Пятница, 14 февраля ДЕНЬ СВ. ВАЛЕНТИНА
Обескураживающе маленькая открытка от Бьянки. Я ей отправил чистую роскошь: огромную, набивную, дорогую, да еще в шкатулке, перевязанной ленточкой.
Дикар – в клинике для злоупотребляющих наркотиками и алкоголем. Луиджи в воскресенье его навещал и сказал, что Дикар режется в пинг-понг с пятнадцатилетним любителем крэка из Лидса.
Суббота, 15 февраля
Бьянка в понедельник едет на день в Лестер, повидаться с моей матерью. Мне бы хотелось поехать с нею, но я теперь работаю по шестнадцать часов в день, семь дней в неделю. Кто-то должен спасти мою мать от тюрьмы, а я теперь в нашей семье – единственный, у кого есть приличная работа.
В мои обязанности в «Дикарях» теперь входит разделка овощей. Работа нудная, усугубляется еще и маниакальным вниманием Роберто, шеф-повара. Он настаивает на единообразии длины и ширины каждого овоща. В кармашке фартука приходится держать рулетку.
Воскресенье, 16 февраля
Прошло уже семь дней и ночей с тех пор, как мы с Бьянкой занимались любовью. Мне не хватает не только секса. Дело не в сексе. Дело не только в сексе. Мне нужно обнимать ее, нюхать ее волосы, гладить ее кожу. Хорошо бы также поговорить с нею о том, каково мне сейчас. Но я не могу – я просто не могу. Я в самом деле не могу. Пытался, но не получается. Сегодня вечером в постели держал ее за руку, но это не считается. Она спала.
Понедельник, 17 февраля
Прежде, чем уйти на работу в 6.30 утра, я написал записку и прислонил ее к вазе с гиацинтами на столе.
Милая Бьянка,
Прошу тебя – поговори со мной о наших отношениях. Я неспособен инициировать дискуссию. Могу только сказать тебе, что я тебя люблю. Я знаю, что между нами – что-то не так, но не знаю, как к этому вопросу подойти.
С любовью, навсегда
Адриан
Ранним вечером Бьянка была очень добра со мной. Она заверила: в том, что касается ее чувств ко мне, ничего не изменилось. Вот только говорила со мной по телефону – из Лестера. Она хочет задержаться еще на денек – помочь моей матери.
Вернувшись с работы в 11.30 вечера, я перечитал свою записку, оставленную на столе, затем порвал ее и швырнул в унитаз. Потребовалось три полных смыва, чтобы она исчезла без следа.
Вторник, 18 февраля
Вчера вечером я очень устал, но заснуть не смог, поэтому встал, оделся и пошел прогуляться. Сохо никогда не спит. Оно существует для таких, как я: одиноких, томящихся от любви, для аутсайдеров. Вернувшись домой, читал «Униженных и оскорбленных» Достоевского.
Среда, 19 февраля
Нельзя сказать, что боги улыбаются нашему семейству. Миссис Беллинхэм уволила папашу и дала ему пинка из своей постели. Она пришла в ярость, когда открылось, что он толкал ее системы сигнализации за полцены в пабах для всякого плебса. Отец опять поселился у бабушки. Я узнал об этом только потому, что бабушка позвонила мне на работу и пожаловалась, что мама должна ей пятьдесят фунтов еще с прошлого декабря. А бабушке сейчас нужны деньги, потому что она собирается в июне в Египет с «Заботой о Старости», а на следующей неделе ей платить задаток.
Я напомнил бабушке, что у нее имеются значительные сбережения на срочном вкладе. Неужели она не может снять пятьдесят фунтов? Бабушка, в свою очередь, указала мне на то, что банк следует уведомлять за месяц до снятия с такого вклада. Она сказала:
– Я пока не готова терять свой высокий процент.
Я небрежно поинтересовался, не видела ли она Бьянку. Она небрежно ответила, что видела Бьянку с Маффетом на верхней площадке двадцать девятого автобуса, направлявшегося в центр города. Несколько подробностей она тоже сообщила. Они смеялись. Бьянка держала в руках букет фрезий (ее любимые цветы). А Маффет выглядел «счастливее, чем я его вообще когда-то видела». В трубке раздался лязг, когда бабушка наклонилась в своем кресле:
– Ведь Эйнштейн тут не нужен, чтобы все понять, правда, парень?
