Вера встречается с Бэтменом

В воскресенье утром Вера исследовала феномен простого человеческого счастья. Это явление в ее родной стране относилось к категории раритетов, лично для нее было вообще недостижимо, а здесь выглядело чем-то естественным, само собою разумеющимся.

В выходные дни парк резиденции «Времена года» открывал ворота для всех желающих и превращался для окрестных жителей в место для прогулок. Шарпантье говорил, что это дает заведению налоговые льготы, да и старикам полезно видеть обычных людей, предающихся мирным семейным радостям.

Словосочетание «народные гуляния» у Веры ассоциировалось с чем-то малоприятным: сосущие пиво похмельные мужики, стаи матерящейся гопоты (такой же противной, как само это слово), орущие на детей мамаши, милиционеры с резиновыми дубинками, всюду намусорено. Московские скверы и бульвары в праздничный день она всегда обходила стороной.

Здесь же всё было по-другому: тихо, чинно, мило. Конечно, играло роль и то, что парк не столичный, а провинциальный, но про наши провинциальные парки лучше вообще не вспоминать.

Каждый выходной Вера приходила полюбоваться пасторальной идиллией, это зрелище ей не надоедало.

По аллеям трусили в одиночку и группками бегуны, подходили знакомиться вежливые, негавкающие лабрадоры, у каждой гуляющей семейной пары было по два, по три, а то и по четыре ребенка. Большая компания школьников старательно и неумело строила крепость из недавно выпавшего скудного снега; мамаши весело и организованно расставляли на столах термосы и резали бутерброды. Через кусты к обрыву прошествовал отряд пожилых людей в одинаковых красных куртках, с биноклями и фоторужьями. Это был кружок любителей-орнитологов.

– А сейчас мы с вами пойдем любоваться нормандской синицей! – вещал энтузиастический руководитель. – О, мсье-дам, это удивительная птица!

Когда-нибудь так же будет и у нас, думала Вера, с завистью провожая взглядом поклонников нормандской синицы. Но, наверное, еще нескоро.

Есть два вида счастья: большое и маленькое. Первое не длится долго, потому что от него перехватывает дыхание, а сколько можно просуществовать без выдоха? Про такое счастье она хорошо понимала. Оно было ей знакомо. Но счастье маленькое, повседневное, которое даже не называет себя этим праздничным словом, казалось Вере непостижимой загадкой. Как это у них получается? Жить изо дня в день одинаково, размеренно, радоваться простым и естественным вещам: что у детей всё хорошо, что будет уик-енд, а потом отпуск, а еще – долгая пенсионная жизнь, когда мы все отдохнем от забот и будем заниматься не тем, что должно, а тем, что нравится.

РЈ нас РІ РРѕСЃСЃРёРё РїРѕРєР° лишь малое число избранных могло позволить себе столь блаженную старость. Эти немногие счастливцы сегодня тоже гуляли РІ парке, радуясь СЏСЃРЅРѕР№ РїРѕРіРѕРґРµ Рё еще РЅРµ растаявшему снегу, редкому гостю здешних Р·РёРј.

Даже бывший член ГКЧП, исполненный значительности, каждую минуту помнящий, что он – фигура исторического масштаба, и тот разнежился на январском солнышке. Сел на скамейку, откинулся и задремал в своей винтажной неснашиваемой дубленке, наверное, полученной еще из цековского распределителя. Пыжиковая шапка свалилась на сиденье, легкий ветерок шевелил седые волосы, и даже издали было слышно уютное похрапывание.

Мимо шел бывший диссидент Михаил Маркович Кучер. Нагнулся, подобрал что-то, выпавшее из кармана у спящего, положил в шапку. Вера умилилась: даже на идеологических врагов местная атмосфера действовала умиротворяюще. Михаил Маркович уселся на соседнюю скамейку с очень довольным выражением лица, достал из кармана блокнот и стал там что-то писать.

Вера давно уже выработала формулировку, в правдивости которой она всё больше убеждалась: «Главный признак правильно устроенного общества – если в нем старость нестрашна и старики не вызывают жалости». Что ж, цель определена. Понятно, куда двигаться. Как – тоже, в общем, ясно.

Тихий звон отвлек ее от мыслей. Он прозвучал уже не в первый раз. Откуда это?

