Уважайте чужой труд, пожалуйста! 8 страница

– Согласно моим подсчетам, на тебе остались только две вещи, – пока она тасует колоду, замечаю я. – Штаны и что-то под ними.

Она смеется.

– Я не против насчет джинсов, но не могу проиграть свое нижнее белье.

– Но тебе некуда деваться. Моя очередь вскрываться после раздачи.

Она размышляет, и эффект двух бутылок пива дает о себе знать: ее взгляд быстро теплеет.

– Тогда пиши Харлоу. Скажи, пусть выберет наказание для проигравшего. Только не говори ей, кто проигрывает.

Кивнув, я достаю телефон и пишу сообщение Харлоу:

«Нам нужно наказание проигравшему в покер. Один из нас уже практически без одежды».

Не проходит и полминуты, как она отвечает:

«Чертов приватный танец, малыш».

Смеясь, я говорю Лоле:

– Она думает, это я проигрываю, не ты.

– Что она написала?

– Скажу, когда проиграешь.

***

Лола роняет руку на стол и со страхом смотрит на меня.

– Погоди. Мне понадобится еще пиво, прежде чем я буду готова это услышать. О боже.

– Тебе еще понадобится музыка.

Ее глаза округляются, и она хватает бутылку и залпом ее осушает, после чего берет мой телефон. Она знает мой пароль, и, не долго думая, вводит его.

Прочитав сообщение Харлоу, она застывает с отвисшей челюстью.

– Я не собираюсь это делать.

– Тогда отдавай мне свое нижнее белье.

– Фиг тебе.

Я с хохотом встаю и подхожу к музыкальному центру.

– Ты что предпочитаешь: рок-н-ролл или клубную?

Она стонет.

– Оливер, я в жизни не исполняла приватный танец!

– Значит, клубная! – кричу я и жму на «play».

Развернувшись, я чуть не спотыкаюсь от вида Лолы в полный рост у стола. Пока мы сидели, от талии и ниже мне ее не было видно, но господи.

Лола в одних только трусиках. В черных шелковых. Просто крошечных. Ее тело такое гладкое; мне хочется вонзиться зубами в мягкую плоть верха ее бедер.

Мою кожу начинает жечь.

Чувствуя биение пульса где-то в горле, я сажусь на стул.

Она шлепает мне по подрагивающей руке, и я прячу обе под внешнюю сторону бедер.

– Ты даже знаешь правила.

– Я смотрю, ты тоже.

Шагнув ближе, Лола впивается в меня взглядом.

– И почему бы тебе не проиграть?

Ее колени задевают мои, и я чувствую, как это прикосновение отзывается по всей длине моих ног.

– Было бы не настолько хорошо, правда?

– Это странно – видеть меня топлес? – спрашивает она, перешагивает через мои колени, после чего придвигается ближе и усаживается верхом.

Мне трудно дышать. Трудно думать.

Я оглядываю ее тело. Узкую талию и идеальные изгибы бедер. По всему боку у нее татуировка, и при таком тусклом свете ее не прочитать, но я надеюсь сделать это позже. А прямо сейчас я в миллиметре от того, чтобы прижаться лицом к ее груди.

– Это гребаное наслаждение, а не странно.

По кухне разливается музыка, медленно увлекая за собой мой пульс и, кажется, делая то же самое с пульсом Лолы, и она нерешительно подает бедрами вперед и назад. Ее руки держатся за мои плечи, словно дают зыбкое обещает, что это не последний раз, когда они там лежат.

– Лола… – шепчу я. – Просто делай все, что тебе удобно.

Она наклоняется и так внимательно смотрит мне в глаза, будто ищет упавшую ресничку, чтобы самой загадать желание. Ее взгляд немного нечеткий, но мне нравится подвыпившая Лола. Она словно выползает из своего убежища и вглядывается в окружающий мир. Прямо сейчас этим миром хочу быть я. И хочу, чтобы она видела только меня.

– Твоя тату, что там написано? – спрашиваю я ее.

