Льюис Шайнер Долгая темная ночь Фортунато 1 страница
«The Long, Dark Night of Fortunato»
Единственное, о чем он был в состоянии думать, – какой же красавицей она была при жизни.
– Я должен спросить вас, можете ли вы опознать останки? – обратился к нему полицейский.
– Это она, – сказал Фортунато.
– Имя?
– Эрика Нейлор. «Нейлор» через "е".
– Адрес?
– Парк-авеню, шестнадцать.
Полицейский присвистнул.
– Шикарно жила дамочка. Ближайший родственник?
– Я не знаю. Она была из Миннеаполиса.
– Ну да, они все оттуда. Можно подумать, этих шлюх там в питомнике разводят.
Фортунато оторвался от ужасной зияющей раны на горле девушки и взглянул полисмену прямо в глаза.
– Она не была шлюхой, – проскрежетал он.
– Разумеется. – Мужчина пожал плечами, но отступил на шаг назад и уткнулся в свой планшет. – Я напишу, что она была манекенщицей.
«Гейшей», – подумал Фортунато. Она была одной из его гейш – забавной и хорошенькой. Кулинарка, массажистка и психолог, хотя и без лицензии, в одном лице, и неистощимая фантазерка в постели.
Она была третьей его девочкой, которую за последний год искромсали на куски.
* * *
Он вышел на улицу, отдавая себе отчет в том, как пугающе выглядит. Он был шести футов росту, худющий, как наркоман, а когда горбился, его грудная клетка, казалось, растворялась в позвоночнике. Ленора ждала его, кутаясь в черный жакет из искусственного меха, несмотря на то что наконец-то показалось солнышко. Усадив его в такси, она назвала водителю свой адрес.
Фортунато смотрел из окна на длинноволосых девиц в расшитых джинсах, на черные плакаты в витринах, расписанные яркими мелками тротуары. Близилась Пасха, но мысль о весне оставила его холодным, как кафельный пол морга.
Ленора взяла его за руку и сжала ее, Фортунато откинулся на сиденье и закрыл глаза.
Она была новенькой. Одна из его девочек вытащила ее из лап бруклинского сутенера по кличке Вилли Кувалда, и Фортунато заплатил за нее пять тысяч долларов «неустойки». На улице хорошо знали, что, вздумай Вилли возражать, Фортунато отдал бы те же самые пять тысяч, чтобы Вилли прикончили. Такова была текущая рыночная цена человеческой жизни.
Вилли работал на семью Гамбионе, и Фортунато не раз приходилось сталкиваться с ними – едва ли не лбами. Он был черным – ну, наполовину черным – и к тому же независимым, и это делало его основным объектом кровожадных фантазий дона Карло. Сильнее, чем такое сочетание, дон Карло ненавидел только джокеров. Фортунато вполне мог бы заподозрить старика во всех трех убийствах, если бы не одна загвоздка: он слишком жаждал заполучить все дело Фортунато, чтобы размениваться на самих женщин.
Ленора выросла в каком-то захолустном городишке в горах Виргинии, где старики до сих пор говорили на языке времен королевы Елизаветы. На Вилли она проработала меньше месяца, и загубить ее красоту он не успел. У нее были медно-рыжие волосы до талии, неоново-зеленые глаза и маленький соблазнительный ротик. Она одевалась исключительно во все черное и всерьез считала себя ведьмой.
Когда Фортунато увидел ее, то был не на шутку потрясен сочетанием безудержной страстности и всепоглощающей чувственности, так не вязавшимися с внешней холодноватой утонченностью. Он взял ее в обучение, и девушка проходила его уже три недели, лишь изредка обслуживая избранных клиентов, а все остальное свое время посвящая превращению из способной девочки по вызову в начинающую гейшу, которое занимало не менее двух лет.
Она привела его к дверям своей квартиры и на мгновение замерла, вставив ключ в замок.
