НУ ЧТО КРАСИВАЯ, ПОЕХАЛИ КАТАТСЯ?
Любишь кататься — люби и катайся.
Народная глупость
Геройские сны и раньше снились Федору, но никогда еще настолько отчетливо — очнувшись в мягкой постельке, он осознал это еще четче.
Разбудил его настырный солнечный луч, подло воткнувшийся в правый глаз через неплотно прикрытые шторы. Сморщив нос, карапуз потер запястьем висок и недовольно повернулся набок, укрываясь от назойливого ультрафиолета. Сквозь узкую щелочку век он узрел поблизости от себя смутные очертания человеческой фигуры. Стараясь не раскрывать своей осведомленности, Федор принялся аккуратно расширять поле зрения, покуда не разглядел-таки сидящего на табурете человека, а разглядев, подскочил на подушках, принявшись удивленно вопить:
— Пендальф? Пендальф!
Старикан, как всегда, не расстававшийся со своей трубкой, сначала заулыбался во все лицо, а потом и попросту принялся покатываться со смеху. Очевидно, привлеченные этим приступом хохота, в комнату вломились известные любители и постоянные потребители юмора — Чук и Гек. Завидев своего розовощекого друга во вполне сознательном состоянии духа и тела, они набросились на него, запросто подключившись к веселью:
— Федор! Федор!
Пендальф уже не мог остановиться: наблюдая за обнимашками-целовашками в исполнении известного бойз-бэнда, он заходился в истерическом смехе, хлопал себя по коленям и бокам и едва успевал утирать слезы бородой.
Еще один обладатель внушительной бороды и любитель розовощеких карапузов не мог оставаться в стороне от происходящего — возникшего на пороге гнома первым заприметил именно Федор:
— Гиви?
Тот с удовольствием последовал бы примеру Чука и Гека, уже вовсю облапившим своего кореша, но появившиеся на пороге Лагавас и Агроном наверняка не одобрили бы его поползновений, а потому гном задушил свое начинание в кулаке и остановился подле похохатывающего Пендальфа. Улыбающиеся эльф и бомж тоже выстроились в ряд наблюдателей, столпившихся подле кровати, как у ринга, наблюдая за борьбой нанайских мальчиков в исполнении ширской четверки. Почему четверки? Ах, да — уставившись влюбленными глазами на своего дружка, в комнату вошел Сеня и, недолго думая, присоединился к происходящему под одобрительные возгласы старших товарищей. Пендальф, прекративший ржать и теперь только глупо улыбавшийся, потащил слишком уж увлекшихся Гиви, Агронома и Лагаваса к выходу…
На площади перед гондурасским ГУВД негде было крыжовнику упасть — цепочка курсантиков едва-едва сдерживала с помощью саперных лопаток нарядную толпу, явившуюся поглазеть на небывалое зрелище. Разгоряченные обыватели явно намеревались пробраться поближе к VIP-ложе, где расположившиеся на удобных местах особы, приближенные ко двору, вяло пожевывая бутерброды с черной икрой и потягивая «хэннэси» из серебряных стаканчиков, ожидали начала инаугурации.
Обнаружились среди «Важных И Понтовых» и рохляндская принцесска, которая, не теряя попусту времени, вовсю строила глазки оклемавшемуся-таки Эффералгану, и вся карапузская братия, и Гиви с Лагавасом, вполголоса обсуждавшие предстоящую церемонию. Причем гном на полном серьезе утверждал, что, случись ему участвовать в подобном, называться это бесчинство будет не иначе как «инагивирация». Ломая голову и язык, эльф все пытался выговорить, как будет именоваться церемония в его честь, но тут эту «великосветскую» и «высокоинтеллектуальную беседу» прервали торжественные фанфары. Взоры собравшихся обратились к высокому подиуму, задернутому тяжелым бархатным занавесом, подле которого парадным строем выстроились навытяжку разряженные гвардейцы.