Люди, проходившие мимо дремлющего члена незадачливой хунты, на миг останавливались, читали что-то написанное на листочке и бросали в меховую шапку монеты. Михаил Маркович на соседней скамейке скалил зубы. Поймал Верин взгляд, подмигнул.

Она встала, пошла прочь, от греха подальше. Едва свернула за стриженый кустарник, как сзади послышались сердитые стариковские крики. Член ГКЧП проснулся. Увидел поданную милостыню, бумажку. Там написано что-нибудь вроде «Пожалейте бывшего члена ЦК» или «Подайте призраку коммунизма». Юмор диссидента довольно однообразен.

Ох, будет сегодня очередной скандал.

Ничего, согласно новейшей психологической методе, умеренные конфликты в доме престарелых даже полезны, поскольку нарушают монотонность эмоционального фона. У французов есть даже специальное пособие, помогающее создавать небольшие турбуленции искусственным образом. Правда, жители «Времен года» пока отлично решают эту проблему без посторонней помощи.

От мысли о скандалах и конфликтах был один шаг до вечной темы Вериных размышлений – как быть со Славой. Всё одно и то же, хождение по замкнутому кругу.

После его осеннего приезда они больше не виделись. Берзин долго пытался преодолеть ее упрямство. И убеждал, и требовал. Просил прощения, сам не понимая, за что. Пробовал давить: не может ведь она ему запретить видеться с родным отцом. «Нет, конечно, – сказала Вера, – ты обязательно должен его навещать. Просто я на это время буду куда-нибудь уезжать». Так она и делала.

Разговаривали РѕРЅРё теперь только РїРѕ телефону, РїРѕ скайпу общаться перестали. Ей было Р±С‹ тяжело смотреть РІ его измученные глаза – могла проявить слабость. РќРµ было Сѓ Веры уверенности РІ себе. Пусть Берзин смирится СЃ идеей, что ничего такого Сѓ РЅРёС… РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ будет. РўРѕРіРґР° можно возобновить нормальные отношения. РћРЅ, собственно, уже пообещал ей РЅРµ вспоминать случившееся Рё оставаться СЃСѓРіСѓР±Рѕ РІ рамках деловых отношений. РќРѕ это РѕРЅ врёт.

Каменно непреклонной Вера стала не сразу. Когда Слава унесся в аэропорт, ей сделалось ужасно жалко и его, и себя. Чуть не схватилась за мобильник. Еле-еле с собой совладала.

Вечером, вся в раздерганных чувствах, полезла на крышу любоваться звездами одна. Звезд, увы, не было, но по темному небу несколько раз проползли огоньки самолетов – и она даже заплакала, представив, какой несчастный и нахохленный Слава летит сейчас в Москву.

Чешуйчатая крыша шато блестела после недавнего дождика, как панцырь сказочного чудовища. Ажурный флюгер на дымоходе слегка покачивался, хотя ветра не было. Этот непонятный феномен привлек Верино внимание. Она вгляделась в мрак – и показалось, что под чугунной стрелкой чернеет какой-то ком. Птичье гнездо? На открытом всем ветрам месте? Странно.

Вдруг ком шевельнулся, многократно увеличился в размере и с пронзительным писком понесся прямо на Веру. Это была летучая мышь, только и всего. Но Вера, как большинство женщин, испытывала необъяснимый страх перед шмыгающими, юркими, пищащими обитателями сумеречного мира: мышами, крысами, пауками, тараканами. Что уж говорить о летающем кошмаре с фосфоресцирующими глазенками и растопыренными перепончатыми крыльями.

Если б эта мерзость запуталась коготками в прическе, Вера, наверное, скончалась бы на месте. Но ей и так пришлось скверно. Гораздо хуже, чем тогда, с выпрыгнувшей из-под колес черной кошкой.

«Всё-всё-всё-всё!», – ударила в уши бешеная капель, и Вера испугалась не смерти, а того, что здесь, в дурацкой башенке, ее тело не найдут. Мелькнула картинка – разлагающийся труп на крыше. Может, кто-нибудь обратит внимание: что это вороны над замком каркают? Но до очередного приезда трубочистов, а они появятся только в следующем октябре, сюда вряд ли кто-то полезет.

Умереть она не умерла, отдышалась. Но мозги ей этот инцидент вправил.

Очередная глупая случайность? Как бы не так. Случайности кажутся глупыми только тому, кто сам глуп.