– Э-э... Надеюсь, моя квартира не покажется тебе слишком чудной.
Фортунато остался стоять у порога, а она прошла в комнату и зажгла свечи. Окна были затянуты плотными занавесями, и он не заметил ни одного прибора, кроме телефона, – ни телевизора, ни часов, ни даже тостера. В центре комнаты прямо на деревянном полу была начерчена пятиконечная звезда в круге. Сквозь чувственный аромат ладана и мускуса пробивался легкий сернистый запах химической лаборатории.
Он запер входную дверь на замок и последовал за Ленорой в спальню. Густой длинный ворс ковра винного цвета заглушал шаги; над кроватью красовался балдахин с пурпурными бархатными занавесями.
Он сбросил одежду и улегся, закинув руки за голову и дымя сигаретой с марихуаной. Потолок у него над головой был темно-синим, с фосфоресцирующими желтовато-зелеными точками созвездий. И здесь этот зодиак! В последнее время все просто помешались на магии, астрологии и разнообразных гуру. На модных вечеринках в Вилледже каждый считал своим долгом осведомиться у собеседника, кто он по гороскопу, и разглагольствовать о карме. По мнению Фортунато, эру Водолея вполне можно было с тем же успехом переименовать в эру принятия желаемого за действительное. Никсон сидел в Белом Доме, молодые парни ни за что гибли в Юго-Восточной Азии, а он до сих пор на каждом углу слышал в свой адрес слово «ниггер».
Но некоторым из клиентов такое гнездышко придется очень по вкусу. Если только психопат с ножом не выведет его из дела.
Ленора, обнаженная, забралась к нему на постель.
– У тебя такая нежная кожа. – Она провела кончиками пальцев по его груди, и по ней тут же побежали мурашки. – Никогда раньше не видела такого цвета. – Он ничего не ответил, и она сказала: – Мне говорили, твоя мать была японкой.
– А отец – сутенером из Гарлема.
– Ты распсиховался из-за того, что случилось, да?
– Я любил этих девочек. Я люблю вас всех. Вы для меня важнее, чем деньги, семья или... да что угодно!
– И?
Он не думал, что сможет что-нибудь сказать, пока слова сами не полились из него.
– Я чувствую себя таким... таким чертовски беспомощным. Какой-то поганый извращенец убивает моих девочек, а я ничего не могу с этим поделать.
– Может быть, – сказала она. – А может быть, и нет. – Ее пальцы играли с волосами у него на лобке. – Секс – это энергия, Фортунато. Это самая могущественная вещь во вселенной. Не забывай об этом, никогда.
Она взяла его член в рот и принялась нежно обрабатывать языком, как будто это был леденец. Фаллос мгновенно затвердел, и мужчина почувствовал, как на лбу выступили капли пота. Он послюнил палец, затушил сигарету и швырнул ее на пол. Ноги скользили по шелковым простыням, ноздри наполнял аромат духов Леноры. Он вспомнил мертвую Эрику, и от этого ему захотелось тут же овладеть Ленорой.
– Нет, – отрезала она, отводя его руку от своей груди, – Ты забрал меня с улицы и учишь тому, что ты знаешь. Теперь моя очередь.
Девушка толкнула его на постель – он снова оказался лежащим навзничь с руками за головой – и провела черными лакированными ноготками по чувствительной коже на ребрах. Потом принялась ласкать, легонько касаясь его тела губами, сосками, кончиками волос, пока кожа у него не запылала так, что ей впору было светиться в темноте. Только тогда она наконец оседлала его и позволила ему войти в нее.
В голове у него что-то взорвалось. Фортунато заработал бедрами, а она склонилась над ним, опершись на руки, и ее длинные волосы каскадом хлынули ему на грудь. Потом она медленно подняла глаза и взглянула прямо ему в лицо.
– Я – Шакти. Я – богиня. Я – энергия.
