Понедельник, 21 января Каморка, ДООС. 3 страница

Кавендиш ведет себя скорее как удачливый игрок в бильярд, чем как профессор лингвистики из древней цитадели знания.

Оставшись в одиночестве, я безыскусно отужинал хлебом, тунцом и огурчиком и лег пораньше. Сейчас я читаю «Английскую любовную лирику» под редакцией Джона Бетжемена. День Святого Валентина – абсурдный фарс: компании, выпускающие поздравительные открытки, манипулируют невежественными массами, и те выкладывают миллионы – и за что? За иллюзию того, что вас любят.

 

Пятница, 15 февраля

 

Валентинка! Подпись: «Тайная поклонница»! Я пел в ванне. Я летел на работу, не касаясь мостовой! Кто она? Подпись подсказывала, что она образованна и пишет фломастером – как и я.

Леонора сегодня подобрала и заколола волосы; на ней – серебряные серьги, такие длинные, что касаются изящных плеч. Одета в черный топ с круглым вырезом. Выглядывала бретелька от лифчика. Черная, с кружевом. То и дело Леонора заталкивала ее обратно. И всякий раз ее блестящий браслет скользил по руке до самого локтя. Я не влюблен в Леонору Де-Витт, но одержим ею. Она вторгается в мои сновидения. Она заставила меня разговаривать со стулом и притворяться, что он – моя мать. Я сообщил стулу, что он слишком много пьет и носит чересчур короткие юбки.

 

Суббота, 16 февраля

 

Наконец, вернул сегодня все библиотечные книги: «Одинокого мужчину» Кристофера Ишервуда, «Английскую любовную лирику» Джона Бетжемена, «Сцены провинциальной жизни» Уильяма Купера и «Записки из подполья» Достоевского. Набежал штраф в семь фунтов восемьдесят пенсов. Дежурила моя наименее любимая библиотекарша. Не знаю, как ее зовут, но она из Уэльса, и у нее экстравертные очки.

После того, как я выписал и вручил ей чек, она спросила:

– А банковская карточка у вас есть?

– Да. – ответил я. – Только она дома.

– Тогда, боюсь, я не смогу принять у вас этот чек.

– Но вы же меня знаете. Я сюда раз в неделю прихожу вот уже полтора года.

– Боюсь, я вас совершенно не узнаю, – ответила она и вернула мне чек.

– Борода у меня – недавно, – холодно промолвил я. – Возможно, вам имеет смысл попытаться меня визуализовать без оной.

– У меня нет времени на визуализацию, – сказала библиотекарша. – Особенно после сокращений.

Я показал ей свой маленький снимок, который ношу в бумажнике. Еще с до-бородных времен.

– Нет, – упорствовала она, скользнув по нему взглядом. – Я не узнаю этого человека.

– Но этот человек – я! – заорал я. За мной уже выстроилась целая очередь, и все жадно прислушивались к нашему диалогу. Очки библиотекарши гневно блеснули.

– С тех пор, как начались сокращения, я здесь работаю за троих. А вы мне работу только усложняете. Пожалуйста, ступайте домой и найдите свою банковскую карточку.

– На часах уже 5.25, библиотека закрывается через пять минут, – сказал я. – Даже Супермен не успел бы за это время слетать туда и обратно, заплатить штраф, выбрать четыре книги и выйти до закрытия.

Кто-то из очереди пробормотал у меня за спиной:

– Шевели мослами, Супермен.

Поэтому я сказал очкастой:

– Я приду завтра.

– Не придете, – ответила она с легкой улыбкой. – Ввиду сокращений, библиотека будет закрыта до среды.

Всю дорогу домой я внутренне митинговал против правительства, лишающего меня новой пищи для ума. Пандора запретила мне прикасаться к своим книгам после того, как я забыл в ее коллекционном томе «Николаса Никльби»[19] галету; все книги Джулиана – на китайском; а последнюю сотню страниц «Войны и мира» читать довольно тяжело. Покупку новой книги я позволить себе никак не могу. Даже томик в мягкой обложке стоит по меньшей мере пятерку.

На Леонору приходится выкладывать тридцать фунтов в неделю. Вынужден сократить даже потребление бананов. Дошел до одного в сутки.

Осталось читать свои старые дневники. Некоторые записи невероятно проницательны. А стихи и вообще выдержали испытание временем.