Спасибо, бабуля – лестерская версия мисс мать-ее-за-ноги Марпл.
Четверг, 20 февраля
Я опасаюсь самого худшего. Бьянка до сих пор в Лестере. Сегодня утром я получил брошюру от организации, которая называется «Институт Факсос». Они предлагают мне холистические каникулы на греческом острове Факсос, куда входят курсы творческого письма, мастерские снови дения, обретение собственного голоса и управление стрессами. На одной фотографии изображены счастливые загорелые отдыхающие, которые поглощают какой-то зеленый корм за длинными столами под голубыми небесами. По пристальном рассмотрении снимка при помощи увеличительного стекла выяснилось, что корм состоит из латука и кабачков, куда намешано немного сыра. На столах располагались бутылки рецины, вазы с цветами и крупно нарубленные буханки хлеба.
Другая картинка являла пляж, сосновую рощу и жилье, состоящее из бамбуковых хижин, разбросанных по склону холма. На вид – истинная идиллия. Я перевернул страницу и увидел, что писательские курсы две первые недели апреля «координирует» Анджела Хакер, романистка, драматургесса и телевизионная знаменитость. Я не читал ее книг и не видел ни одной пьесы, но наблюдал ее в телевизионной программе «В замочную скважину». Дом у нее, конечно, изящный, но помню, что в тот момент меня поразило потрясающее количество алкоголя: бутылки стояли в каждой комнате. Лойд Гроссман, помню, даже отпустил какую-то шуточку насчет «подливки для гуся». Публика в студии хохотала до одури.
Я со вздохом закрыл брошюру. Две недели на Факсосе, в беседах о моем романе с Анджелой Хакер – это, конечно, рай, но мне этот рай не по карману. Мои резервы в Строительном Обществе истощаются. Осталась последняя тысяча.
Суббота, 22 февраля
В обеденный перерыв Бьянка позвонила в ресторан и сказала, что едет завтра поездом в 7.30 утра и прибудет на вокзал Сент-Панкрас примерно в 9.00. Голос у нее звучал странно. Я спросил, не болит ли у нее горло. Она ответила, что «пришлось много разговаривать». Все фибры моей души рвутся к ней, а особенно те из них, что располагаются в области чресел.
Воскресенье, 23 февраля
Когда поезд подошел, я уже стоял на перроне и увидел, как Бьянка выскакивает из вагона. Я кинулся к ней, протягивая букетик бледно-желтых нарциссов, купленных в киоске возле станции подземки на Оксфорд-стрит. Но тут, к моему удивлению, на платформу шагнул Мартин Маффет с двумя большими чемоданами. Он поставил их на перрон и обхватил одной рукой Бьянку за худенькие плечи.
Бьянка сказала:
– Прости меня, Адриан.
Маффет добавил:
– И меня.
Если совсем честно, то я не знал, что им ответить.
Я повернулся, оставив двух инженеров стоять под инженерным чудом вокзала Сент-Панкрас, и пешком отправился обратно на Олд-Комптон-стрит. Не знаю, что стало с нарциссами, – когда я пришел домой, букетика у меня в руках не было.
Понедельник, 24 февраля
Глава Двадцать Четыре:
Забвение
Джейк натянул шланг на выхлопную трубу и тщательно проверил соединение. Затем просунул другой конец шланга в заднее окно машины. Долгим последним взглядом обвел великолепную панораму Озерного края, что расстилалась под его ногами.
– Как восхитительна жизнь, – сказал он громко, обращаясь к ветру. Нарциссы вокруг него согласно закивали головками. Джейк вытащил из дорожного несессера портативную электробритву и начал бриться. Он всегда был не лишен тщеславия, а потому особенно хотелось, чтобы и труп его выглядел хорошо. Щетина летела по ветру и становилась единым с Землей. Джейк плеснул в лицо «Одержимость» – его любимый лосьон после бритья. Завершив туалет, он сел в машину и завел двигатель.
Пока выхлопные газы наполняли кабину, Джейк размышлял о прожитой жизни. Он побывал на четырех континентах и уложил в свою постель нескольких прекраснейших женщин мира. Он завоевал для Англии «Урну с прахом»[57]. Он покорил Эверест спиной вперед и отыскал бесспорный исток Нила. Никто не смог бы утверждать, что жизнь его прошла безынтересно. Но без Регины, девушки, которую он любил, жить ему не хотелось. Пока Джейк проваливался в забытье, стрелка на указателе уровня бензина дрогнула на нуле. Что же закончится у Джейка раньше – запас воздуха или запас топлива?..