Ленора улыбалась, произнося эти слова, и вместо того, чтобы прозвучать по-идиотски, они возбудили его еще больше. Ее голос пресекся, она часто и хрипло задышала, содрогнулась всем телом, потом запрокинула голову и упала ему на грудь. Фортунато попытался перевернуть ее и покончить с этим, но девушка оказалась сильнее, чем он мог вообразить, и ее ноготки вонзились ему в плечи, глубже и глубже, пока он не расслабился, и тогда она снова принялась ласкать его с той же сводящей с ума неторопливостью.
Она кончила еще дважды, прежде чем перед глазами у него встала багровая пелена, и мужчина понял, что больше не может сдерживаться. Но Ленора тоже почувствовала это, и не успел он сообразить, что происходит, как она высвободилась, протянула руку и с силой надавила пальцем у основания его члена. Фортунато не успел остановить ее, и оргазм сотряс его с такой силой, что он выгнулся дугой. Левой рукой девушка нажала на какую-то точку у него на груди, а правой накрыла головку, не дав сперме выстрелить, загоняя ее обратно внутрь.
«Она решила меня прикончить», – промелькнуло у него в голове, и мужчина ощутил, как жидкий огонь растекается по его чреслам, выжигает все на своем пути к спинному мозгу и воспламеняет его, как бикфордов шнур.
– Кундалини, – прошептала она, и ее блестящее от пота лицо стало сосредоточенным. – Почувствуй энергию.
Искра быстрее молнии пронеслась по позвоночнику и ослепительным взрывом расцвела у него в мозгу.
* * *
В конце концов он опять открыл глаза. Время снова пошло, запустив шестеренки проектора его жизни, и перед ним замелькали бессвязные обрывочные кадры. Ле-нора обнимала его обеими руками. Слезы текли у нее из глаз, капали ему на грудь.
– Я парил, – сказал он, когда наконец вспомнил, что у него есть голос. – Под потолком.
– Я думала, что ты умер, – выдохнула Ленора.
– Я видел нас обоих. Все казалось сотканным из света. Комната была белой, и думалось, что так будет продолжаться вечно. Повсюду были светящиеся линии и рябь. – Ощущения у него были такие, как будто он обнюхался кокаина или вставил пальцы в розетку. – Что ты со мной сделала?
– Тантрическая йога. Обычно... не знаю, как объяснить... она дает заряд энергии. Я еще никогда не слышала, чтобы на кого-нибудь это подействовало так сильно. – Девушка подняла к нему заплаканное лицо. – Ты действительно вышел наружу? Ну, из своего тела?
– Похоже на то.
От ее волос исходил свежий запах мятного шампуня. Фортунато обнял ее лицо ладонями и поцеловал. Ее губы были податливыми и влажными, а язычок принялся легонько касаться его зубов.
Он мгновенно подмял ее под себя, и Ленора помогла ему войти внутрь, где он ощутил, как ее лоно жаждет его.
– Фортунато, – ее губы были так близко, что касались его, когда шевелились, – если ты кончишь, то потеряешь все. Ты будешь таким слабым, что не сможешь даже пошевельнуться.
– Детка, мне плевать. Я никогда никого так не хотел.
Мужчина приподнялся на локтях, чтобы видеть ее, и яростно задвигал бедрами. Каждый нерв в его теле был натянут, как струна, и он ощущал необыкновенный приток энергии. Потом эта энергия медленно отхлынула, скапливаясь где-то в центре его тела, готовая с ревом хлынуть из него, выжать его досуха, оставить его слабым, беспомощным, опустошенным...
Отстранившись от нее, Фортунато откатился на край кровати и согнулся пополам, прижимая колени к груди.
– Боже! – закричал он. – Что, черт возьми, происходит?
* * *
Ленора хотела остаться с ним, но он все равно отправил ее на занятие в группе гейш и пообещал подождать ее здесь.