Сначала по кроваво-красным складкам забегали лучи стробоскопов, потом откуда-то снизу потянуло вонючим дымом из дым-машин, и наконец под бодрое «техно» старика Вагнера шторки подались в стороны, и толпе, весь в клубах, лучах и парадном наряде, предстал Агроном собственной довольной персоной.
Лицо бомжа оккупировала плохо скрываемая улыбка, распахнуться шире которой мешала только торжественность предстоящего момента.
Когда дым слегка расползся по округе, оказалось, что главный «виновник торжества» находится на сцене не в одиночестве — Пендальф в своем парадном белом мундире являл собой верх сосредоточенности, стараясь при этом не привлекать к себе излишнего внимания до поры до времени.
Выждав, покуда в толпе закончится истерика, связанная с шоу-появлением Агронома, старик выдвинулся на передний план и, подняв руку вверх, потребовал тишины. Когда, наконец, замолкли даже Чук и Гек, настойчиво обсуждавшие степень накуренности «кандидата в президенты», Пендальф громко провозгласил:
— Предлагаю Агронома на должность губернатора Гондураса!
В этот момент из сцены плавно поднялась тумба, на которой возлежала губернаторская «кепка Мономаха», вызвавшая бурю зависти в толпе и особенно среди истинного ценителя плоских головных уборов — Вши. Не переставая лыбиться Агроном опустился на одно колено перед самозваным церемониймейстером, и Пендальф нахлобучил Кепку на весьма горделиво склоненную голову. Толпа, слегка разочарованная процессом, недовольно зашумела, и Пендальф, наклонившись к самому уху Агронома, посоветовал:
— Давай уже, речь толкни.
Агроном резко выпрямился, старательно пряча улыбку, и, вдохнув побольше воздуха в легкие, чтобы не проколоться на месте, решительно развернулся к микрофону.
Встреченный бурной овацией, он приступил к исполнению обязанностей:
— Решительно поддерживаю идею об укреплении вертикали власти. Хватит нам этих так называемых выборов. Губернаторы должны назначаться из Москвы!
(Бурные продолжительные аплодисменты.)
Пора улучшать демографическую обстановку! Я подписал указ об отмене «этих дней», «у меня болит голова» и «сначала свадьба».
(Бурные продолжительные аплодисменты.)
Молодым семьям — кредит на квартиру, чтобы внуки успели расплатиться!
(Бурные продолжительные аплодисменты.)
Закончив с тронной речью, новоиспеченный владыка гондурасский двинулся принимать поздравления и выражать респекты — это давалось ему куда легче, чем ораторские экзерсисы. Довольно-таки учтиво поклонившись рохляндскому наследнику, который вроде как больше не сердился на Агронома за поруганную девичью честь сестрички, и раскланявшись с собственно некогда имевшей на него виды девахой, которая теперь была увлечена охмурением Эффералгана, бывший бомж двинулся выражать свое почтение тем, кто помог ему совершить головокружительную карьеру.
Первым, на кого «снизошла благодать», оказался Лагавас, пригласивший на церемонию кучу родственников, которые теперь благополучно оргазмировали на тему того, как «высоко взлетел мальчик» из их семьи.
Поручкавшись с эльфом, Агроном решил продемонстрировать народу, что, взойдя на высокий пост, не утратил чувство юмора, слегка подколов своего боевого товарища:
— Ох, ловкач, как слона урыл!
Эльф радостно покраснел, а его многочисленная родня горделиво приосанилась, свысока поглядывая на остальных гостей, не оделенных «высоким вниманием».
В этот момент в толпе образовалось какое-то движение, привлекшее внимание Агронома: лицо его посуровело, он напряженно ждал приближения процессии, пробивавшейся ему навстречу. Лагавасовские родственники, завидев, кто пожаловал пред светлые очи, скорчили не слишком довольные гримаски — хотя любому стороннему наблюдателю и без анализа ДНК было ясно, что вновь прибывшие гости церемонии — не слишком дальние родственники клана Лагавасов.