Облизнувшись, она не отводит взгляд от моего рта, когда отвечает:

– «Лучше зажечь свечу, чем проклинать тьму».

Я начинаю перебирать в голове, где мог слышать эту цитату, но из-за близости ее обнаженного тела, запаха ее шампуня, кожи и легкого намека на аромат ее похоти… в моей голове пустота.

– Откуда это?

– Автор – королева остроумия, та, кто заставила повзрослеть целое поколение женщин: Элеонора Рузвельт, – Лола держится за спинку стула и во время своих движений наклоняет голову.

Тепло ее тела рядом со мной делает мой голос хриплым:

– Сколько тебе было, когда ты ее сделала?

– Семнадцать.

Ее волосы соскальзывают с ее плеча и щекочут мне руку. Когда ее взгляд встречается с моим, мою грудь стискивает при виде ее слегка размазанного макияжа, он делает ее сладко потрепанной, будто я с ней уже делаю, что хочу. Даже мыслей об этом достаточно, чтобы я ощутил отчаянный до дрожи голод.

– Это неловко сейчас? – шепотом спрашивает она.

Мои слова выталкивает резкий от возмущения выдох:

– Ни хрена.

Ее брови приподнимаются.

– Ты имеешь в виду, что привык, когда полуголые друзья танцуют у тебя на коленях?

– Думаю, тебе недостает одного предмета одежды, чтобы называться «полуголой», – поддразниваю ее я. – И, пожалуй, тебя уже нельзя назвать просто другом.

Она пристально смотрит на меня, покусывая свою губу.

– Это не неловко, потому что это – ты, Сладкая Лола. И полуголой ты выглядишь изумительно.

Тишина затягивается, когда она просто не сводит с меня глаз, от чего я не могу пошевелиться.

Но эта пауза не статична. В выражении ее лица есть очевидное изменение от игривости к искренности, и наблюдать это – словно одну за другой разорвать вибрирующие нити, стягивающие мои ребра.

– У тебя стоит? – она опускается ниже и потирается об меня, всего раз.

Ох, блядь.

У меня перехватывает дыхание, когда сердце подпрыгивает в горло. Она знает, что это так; мой твердый член прижался к ней.

– А ты мокрая? – в ответ спрашиваю я.

Я знаю, что она мокрая. Когда она снова наклоняется вперед, я чувствую это легкое скольжение по мне.

Она смеется, и ее внимание переключается с моих глаз обратно на губы. Она так близко, и это сейчас не мимолетный взгляд; он намеренный, длящийся целый век и скользящий по моему носу, щекам, после чего остановившийся на губах. Если она посмотрит чуть ниже, не сомневаюсь, она увидит замерший пульс у меня на шее.

– Ты сейчас думаешь о том, чтобы меня поцеловать? – спрашивает она.

Мой взгляд падает на ее губы. И я облизываюсь.

– А ты сейчас думаешь о том, чтобы я тебя поцеловал?

– Ты ответишь хоть на какой-нибудь мой вопрос?

– Да, но только на этот.

Этот ее смех – мой любимый: легкий теплый выдох. Наверное, она даже не знает, что издает этот звук. А потом время останавливается: наклонившись и после легкого колебания задержав дыхание, Лола прижимается своими пухлыми губами к моим.

Они теплые, мягкие и немного влажные, – это самый сладкий первый поцелуй в моей жизни. Лола дарит мне несколько первых изумительных и еле ощутимых прикосновений, прежде чем приоткрыть рот и осторожно захватить мою нижнюю губу своими.

Когда она посасывает и мягко покусывает, то издает еле слышный низкий звук, от которого я чувствую, что сокрушен.

Когда кончик ее языка задевает мой, мое сердце, похоже, собирается выскочить за пределы грудой клетки.

Блядь, я окончательно и бесповоротно сражен наповал.

Мне с трудом удается держать свои руки под бедрами, когда она отстраняется и облизывает губы.

– Я поцеловала тебя, – шепчет она.