Вторник, 25 февраля
Собрал в кулак все мужество и позвонил маме. Ответил отец. Сказал, что переехал жить к матери «на временной основе», пока она не оправится от шока, который получила в результате романа Бьянки/Маффета. Очевидно, она слишком больна и не может вставать с постели и присматривать за Рози.
Отец спросил, как это воспринял я.
Я ответил:
– О, я… я прекрасно, – и тут большие жирные слезы заструились у меня по щекам прямо в электронное нутро трубки телефона. Отец все время повторял:
– Ну, ничего, ничего, парнишка. Ничего, ничего, не плачь, парнишка, – таким нежным голосом, которого я у него никогда не помнил.
Шеф-повар Роберто подошел и встал рядом. Он вытирал мне слезы фартуком. В конце концов, пообещав не пропадать надолго, я попрощался с папой. Все эти годы я считал его никчемным придурком, но теперь вижу, как я его недооценивал.
Вернувшись в комнату, я обнаружил, что Бьянка вывезла все свои личные вещи, включая фотопортрет Айзембара Кингдома Брунела.
Среда, 26 февраля
В свой обеденный перерыв я отправился в одно место под названием «Забегаловка Эда» и съел там хот-дог, чипсы, выпил пива «Бекс» и кружку кофе из кофеварки. Под пиво я попросил стакан, но потом заметил, что все остальные мужчины моего возраста хлебают из горлышка, поэтому стакан тихонько отодвинул в сторону и последовал их примеру. Я сидел на высоком табурете за стойкой прямо перед музыкальным мини-автоматом. Каждая песня стоила пять пенсов. Я выбрал только одну, но прокрутил ее три раза.
Раньше я мог прочесть слова «Будь мне верна» наизусть. Мы с Бьянкой, бывало, подпевали Бену Э. Кингу, когда вместе готовили себе воскресный завтрак. Ударными инструментами нам служили: коробок кухонных спичек, лопаточка и банка сушеной чечевицы.
В «Забегаловке Эда» я попробовал напеть ее себе под нос, но не смог вспомнить ни единого слова.
Когда песня закончилась, я был весь в слезах. Ну почему она не была мне верна?
Человек, сидевший на соседнем табурете, спросил, чем он может мне помочь. Я попытался взять себя в руки, но к своему абсолютному ужасу громко и неудержимо разрыдался. Потекли слезы; потекли сопли; раздались недостойные всхлипы и ходуном заходили плечи. Незнакомец обхватил меня рукой и спросил:
– Что, отношения испортились?
Я кивнул и между всхлипами выдавил:
– Все кончено.
– У меня тоже, – сказал он. И добавил: – Меня зовут Алан.
Алан рассказал мне, что он «раздавлен», поскольку его партнер Кристофер влюбился в другого человека. Я заказал еще два пива и после этого поведал Алану историю о Бьянке и Мартине Маффете. Алан признался, что шокирован, и проявил столько участия, что даже поинтересовался, каково сейчас моей маме. Я ответил, что звонил ей вчера вечером, и она сказала, что жизнь для нее кончена.
Мы с Аланом договорились встретиться выпить в 8 часов вечера сегодня. Неужели я теперь, как Бланш Дюбуа, попал в зависимость от доброты посторонних людей?
Полночь. Алан так и не появился. Я просидел в «Дилижансе и Упряжи» больше часа, дожидаясь его. Вероятно, он встретил другого незнакомца с более оригинальной жизненной трагедией.
Мне ее не хватает. Мне ее не хватает. Мне ее не хватает.
Четверг, 27 февраля
Сегодня вечером надо мною навис Роберто и заставил съесть тарелку тальятелли под заячьим соусом.
– Баба ест баба, еда ест еда, – сказал он.
Наверное, на его родном итальянском в этом смысла больше.
Джейк протянул конверт с деньгами зловещему незнакомцу.
– Быстро и чисто, – сказал он. – Они не должны понять, что их настигло.