Во главе процессии, выражая всем своим лицом крайнюю степень загадочности, шагал Агент Смит собственной пейсоукрашенной персоной. Заметив, что только что инаугурированный владыка гондурасский заметил их приближение, он замедлив шаг, отошел в сторону, пропуская вперед свою дочурку. Моментально покрасневшая Арвен едва было не рухнула на брусчатку, запутавшись во внезапно подкосившихся ногах. Чтобы хоть как-то приободрить свое чадо, Смит зашипел девушке в спину:
— Сделай загадочное лицо, дура!
Агроном, нынче облеченный высоким доверием, никак не мог облажаться при всем честном народе, даже учитывая, как запросто его застали врасплох, но сразу справиться с собственными нервами не сумел. Старый лис грамотно рассчитал момент, когда его гипотетический зять не имел ни единого шанса отвертеться.
Лихорадочно соображая, как повести себя в не слишком красивой ситуации, Агроном разглядывал прилично округлившуюся девушку. Решение пришло само собой — подойдя к Арвен, он опустился на колено, задрал маечку и поцеловал животик.
В слегка оторопевшей толпе сначала раздались лишь жиденькие хлопки, но поспешившие поддержать поступок Агронома приближенные Агента Смита во главе со своим хозяином помогли им превратиться в бурные и продолжительные аплодисменты.
Сам Смит подозвал к себе одного из своих адъютантов и шепотом осведомился:
— Надеюсь, камеры в номере новобрачных установлены?
Сам же «демократический выбор Гондураса» взял Арвен за руку и продолжил свой «инаугурационный обход» — следующими на очереди были карапузы, переминавшиеся с ноги на ногу в неудобных ботинках, — босиком на площадь пустить их отказались.
Улыбаясь, Агроном оглядел облаченных в костюмы подростков, склонивших перед ним головы согласно этикету, и, поманив их пальцем, встал в образовавшийся кружок и таинственно пообещал:
— Ну что, пацаны… с меня пузырь!
Чук и Гек довольно заржали очередной шутке своего кумира, принявшись переглядываться между собой, а Гек осмелел до того, что ткнул пальцем под ребро старшему товарищу, отчего тот слегка потерял равновесие, опустившись на одно колено перед карапузами. Уже успевшая образоваться свита новоиспеченного гондурасского правителя поспешила последовать примеру Агронома, а вслед за ними принялись выражать свое почтение и все собравшиеся на площади. В пять секунд карапузы возвысились над людской массой совершенно неожиданным образом. Удивленна пожимая плечами, они переглядывались между собой, а прибалдевший Чук, недоверчиво оглядев толпу, помотал головой и потрясенно заявил:
— Ни фига себе флэшмоб!!!
Четверке карапузов, пересекавших границу Шира на гнедых пони, не терпелось попасться на глаза кому-нибудь из земляков — каждого из них прям-таки распирало от гордости, а Сеню, кроме всего прочего, распирало от несвежего салата, которым он, похоже, и отравился.
Трое его друзей предусмотрительно отказались от «Мимозки» из личных запасов хозяйственного карапуза, тем более что минула почти неделя после того, как они с гудящими от беспробудного пьянства головами выехали из Гондураса.
Пендальф, несмотря на продолжающуюся пьянку по поводу воцарения на престол «светлейшего Агронома», лично руководивший погрузкой не слишком вменяемых удальцов, только укоризненно покачал головой, увидев, как Сеня упаковывает в свои мешки уворованный из банкетного зала хавчик.
Чук и Гек, в отличие от Пендальфа, не ограничились бессловесным выражением собственных эмоций, а порядком навставляли «завхозу» за то, что тот, позаботившись о еде, напрочь забыл о спиртном — уже к вечеру первого дня бойкие мохнатые лошадки повытрясли из карапузов остатки хмеля, и дорога перестала казаться удачным приключением.