Мой голос срывается, когда я отвечаю:

– Думал, мы не собирались этого делать.

Слегка пожав плечами, она шепотом продолжает:

– А я думаю, что собираюсь сделать это снова.

Сердце колотится так сильно, что я еле умудряюсь выдавить:

– Хорошо.

Когда она снова наклоняется, я со стоном высвобождаю руки и, отчаянно желая почувствовать ее вкус, тянусь к ней и встречаю ее на полпути, обхватывая ее лицо. Это словно взрыв: ощущение нашего соприкосновения в этом месте. Я, как голодный, жадно вбираю в себя каждый поцелуй, и все тело наливается ее сладостью, похотью и несдержанностью. Хочу поглотить Лолу целиком, но эти первые несколько поцелуев удивительно нежные. Ни к чему не ведущие, – поцелуи ради поцелуев. Потому что все сумасшедшее возбуждение спряталось в наших мышцах: в моих напряженных мышцах бедер под ней и в моих руках, еле касающихся ее лица, в ее смявших мою футболку кулаках и подрагивающих ногах. Это словно секс – как она целует меня, скользя своим языком по моему – но при этом медленнее и бесконечно более невинно.

– Не могу поверить, что ты это делаешь, – бормочу я в ее рот. – Я так давно этого хотел.

Мои слова заставляют ее напрячься, и она отстраняется, медленно моргая.

– Теперь все испортится?

Я осторожно убираю руки от ее лица и опускаю их по обе стороны от своих бедер.

– Все может только улучшиться. Ну а мы можем делать все, что ты захочешь, – я тянусь к ней, чтобы поцеловать ее снова, и повторяю: – Все, что захочешь. Мы можем включить фильм и отдохнуть. Можем остаться здесь и целоваться. Или просто еще поиграть в карты.

Тиканье часов в холле раздалось не меньше сотни раз, прежде чем Лола заговорила.

– Я не хочу оставаться здесь и играть в карты.

Мне стало нечем дышать.

– Хорошо, – соглашаюсь я.

– Или смотреть фильм.

Я киваю, давясь собственным дыханием.

– Все, что захочешь, лапочка.

– И мне будет мало только поцелуев, – она поднимается и тянет меня за собой. Мы стоим так близко, что мое дыхание играет с ее волосами, когда она смотрит на меня с широко раскрытыми глазами.

Лола рукой скользит по внешней стороне моей ладони и, переплетя наши пальцы, разворачивается и ведет нас по коридору.

Лола

В комнате Оливера я была всего раз – когда он что-то чинил в гараже и попросил меня принести его телефон – но тогда у меня особо не было времени осмотреться, как все устроено в его секретном месте. И еще казалось неуместным находиться в его неприкосновенном пространстве; схватив телефон, я быстро ушла. Я тогда не позволяла себе проанализировать свои чувства. Ведь мы были просто друзьями. И находиться в его комнате, где он бывает голым или спит, не имело слишком большого значения. Просто ощущалось подчеркнуто личной территорией, куда обычно те Лола+Оливер не заходили.

Но сейчас – после идеальных поцелуев, после ощущения его твердости под собой и понимания, для чего мы пришли сюда – мое сердцебиение начало отдаваться в ушах.

Это происходит на самом деле.

Я не сплю.

Оливер держит меня за руку, и воспоминание о его губах вызывает покалывание на моих. Его кровать в полуметре от места, где мы стоим. Она напротив двери, рядом с окном, откуда видно океан. Окно открыто, и ароматы соленого океанского воздуха смешиваются с чистым сосновым запахом постельного белья.

Я снова веду его за собой, дрожащей рукой стягиваю покрывало и осторожно откидываю его в сторону. Хлопок его простыней холодит мою спину и делает кожу еще более чувствительной. Оливер наблюдает, как я ложусь, и ждет всего мгновение, после чего медленно крадется и останавливается у меня между ног. Выражение его лица полно удивления, когда он смотрит на меня, и это наполняет меня головокружительным всплеском энергии. Он жаждет происходящее так же сильно, как и я. Знаю это, потому что он сам мне сказал, но вплоть до этого вечера я до конца не верила.