А если бы Слава, как планировалось, был рядом и она окочурилась бы прямо в его объятьях? Запросто. Аневризму может прорвать не только в разгар африканской страсти, а в любой момент. Даже без особенной причины – что-то там внутри щелкнет, треснет, скакнёт, и привет горячий.

Она же очень хорошо это знает! Всё давно обдумано и решено, а то, что она позволила себе с Берзиным, это слабость, эгоизм и даже, будем называть вещи своими именами, подлость. Оказывается, иногда любить значит отказать в любви. Если, конечно, любишь по-настоящему.

Так что летучая мышь была не глупой случайностью, а знаком и напоминанием. «Спасибо тебе, Бэтмен, но больше не прилетай, а то ты меня в гроб загонишь. Я и так всё поняла». Вера печально усмехнулась и стала спускаться. Осторожно, без спешки.

Был бы еще человек другого склада, а Слава для такой любви точно не вариант. Слишком трезв и рассудочен, подобные люди эмоцинально уязвимее всяких романтиков-импрессионистов. Пробить их доспехи нелегко, но если уж латы дали трещину, рана будет смертельной.

Нет-нет, нечего и думать! Женщина-мина в подруги Берзину не годится. Пусть найдет себе такую же, как он, разумницу. Без опасной червоточины.

Вместе делать дело – пожалуйста. Про это Вера тоже много думала. Цели у нее с Берзиным, конечно, разные, но есть и общий интерес.

Скажем, телевизионное шоу для старых людей, про их проблемы и надежды – штука полезная. Известность, узнаваемое лицо – мощный рычаг, при помощи которого можно многого достичь. Привлекать спонсоров, договариваться с местной администрацией, да мало ли. Но рычагом в чьих-то руках Вера не будет. Об этом она Берзина честно предупредила, и он принял к сведению.

Объясняться с ним стало очень тяжело. В смысле, чересчур легко: что она ни скажи, он сразу со всем согласен. Берзин, само собой, надеется, что блажь у нее пройдет, стерпится-слюбится. Бедный Берзин.

Верины планы относительно прототипного мезона тем временем приобретали всё более конкретные очертания. Времени она даром не теряла. Кое-какую предварительную работу можно было вести и отсюда, из Франции.

Название пусть будет берзинское. «Счастливый корабль» – чем плохо?

В Вологодской области, на лесном озере, есть заброшенный монастырь, давно уже присмотренный волонтерами. Экология там фантастическая, есть дорога, правда, нуждающаяся в ремонте. Своей вытянутой формой островок действительно похож на корабль. Судьба у монастыря была трудная. Примерно такая же, как у всей страны. Там долго была тюрьма для врагов народа. Потом стационар для тяжелых психических. Последние лет двадцать – ничего, запустение. Оно и к лучшему. После тюрьмы и скорбного дома, как после выброса радиации, должно пройти время. Чтобы скверное излучение рассосалось.

Деньги РЅР° ремонт Рё обустройство, урегулирование юридических проблем – РІСЃС‘ это остается РЅР° следующий РіРѕРґ. РљРѕРіРґР° Вера Коробейщикова станет телезвездой, эти РІРѕРїСЂРѕСЃС‹ решатся сами СЃРѕР±РѕР№. РќСѓ Рё Берзин – человек слова. Раз обещал, поможет.

Пенсионеров наберем самых обычных, из окрестных жителей. Преимущество будет даваться тем, кому жизнь не дала никаких привилегий, а наоборот, обездолила: одиноким, малообеспеченным.

Необходимо устроить хороший медицинский центр, с классным оборудованием. Это обязательно, потому что здоровье у будущего контингента наверняка запущенное. Что можно подремонтировать да отреставрировать – сделаем.

Персонал – только из добровольцев. Кому такая работа в радость. Движение «Счастливая старость» уже сейчас немаленькое, а будет еще мощнее. И мы покажем этой кислой стране, что старость действительно может быть счастливой! Всё, что есть во французских мезон-де-ретретах, будет и у нас!

Человек на склоне лет должен быть уважаем, окружен заботой. И тогда он будет чувствовать, что прожил жизнь не впустую. И станет думать о светлом и вечном, а не о том, хватит ли пенсии на молоко и гречку.

Всё это мы сделаем. Не сразу, но сделаем. Сначала на одном «счастливом корабле», а потом повсюду. Останется, конечно, проблема старческой деменции, но будем следить за новинками гериатрической науки. Как только в мире появится средство против болезни Альцгеймера, немедленно возьмем на вооружение.