Впрочем, попасть Семену могло бы куда больше, если бы не волшебный кисет Гека, который не оставил двух проныр без столь вожделенного допинга. Запасов юного наркомана вполне хватило бы и на четверых, но сам Сеня, до сих пор не отошедший от «тягот и лишений», сосредоточился на поглощении уворованных явств, а Федор по уже привычной схеме впал в отчужденное состояние и постоянно что-то записывал в своем блокнотике.
По просьбе Сени бравые карапузы слегка притормозили возле таможенного пункта, покинутого и заброшенного со времен известных событий. Покуда Чук и Гек забавлялись игрой в «кто плюнет в окно сторожки и попадет», а страдавший животом Семен обновлял санузел деревенского типа, Федор снова достал из планшета замусоленный карандаш и столь же потрепанный блокнот и принялся старательно выводить корявые буквы:
«Источник сообщает. Комплексный план оперативно-розыскных мероприятий по ликвидации зловредного кольца… реализован окончательно. В ходе выполнения ликвидировано гнездо гондурасских оборотней в погонах. По окончании мероприятия руководимый мной личный состав отправился по норам.
Подпись: Федор Сумкин».
Подняв голову, он увидел, что веселая троица его спутников уже навострилась ехать дальше и потому укоризненно наблюдает за его графоманскими упражнениями. Густо покраснев, Федор спрятал блокнот и карандаш в свою сумку и молча присоединился к товарищам.
Уже через пару километров замелькали по обеим сторонам дороги распаханные полоски земли, над которыми торчали десятки обтянутых штанами и юбками задниц. Впрочем, практически все участники этого «великопопия», завидев неустановленными органами чувств пылящую по грунтовке четверку, почти тут же отрывались от зеленовато-желтоватой ботвы, удивленным взором провожая странный отряд до следующего поворота, где ситуация повторялась, но уже с участием новых зевак.
Возле крайнего деревенского дома с граблями в руках восседал на скамейке собственно хозяин этой неприглядной фазенды. Старикан, беспрестанно страдавший от набегов молодняка на свой вишневый садик, нес здесь свою нескончаемую вахту. Завидев четверых известных обалдуев, двое из которых (догадайтесь кто) были его «VIP-клиентами», он сначала подскочил было на ноги с явным намерением тряхнуть стариной и граблями, но, приглядевшись повнимательней, решил, что теперь связываться с этими товарищами будет себе дороже.
Преисполненные гордости карапузы разыграли здесь свой первый мини-спектакль на тему «ви а зе чемпионс». Едва повернув головы в сторону вытянувшегося по струнке старпера с граблями в руках, они, держа подбородок строго на Полярную звезду, сухо поприветствовали знакомца:
— Здрасьте, — и так же «безэмоционально» проследовали далее по курсу.
Старикан еще долго смотрел вслед пронесшимся мимо всадникам, потом в сердцах плюнул в пылищу, отшвырнул грабли и скрылся в доме.
По плану, разработанному карапузами по дороге на Родину, в первую очередь следовало посетить местный кабак и уж оттуда начать свое победное шествие по Ширу. К выполнению предписанного все четверо приступили незамедлительно.
Ввалившись в тесноватое помещение, они произвели немалый фурор уже фактом своего появления — здесь, где каждая собака знала в лицо всех местных жителей, их, естественно, помнили, как и историю их исхода из деревни.
Подойдя к барной стойке, Гек швырнул на прилавок несколько купюр и, подмигнув своим товарищам, заказал четыре двойных виски. Бармен сощурил глазки, оглядел карапузов с ног до головы и указал на закопченную табличку «Спиртные напитки лицам до восемнадцати лет не отпускаем».
Гек, улыбаясь еще шире, оглядел собравшихся и вытащил из-за пазухи сложенный вчетверо листок. Развернув бумагу, он зачитал:
«В честь своего воцарения на гондурасском престоле повелеваю — разрешить распитие спиртных напитков с тринадцати лет.
Агроном. Подпись. Печать».
Швырнув указ прямо в лицо бармену, он заявил:
— Так-то, деревня! Новостей не знаем, что ли?
