кай-Кавусу о расположении земли дэвов на обратной стороне Луны, я уточняю:
— Неужели они способны перемещаться по Вселенной?
— Да, — подтверждает Эммануил. — Они могут жить на самых отдаленных звёздах.
Я продолжаю любопытствовать:
— А насколько они мудры?
Он отвечает:
— Написано, что они не различают добра и зла, равнодушны к чести и бесчестию и переполнены жизненной силою.
Желая сравнить своё собственное впечатление с его описанием, я задаю ему вопрос:
— А что написано об их внешности?
Он разводит руками:
— В этом все источники разнятся. В одних говорится, что облик Богов прекрасен, в других — дивен, а в некоторых — ужасен. Но везде упоминается об их высоком росте, тёмных лицах и одеждах в виде длинных рубах.
Я осведомляюсь:
— А известны ли их имена?
Он сообщает:
— Верховного бога, величаемого «сыном неба», называет Хуанди. Его сына — Аршангом. Владыку Шамбалы, бога милосердия, — Чен-Ре-Зи. А хозяйку Шамбалы — Си-Ванг-Му.
Из всех перечисленных имён я припоминаю лишь Аршанга, которого шестирукий Кай-Кавусу называл своим султаном.
Тут вмешивается Гений:
— Бессмертны ли они?
Эммануил произносит:
— Из всего прочитанного я могу заключить, что говорить нужно не об их бессмертии, а скорее о вечной молодости. Чувствуя приближение старости, они некоторое время постятся, затем пьют чудесный напиток из родника вечной юности и вновь становятся молодыми.
Гений задаёт новый вопрос:
— А что происходит с теми людьми, кому удаётся достичь Шамбалы?
Эммануил уведомляет:
— Сообщается, что те достойные, кто вступает в Шамбалу, становятся бессмертными. Но этот процесс опять-таки описывается по-разному. В одном случае они достигают бессмертия, погружаясь в нирвану, а в другом — вкушая чудесные плоды или припадая к роднику.
Гений хочет знать:
— Что ещё ценного, кроме плодов бессмертия и воды из источника юности, могут получить люди в Шамбале?
Эммануил рассказывает:
— Там есть «лекарство правды», приняв которое человек очищает душу ото лжи и впредь говорит только правду.
И, увидев, как скривилось лицо Гения, добавляет:
— И ещё есть «орлиные камни», которые исправляют зрение, излучают тепло или холод, освещают или ввергают окрестности во тьму.
Гений продолжает задавать свои вопросы:
— А как выглядит это место?
Эммануил отвечает:
— Оно описывается так.
И, прикрыв глаза, начинает говорить нараспев:
— «В горах Тибета, среди льда и скал, имеются прекрасные живописные долины, защищённые от холодных ветров. В этих оазисах, затерянных среди снежных массивов, бьют горячие источники, благодаря которым буйно развивается разнообразная растительность. У подножья гор есть входы в пещеры, уходящие далеко вглубь. И там найдена каменная дверь, которую невозможно открыть».
Не выдержав, я восклицаю:
— Я видел эту дверь!
Кинув на меня недовольный взгляд, Гении требует от Эммануила продолжения:
— А что дальше?
И тот возобновляет свой рассказ:
— «В одной из таких долин высится девятиэтажный дворец, целиком построенный из нефрита. Этот дворец окружен великолепным благоухающим священным садом, в котором растет персиковое Дерево бессмертия. И возле дворца бьёт родник эликсира юности. А в воздухе звучит музыка, хотя нигде не видно ни певцов, ни музыкантов».
Устремив на Эммануила немигающий взгляд, Гений спрашивает:
— Известен ли путь в Шамбалу?
Эммануил сокрушается:
— А вот с этим я пока не могу разобраться. В сказаниях у одних народов направление указывается в сторону восхода солнца, у других — заката, у третьих — полудня, у чётвёртых — полуночи. И так без конца. Но при этом во всех случаях надо пройти через вековечные леса и голые степи, миновав горы по особому подземному ходу. А затем опять начинается путаница. Например, «Махабхарата» говорит, что на севере Молочного моря надо искать большой остров. А «Пураны» — что остров Шамбала расположен в центре озера нектара, и достичь его можно на спине божественной золотой птицы. Однако я предполагаю, что наиболее верный путь указан на известном тибетском панно, на котором посреди двух колец гор изображён город Шамбала. Эта картина напоминает собою распустившийся лотос. Отсюда и взялось буддийское магическое заклинание «Ом мани падме хум», что в приблизительном переводе значит «О, сокровище в лотосе».