* * *

Из парка она вышла бодрым шагом, вся устремленная в будущее. Но возле ограды увидела Эдуарда Ивановича Мухина в компании светловолосой санитарки, и позитив мгновенно улетучился.

Еще одна проблема, не дававшая Вере покоя, называлась «Охотница на уток».

С некоторых пор Вера стала замечать, что новая санитарка, слишком уж гладкая и сексбомбистая для такой работы и зарплаты, слишком много внимания уделяет жалкому Мухе. Что она нашла в бедняге, скорбном рассудке? Почему хохочет на его дурацкие, каждый раз одни и те же шутки? Зачем кокетничает?

Ясно зачем. Эта штучка приехала в заведение для состоятельных стариков не носить утки, а охотиться на уток – жирных, аппетитных. Каламбур так себе (Вера никогда не была сильна по части острословия), но суть дела отражает точно. Для Валды молодящийся, падкий на баб Мухин – лакомая добыча. Богатый старикашка, которого можно прибрать к рукам. Из досье рижанка могла выяснить, что Эдуард Иванович юридически дееспособен, опеку над ним Берзин не оформлял. Если однажды утром Мухин объявит, что решил жениться, никто не может ему помешать. То-то Славе выйдет сюрприз с новой «мамой».

Однако всё это пока были не более чем подозрения. Вера не хотела ими делиться с Берзиным. Он немедленно примчится «разруливать», и тут уж уклониться от прямого контакта не удастся, а к этому они оба еще не готовы.

Но позавчера случилось кое-что, побудившее Веру к активным действиям.

Она шла через зимний сад, заметила под пальмой привычную парочку, нахмурилась, замедлила шаг. Мухин и Валда стояли к ней спиной.

– Я безнадежный романтик, Валдочка. Верю в любовь с первого взгляда. А ты похожа на Фрэзи Грант, бегущую по волнам. Смотрела кино? – И он запел. – «Шел корабль из далекой Австралии, из Австралии, из Австралии. Он в Коломбо шел, и так далее, и так далее, и так далее…»

– «…И вёл тот корабль из Австралии капитан Александр Грант», – подпела ему санитарка. – Конечно, смотрела. Мое любимое кино. И писателя Грина обожаю.

РљРёРЅРѕ «Бегущая РїРѕ волнам» Вера, положим, тоже РєРѕРіРґР°-то видела. Р’ детстве, РїРѕ телевизору. Средненький фильм советско-болгарского производства, снятый лет СЃРѕСЂРѕРє назад. РќР° любимое РєРёРЅРѕ для латышской красотки двадцать первого века никак РЅРµ тянет. Равно как Рё писатель Грин маловероятен РІ роли любимого Валдиного автора. Честно РіРѕРІРѕСЂСЏ, непохоже, что РѕРЅР° вообще РёР· разряда читательниц. Р—Р° РІСЃС‘ время Вера ее РЅРё разу РЅРµ видела СЃ книжкой, РЅРё РЅР° каком языке.

Подслушанный обрывок разговора Веру очень растревожил. И она, наконец, сделала то, что давно пора было сделать.

Если уж санитарке удалось заглянуть в досье пациента, доктору посмотреть личную карточку низшего персонала было проще простого.

И там Веру ожидал сюрприз.

– Посмотрите-ка сюда, – тревожно нахмурясь, обратилась она к мадам Санглье, которая у Люка вела всю канцелярию. – В личную карточку санитарки Мисане.

Коренастая, флегматичная нормандка посмотрела на монитор.

– А, это которая на испытательном сроке. И что?

– Как что?! Ее на самом деле зовут Лайма Мисане! А она всем представилась как Валда Мисане!

Но мадам Санглье не впечатлилась.

– Подумаешь. Меня на самом деле зовут Доротея, а я терпеть не могу это ужасное имя. Когда знакомлюсь с людьми, представляюсь: «Додо».

Спорить СЃ ней Вера РЅРµ стала. Переписала остальные данные, поднялась Рє себе Рё позвонила РІ РРёРіСѓ бывшей старшей медсестре Марине Васильевне, которая отработала РіРѕРґ РїРѕ контракту Рё вернулась РґРѕРјРѕР№. РЈ Веры сохранились СЃ ней очень хорошие отношения. Женщина РѕРЅР° была ответственная, неболтливая.