Через час порядком прибалдевшие карапузы, на столе у которых громоздилась целая батарея разнообразных бутылей, почувствовали себя совсем уж настоящими героями — вся таверна давно бухала за их счет, и сюда стекались все давние друзья «широкой четверки» и просто любители выпить на халяву.
Слегка уставший от славы Сеня давно уже искал альтернативных развлечений. Пошарив взглядом по битком набитому залу, он зацепил неопытным глазом несколько девах пофигуристей и, не сумев сделать окончательный выбор, обратился за советом к Федору:
— Слушай, ну, положим, бухать нам можно уже, а с бабами, с бабами как быть? С бабами нам можно?
Взгляд Федора, медленно, но верно уплывавшего по пьяным волнам, говорил о многом, но язык его все еще был хорошо подвешен:
— Сеня!!! Ты че, не понял? Наше время пришло! Мы знаешь кто? Мы — молодая поросль демократии, и поэтому нам все можно.
Сеня понятливо кивнул головой и, встав из-за стола, покачиваясь, направился к самой пышногрудой красотке. Отпихнув какого-то хмыря, увивавшегося подле девахи, он икнул и заявил:
— Я старый солдат и не знаю слов любви.
Ухватив ее за руку, он направился к выходу, таща за собой не слишком-то упирающуюся тетку.
На свадьбе у Сени гуляли шумно и долго, правда, сама гулянка мало чем отличалась от предыдущего форменного алкотерроризма, устроенного «ширской четверкой» в родном поселке. Карапузы то и дело принимались размахивать разнообразными бумагами, позволявшими им творить всевозможные бесчинства на законных, как оказалось, основаниях.
Чук, к примеру, щеголял ксивой старшего оперуполномоченного, Гек оказался помощником депутата, Федор — особой, приближенной к императору, а Сеня на поверку вышел «советником при президенте по вопросам демографии». К моменту, когда демограф-практик решил скрепить свою половую связь узами законного брака, пьянка продолжалась уже не первую неделю.
Так что церемония узаконивания расставания Семена с холостяцкой жизнью не была даже поводом — скорее, не более чем антуражем. Определенное разнообразие вносило лишь то, что бухали в смокингах, да еще Чук по незнанию вписался в очередной конкурс, и теперь его наркоприятель старательно выговаривал плавающему в алкогольном угаре корешу:
— Придурок, ты зачем букет невесты поймал? Правило знаешь? Пацан поймал — пацан сделал! Придется тебе теперь замуж идти.
Федор первым перестал посещать различные торжественные и не очень мероприятия — немало удивлявшиеся его поведению товарищи сообща решили, что длительное путешествие нанесло непоправимый ущерб его психике, ибо не всякий Федор — Конюхов.
Все чаще экс-кольценосец оставался один в доставшемся ему по наследству от Бульбы доме, перебирая семейные архивы и копаясь во всевозможной рухляди, которую, судя по количеству, бывший хозяин коллекционировал долгие годы.
В один из таких «обысков» он обнаружил в секретере бронзовую чернильницу с высохшими чернилами, в которых, скукожившись, торчало воткнутое перо. Порывшись в кладовке, он извлек на свет божий банку растворителя и, плеснув едкое содержимое стеклянной тары в письменный прибор, выковырял-таки оттуда допотопное «писало».
Вдохновленный своим первым «литературным успехом», он не остановился на достигнутом и вскоре окончательно пропал для общества, которое, впрочем, и само с облегчением махнуло рукой на странноватого карапуза, предоставив его самому себе.
Сеня, побывавший в «свадебном путешествии» на другом конце деревни, где и провел две незабываемые недели, наконец-то спохватился, решив проведать внезапно исчезнувшего с горизонта друга.
Дверь, в которую он постучался, была крест-накрест перетянута паутиной — похоже было, что Федор либо не выбирался наружу достаточно долгое время, либо попросту отсутствовал по месту прописки. Он уже собирался было уходить несолоно хлебавши, когда расслышал шаги внутри дома. Толкнув оказавшуюся незапертой дверь, он просунул голову внутрь и завопил:
— Федор Михалыч? Ау!