 

Воскресенье, 17 февраля

 

Сегодня Пандора заговорила со мной:

– Я хочу, чтобы ты уехал. Ты делаешь из меня посмешище. В детстве у нас был роман, но теперь мы оба взрослые: мы развиваемся в совершенно разных направлениях, и нам пора расстаться. – И добавила, как я считаю, довольно жестоко: – А эта проклятая бороденка делает тебя совершенно абсурдным. Бога ради, сбрей ее.

Лег в постель уничтоженным. Читал 977-ю страницу «Войны и мира», потом лежал без сна, смотрел в темноту.

 

Понедельник, 18 февраля

 

По дороге на работу заглянул в газетный киоск. Увидел объявление – написано на открытке «Завоеватель» почерком сравнительно образованного человека:

Сдается большая солнечная комната – в семейном доме. Предпочитетелен знак огня. Пользование стир. машинкойушилкой. 75 ф.в н. вкл. налог некур. муж. профессионалу. Звонить миссис Хедж.

Я позвонил миссис Хедж, как только добрался до своей каморки. Первым делом она спросила, когда я родился. 2 апреля, ответил я, что вызвало ее положительную реакцию:

– Овен, это хорошо. Я Стрелец.

В семь часов вечера отправился к ней смотреть комнату.

– Не очень-то она и солнечная, – заметил я.

– Ну да, а чего вы хотели февральским вечером? – ответила она.

На вид миссис Хедж ничего. Старовата (от 35 до 37, я бы сказал), но фигурка недурна, хотя с такой одеждой, которую в наши дни носят женщины, наверняка сказать трудно. Волосы у нее славные: цвета патоки, как у Пандоры, пока та еще не начала пачкать их разными красками. Косметики на миссис Хедж довольно много, тушь размазана. Надеюсь, это не признак распутства. Она недавно развелась и вынуждена сдавать комнаты, чтобы выплачивать по закладной. Очевидно, у Строительного Общества (к которому, по случаю, принадлежу и я) испортился характер.

Она пригласила меня испробовать кровать. Я сел, и меня внезапно посетило видение: мы с миссис Хедж слились в энергичном сексуальном совокуплении. Вслух я сказал:

– Простите.

Естественно, миссис Хедж совершенно не поняла, за что я извиняюсь, и переспросила:

– «Простите»? Это значит, кровать вам не нравится?

– Нет-нет, – залепетал я, – я вас люблю; то есть, я люблю кровать.

Меня обеспокоило, что я мог произвести на миссис Хедж неблагоприятное впечатление, поэтому я перезвонил ей из дому (пытаясь поразить ее воображение) и поставил в известность, что я – писатель; а посему не будет ли ее беспокоить глубокой ночью шорох моего пера?

– Отнюдь, – ответила она. – Меня и саму по ночам иногда Муза посещает.

По тротуарам Оксфорда невозможно пройти, чтобы не столкнуться с признанным или непризнанным писателем. Неудивительно поэтому, что хозяин канцелярской лавки, где я покупаю свои принадлежности, дважды в год ездит на Канарские острова и раскатывает на «мерседесе». (Раскатывает на «мерседесе» он в Оксфорде, а не на Канарских островах, хотя, разумеется, вполне правдоподобно, что и на Канарских островах он пользуется «мерседесом». Однако ввиду относительной редкости его поездок, я сомневаюсь, что он действительно владеет «мерседесом» на Канарских островах, хотя, наверное, его там можно брать напрокат.) Даже не знаю, чего это мне пришло в голову объяснять всю эту путаницу с Канарскими островами и «мерседесом». Наверное, еще один пример того, что Леонора называет моим «детским педантизмом».

 

Вторник, 19 февраля

 

В 11 часов вечера позвонила в панике моя мамочка и спросила, не появлялся ли у меня Мартин Маффет, мой юный отчим. Я довольно откровенно расхохотался вслух. Чего ради Маффету ходить ко мне в гости? Он же знает, что я не одобряю мамочкиного второго безрассудного брака. Помимо разницы в возрасте (огромной, как устье Амазонки), они физически и ментально несовместимы.

Маффет – мешок с костями шести футов шести дюймов росту, считает, что Королева очень трудолюбива, а Пэдди Эшдаун[20] не способен соврать. В мамочке пять футов и пять дюймов, она втискивается в одежду на два размера меньше и считает, что Британия должна быть республикой, а первым президентом – Кен Ливингстон[21], известный любитель тритонов. В свой последний визит к ним я обратил внимание, что юный мистер Маффет к мамочке менее внимателен, чем раньше. Судя по всему, он уже сожалеет о своем безумном порыве к матримониальным узам.