Гений задаёт ему очередной вопрос:
— Кто-нибудь из людей уже бывал там?
Эммануил сообщает:
— Есть сведения, что древнекитайский философ Лао-Цзы, посетив Шамбалу, создал учение о «Дао» и на склоне лет вновь отправился туда. Был там и новопифагорейский философ Аполлоний Тианский.
Гений предлагает:
— Возможно, для поиска этого пути тебе, Эммануил, надо отталкиваться от противного. Установить границы этой заповедной территории по тому, куда отказываются вести проводники из местного населения.
Эммануил хитро улыбается:
— Я уже давно собираю такие легенды. Выясняю, в каких местностях безрассудным путникам местные жители угрожают внезапными снежными лавинами, оползнями, камнепадами и бездонными пропастями.
— Яков! — восклицаю я, вспомнив о невысказанном вопросе в начале нашего разговора, и прошу: — Объясни мне ещё что такое — эта божественная машина?
Гений удивляется:
— Разве просветлённые не говорили тебе об этом? Ведь для раскрытия чакр вместо специальных духовных практик под руководством Учителя, проще и эффективнее использовать различные артефакты, сотворённые Создателем. И у каждого из просветлённых есть такой передаваемый по наследству артефакт. Правда, воздействует он лишь на одного человека. Но, как давно известно, существуют артефакты, способные давать «знание» всему человечеству. И один из главных — это та самая божественная машина. Её называют Древом познания добра и зла. А ты, Вахид, теперь можешь найти эту машину.
Я интересуюсь:
— И что мне с нею делать? Получать какие-то новые знания? Да у меня и от старых голова раскалывается.
А Гений предрекает мне:
— Я думаю, вскоре ты узнаешь, как управлять этой машиною. Имей терпение.
И, как всегда, он оказывается прав. Через десяток ночей я получаю ясное представление по обращению с божественной машиною.
Прочитав листы, исписанные мною накануне, Гений задумчиво произносит:
— По твоему, Вахид, описанию получается, что эта божественная машина всё ещё продолжает подпитывать человечество мыслями и эмоциями. Верно ли я тебя понял, что сейчас она настроена на работу в половину своей силы?
— Нет, — отрицаю я и поясняю: — Сейчас она работает на минимуме своих возможностей.
Гений соглашается:
— Логично, ибо это целесообразно.
И бормочет себе под нос:
— Если бы она была задействована на полную мощность, то в первую очередь наступило бы духовное просветление, которое затормозило бы техническое совершенство.
Я пеняю ему:
— Мне трудно уследить за твоими мыслями, Яков!
И задаю вопрос:
— Что ты посоветуешь мне делать дальше?
На что он, вместо ответа в своей обычной манере интересуется:
— А ты, Вахид, так до сих пор и не понял своего предназначения?
Я молчу и лишь отрицательно мотаю головой.
И он торжественно объявляет:
— Ты должен написать книгу по правильному обращению с божественной машиною. Для далёких поколений.
И, чуть подумав, добавляет:
— Но не только. Ещё тебе надлежит отправиться в Шамбалу и на время выключить эту божественную машину. Так мне и моим последователям будет легче выполнять свою «работу». Ведь духовные устремления людей всё ещё сильны.
Я сомневаюсь:
— Но уверен ли ты, Яков, что мы вправе вмешиваться в деяния Создателя?
Гений усмехается:
— А для чего ещё ты был избран?
И спрашивает:
— Слышал ли ты легенду о Вечном Жиде?
— Да, — отвечаю я.
Гений сокрушается:
— Ты, Вахид, как и все прочие, слышал, но не понял её.
И разъясняет:
— Так вот, знай, что уже не первый раз человечество исчезает с лица земли и возрождается вновь. И только евреи остаются вечно живущими и хранящими завет. Но на этот раз эволюцию человечества надо довести до конца. А раз на дэвов надежда плохая, то ты должен сделать всё сам.
Потрясённый его словами, я восклицаю:
— Это неожиданно!
— Кстати, а что сейчас происходит с твоими ночными снами? — любопытствует Гений. — Они так же назойливы и вызывают такое же беспокойство?
— Нет, — с удивлением понимаю я. — Они почти закончились. По крайней мере, та их часть, что из моей прошлой жизни.
И Гений заключает:
— А это значит, что твоя работа уже близка к завершению! И скоро ты сам всё поймёшь.
И когда я, наконец-то, завершаю свою нелёгкую работу, сбывается его предсказание. С моих глаз словно спадает пелена, и я осознаю, что Аллаху угодно от меня.