Без девушки квартира казалась пустой и огромной, и он вдруг с внезапной леденящей ясностью увидел, как Ленора идет по улице, одна, – а убийца Эрики все еще гуляет на свободе.
Нет, сказал он себе. Ничего не случится. Слишком мало времени прошло.
Фортунато отыскал у нее в шкафу цветастый восточный халат и накинул его, потом принялся бродить по квартире, пытаясь унять неслышный гул внутри себя. В конце концов он остановился перед книжным шкафом в гостиной.
«Кундалини» – так, кажется, она сказала? Он уже слышал прежде это название, и, когда увидел книгу, на корешке которой значилось «Пробуждающийся змей», в памяти у него что-то промелькнуло. Фортунато взял книгу с полки и начал читать.
Он читал о Великом Белом братстве Ультима Туле, расположенном где-то в тмутаракани. Об утраченной «Книге Дайцана» и вама марга, пути левой руки. О калиюге, последней, самой порочной из всех эпох, которая настала сейчас. «Делай то, чего желаешь, ибо таким способом ты ублажишь богиню». О Шакти. О семени, которое есть раса, сок, энергия. О содомии, воскрешающей мертвых. О преображениях, астральных телах, внушенных одержимостях, доводящих до самоубийства. О Парацельсе, Алистере Кроули[72], Роне Хаббарде[73].
Фортунато был сосредоточен как никогда. Он впитывал каждое слово, каждый рисунок, перелистывал страницы вперед и назад, чтобы сравнить и рассмотреть иллюстрации. Когда он закончил, то увидел, что с тех пор, как Ленора вышла за дверь, прошло ровно двадцать три минуты.
Дрожь, поселившаяся в его груди, была страхом.
* * *
Посреди ночи он протянул руку, чтобы погладить Ленору по щеке, и почувствовал под пальцами влагу.
– Не спишь?
Она перевернулась на другой бок и сбилась в комочек рядом с ним. Теплота ее обнаженной кожи будоражила и успокаивала его одновременно, как вкус дорогого виски. Он запустил пальцы в ее волосы и поцеловал ее в душистую шею.
– Почему ты плачешь? – спросил он.
– Все так глупо, – вздохнула девушка.
– Что?
– Я по-настоящему верю во все эти вещи. В магию. Великую Работу, как ее называет Кроули. – Слова «магия» и «Кроули» она почти прорыдала. – Я занималась йогой, каббалой, таро. Я голодала, совершала ритуал Нерожденного. Но у меня так ничего и не получилось.
– Но чего ты добивалась?
– Не знаю. Прозрения – самадхи. Я хотела увидеть хоть что-нибудь, кроме проклятого полустанка Грейхаунд в Виргинии, где подростков пытаются линчевать за то, что они отпускают волосы. Я хотела выйти из своего тела. Того, что сегодня днем случилось с тобой. Но это случилось с тобой – а ведь ты даже не хотел этого.
– Я тут полистал кое-какие твои книги, – сказал Фортунато. На самом деле он прочитал их два с лишним десятка – почти половину ее библиотеки. – Не знаю, что происходит, но не думаю, что это магия. По крайней мере, не такая магия, как у этого парня, Кроули. То, что ты со мной сделала, послужило толчком, но я думаю, что это нечто такое, что уже сидело во мне.
– Хочешь сказать, что это были споры? Вирус дикой карты?
– Не знаю, что еще это может быть.
– Есть же этот доктор, как там его? Он может посмотреть тебя. Может быть, он даже сделает так, чтобы все было как раньше – если ты этого хочешь.
– Нет. – Фортунато покачал головой. – Ты не поняла. Когда я читал эти книги, я чувствовал все те силы, о которых там написано. Ну, как если бы ты была хорошей ныряльщицей и вдруг прочитала о каком-то сложном прыжке, которого никогда не делала, но чувствовала, что смогла бы его сделать, если бы попробовала. Ты сказала, что я не хотел этого, и, может быть, я действительно не хотел – раньше. Но теперь хочу.