Мама сказала:

– Сегодня утром он уехал в Лондон на свои курсы по инженерному делу в здании Ллойда.

Мамины представления о географическом расположении Британских островов всегда были минимальны. Я сообщил ей, какое расстояние отделяет здание Ллойда в лондонском Сити от моей кладовки в Оксфорде.

Она печально ответила:

– Я просто подумала, что он мог к тебе заскочить на пути в Лестер.

Мама перезвонила в 2 часа ночи. Маффет просидел шесть часов в застрявшем поезде подземки – по крайней мере, он ей так сказал.

 

Четверг, 21 февраля

 

На этот раз Леонора попросила меня вообразить, что стул – мой отец. Дала мне африканскую палку, и я выбивал стул, пока не рухнул от изнеможения, не в состоянии и рукой пошевельнуть.

– Да он, в общем, не такой уж плохой парняга, мой папочка, – сказал я. – Даже не знаю, что это на меня нашло.

– Не разговаривайте со мной, говорите с ним, – приказала Леонора. – Разговаривайте со стулом. Стул – ваш отец.

Обращаясь к пустому стулу, я чувствовал себя очень глупо, но мне хотелось сделать Леоноре приятное, поэтому я посмотрел обивке прямо в глаза и вопросил:

– Почему ты не купил мне лампу на шарнире, когда я готовился к выпускным экзаменам?

Леонора похвалила:

– Хорошо, хорошо, ведите дальше, Адриан.

– Терпеть не могу твои кассеты с кантри-вестернами.

– Нет, – прошептала Леонора. – Глубже, мрачнее, самые ранние воспоминания.

– Помню, когда мне было три года, – сказал я, – ты вошел ко мне в спальню, выдернул у меня изо рта соску и сказал: "Настоящим мальчишкам соски не нужны".

После чего я снова схватил с пола палку и принялся колошматить стул. Полетела пыль.

Леонора проговорила:

– Хорошо, хорошо. Как вы себя чувствуете?

– Я чувствую себя ужасно. Я вывихнул плечо.

– Нет-нет, – раздраженно произнесла она. – Как вы себя чувствуете внутри?

Я все понял.

– О, я примирился с собой, – соврал я. Встал, вручил терапевтической доминатриссе тридцатку и ушел. Нужно еще купить «нурофен», пока ночная аптека не закрылась. Боль в плече сводит меня с ума.

 

Пятница, 22 февраля

 

Среди тритонов Ньюпорт-Пагнелла новый раскол. Теперь у нас – три раздельных ареала. В тритоновом мире какая-то катавасия. Браун названивает экспертам по тритонам по всему миру и гундит об этом феномене.

Миссис Хедж провела собеседования с другими потенциальными жильцами, но выбрала меня! Всю ночь меня терзали эротические сновидения – они касались меня, Брауна, Меган и миссис Хедж. Стыдно, но что поделаешь? Я ведь не могу контролировать свое подсознание, правда? Пришлось сходить в прачечную-автомат, хотя сегодня вовсе не мой обычный день.

 

Суббота, 23 февраля

 

Сегодня вечером по телевизору видел Нормана Шварцкопфа[22] – он тыкал палкой в невнятную карту. Почему он одет в военную маскировочную форму – для меня загадка. Ведь:

 

а) в пустыне нет деревьев;

б) в зале для пресс-конференций тоже нет деревьев;

в) Норман – слишком важная шишка, чтобы приближаться к противнику, так что мог бы спокойно разгуливать в костюме клоуна Коко – в него все равно никто не стал бы целиться.

 

Вторник, 26 февраля

 

Навестил сегодня миссис Хедж – окончательно договориться и обсудить соглашение о найме. У нее на холодильнике под магнитом с Микки-Маусом – фотография обугленной головы иракского солдата, которого нашли мертвым в машине. Я отвел взгляд и попросил воды.

 

Среда, 27 февраля

 

Вчера вечером поставил в известность Пандору, что на выходных съезжаю с квартиры. Надеялся, она бросится мне на шею и станет умолять, чтобы я остался, но она не бросилась. В час ночи меня разбудил хлопок пробки от шампанского, звон бокалов и дикий безудержный хохот Пандоры, Кавендиша и Джулиана. Инфернальный Треугольник.