У Марины Васильевны были какие-то проблемы с здоровьем, но к Вериным подозрениям она отнеслась серьезно. Обещала всё, что удастся, выяснить.

И сегодня, когда Вера после прогулки вернулась к себе, в мейле ее ждало письмо.

Марина Васильевна писала, что проверила у знакомой кадровички из Клиники Паула Страдыня, действительно ли у них работала физиотерапевтом-массажистом некая Мисане. Оказалось, что это неправда. Ни Лаймы Мисане, ни Валды Мисане в штате престижной рижской больницы никогда не числилось. Значит, сведения, которые «охотница» сообщила в канцелярию «Времен года», были ложными!

Кроме того дотошная Марина Васильевна выяснила, что такое Интернациональный колледж физиотерапии, диплом которого Лайма-Валда представила среди прочих своих креденциалов (первоначально она желала занять место массажистки, а в санитарки пошла временно, за отсутствием вакансии). Выяснилось, что учебное заведение с пышным названием – всего лишь месячные курсы. Выпускницу такой шарашкиной конторы в Клинику Паула Страдыня физиотерапевтом нипочем не взяли бы.

«Всё ясно, – сказала себе Вера. – Надо звонить Берзину».

Но представила, как он примчится, как будет смотреть ей в глаза – и почувствовала, что не может поручиться за свою твердость.

Да что она, в конце концов, не разберется без Славы? Она же не ребенок, а без пяти минут директор мезона, где каждый день будут возникать проблемы посложнее этой. Большое дело – вывести на чистую воду примитивную мошенницу!

 

– Пойдемте-ка со мной, – мрачно сказала Вера санитарке. – Нам надо поговорить.

Лже-Валду она перехватила, когда та, расставшись с Эдуардом Ивановичем, шла к главному корпусу.

Что-то, видно, было в голосе стажерки, отчего фигуристая блондинка безропотно за ней последовала, даже не спросив, в чем дело, хотя Вера ей была не начальница и рабочие обязанности у них никак не пересекались. Собственно, до сих пор они вообще ни разу не разговаривали, если не считать обычного «здрасьте».

Для объяснения Вера нарочно выбрала официальное место – белую гостиную, где проводились летучки, собрания персонала и прочие подобные мероприятия.

Ходить вокруг да около не стала. Она не следователь, и это не допрос. Просто взяла и выложила всё, что удалось выяснить: про брехню с прежним местом работы, про липовый колледж, про фокусы с переменой имени, а главное – сказала напрямую, что отлично видит, чего прохиндейка добивается, и что Эдуарда Ивановича ей на растерзание никто не даст.

В конфликтных ситуациях Вера никогда не психовала, голоса не повышала. Откуда-то брались и жесткость, и напор. Вообще-то понятно, откуда – от сознания своей правоты. Потому что, если в правоте были хоть малейшие сомнения, на конфликт Вера не шла.

Она заранее приготовилась к тому, что хитроумная интриганка станет врать, юлить, изворачиваться, на каждый пункт обвинения у нее найдется оправдание. Еще хуже, если ловкачка сообразит, что с Верой лучше действовать иначе и станет давить на жалость. Пустит слезу, выдумает какую-нибудь душераздирающую историю, будет умолять не выдавать ее.

Однако не случилось ни первого, ни второго.

Пухлые щеки латышки залились краской. Синие глаза потупились. Завидный бюст взволнованно завздымался. Лайма-Валда молча сидела, вздыхала, на вопросы не отвечала. Вера даже малость растерялась.

– Вы признаете, что обманули нас? Молчание.

– Что вам нужно от господина Мухина?

– …

– Кто вы все-таки на самом деле – Лайма или Валда? Снова никакого ответа.

Наконец терпение у Веры лопнуло.

– Р’С‹ понимаете, что, РєРѕРіРґР° СЏ РІСЃС‘ расскажу директору, вас ждут большие неприятности? РћРґРЅРёРј увольнением РЅРµ обойдется. Раз РІС‹ ничего РЅРµ объясняете, придется обратиться РІ полицию!

Тогда авантюристка вздохнула еще раз, очень глубоко, и подняла на Веру ангельски безмятежный взор.

– Не надо полиции. И Люку тоже не говорите, пожалуйста.