Там, в одной из книг, был изображен тантрический маг с раздутым от энергии сдерживаемой спермы лбом и сплетенными пальцами.
– Теперь я хочу этого, – повторил он.
* * *
– Вы определенно вытянули дикую карту, – проговорил маленький человечек. – Туза, я бы сказал.
Фортунато не имел ничего такого против белых, но их жаргона просто не выносил.
– Не могли бы вы повторить все это еще раз, только по-английски?
– Ваши гены изменены такисианским вирусом. По всей видимости, он все это время находился в латентном состоянии в вашей центральной нервной системе, вероятно, в спинном мозге. Очевидно, половой акт оказался тем самым толчком, который привел вирус в действие.
– И что теперь будет?
– Насколько я понимаю, у вас два выхода. – Маленький человечек уселся на краешек смотрового стола напротив Фортунато и заправил длинные рыжие волосы за уши. С такой внешностью ему впору было играть в какой-нибудь рок-группе или работать в музыкальном магазинчике. Врач из него получился не слишком убедительный. – Я могу попытаться купировать воздействие вируса. Но никаких гарантий – процент успешных исходов около тридцати. Иногда людям становится даже хуже, чем раньше.
– Или?
– Или вам придется научиться жить с этими способностями. Вы не будете одиноки. Я могу познакомить вас с другими людьми, которые находятся точно в таком же положении.
– Да? Например, с Великой и Могучей Черепахой? И я стану летать повсюду и вытаскивать людей из попавших в аварию машин? Нет уж, спасибо.
– Это от вас зависит, как вы станете использовать свои способности.
– О каких именно «способностях» мы говорим?
– Точно сказать не могу. Похоже, они еще не закончили проявляться. Электроэнцефалограмма показывает сильные способности к телекинезу. Кирилианский хроматограф показывает очень мощное астральное тело, которым, как я предполагаю, вы можете управлять.
– То, о чем вы говорите, сильно смахивает на магию.
– Нет, не совсем. Но в дикой карте есть один забавный момент. Иногда, чтобы подчинить ее действие сознательному контролю, нужен весьма своеобразный механизм. Я не удивлюсь, если окажется, что вам для этого понадобится этот тантрический ритуал.
Фортунато поднялся и вытащил из переднего кармана сотню.
– Это для клиники, – сказал он.
Маленький человечек долго смотрел на банкноту, потом спрятал ее в карман своего шутовского пиджака.
– Благодарю вас, – сказал он с таким видом, как будто слова причиняли ему боль. – Запомните, что я вам сказал. Можете обращаться ко мне в любое время.
Фортунато кивнул и отправился смотреть на уродов из Джокертауна.
* * *
Ему было шесть, когда Джетбоя сбили над Манхэттеном, и он вырос в страхе перед вирусом, с воспоминаниями о тех десяти тысячах человек, которые погибли в самый первый день нового мира. Его отец оказался в их числе. Он лежал в постели, а его кожа растрескивалась и снова зарастала, раз за разом, и весь цикл занимал от силы две минуты. Так продолжилось до тех пор, пока одна из трещин не открылась прямо в сердце, забрызгав кровью всю их гарлемскую квартирку. И даже когда старик лежал в гробу, дожидаясь своей очереди на двухминутную церемонию похорон в братской могиле, его кожа все так же растрескивалась и зарастала, растрескивалась и зарастала...
Это воспоминание так и не изгладилось из памяти, но со временем его просто заслонили другие, более свежие. Постепенно Фортунато начал верить, что с ним ничего такого не случится. Для тех, кого вирус не тронул, жизнь текла по тому же руслу, что и всегда.
Поэтому мальчик рано понял, что ему придется идти собственным путем. Как-то раз, когда Фортунато выслушивал жалобы матери на американок, ему пришла в голову идея проститутки как гейши; в четырнадцать он привел домой ослепительно красивую пуэрториканку из своего класса и отдал ее матери в обучение. Так все и начиналось.