В конце коридора появилась недовольно-взлохмаченная голова одичавшего обитателя донельзя захламленных хором:
— А… это ты. Проходи.
Сеня прикрыл за собой дверь и прошел в комнату. В круге света, падавшего сквозь окно в потолке, восседал в высоком кресле бывший кольценосец, подоткнутый подушками с трех сторон, и что-то выводил в толстенной тетрадке, высунув кончик языка от излишнего усердия.
Сеня потоптался на пороге, потом придвинулся к продавленному дивану, присел на краешек, огляделся по сторонам и спросил:
— Ну, как дела?
Федор ответил не сразу, все еще продолжая старательно соблюдать наклон и округлость букв. Наконец, отложив перо в сторону, он обернулся к своему другу и махнул рукой, указывая на подсыхающие страницы:
— Да вот, закончил я твою книжку, Сеня. Глянь, название нарисовал.
Сеня подошел к столу, положил руку на плечо Федору и принялся вслух зачитывать записки приятеля:
— Краткий курс истории карапузов, автор — Бульба Сумкии. А также Братва и кольцо, Две сорванные башни и Возвращение бомжа, автор — Федор Сумкин.
С каждой новой строчкой в голосе его крепло волнение, губы его дрожали, левый глаз задергался, как у припадочного, и наконец, отдернув руку, словно плечо Федора ожгло ему ладонь, Сеня с нескрываемой обидой заявил самодовольно улыбающемуся другу:
— Это же я все придумал?!
Утративший, похоже, остатки совести карапуз даже не пытался оправдываться:
— Забей, Сеня. Жизнь полна неожиданностей. Ты придумал, я записал, кто-нить потом киношку снимет. Че ты паришься? Ну не бабу же я у тебя увел!
Он посмотрел на не слишком-то успокоившегося от таких речей кореша и поспешил сменить тему:
— Я вот над чем последнее время размышляю. С Голым… такая фигня получилась. Интересно, где он прописан был? Надо бы на его доме… доску мемориальную повесить. Какой матерый человечище! Настоящий интеллигент. За общее дело не пожалел даже собственной поганой жизни!
Размышления его прервал стук в дверь:
— Але! Вам телеграмма-молния. Шаровая.
Федор сочувственно похлопал по плечу насупленного приятеля и вышел в прихожую.
Вернулся он не в меру серьезным и сосредоточенным. Помахал в воздухе полоской бумаги с блеклым текстом и сообщил:
— Когда-то Бульба открылся мне, что он из органов. Сказал, что когда он уйдет на пенсию по выслуге лет, я буду должен его заменить. Бульба теперь пенсионер. Поедем провожать старика в последний путь. В дурдом.
Несмотря на то, что Сеня попытался было ухватить телеграмму, чтобы лично ознакомиться с ее текстом, Федор ловко увел бумажку из-под носа чрезмерно любопытного дружка, выхватил зажигалку и, подпалив послание с двух сторон, бросил его в пепельницу. Убедившись, что «телега из центра» превратилась в горстку пепла, он скомандовал:
— Собирай пацанов — хватит киснуть в этом Шире. Нас ждут великие дела! Один у всех и все на одного, как говаривают в шоу-бизнесе!
Эпилог
У эпилога не бывает эпиграфов.
Д. Донцова. Как написать хорошую книгу
The End.
Сборник «Лучшие кадры Голливуда»
Чук и Гек, не выспавшиеся и не слишком довольные очередным «замутом» беспокойного Федора, вяло переругивались между собой, обсуждая степень собственной крутизны. Сеня поеживался в седле от предутреннего холодка — Пендальф, вызвавший их на стрелку, назначил местом встречи продуваемую со всех сторон заброшенную стоянку, на которой и расположилась сейчас «ширская четверка». Кроме непредусмотрительного выбора явочного места, старикан явно не собирался демонстрировать свою пунктуальность — прошло уже полчаса с обозначенного времени, а они так и продолжали бороться со сном и холодом.