 

Четверг, 28 февраля

 

Сегодня говорила главным образом Леонора. Сказала, что я слишком многого от себя ожидаю, что у меня – невозможно высокие стандарты. Посоветовала мне быть к себе добрее и заставила составить список десяти вещей, которые мне нравится делать. Всякий раз, когда я отказываюсь от плохой мысли о себе самом, мне позволяется себя порадовать.

Леонора спросила, имею ли я возможность время от времени себя баловать. Я признался, что какие-то сбережения в Строительном Обществе Маркет-Харборо у меня имеются. Тогда она дала мне листок бумаги и детский цветной карандаш и велела записать десять моих радостей.

 

Радости

 

1) Читать романы

2) Писать романы

3) Половой акт

4) Смотреть на женщин

5) Покупать канцелярские принадлежности

6) Есть бананы

7) Сэндвичи с крабовой пастой

8) Смотреть бокс по телевизору

9) Слушать Чайковского

10) Гулять по сельской местности

 

Я спросил у Леоноры, каковы радости у нее.

Она хрипло ответила:

– Мы здесь не обо мне говорим. – Потом улыбнулась, показав изумительно белые зубы, и сказала: – У нас есть кое-что общее, Адриан.

Я почувствовал, как меня пронзило разрядом сексуального желания.

– Мне тоже нравится смотреть по телевизору бокс, – продолжала она. – Я поклонница Бруно.

 

Пятница, 1 марта

 

Сегодня утром за завтраком я спросил Кавендиша, не поможет ли он мне перевезти вещи к миссис Хедж. У него здоровенный семейный «вольво». Он ответил:

– Не могу придумать ничего, что я сделал бы с большей радостью, Ади.

Он предложил перевезти меня немедленно, но я сказал:

– Завтра утром будет в самый раз. Некоторым из нас нужно все-таки работать.

Кавендиш рассмеялся:

– Так ты, значит, считаешь, что преподавать лингвистику – занятие недостойное мужчины, так, Ади?

Я ответил:

– Да, собственно говоря, так я и считаю. Сомневаюсь, что работа для вас – понятие существительное.

– Как профессор лингвистики, – рявкнул он, – могу тебя заверить, что «работа» в самом деле – имя существительное. – Он потянулся к пепельнице, его халат распахнулся, явив ссохшиеся соски и седые свалявшиеся волосы на груди. Меня чуть не вырвало. Едва смог проглотить свои хлопья с отрубями.

Вернул в ателье портативный телевизор. По возвращении написал Пандоре стихотворение и подсунул ей под дверь. Моя последняя отчаянная попытка соблазнить ее и отвлечь от Кавендиша.

 

Пандора! Дозволь!

Стихотворение А.Моула

 

Дозволь мне погладить бедро изнутри

Дозволь мне услышать страстный твой вскрик

Дозволь ощутить твою кожу из шелка

Дозволь спутать все твои чувства надолго

Дозволь мне коснуться лилейной груди

Давай отдохнем – все у нас впереди

Дозволь слиться вместе биенью сердец

Дозволь мне сковать тебе крепкий конец

Дозволь мне присвоить тебя, изучить

Дозволь накормить и вином опоить

Дозволь облизать мне тебя языком

Дозволь мне с тобой бедокурить тайком

Дозволь мне увлечь на греховное ложе

Дозволь обрядить тебя в черную кожу

Дозволь как перчатку тебя натянуть

Дозволь проторить мне любви нашей путь

 

В час ночи Пандора впихнула мне под дверь записку:

 

Адриан,

Если ты и дальше собираешься присылать мне такую грязь, я буду вынуждена передавать твои письма полиции.

Пандора

 

 

Суббота, 2 марта

 

Собирая вещи, я размышлял, что приобрел в жизни не так уж много. Самый основной гардероб. Несколько сотен книг. Плейер «Сони». Десяток-другой кассет. Кружка, чайная чашка, миска и тарелка. Плакат Мунка, кактус, увеличительное стекло на подставке, ваза для бананов и настольная лампа. После полутора лет трудов в ДООС хвастаться особо нечем. Правда, у меня накоплено 2.579 фунтов в Строительном Обществе Маркет-Харборо и еще 197, 39 фунтов лежит в «Нат-Весте», но все равно.