Фортунато поднял глаза; пока он бесцельно блуждал по Джокертауну, наступила ночь. Серые и пастельные тона сменились неоном, и уличная одежда в его свете казалась леопардово-пятнистой. Прямо перед ним демонстранты перегородили улицу грузовиком без бортиков. У них были барабаны, усилители и гитары, а из открытой двери «Хаос-клуба» тянулись толстые провода удлинителей.
Сцена была пуста, если не считать женщины с длинными и кудрявыми рыжими волосами и гитарой. На транспаранте у нее за спиной виднелись буквы "СНСС[74]". Фортунато понятия не имел, что они означают. Она пела какие-то народные песни, и слушатели то и дело принимались подпевать ей. Припев они дважды пропели без музыки, после чего певица поклонилась, ей похлопали, и она спрыгнула с грузовика.
Соперничать в красоте с Ленорой она вряд ли могла: нос был чуточку великоват, да и кожа оставляла желать лучшего. На ней была униформа всех радикалов – голубые джинсы и рабочая рубаха, – которая совершенно ее не красила. Но женщину окружала такая аура энергии, что он, сам того не желая, не мог ее не заметить.
Женщины были слабостью Фортунато и влекли его, как огонь свечи – мотылька. Вот и сейчас, несмотря на всю свою подавленность, он не смог удержаться – остановился и стал смотреть на нее, и не успел он опомниться, как певица уже стояла перед ним и трясла жестянкой из-под кофе, на донышке которой позвякивали немногочисленные монетки.
– Эй, парень, не хочешь сделать пожертвование?
– Не сегодня, – ответил Фортунато. – Я не слишком интересуюсь политикой.
– Ты черный, Никсон – президент, и ты не интересуешься политикой? Братишка, у меня для тебя плохие новости.
– И что, все это – в защиту черных?
Фортунато не заметил в толпе ни одного черного лица.
– Нет, парень, это в защиту джокеров. Ого, я, кажется, задела за живое? – Фортунато ничего не ответил, но она все равно продолжила. – Знаешь, сколько в среднем живет джокер во Вьетнаме? Меньше двух месяцев. Если ты возьмешь процент джокеров среди населения Штатов и разделишь их на процент джокеров среди солдат во Вьетнаме, знаешь, сколько получится? Там джокеров почти в сто раз больше. В сто раз, парень!
– Ладно, и что ты от меня хочешь?
– Сделай пожертвование. Мы собираемся нанять юристов и положить этому конец. Это все ФБР, парень. ФБР и СКИВПТ. Все снова как во времена Маккарти. У них есть списки всех джокеров, и они нарочно их призывают. Если они могут ходить и держать ружье, их отправляют прямиком в Сайгон – практически без медкомиссии. Это геноцид, чистейшей воды геноцид.
– Ладно, ладно.
Он вытащил из кармана двадцатку и бросил ее в жестянку.
– Знаешь, чего бы мне хотелось? – Женщина даже не обратила внимания на достоинство купюры. – Чтобы эти чертовы тузы хоть что-нибудь сделали для своих товарищей, понимаешь? Что стоило бы Циклону или какому-нибудь другому из этих самодовольных ослов уничтожить эти досье? Ничего, парень, совершенно ничего, но они слишком заняты тем, чтобы попасть в газеты.
Она двинулась прочь, потом взглянула в банку.
– Эй, парень, спасибо. А ты молодец. Слушай, у меня тут есть наша листовка. Захочешь еще чем-нибудь помочь – звони.
– Хорошо, – сказал Фортунато. – Как тебя зовут?
– Сиси Райдер.
– Это имеет какое-то отношение к тем буквам? – Он ткнул в надпись «СНСС» на транспаранте.
Сиси покачала головой:
– А ты забавный, парень, – и, улыбнувшись, исчезла в толпе.