О тепла моего тела и бешеного возбуждения прохлада простыней исчезла в считанные секунды. Я чувствую, как вниз по шее и груди течет тонкая струйка пота. Соски ощущаются набухшими и гиперчувствительными, а жар его кожи, когда я потираюсь об него, вызывает у меня легкий вздох.

– Лола, – мое имя нетерпеливым шепотом срывается с его губ, и, протянув руку, я снимаю его очки. Он забирает их у меня и с такой осторожностью кладет на тумбочку, что от его продуманных движений кажется, будто он под водой.

– Так лучше, – когда он поворачивается ко мне, говорю я.

Пока мои глаза привыкают к темноте комнаты, я провожу кончиками пальцев по его лицу, по резкой линии челюсти. Он – сочетание острых углов и плавных линий. На щеках гладко, а на подбородке колюче. Приподнявшись навстречу, я прижимаюсь своей обнаженной грудью к его, и Оливер, издав прерывистый стон, скользит рукой по моему боку, бедру и колену и закидывает мою ногу себе на бедро. Скрытый джинсовой тканью, его твердый член прижимается ко мне, и я чувствую его очертания, когда мы то приближаемся друг к другу, то отодвигаемся, покачиваясь вперед-назад.

– Ты уверена? – шепотом спрашивает он.

– Уверена.

На панно изображены двое, сплетенные пламенем.

От жгучей необходимости выпустить на волю дикого зверя из своей груди мои вдохи становятся резкими и прерывистыми. За исключением трусиков, я полностью обнажена и наслаждаюсь царапанием джинсовой ткани по мягкой коже моих бедер, но я хочу чувствовать его без них. Хочу ощущать тепло кожи и щекотание его волосков. Пока его рот спускается по моей шее к ключицам и набухшей груди, я веду пальцами между нашими телами, расстегиваю его джинсы и, насколько могу, стаскиваю их. Рокочущий стон в его груди сначала ощущается, а уже потом становится слышен. Он подается бедрами вперед, заставляя меня резко охнуть, когда прижимается – теперь уже в одних только боксерах – прямо к моему клитору.

Оливер наклоняется провести губами и зубами по моей шее обжигающую дорожку.

– Охренеть можно, Лола…

Он перебивает сам себя, когда его рот встречается с моим, уже приоткрытым и ищущим его, и в ту же секунду, когда я пробую вкус его губ, я понимаю: нам мало этого неторопливого изучения друг друга. Его губы мягкие и сильные, и они скользят по моим так нетерпеливо, так небрежно и хаотично – с укусами и нарастающим голодом.

Это желание, подстрекаемое адреналином, бьет меня, словно хлыстом. Я хватаю его за затылок, поторапливая целовать меня жестче и наконец коснуться меня. Звук, что я издаю, когда он проводит большим пальцем по моему соску, – эхо почти одной сплошной боли. Она стягивает нервы в тугой узел и сталкивает в пламя. А он делает так снова и снова – плотно прижимая, вырисовывает маленькие круги. Мое сердце стремительно бьется у него под рукой, когда он крепко удерживает меня для своего рта и наклоняется ради влажного посасывания… и острых укусов… пока его бедра продолжают прижиматься ко моему клитору, а я, царапая, хватаюсь за его плечи, желая, чтобы он вжал меня в матрас, раздвинул мне ноги и толкнулся внутрь.

Я провожу пальцами вниз по его животу, ощущая одновременно безумную жажду и страх.

– Да. Дотронься до меня, – просит он в мой приоткрытый рот.

Я ныряю ему в белье и ахаю от жара. Он нетерпеливо пульсирует в моей руке и по ощущениям в точности такой, как я себе и представляла: шелковистая кожа вокруг раскаленного железа. Лицо Оливера преображается от облегчения, когда я поглаживаю его, мягко тяну крайнюю плоть вверх-вниз и заходя ею на головку, а он начинает двигаться вперед-назад в моей руке, жадными губами ища мои.