Когда наконец из-за поворота показалась жутко скрипучая повозка, на козлах которой болтался Пендальф, законспирированный в безразмерный балахон с капюшоном, карапузы уже готовы были совершить над старым разведчиком действия надругательного характера.
Впрочем, старик даже ухом не повел в отношении язвительных реплик в свой адрес, жестом пригласив Федора занять место в повозке и столь же решительно указав от ворот поворот остальному «молодняку».
Бывший кольценосец комфортно разместился в крытом экипаже, а проклинавшие почем свет собственную доверчивость карапузы продолжили растрясать свои телеса на спинах своих «тоже кони».
Оказавшись в повозке, Федор в первую очередь обнаружил, что Пендальф уже подхватил где-то по дороге Бульбу. Престарелый родственник мирно посапывал носом в своем кресле, укрывшись теплым пледом. Карапуз аккуратно тронул его за локоть, и тот, едва приоткрыв один глаз, осмотрелся вокруг и прошамкал:
— Проштите, а кута это мы едем?
Федор понял, что так и остался неузнанным, и, скорчив недовольную гримасу, назидательно произнес:
— На пристань, Бульба. Ты что, не узнаешь меня? — и, не дожидаясь ответа, затараторил: — Историю болезни я тебе выправил. Сейчас сядешь на баркас и через неделю будешь в санатории. Только это, — он принялся шарить в карманах и, наконец, вытащив оттуда сложенную вчетверо бумагу, протянул грамотку старику:
— Вот тут черкани подпись, ну или крестик поставь.
Старик не глядя подмахнул бумаги заботливо предоставленным «паркером» и, напрягая зрение, вопросил:
— Проштите… а вы кто, шобштвенно, будете? И шта вы делаете в моей телеге?
Федор аккуратно спрятал бумагу в нагрудный карман, застегнул пуговицу и прихлопнул по клапану ладонью:
— Извини, Бульба. Все твое теперь мое.
Старик только покачал головой:
— Вот как… Интересно получилось… — и снова погрузился в дремотное состояние.
Федор и сам вскоре задремал, повинуясь мягкому покачиванию рессор, и очнулся лишь, когда резко затормозивший экипаж едва не позволил его носу встретиться с его же коленкой.
Бородатая физиономия Пендальфа, просунувшегося внутрь, окончательно согнала с карапуза остатки сна и сообщила его мыслям и телу правильное направление движения:
— Слазь!
Выбравшегося наружу заспанного товарища встретили донельзя злые и запыленные Чук, Гек и Сеня, так и проболтавшиеся всю неблизкую дорогу в седлах и потому не слишком приветливо общавшиеся теперь со своим «привилегированным собратом». Пендальф, впрочем, пресек намечавшийся классовый конфликт, заставив карапузов заняться престарелым земляком.
Покуда Чук и Гек выполняли приказ начальства, выгружая «едва движимое имущество», Федор принялся оглядываться по сторонам и обнаружил, что пожаловали они к самой пристани, возле которой пришвартовался небольшой океанский лайнер, тысяч на десять посадочных мест.
Возле лайнера, явно готовившегося к скорому отплытию, столпились провожающие, среди которых карапуз не сразу разглядел уже знакомых ему Агента Смита и Электродрель — уж очень они были похожи на остальных пассажиров рейса, отбиравшихся явно по национальному признаку.
В этот момент Бульба, под ручки доставленный к причалу своими наркоповодырями, принялся подслеповато оглядываться по сторонам:
— Так… где это я?
Впрочем, никто не удостоил его ответом, Пендальф лишь махнул рукой карапузам-тимуровцам, и вся процессия двинулась к трапу, возле которого их уже и поджидали новоиспеченный тесть Агронома и прочие официальные лица. Поприветствовав старых знакомцев, Агент Смит основное внимание уделил Бульбе:
— Приготовься, старикан. Поедешь с нами. На родину предков.