Он сложил листовку, спрятал ее в карман и свернул с Боуэри. Этот разговор о джокерах оставил у него неприятный осадок. Чуть дальше по этой же улице был другой клуб, с зеркальными стенами, – он назывался «Дом смеха» и принадлежал одному парню по имени Десмонд, у которого вместо носа был хобот. Он был одним из клиентов Фортунато и вечно требовал гейшу с более нежной кожей, более темными волосами и более красивым лицом, чем ему могли предоставить. Сейчас Фортунато не то что видеть его – думать о нем не хотелось.
Теперь уже почти никто на этих улицах не носил маски, и многочисленные глаза вызывающе таращились на него с перевернутых лиц или уродливых голов. «Твои новые братья и сестры», – сказал он себе. Тузам доставались заголовки газет и ток-шоу, а уродам и калекам – Джокертаун. Джокертаун и джунгли Вьетнама, если Сиси была права.
Но больше всего Фортунато сейчас хотелось оказаться в квартире Леноры и заняться с ней любовью. Только на этот раз он даст себе волю – плевать, если от этого он станет слабым, как новорожденный котенок, – и все снова встанет на свои места. Если не считать того, что рано или поздно убийца нанесет следующий удар. Вьетнам был на другом краю света, а убийца – совсем рядом, может быть, даже в этом самом квартале.
Он остановился, поднял глаза и понял, что подсознание привело его прямо к переулку, в котором, как ему сказали, нашли Эрику.
Фортунато вспомнил о том, что говорила Сиси: употребить свои способности на благо тех, кто рядом с тобой.
Когда Ленора вытряхнула его из его тела, он видел недоступные ему прежде вещи – вихри и сплетения энергии, названия которым он не знал. Если ему удастся снова выйти из своего тела, может быть, он заметит что-нибудь такое, чего не обнаружили копы.
Пьяница в долгополом грязном пальто уставился на него: длинные висячие уши, как у таксы, и черный мокрый нос. Фортунато не стал ничего ему говорить, просто закрыл глаза и попытался восстановить это ощущение в памяти.
С таким же успехом он мог бы пытаться силой мысли вознести себя на луну. Ему не обойтись без Леноры, но приводить ее сюда он боялся. Интересно, получится у него сделать это у нее в квартире, а потом перелететь сюда? Сможет он продержаться так долго? И что произойдет с его физическим телом, если сможет?
Чересчур много вопросов. Он позвонил ей из таксофона и сказал, куда подойти.
– У тебя есть пистолет? – спросил он.
– Да. С тех самых пор, как... ну, ты понимаешь.
– Захвати его с собой.
– Фортунато? У тебя неприятности?
– Пока нет, – сказал он.
* * *
К тому времени, когда они с Ленорой вернулись обратно в тот переулок, за ними уже успела собраться целая толпа. Все они были в обносках, которыми снабжала их Армия спасения: в мешковатых штанах, рваных и грязных фланелевых рубахах, пиджаках в жирных пятнах. Одна приземистая пожилая женщина походила на начавшую оплывать статую из музея восковых фигур. Справа от нее рядом с помойкой стоял мальчик-подросток и вибрировал. Когда тон вибрации достигал определенной высоты, помойные бачки со звоном стукались друг об друга, как тарелки в каком-то безумном оркестре, и женщина поворачивалась и со злостью пинала их. Уродства всех остальных были менее явными: у одного мужчины на кончиках пальцев были щупальца, у другой девушки лицо обрамляли гребни загрубелой кожи.
Ленора вцепилась в руку Фортунато.
– Что теперь?
Он поцеловал ее. Из толпы уродов тут же послышались смешки, и девушка попыталась отстраниться, но мужчина был настойчив: он разжал языком ее сомкнутые губы, его руки скользнули ей за спину, и в конце концов она начала тяжело дышать, а он почувствовал энергию, пробуждающуюся у основания его позвоночника. Подняв глаза, Фортунато впился взглядом в лицо человека-таксы. Переполнявшая его энергия хлынула в глаза и голос, и он сказал, спокойно и властно:
– Уходи.