Последние восемь месяцев были медленной и мучительной прелюдией, а лихорадочный жар под моей кожей, делающий меня нетерпеливой, заставляет освободиться из его объятий, но только с тем чтобы спустить вниз его боксеры, и он вместе с джинсами отпихивает их подальше.

Оливер не в состоянии оставаться недвижным надо мной, его щетина царапает мне соски, когда он поцелуями гуляет по моим ребрам, по руке, по подмышкам, покусывая бицепс, и продолжает двигаться в моей ладони.

Я чувствую его руку между нами, когда он стягивает вниз мое нижнее белье, чтобы я высвободила одну ногу, и вот наконец его пальцы там, скользят по мне и ныряют внутрь, и это ощущается, будто меня вот-вот унесет за пределы Солнечной системы, и все внутри меня – есть огонь и свет; я извиваюсь под ним, желая его, потому что я уже близко. Мне хочется знать, как он чувствует меня, и как ощущается сам, когда меня трогает, поэтому я тоже уже там, одним пальцем скользя вокруг его, а он смеется сквозь поцелуи и говорит мне, насколько это потрясающе. Как ему удается найти слова, когда я совершенно потеряла дар речи? Его большой палец снова и снова потирает мой клитор, и я ощущаю такое отчаяние, что резко приподнимаю бедра, чтобы впустить поглубже его бесконечно длинные пальцы. Его член касается наших рук, и наконец он приподнимается, убирает в сторону наши руки – он уже почти там, так близко – и, когда у нас обоих перехватывает дыхание, он одновременно с этим толкается вперед и скользит в меня.

– Ох, блядь, – произносит он

– Лола. О-о, блядь. О-о, ебать.

И это превращается в безумие.

Он движется

Нет, не просто движется,

а по-настоящему трахает меня

Это наконец-то Оливер! Он внутри меня.

Погружается так глубоко и стонет мне в шею.

Оливер упирается коленями в матрас и движется – в темноте вокруг нас нет ничего, кроме звуков: изголовье кровати грохочет о стену, пружины кровати протестующе скрипят. А он рычит мне на ухо, потому что это наконец произошло – трахать меня быстро и несдержанно. Его пальцы скользят мне по подбородку, а следом и его язык, слизывая мой вкус с кожи.

Мы смеемся сквозь поцелуи, потому что это ощущается хорошо – настолько хорошо – и мои руки побывали всюду: на его груди, бедрах и на основании его члена. Где-то в глубине души я знала, что будет именно так, – была уверена. И где-то в ее закоулках, когда я позволяла себе представить себя в такой близости с кем-то – это всегда было про него. У этой фантазии были темные волосы, щекочущие мою шею, длинные пальцы, обхватившие мое бедро, в его улыбке опыт и искушенность, когда я начинала кончать…

– О боже…

Мои слова оборвало удовольствие. В венах вместо жидкости уже пар, обжигающий и невесомый, а я чувствую, что уплываю, впиваясь в него пальцами и ногтями, неразборчиво умоляя его продолжать делать то, что он делает, потому что это хорошо – так хорошо, пожалуйста – и я так громко кричу под ним, что мой вопль эхом раздается по комнате.

Каждую часть тела наполняет удовлетворение, пока я, растаявшая и безмолвная не сгораю, растворяясь в эйфории.

Его ритм просто бешеный сквозь мой оргазм, но как только я замолкаю, захлебываясь воздухом, он резко подается назад и выходит так грубо, что я тут же ощущаю пустоту.

– Пиздец, – он задыхается, садится на пятки, склоняет голову к тяжело вздымающейся груди и потирает рукой лицо. Наклонившись ниже, делает несколько рваных вдохов.

Паника и блаженство в моей крови дают такую странную смесь, что я едва нахожу слова, чтобы спросить:

– Что случилось?

Подрагивающей ладонью он обхватывает мое бедро.

– Я не надел презерватив. И чуть не кончил.