Нашел синюю пластиковую расческу, которую искал с прошлого года. Она лежала на одежном шкафу. Почему? Как она там очутилась? Я никогда не забирался причесываться на шкаф. Подозреваю Джулиана. Он – большой поклонник Джереми Бидла[23].

11.00 вечера. Слишком устал, писать много не могу, хочу просто официально отметить, что лежу сейчас в кровати миссис Хедж. Она очень удобная. Мой новый адрес таков:

 

Оксфорд,

Саммертаун,

Виллы Ситвелл, 8

 

Воскресенье, 3 марта

 

Когда я проснулся, то не сразу понял, где нахожусь, потом вспомнил. Пахло беконом, но спускаться я не стал. Чувствовал себя нарушителем. Я встал, на цыпочках сходил в ванную, оделся, заправил постель, потом сел сверху и стал прислушиваться к звукам снизу. В конечном итоге, подгоняемый чувством голода, сошел вниз. Миссис Хедж на кухне не было. На столе по-прежнему стояли тарелки после завтрака. Кухонная урна с педалью переполнена. На полу – яичная скорлупа. В шкафчике под раковиной – куча грязных желтых тряпок. В холодильнике полно маленьких блюдечек с заплесневелыми остатками. Сковорода не вымыта. «Обсервер» заляпан консервированным томатным соком.

Как я и опасался: миссис Хедж – потаскушка. Телефон звонил, не переставая. Принимал сообщения: «Звонил Тэд», «Звонил Иэн», «Звонил Мартин», «Перезвони Кингсли», «Звонил Джулиан: ты едешь во вторник на катере или нет?»

Когда миссис Хедж вернулась, я шваброй мыл пол на кухне. Она несла большой куст и четыре банки «Карлсберга».

– Господи, – вымолвила она. – Похоже, мне крупно повезло. Вам нравится работа по дому, мистер Моул?

– Мне представляется сложным терпеть беспорядок, – ответил я.

Она вышла в сад, вкопала куст, потом села в железное кресло на веранде и стала отхлебывать «Карлсберг» прямо из банки. Холод, казалось, был ей нипочем. Когда начался дождь, она вошла внутрь, взяла из корзины в прихожей зонтик для гольфа и снова вышла. Я поднялся к себе в комнату поработать над романом «Гляди-ка! Плоские курганы моей Родины».

Когда я спустился в следующий раз, миссис Хедж нигде не было. Приятно увидеть, что в холодильнике еще оставалось три банки «Карлсберга». Может быть, конечно, она потаскушка и эксцентричка, но, слава Богу, – пока не алкоголичка.

 

Понедельник, 4 марта

 

Когда я вернулся с работы, миссис Хедж еще лежала в постели. В кухню было стыдно зайти. «Карлсберг» из холодильника пропал. Должно быть, она выпила его в постели! Это единственный вывод.

 

Среда, 6 марта

 

Ходил к Пандоре забрать почту. Ничего волнующего. Письма из Строительного Общества Маркет-Харборо, «Ридерз Дайджест» и «Пломб» – фирмы, пропагандирующей эластичные трикотажные покрывала. Как «Пломбы» узнали мое имя и адрес? Я никогда не проявлял интереса к обивочным материалам. Пандора превратила мою кладовую в свой кабинет. Я открыл папку с надписью «Конспекты лекций» у нее на столе. Не понял ни слова. Видимо, написаны на сербско-хорватском.

 

Четверг, 7 марта

 

Сегодня вечером зашел в ванную, не постучав. Миссис Хедж сидела в ванне и брила ноги. Завтра куплю дверную защелку. Размер у нее, по крайней мере, 38С.

 

Пятница, 8 марта

 

Миссис Хедж сказала:

– Не стесняйтесь приглашать домой своих друзей, мистер Моул.

Я сообщил ей, что друзей у меня нет. Иду по жизни один.

Когда я сказал то же самое Леоноре, она велела:

– Перед следующим нашим сеансом, пожалуйста, попробуйте поговорить с незнакомым человеком; улыбнитесь, заведите разговор; подружитесь с какой-нибудь женщиной.

 

Суббота, 9 марта

 

Когда я спустился, на кухне сидел незнакомец. Ел гренок с мармеладом.

– Привет, – сказал он. – Я Джерри.

Я улыбнулся и ответил:

– Доброе утро. А я – Адриан Моул.