Человек-собака развернулся и потрусил прочь из переулка. Одному за другим Фортунато велел уйти и всем остальным, потом сказал:
– Давай, – и направил руку девушки к себе в штаны. – Делай то же самое, что делала в прошлый раз.
Его руки скользнули Леноре под свитер, медленно добрались до груди. Возбуждение охватывало его все больше и больше, и он закрыл глаза и привалился к кирпичной стене. Через считанные секунды Фортунато уже готов был кончить, а его астральное тело рвалось наружу, как воздушный шар на длинной нитке. И тогда он выскользнул из своей оболочки, словно на ходу выскочил из машины.
Каждый кирпичик, каждый брошенный фантик обрел вдруг невиданную четкость. Фортунато сосредоточился, и шум дорожного движения стал замедляться и отдаляться, пока в конце концов не стал почти совсем неслышным.
Эрику нашли на пороге одного из домов дальше по переулку, с отрубленными руками и ногами, сложенными у нее на коленях, как дрова, и почти перерезанным горлом. Он видел пятна ее крови, впитавшиеся глубоко в бетон, но все еще еле уловимо испускающие ее жизненные флюиды. Дерево порога до сих пор хранило частицы ее духов и длинную пепельную волосину.
Невнятный шорох улицы превратился в вибрацию, столь низкую, что Фортунато чувствовал отдельные волновые пики, проходящие сквозь него. Теперь он мог даже различить вмятину, оставленную телом Эрики на бетонном крыльце, и почти неуловимые отпечатки ее туфель на асфальте. А за ними – следы ее убийцы.
Они вели от улицы к телу Эрики и обратно, а на обочине тротуара заканчивались у отпечатков колес машины. Он понятия не имел, что это за машина, но видел следы ее шин: жирные, черные и волокнистые, как будто ее гоняли целый день.
Фортунато на миг замер и оглянулся на свое физическое тело, застывшее в объятиях Леноры. Потом пошел по следам машины на улицу, перешел Вторую авеню, свернул на юг по Деланси. Он чувствовал, что мало-помалу слабеет, зрение затуманивается, а городской шум начинает задевать границы слуха. Он сосредоточился сильнее, выкачивая из своего физического тела последние резервы силы.
Машина повернула на север на Боуэри и остановилась перед убогим серым складом. Фортунато из последних сил дотащился до тротуара и увидел следы, ведущие из машины к входной двери в строение. Он проследовал по ним вверх по лестнице, чувствуя, что его словно держит какая-то гигантская эластичная лента, причем уже растянутая до предела. Следы обрывались у входа на чердак, и Фортунато понял, что выложился до дна.
Уличный шум ударил в уши, и его стремительно понесло назад тем же путем, каким он пришел сюда, неумолимо увлекая обратно в физическую оболочку. Блаженствующий и обессиленный, как будто до изнеможения занимался сексом, он погрузился в свое тело, как ныряльщик – в бассейн. Ленора едва не упала под внезапно навалившейся тяжестью потерявшего сознание партнера.
* * *
– Нет, – сказала Ленора и откатилась от него. – Я не могу.
У нее были лиловые синяки под глазами, а все тело обмякло от изнеможения. Фортунато удивился, как это она умудрилась посадить его в такси и втащить по лестнице в свою квартиру.
– Я не понимаю, – сказал он.
– Ты накапливаешь заряд, а потом секс сжигает его. Понимаешь? Энергия, шакти. Тантрическая магия возвращает эту энергию тебе обратно. Не только твою, но и ту, что отдаю тебе я.
– Значит, когда ты кончаешь, ты отдаешь мне эту шакти.
– Верно.
– И ты отдала мне все, что у тебя было.
– Вот именно. Я выжата, как лимон.