– РћРЅ для вас просто «Люк»? – поразилась Вера. – Разве вы…

Хотела спросить, состоит ли она с Шарпантье в отношениях, но не стала. К делу это не относилось. Хотя странно. Если бы у смазливой санитарки с директором были шуры-муры, этот факт вряд ли удалось бы утаить от внимания остроглазых жительниц мезона.

Однако Валда не только поняла незаконченный вопрос, но и ответила на него:

– Нет, у нас с ним ничего. Хотя я бы и не против. Такой интересный мужчина! Но у меня контракт.

Твоему контракту это только пошло бы на пользу, подумала Вера.

– Мне нужен чокнутый старичок, – продолжила латышка с поразительным бесстыдством. – Слишком хорошие деньги.

Задохнувшись от возмущения, Вера воскликнула:

– У «чокнутого старичка» есть сын! И если я ему про вас расскажу (а я обязательно это сделаю), то вам надо будет бояться не полиции!

Ей захотелось схватить мерзавку за шиворот и как следует тряхнуть. Или врезать ей по наглой физиономии. Вера даже сделала шаг вперед и сжала кулаки. От санитарки с минимально допустимым по законодательству окладом пахло какими-то мудреными дорогими духами. Их запах показался Вере смутно знакомым.

Испугать аферистку не удалось. Та скорее удивилась.

– Сыну-то можно, – протянула она. – С ним у меня и контракт.

– Что?

– РћРЅ тоже интересный мужчина. Перспективный. Отца любит. Р’С‹ правильно делаете, что его пасёте, – СЃ одобрением сказала Валда. – Парень – золото. Это РѕРЅ меня нанял. Привез СЃСЋРґР°, РІСЃС‘ устроил. Работа, конечно, тяжелая. Каждый день РѕРґРЅРѕ Рё то же, РѕРґРЅРѕ Рё то же. РќРѕ РІСЃРµ-таки легче, чем было РІ РРёРіРµ.

– А… какая Сѓ вас РІ РРёРіРµ была работа? – пролепетала Вера, перестав что-либо понимать.

– В интернет-агентстве. Ну, эскорт-услуги. – Покачав на нее, непонятливую, головой, Валда объяснила попросту. – Девушки по вызову. У меня сыну три года, родители старые. А там чистыми в месяц три-четыре тысячи выходило. Но господин Берзин предложил вдвое больше. И вообще, старичок мне даже нравиться стал. Трогательный такой. Сначала мне трудно было, пришлось много всякого учить, запоминать, зато теперь легко.

– Берзин нанял вас, чтобы вы… опекали Эдуарда Ивановича? – не сумела найти точного слова Вера.

– Чтобы я делала его счастливым. Каждый день. Вы про жену его знаете? Ну так вот, это ее Валдой звали. Каждый день он со мной, то есть с ней, знакомится, ухаживает, влюбляется. А дальше уж от меня зависит. Обычно к вечеру пару раз поцелуемся, назначу ему свидание на завтра, и всё сызнова. – Лайма потупилась. – Но иногда, если настроение, или если его станет особенно жалко, можно и до конца дойти. Он даром что чокнутый и в возрасте, но мужчина еще вполне себе. Потому что чувствует себя на двадцать девять. Это для мужиков самое главное – на сколько лет они себя чувствуют…

Она обстоятельно и со знанием дела стала рассказывать, как сексуальные возможности мужчин напрямую зависят от их внутреннего самоощущения, но Вера уже не слушала.

Она думала: «Такое мог придумать только поэт, настоящий поэт. А ты, Коробейщикова, кончай быть идиоткой».

Что будет, то и будет. А от жизни бегать нечего.

Конечно, они со Славой невероятно разные. Придется менять его и меняться самой. Это нелегко. Но большая любовь – всегда большая работа.

Ей хотелось выспросить подробности. Как именно Слава инструктировал свою агентку – санитарку любви, проститутку милосердия. Что рассказывал об отце и матери. Часто ли общается с Лаймой.

Но распахнулась дверь гостиной, без стука. На пороге стоял Эмэн. Невероятно: он смотрел не мимо Веры, а прямо ей в лицо.

– Lève-toi, va![22] – сказал он трескучим голосом и сделал правой рукой повелительный жест. Повернулся, скрылся в коридоре.

Пораженная, она встала и последовала за ним. Что за чудеса?

Аутист шагал механической походкой робота, не поворачивая головы и не отвечая на вопросы.