Нарядившаяся в костюм стюардессы Электродрель ласково подмигнула Федору, отчего тот залился яркой краской, и тоже принялась инструктировать престарелого карапуза:
— В пути чтобы не пить, бутылки за борт не бросать.
Бульба старательно закивал седой головой и, вырвавшись из рук провожатых, заковылял вверх по трапу, даже не оглянувшись напоследок. Вслед за ним двинулся и Смит, решивший лично проконтролировать старичка.
Проследив за тем, как эта парочка исчезает в чреве лайнера. Пендальф неожиданно повернулся к столпившейся вокруг него молодежи и заявил:
— Ну что… карапузы. Однако, сеанс закончен. Дальше вы уже как-нибудь без меня… сами.
Дружно опустившие головы приятели не заметили странного взгляда Федора, устремленного в сторону старого разведчика, а тот только потрепал по голове своего подшефного:
— Пиппин, язык ты теперь знаешь… возьми себе кличку Гоблин. Помни основы: в английском языке мата нет.
Повисла небольшая пауза, после которой Пендальф едва слышно произнес:
— Пойдем… Федор.
Оторопевшие карапузы подскочили на месте, как ужаленные, переводя взгляды то на Федора, то на старика. Первым решился вставить свое веское слово Сеня:
— Не понял?
Внезапно обозлившийся карапуз тут же накинулся на своего непонятливого приятеля:
— Понял, не понял… Ты чего, Сеня, думаешь, мы за просто так туда-сюда ходили и задницу подставляли? За выполнение задания по борьбе с мировым терроризмом полагаются нам с тобой грин-карты. И теперь я уезжаю в Америку. На ПМЖ.
Глаза в очередной раз облапошенного товарищем карапуза моментально наполнились слезами:
— Да что же это такое? А как же я? — запричитал Сеня.
Федор только развел руками:
— А твой грин-кард, Сеня, я Пендальфу продал… и поэтому ты навсегда остаешься в этой жопе.
Глядя на трясущегося в рыданиях приятеля, он примирительно сунул тому в руки пухлую тетрадь и виновато залепетал:
— Ты эта… если хочешь — издай книгу. Гонорар пополам. Мою половину передай в фонд исследования силиконовых имплантантов — в этом будущее, Сеня, вникаешь? Да не переживай ты так, Семен… ты же писатель, а настоящий творец не может творить вдали от родины — не помню, кто так сказал, то ли Солженицын, то ли Набоков.
Он похлопал друга по плечу и принялся прощаться с оставшимися членами «банды». И Чук, и Гек не скрывали слез, правда, Гека, как всегда, кроме всего прочего, поддушивал беспрестанный ржач, отчего было сложно понять, плачет он или смеется, но сценка получилась все равно трогательная — на прощание карапузы потрогали и погладили друг другу все что можно и нельзя.
И без того впечатленный происходящим Сеня окончательно впал в истерику, и Федору пришлось успокаивать его по новой: крепко прихватив своего бывшего оруженосца, он попробовал хотя бы так остановить поток жидкости, поливавший лицо эмоционально несдержанного товарища. Едва разобрав в потоке языка дельфинов очевидный вопрос, Федор поспешил ответить на него:
— Конечно, встретимся! Сеня, ты веришь в переселение душ?
Выслушав очередную порцию ихтандристики, он продолжил свой сеанс психотерапии:
— И я верю… Особенно в то, что всем нужны деньги, так что, может, и про нас кто продолжение напишет…
Сообразив, что без последнего поцелуя его тело не покинет этот причал, Федор поспешил совершить необходимый ритуал и, оставив за спиной содрогающегося в рыданиях друга и двух приятелей, содрогающихся на порядок поменьше, поскакал вверх по трапу, перепрыгивая по две ступеньки разом.
Ступив на палубу, он перегнулся через борт, помахал рукой «святой» троице внизу, одарил приятелей лучезарной улыбкой и скрылся уже насовсем…
1. Читать сначала.
2. Сохранить (F2).
3. Настройки.
4. Выход.