Мое сердце стремительно колотится, кожа влажная от пота, а я сама еще не оправилась от только что произошедшего.

Мы только что занимались сексом.

Едва упав на его кровать, спустя считанные минуты мы трахались, как самые настоящие дикари.

Я инстинктивно хватаю его за предплечье, пока он поглаживает меня вверх и вниз по раскрытым бедрам.

– А ты кончила? – шепчет он.

Я до сих пор не могу найти слов, поэтому киваю, еле выдавив:

– Да. Боже.

На самом деле я думала, что потеряла сознание.

Его горячая рука движется по моему бедру, животу и накрывает мою грудь.

– Не могу поверить, – он тяжело сглатывает и закрывает глаза. – Что мы…

Привыкнув к темноте, я теперь лучше вижу его тело. Одно дело – разглядывать его в нижнем белье при ярком полуденном свете в своей гостиной, но это ничто по сравнению с его очертаниями в полумраке, когда он стоит на коленях между моих раздвинутых ног.

Я рассматриваю его широкий торс, рельефный пресс и резкий изгиб его бедер, ведущий к влажному и тяжелому члену.

Его большой палец с нажимом кружит вокруг моего соска.

– Думал, что это будет сплошное неторопливое смакование, когда мы… если бы это сделали.

Все мои связные мысли мошками разлетелись в разные стороны.

– Сейчас я ощущаю себя слишком сумасшедшей для неторопливого смакования.

– Я тоже, – смеясь, отвечает он. – Еще как.

Хочу его туда, где он был двадцать секунд назад, накрыв меня своим тяжелым вспотевшим телом и двигаясь, подкручивая бедрами, у меня между ног. Я сажусь, хватаю его за затылок и, целуя припухшие влажные губы, спрашиваю:

– У тебя есть презервативы?

– Да, – его пальцы скользят у меня между ног, а рот движется в глубоких и жадных поцелуях.

Я опускаю руку вниз, обхватываю его и наслаждаюсь влажным скольжением вверх и вниз по нему, когда он стонет мне в рот, почти всхлипывая. Свободную руку он кладет поверх моей, но не направляя, а просто чтобы почувствовать мои пальцы на себе, как и я чуть раньше. После нескольких неспешных поглаживаний он начинает двигаться в моей руке, целуя все более жадно и наклонившись так низко, что едва не скользит в меня снова.

– Быстрее, – шепчу я, и он закрывает мне рот своими губами.

– Стой, погоди, – говорит он и мягко убирает мою руку. – Не спеши. Это не… Я хочу притормозить и все прочувствовать, – его поцелуи превращаются в легчайшие прикосновения. – Не хочу так же быстро захотеть кончить, если мы опять возьмем прошлый темп.

Не представляю себе сейчас, как секс с Оливером может быть неспешным, ведь я знаю, каково это, когда он слетевший с катушек. Теперь я вряд ли захочу, чтобы он пытался быть со мной нежным. «Нет, – думаю я. – Я знаю, как ты ощущаешься, когда просто берешь и трахаешь меня».

Он тянется к тумбочке и возится с коробочкой, которая, как я замечаю с легким удовлетворением, была нераспечатанной. Вытащив квадратный пакетик, он бросает его рядом со мной на кровать. Когда я тянусь к нему, он накрывает мою руку своей и с улыбкой целует.

– Не торопись, – смеясь сквозь поцелуи, говорит он. – Подожди.

Всем телом нависнув надо мной, он наклоняется и целует, замедляет меня и одновременно с этим распаляет, словно показывая, как можно смаковать.

Манящий рот, широкие плечи и сильные жилистые руки.

Четко очерченные мышцы его спины, упругая задница под моими ладонями, когда он двигался, врываясь в меня.

Мягкая дорожка темных волос, прижимающаяся к моему пупку.

Секс у нас и был, и не был; проникновение – только формальность. И по его взгляду я понимаю: с каждым поцелуем он говорит мне что-то, с каждым прикосновением к моей коже.