Вскоре после этого Гений говорит мне:
— Я помогу тебе собрать отряд для путешествия в Шамбалу. Это будут люди из моего народа. Ведь только они способны беспрепятственно пройти по всем чужим землям. Но, чтобы они тебе беспрекословно подчинялись, ты должен занять подобающее положение. Лучше всего было бы отправить с тобою Эммануила, но я не могу рисковать и, в случае чего, оставить свой народ без нового Гения. И поэтому я предлагаю тебе взять в жёны мою Хану. Кстати, я уже давно заметил, что ты поглядываешь на неё с острым мужским интересом.
В его словах я нахожу глубокий смысл, и поэтому соглашаюсь на свадьбу, которую мы справляем в тот же день. А на следующее утро после брачной ночи, начинаются приготовления к отъезду.
Гений даёт мне последние наставления:
— В ту пещеру возьми с собою стадо овец или много людей. Тебе потребуется принести жертву охранникам божественной машины. Помнишь ту легенду о циклопе? И когда дэвы насытятся и будет спать — ослепи их или уничтожь каким-нибудь другим способом. А что делать дальше, никто тебе не подскажет, ведь это можешь знать только ты сам.
А когда мы прощаемся, он произносит:
— Я дал Хане в дорогу две пайдзы — золотые пластинки с личными печатями обоих монгольских ханов: Абаки и Хубилая. Они являются охранными грамотами и обеспечат безопасность, пищу и кров почти на всём пути. Однако они бесполезны на территориях, которые не подвластны монголам.
Обернувшись к Хане, я ревниво наблюдаю за тем, как она обменивается нежными взглядами с раввином Эммануилом. Словно почувствовав моё недовольство, Хана приближается к нам с Гением и спрашивает у него:
— Отец, а по землям каких народов мы пойдём? Каким богам они поклоняются?
И он принимается просвещать свою малосведущую в географии дочь:
— Вы не встретите никого, кто поклоняется нашему Яхве. Сначала вам будут встречаться греки, армяне и сирийцы, которые верят во Христа, а потом — арабы и другие народы, исповедующие ислам. А дальше будут уже только одни язычники.
И вскоре наш небольшой отряд, который больше напоминает торговый караван, отправляется на восток, к высоким горам, в далёкую и таинственную Шамбалу.
Вначале мы переправляемся через Босфор. И в порту становимся свидетелями свары между купцами, которые привезли пряности из Индии, и торговцами из Генуи и Венеции, желающими перекупить весь этот товар.
Для ведения попутной торговли мы здесь же закупаем шёлковые ткани и ковры, тоньше и красивее которых нет в целом свете. Потом мы движемся по бесплодным пескам, где на караванных дорогах бесчинствуют разбойники. В одном из оазисов нам удаётся очень дёшево купить большую партию жемчуга, самого крупного из того, что я когда-либо видел. Затем мы вступаем на путь по бескрайней травянистой степи. Встречаем караваны верблюдов, стада овец и табуны лошадей.
Указывая на дорожные обочины, которые усеяны белыми останками лошадей, верблюдов, овец, быков и людей, я говорю Хане:
— Видишь эти кости? Их даже в темноте можно разглядеть. Так что благодаря этим ориентирам с пути мы не собьёмся.
На рынке одного из встреченных городов мои спутники не могут удержаться, чтобы не приобрести редкие ткани с узорами из золота. А вскоре мы достигаем широкой реки, на противоположном берегу которой начинается подъём к величественным кряжам какой-то горной страны. И вот на нашем пути встают высокие горы, где мы вступаем в развалины некогда великолепного города. Это следы монгольского завоевания. И, положив руку на вьюк, где хранится моё единственное истинное сокровище — моя выстраданная книга, я задумчиво говорю себе: «Возможно, здесь среди диких народов мне суждено окончить свои дни».
В горах весна. От тающих снегов разливаются и бушуют горные реки. На просевших, прогнивших беспризорных мостах вода заливает человека по пояс, а лошадь до половины бока. Ковры из белых анемонов покрывают южные склоны гор, а на угрюмых гольцах расцветает лиловые подснежники. Ночи ещё холодные, но в прибрежных падях утки уже вьют гнёзда, а в степи из своих нор вылезают тарбаганы, любопытные, как и все обитающие под землею существа. Вдоль дороги то тут, то там начинают попадаться сложенные из камней холмики.
Хана интересуется:
— Это дорожные вехи или межевые столбы?
Я объясняю ей:
— Нет. Там обивают духи — покровители местности. А монголы задабривают их. Видишь подношения?