Незнакомец хрюкнул и вышел из притона в Сохо. Джейк огляделся: безвкусные размалеванные девки, зверские рожи полуночных пьянчуг. Неужели только вчера он был в Озерном краю и пытался совершить самоубийство? Когда он поднимался на ноги, молодой проститутке удалось за него зацепиться. Он раздраженно оттолкнул ее в сторону со словами:
– Исчезни, малышка, я познал и утратил единственную женщину, которая мне нужна.
Он вышел в полную жизни ночь Сохо, и его ковбойские сапоги странно цокали по сумеречной мостовой. Следует завтра заменить подметки и набойки, подумал он. Проходя мимо Олд-Комптон-стрит, он поднял взгляд на окна квартиры над «Кондитерской Альмы». Свет в окнах еще горел, но он знал, что вся человеческая жизнь там уже погашена. Он стал убийцей по доверенности.
Сердце его истекало слезами, но лицо, как всегда, оставалось непроницаемым – жестким, неумолимым, и не было на нем божеского благословенья.
Суббота, 29 февраля
Поставил в известность мистера Андрополосиса, домовладельца, что найм квартиры переходит ко мне, и заплатил ему за месяц вперед, так что комната теперь моя. Слава Богу, что уже конец месяца. Совершенно определенно – месяца хуже не бывало с самого начала времен.
Как бы в довершение нашего каталога семейных несчастий, сегодня рано утром бабушку отвезли в больницу с острой болью в животе. Днем я туда позвонил, и дежурная сестра сказала, что бабушке «покойно». Если это правда, то она – единственный член нашей семьи, кому действительно хорошо, потому что все остальные невыразимо страдают.
Воскресенье, 1 марта
Сегодня днем присоединился к маме, папе и Рози у ложа бабушки. Я впервые увидел ее без зубов. Меня шокировало, насколько она состарилась.
Мама похудела, а глаза у нее больные, точно она плакала, не переставая, с того момента, как Маффет ее предал и покинул. Когда время посещения истекло, и мы шагали к выходу, мама с горечью произнесла:
– Они сейчас в Хаунслоу, живут у его брата Эндрю.
– Я не желаю этого знать, мама, – ответил я, а отец сказал:
– Давай оставим это, Полин.
Рози заявила:
– А я рада, что он свалил. И, надеюсь, никогда не вернется. – Она протянула руку, отец взял ее, и они церемонно вышли в большие двойные двери палаты.
Мы шли вдоль высоких больничных корпусов, у наших ног вихрился мусор, и меня вдруг охватило предчувствие рокового конца.
Я чуть не повернул назад, чтобы как следует попрощаться с бабушкой, но мне не хотелось, чтобы остальные дожидались меня на щербатой автостоянке, поэтому я и не пошел. Вместо этого мы отправились домой и съели по упаковке ростбифа из «Маркса-энд-Спенсера». Мой был довольно неплох, но по сравнению с бабушкиным – какой-то ненастоящий. Когда я утрамбовывал фольгу от упаковок в педальную урну на кухне, зазвонил телефон. Кто-то из больницы сообщил:
– Миссис Эдна Мэй Моул скончалась в 5 часов 15 минут.
Я попробовал вспомнить, где именно я был в 5.15, и вычислил, что как раз в эту минуту помогал отцу проверять давление в шинах на заправочной станции «Бритиш Петролеум».
До сих пор я не пролил по бабушке ни единой слезинки. Все внутри у меня пересохло. Сердце – как косточка персика.
Понедельник, 2 марта
Хорошо известный факт – бабушка и моя мама никогда особо не ладили, поэтому никто и не был особенно подготовлен к той поистине средиземноморской скорби, которую мама выказывает по своей покойной свекрови: обильные слезы, биение в грудь и т.д. Сегодня утром она стенала:
– Я была должна ей пятьдесят фунтов, – снова и снова.
Отец продолжает изумлять меня своей зрелостью. Он разобрался во всей бумажной волоките, связанной со смертью, и торговался о стоимости похорон с похвальной эффективностью.
Вторник, 3 марта
В 10 часов вечера позвонил в «Дикари» и сказал, что задерживаюсь в Лестере на похороны до пятницы. Роберто ответил:
– Я раз, что ты звонишь, Адриан. К тебе в квартиру наведались грабители.
В его устах это звучало так, будто их пригласили на чай, они принесли цветы и оставили визитки. Сегодня вечером я уже ничего не смогу сделать. Полиция воспользовалась услугами слесаря. Новый ключ лежит в «Дикарях». Я ощущаю странное спокойствие.