Они достигли лестницы, стали подниматься. На третьем этаже Вера догадалась, что ее ведут в палату Мадам.

Эмэн остановился возле кровати и во второй раз поглядел прямо на Веру.

– Иди и смотри! – повторил он.

Взял за руку. Это уж было совсем странно. Известно, что аутисты всячески избегают телесного контакта с малознакомыми людьми.

– Чего ты хочешь? – спросила Вера по-французски. Он положил ее ладонь на лицо коматозной старухи.

Оно оказалось неожиданно теплым. Вера хотела отдернуть руку, но Эмен не позволил.

– Глупый симулякр! – сердито сказал он и топнул ногой.

Чтоб не нервировать больного, Вера подчинилась.

И ощутила под ладонью трепет ресниц, будто кожу щекотал крылышками ночной мотылек.

Щекотание было ритмичным. Раз – раз – раз. Потом трижды быстро: раз-раз, раз-раз, раз-раз. И опять: раз – раз – раз. Пауза, Рё СЃРЅРѕРІР°: раз – раз – раз. Раз-раз, раз-раз, раз-раз. Раз – раз – раз. Пауза. Раз – раз – раз. Раз-раз, раз-раз, раз-раз. Раз – раз – раз.

– РђС…, РІРѕС‚ что ты хотел РјРЅРµ показать. Ритмичное движение ресниц, РґР°? Это Сѓ нее конвульсивное.

Говорить она старалась как можно мягче, но Эмэн продолжал сердиться.

– Глупый симулякр! Негодный симулякр! И прижал ее кисть сильнее.

Теперь Вера простояла без движения долго, минут пять.

Ресницы РІСЃРµ время шевелились РІ РѕРґРЅРѕР№ Рё той же последовательности. Что Р±С‹ это могло означать СЃ физиологической точки зрения? Кто Р¶ ответит. Процессы, происходящие РІ организме, который погружен РІ РєРѕРјСѓ, наукой мало изучены.

Стоять полусогнутой было неудобно, затекло плечо, и в конце концов Вера ласково высвободилась.

– Я пойду. У меня дела. Вслед раздалось:

– Глупый симулякр! Никуда не годный симулякр! И посмотрел Эмэн, и сказал: «Это нехорошо!»

 

Обедала сегодня Вера РѕРґРЅРѕР№ РёР· последних. Ресторан был РїСѓСЃС‚, только Сѓ РѕРєРЅР° сидел Валерий Николаевич Ухватов, бывший полковник КГБ. РћРЅР° предпочла Р±С‹ поесть РІ одиночестве, нужно было додумать РїСЂРѕ Славу, РЅРѕ невежливо, тем более Ухватов сделал приглашающий жест. Вообще-то РѕРЅ был собеседник интересный, РѕРЅРё часто разговаривали Рѕ РІСЃСЏРєРѕР№ всячине, РЅРѕ сегодня Вера отмалчивалась или отвечала односложно, Рё Валерий Николаевич оставил ее РІ РїРѕРєРѕРµ.

Через некоторое время, уже добравшись до десерта, он вдруг сказал:

– Какая-то ты сегодня не такая. Всё СОС выстукиваешь. Случилось что-нибудь?

– Простите, что́ я выстукиваю?

– S-O-S. Морзянкой. Тире – тире – тире, точка-точка-точка, тире – тире – тире. Это все знают, не только моряки.

Оказывается, она механически отстукивала пальцами ритм, в котором шевелились ресницы Мадам. Вера убрала руку.

– Пардон. Привязалось.

Изменилась в лице. Бросила ложку. Вскочила. Извинившись, быстро вышла из ресторана, а потом перешла на бег.

 

«Очнулась? Вышла из комы? Невероятно! После стольких лет! А может быть, она в сознании уже давно? Ведь еще весной, когда я первый раз пришла, Эмэн все руку на ее лице держал! Но тогда это не кома, это локд-ин! И никто не знает! Какой ужас!»

Аутиста в палате не было. Мадам лежала одна. Такая же, как всегда: обтянутый восковой кожей скелет.

– Вы меня слышите? – громко, как глухой, крикнула Вера, наклонившись над изголовьем. Крикнула по-русски.

Положила СЂСѓРєСѓ РЅР° глаза. Ресницы дрогнули. РќРµ так, как РІ прошлый раз. Что это означало Рё означало ли вообще что-РЅРёР±СѓРґСЊ, было непонятно.