На этом наше социальное сношение истощилось. Оказалось, очень трудно завязывать разговор с мужчиной, одетым в женское неглиже.

Я налил себе чашку чая и вышел.

Вот бы снова оказаться в моей старой кладовке.

 

Понедельник, 11 марта

 

В новостях – мистер Мэйджор:

– Мне хочется, чтобы мы были там, чему принадлежим, – в самом сердце Европы, чтобы мы работали с нашими партнерами по строительству будущего.

Странная штука: мистер Мэйджор не может произнести слово «хочется» так, чтобы оно рифмовалось со словом «мочится», что является единственно верным произношением. Почему-то он говорит «хоттца». Подозреваю, что эта неспособность коренится в детстве. Когда малютка Джон шепелявил: «Конфетку хоттца» и т.д. и т.п., соскакивал ли его папаша с трапеции и орал: "Я тебе щас покажу хоттца!"? – или вопил: "Только попробуй еще раз хоттца сказать – я из тебя живо всю дурь повыколочу", – после чего малютке Джону оставалось только тихонько всхлипывать в опилки арены от неспособности произнести такое простое английское слово?

Сердце мое переполняется сочувствием к нему. Ему крайне необходима терапевтическая помощь. Мне кажется, мы оба страдаем от того, что отцы заставляли нас краснеть. Подниму этот вопрос, когда увижу Леонору в следующий раз.

 

Вторник, 12 марта

 

В выходные Браун поскользнулся на травянистом берегу и отшиб себе копчик. Собирал совиный помет. Он выведен из строя и лежит на доске на полу своей спальни. Ха! Ха! Ха! Хо! Хо! Хо! Троекратное ура!

 

Среда, 13 марта

 

Гордон Гоффе, заместитель Брауна, давит всех своей массой (двадцать стоунов). Проводит расследование «растащиловки почтовых марок». Везет как утопленнику. Я только сегодня собирался отправить начальные главы романа «Гляди-ка! Плоские курганы моей Родины» в «Фабер и Фабер». Придется раскошеливаться на марки самому. Как только они прочтут эти главы, остаток захотят так, что дыханье в зобу сопрет.

 

Четверг, 14 марта

 

Из тюрьмы выпустили «бирмингемскую шестерку»[24].

Гордон Гоффе громыхает по всей конторе – проводит обыски в наших ящиках столов. У Меган обнаружили незаконную коробку шариковых ручек ДООС. Получила устное предупреждение. На этой неделе сеанса с Леонорой не будет. Она уехала на конференцию в Сакраменто.

 

Пятница, 15 марта

 

Барри Кент в программе «Калейдоскоп» читал отрывки из «Дневника мурла». То немногое, что я услышал, – нигилистическая чепуха. В мою каморку ворвался Гоффе и сказал, что в рабочее время мне не разрешается слушать Радио-4. Я указал ему на то, что мистер Браун никогда не возражал.

Гоффе сказал:

– А я не мистер Браун.

Утверждение настолько идиотское, что я даже не нашелся, что ответить. Ответ у меня готов сейчас, в три минуты первого ночи, но, очевидно, уже слишком поздно.

 

Суббота, 16 марта

 

Заехал домой к Пандоре за письмами. Ничего интересного: реклама нижнего белья с подогревом; бланк «Ридерз Дайджеста» на участие в конкурсе, приз – слиток золота; каталог «Пломб» – предлагают скидки на шторы из искусственного бархата. В следующем месяце мне исполняется двадцать четыре, и должен признаться, дорогой дневник, что я ожидал к этому времени состоять в переписке с интересными и пленительными людьми. Вместо этого весь мир, кажется, считает меня личностью, которая поднимается по утрам, надевает нижнее белье с подогревом, раздвигает шторы из искусственного бархата и садится читать свежий номер «Ридерз Дайджест».

Кот, похоже, исхудал, но был рад меня видеть. Дал ему целую банку кошачьей еды. Пандоры дома не было, поэтому я хорошенько осмотрел всю квартиру. Ее ящик комода с нижним бельем переполнен омерзительными вспомогательными секс-устройствами. Синяя Борода явно не на высоте.

 

Воскресенье, 17 марта

 

Сегодня утром имел интересную беседу о русских выборах с девушкой из местного газетного киоска. Вручая мне номер «Санди Таймз», она заметила (в шутку, я предполагаю):

– Очень тяжелая. Хотите, помогу вам до дому донести?