Он так смотрит на меня, что складывается впечатление, будто видит больше, чем мое поднятое к нему лицо. Он видит всю меня. Из-за нарастающего от всего этого жара кожа горит огнем, вскипает кровь, а я превращаюсь в совершенно безумную.

– Кажется, для смакования у нас впереди будет куча времени, – тихо заскулила я. – Я не…

Он берет презерватив, кладет его мне на ладонь, а сам усаживается у меня между ног.

– Знаю.

Я разрываю его, чувствуя необходимость немного сориентироваться. Внезапно занервничав, я вижу, как неуклюжи мои руки от отсутствия практики.

– Давно такого не делала.

Он улыбается, но ничего не говорит, а, затаив дыхание, смотрит, как прикладываю презерватив к головке, удерживаю его там одной рукой и по всей длине раскатываю другой. Свободными остались добрых сантиметров пять, и, восхищаясь, я прикасаюсь к нежной коже, пока он не наклоняется вперед и не кладет руки по обе стороны от моей головы.

Кажется, он хочет что-то сказать, но так же я чувствую, что этого всего слишком много, чтобы слова не прозвучали бы банально или излишне сентиментально. Наверное, именно поэтому я тоже молчу.

Он наклоняется, нежно целует меня и спрашивает:

– Ты хочешь меня так?

Я предполагаю, он спрашивает, оставаться ли ему сверху.

– Да.

На ощупь его член – самая горячая часть тела, как едва сдерживаемый фейерверк. И от его ощущения в моей руке внутри меня все плавится, а перед глазами плывет. Кусая губы, я закрываю глаза, чтоб отрешиться от всего вокруг и чувствовать только его, когда он, растягивая, входит внутрь. Он шокирующе твердый там, где у меня мягкость и нежность, и это заставляет чувствовать себя дикой и задаться вопросом, смогу ли я его принять где-то еще, куда только он может войти.

С тихой руганью он ртом прижимается пониже моего уха.

– Блядь, – снова выдыхает он.

Когда я приподнимаю бедра, чтобы втянуть его еще глубже, он останавливает меня, грубо стискивая мое бедро.

– Подожди, я слишком…

Я все еще под ним, за исключением медленно блуждающих моих рук по его спине в моменты, когда он, опираясь на свои, подавался вперед. Это просто нереально – чувствовать себя соединенной с кем-то, как это происходит сейчас. Не в смысле синхронных движений, а именно одним целым.

Протяжно выдыхая, он слегка подается назад и толкается вперед, со стоном сдаваясь и начиная двигаться по-настоящему.

И я обнаруживаю, что была неправа: медленно и глубоко с Оливером так же идеально, как и буйный трах.

Я изумлена тем, как он выглядит надо мной. Столько раз и в стольких ситуациях видела его как друга: стоящего рядом со мной и сидящего на другом конце стола, в моей машине и в его, на полу, когда его рисовала. Я даже лежала головой у него на коленях и с этого ракурса смотрела на него. Еще видела, как он вылезает из-под моей машины, когда проверял подозрительную утечку. Но таким, как сейчас, я его не видела никогда. Голый, вспотевший, опираясь на руки рядом с моей шеей, он смотрит вниз на наши тела, следя за собственными движениями. Напряженные мышцы рук, зажатая между зубами губа… Это наслаждение даже просто смотреть, и тем более ощущать, как он лениво скользит вперед-назад.

Испустив прерывистый вздох, я закрываю глаза, и его тело резко подается вперед, да так глубоко.

– Лола. Черт. Я…

Мои руки находят его бедра, направляя его, когда он колеблется, потому что я хочу его еще ближе, чтобы он всем телом прижимался ко мне, хочу его, скользящего надо мной и во мне. Одной рукой я провожу по его боку, по плечу к шее и притягиваю его к себе.

Оливер наклоняется, и его волосы щекочут мой лоб.

– Я не могу. Не могу в это поверить. Не могу перестать смотреть на тебя.