Очень кстати вспомнился роман «Граф Монте-Кристо», про паралитика Нуартье.

– Если вы меня слышите, медленно сомкните и разомкните ресницы. Один раз.

Бабочка трепыхнула крылышками и замерла. Но Вера всё еще не верила.

– Так вы не в коме? Если «нет», быстро моргните два раза.

«Нет», – отчетливо ответили ресницы.

– Боже мой! Я сейчас позову дежурного врача! «Нет». И еще раз, после интервала: «Нет».

– Вы не хотите врача? «Нет».

– Но почему?

Никакого ответа. Да и как ответить, если она может дать только два знака, утвердительный и отрицательный.

Стоп. Со стариком Нуартье как-то общались. При помощи алфавита, вот как!

– Я буду подряд произносить весь алфавит, а вы моргнете, когда я дойду до нужной буквы. Хорошо?

«Да».

– А, бэ, вэ, гэ, дэ, е… Первой буквой оказалось «Н».

– А, бэ, вэ, гэ, дэ, е. «Да».

– Е? «Да».

– То есть «НЕ»?

– Да.

Следующие три буквы сложились в «НУЖ».

– «НЕНУЖ»? В смысле «НЕ НУЖНО»? – догадалась Вера.

«Да».

– Вы не хотите, чтобы вас перевезли отсюда в госпиталь? Хотите остаться здесь?

«Да».

– Но почему? Там будет специализированный уход. И может быть, что-то удастся сделать.

Снова пришлось диктовать буквы.

«Хочу остаться здесь», – повторила Мадам.

К тому моменту, когда сложилась эта короткая фраза, Вера уже заметила, что одни буквы встречаются чаще, чем другие. Поэтому стала перечислять их не по алфавиту, от «а» до «я», а в другом порядке: основные гласные, потом основные согласные, ну и потом, если слово не угадывается, остальные буквы. Дело пошло быстрее. Класть ладонь на лицо Вера перестала – колыхание ресниц было и так хорошо видно.

– Зачем вы хотите остаться здесь? «Т». «А». «Й». «Н».

– Тайна? «Нет».

Не угадала. Ладно, диктуем дальше. «И». «К». И пауза.

– Что?

А, «тайн» плюс «ик». Тайник!

– Тайник? «Да».

– Какой тайник? Здесь есть тайник? «Да».

– И вы хотите, чтобы я его нашла? «Да».

Объяснение, где искать тайник, заняло не менее получаса. Один раз пришлось остановиться, потому что зашла дежурная сестра – проверить, всё ли в порядке и поправить постель. Вера, сдерживая нетерпение, сказала, что уже взбила подушку и разгладила простыню. Медсестра ушла, диалог продолжился.

– Панель? Какая панель?

В конце концов стало ясно. Бывший кабинет Мадам до середины стены был обшит дубовыми панелями. Они располагались в два яруса. Третья панель справа от окна. Нижний правый угол. Нажать.

За пятнадцать лет расположение мебели несколько изменилось. Чтоб добраться до нужного места, пришлось отодвинуть стеклянный шкаф с медицинскими препаратами.

Нажать? Как это?

Вера попробовала и так, и этак. Ничего не происходило. Было непохоже, что между панелями вообще есть какая-то щель, очень уж плотно были они подогнаны одна к другой.

А если надавить и немного подержать?

Щелкнул невидимый рычажок, край дубовой доски высотой сантиметров в семьдесят и шириной с полметра приоткрылся.

Есть!

Внутри была лампочка. РќРѕ РѕРЅР° РЅРµ зажглась – РІСЃРµ-таки пятнадцать лет прошло. Разглядеть, что РІ потайном ящике РЅР° полках, удалось РЅРµ сразу.

Внизу толстая тетрадь и конверт. Наверху почти пусто, только лежит шелковый мешочек. В него Вера заглянула первым делом – и была разочарована. Какой-то высохший кусочек деревяшки или корешок.

В конверте был листок с швейцарским адресом и какими-то цифрами. Кажется, что-то банковское.

Что в тетради?

Она была вся исписана четким, ясным почерком. В основном по-английски, но были вставки на французском, русском, немецком, кое-что даже иероглифами. Много формул, графиков, цифр. На первый, беглый взгляд похоже, что это какое-то медицинское исследование.

А, вот название, на самой первой странице. Вера от нетерпения перелистнула ее и не заметила.