– Нет, – игриво ответил я. – Мне кажется, тут я и сам справлюсь. – Тем не менее, принимая газету, сделал вид, что прогибаюсь под ее тяжестью. Как мы смеялись!

А она довольно привлекательна – таким довольно непритязательным довольно-таки образом.

6.00 вечера. Перечитав написанное выше, понимаю, что был несправедлив к девушке из газетного киоска. Полосатый нейлоновый комбинезон – не самая выгодная одежда. И ног ее я не видел – они постоянно оставались за прилавком.

Только что прочел книжную страницу «Санди Таймс» и пришел в ужас, изумление и отвращение от того, что «Дневник мурла» сегодня оказался в списке бестселлеров в твердой обложке под номером десять!

 

Понедельник, 18 марта

 

По дороге на работу заглянул в газетный киоск купить пачку леденцов «Поло». Девушка пошутила, что я плачу не за свежесть дыхания, а за свежий воздух – т.е. за полость в центре! Мне это раньше в голову не приходило, поэтому я вернул ей «Поло» и сказал:

– Ладно, дайте мне тогда мятных «Требор». – И снова мы громогласно захохотали. У нее определенно хорошее чувство юмора. Ноги по-прежнему за прилавком. Браун по-прежнему отлынивает от работы. Гоффе по-прежнему бесчинствует в конторе. Леонора будет довольна, когда услышит о девушке из газетного киоска.

 

Вторник, 19 марта

 

Письмо от Пандоры – первое пришедшее мне на виллы Ситвелл:

 

Воскресенье, 17 марта

Адриан,

Я уже много раз просила тебя вернуть ключ от парадного входа. Ты до сих пор этого не сделал. Боюсь, мне придется выдвинуть тебе ультиматум. Либо ключ оказывается в моем распоряжении к 19 часам вторника, либо я вызываю слесаря, меняю замок и присылаю счет тебе. Выбор за тобой. Я больше не собираюсь терпеть, когда ты:

а) вмешиваешься в режим кормления кота;

б) суешь нос в мой ящик с бельем;

в) угощаешься продуктами из холодильника, когда меня нет дома.

Как я уже говорила, я буду и дальше пересылать твою почту (какой бы она ни была) и передавать тебе все сообщения, которые сочту срочными.

 

В 18.59 я просовывал конверт, содержавший ключ, десятипенсовую монету и немногословную записку, под дверь пандориной квартиры. Записка гласила:

 

Пандора,

а) по моему мнению, кот слишком похудел и, судя по виду, недостаточно энергичен;

б) я отчетливо припоминаю, как ты говорила, что «подвязки и т.д. – символы порабощения женщины похотью мужчины». То же относится к вибраторам;

в) банка крабовой пасты в холодильнике – моя. Я приобрел ее 20 февраля с.г. В доказательство у меня имеется чек. Признаю, что отрезал ломтик хлеба. К сему прилагаю, как ты не можешь не заметить, десятипенсовую монету в качестве компенсации за кусок зернобобового.

 

Среда, 20 марта

 

Как же мне вытащить ей ноги из-под прилавка?

 

Четверг, 21 марта

 

Ее зовут Бьянка. Странное имя для человека, работающего в газетном киоске. Таких обычно зовут Джойс. Видел, как она таскала коробки чипсов из грузовика в киоск. Ноги нормальные, только лодыжки немного костлявы, поэтому по шкале от одного до десяти – только пятерочка.

9.00 вечера. Леонора сегодня была в странном настроении. Ее раздосадовало, что я опоздал на пятнадцать минут. Я указал на то, что ей все равно будет заплачено за полный час.

Она ответила:

– Дело не в этом, Адриан. Наши с вами сеансы тщательно структурированы. Я настаиваю, чтобы в дальнейшем вы были пунктуальнее.

Я ответил:

– Моя хроническая непунктуальность – одна из многих моих проблем. Не следует ли вам ею заняться?

Леонора скрестила стройные ноги под черной шелковой юбкой, и у меня перед глазами сверкнуло чем-то белым. С этого мгновения я оказался беспомощен и мог только кивать или трясти головой, отвечая на ее вопросы. Речь бежала меня. Я чувствовал, что стоит мне открыть рот, как из него вырвутся лишь грубые и несуразные проявления похоти, которые отпугнут ее и сигнализируют об окончании нашего времени вместе.