Он такой твердый внутри и замирает, успокаивая дыхание, и я знаю, что это от эмоций он на грани потери контроля. А происходящее даже толком нельзя назвать сексом. Это так медленно и так ошеломляюще интимно.

Интересно, а ведь мне казалось, что смотреть ему в глаза, когда он внутри меня, будет неловко. Без очков он кажется еще более обнаженным. Но это ни капли не странно и не неловко, и со взрывом эмоций я обожаю его так сильно, что ощущаю боль. С этим мужчиной я провожу чуть ли не каждый свой день, шутя и болтая, делясь своими победами и страхами. Внезапно мое тело жадно сжимает его изнутри, и он стонет, наконец опираясь теперь на локти и осторожно прижимаясь своей грудью к моей.

– Ты представляешь себе, как долго я этого хотел? – спрашивает он.

Мягко посасывая кожу его шеи, я улыбаюсь.

– Нет. Харлоу говорит, что я настолько недогадливая, что больно смотреть.

Оливер смеется, а когда и я тоже, резко охает и подается назад, почти выходит, но тут же скользит назад. Так глубоко.

– Я думала, что тебе не интересна, – признаюсь я. – Ты же помнишь, как я просила тебя переспать со мной в ту ночь.

Он замирает и целует меня в плечо.

– Когда познакомился с тобой, из-за произошедшего в Вегасе я не думал, что ты девушка, в которую я вообще мог бы влюбиться. Потом ты стала такой, – его рот движется по моей шее к уху. – А потом – я в тебя влюбился. Я не хотел, чтобы наша с тобой история началась с вегассовской хрени. Не хотел трахнуть тебя той ночью в каком-нибудь вонючем отеле. Поторопиться – самый быстрый способ разрушить важное.

– Но не для наших друзей.

Он издает рычащий смешок.

– Это да.

Я осыпаю посасывающими поцелуями его шею. Он такой вкусный, крепкий и теплый, что я представляю, как укусами спущусь вниз по его плотной гладкой коже.

– Я уже давно тебя люблю, – говорит он. Так просто. Боже, эта прямолинейность и откровенность заставляет меня хотеть тоже стать храброй.

Я в ужасе, что люблю его.

Хотя и не знаю, смогла бы я это предотвратить.

– Ты не должна отвечать тем же, – замечает он, целует меня в уголок рта, и я понимаю, что он безоговорочно искренен.

– У меня есть к тебе чувства, и тоже давно, – говорю я, и это признание ощущается куда большим, нежели звучит вслух. У моей любви так много причин, что я сомневаюсь, готово ли мое сердце к такому. К такой всеобъемлющей любви.

– Ты раньше когда-нибудь влюблялась? – спрашивает он.

Я тяжело сглатываю, после чего отвечаю:

– Нет.

Посасывая, он мычит мне в шею. А я и хочу, чтобы он двигался, и нет. У меня никогда еще не было такого разговора даже в каком-нибудь кафе или в машине, не то что когда кто-то на мне и внутри меня, и движется так, что побуждает меня хотеть умолять.

– Могу я заставить тебя кончить еще раз? – бормочет он и скользит ближе, чтобы меня поцеловать, и по его интонации я слышу улыбку. Его рот отрывается от моего и движется ниже, к подбородку. – А потом мы еще немного поговорим.

Я киваю, и он смещается немного выше, скользит вперед и назад, целуя мои скулы и щеки, одной рукой зарывается в волосы, а другой крепко держит за бедро и начинает двигаться по-настоящему жестко. Я вижу эту его обычно скрытую сторону, грязную и непристойную: она в его жестко сжимающих руках, в глубоких толчках, в исступленных грубых поцелуях. Однажды мы сядем в кругу наших друзей и, как обычно, будем болтать на всякие повседневные темы, а я вспомню, как он держал меня за бедра, жадно врываясь в меня и скользя пальцами между наших тел, чтобы потереть клитор. Как хриплым голосом со ставшим более выраженным акцентом он говорил мне, не переставая трахать, что это ощущается настолько хорошо, что он готов держать меня, распластанной под ним, всю ночь.