Четыре письма сэра Исаака Ньютона доктору Бентли, содержащие некоторые доказательства существование Бога
Вернадский пришел, как сказано выше, к такому представлению о пространстве-времени ЖВ, которое можно ныне обозначить таким понятием как причина пространства и времени, в решающие для данной темы 1929 – 1931 гг. В эти годы оно увязалось у него с понятием биологическое время.
Спорадически с самого начала формирования представления о ЖВ Вернадский думал о том, как время преломляется в структурах живой материи. По всем работам периода 1916 – 1922 годов видно, что для него оно тогда, как и для любого другого ученого, занимавшегося естествознанием, носило общепринятый характер, и он пользовался содержанием термина, пришедшего из механики, то есть в его работах время не несло никакого специально определяемого смысла. Оно было интуитивным, общеизвестным, однако с некоторыми оттенками, со спецификой, связанной с тем своеобразием, которое накладывало вообще на вещество и на все химические реакции живой организм.
Оттенки эти появились в упоминавшихся ранее “Заметках о живом веществе”, написанных в 1917 - 1921 гг. и оставшихся тогда неопубликованными. Здесь есть раздел “Биологический элемент времени”, в котором рассматривается вопрос о размножении организмов во времени, тогда еще понимаемом Вернадским обыденно, то есть как о размножении в “чужом”, идущим везде и всегда абсолютном “ньютоновском” физическом времени, отсчитываемом обычными часами. (Вернадский, 1994А, с. 201 – 202). Однако биологическая специфика проявилась в том, что Вернадский уже здесь предлагает считать поколения, которыми делятся микроскопические и макроскопических организмы, “биологическим элементом времени”, то есть особыми живыми природными часами. Мысль Вернадского здесь только нащупывает отношение ЖВ и времени-пространства, пробует двигаться во всех возможных направлениях. Он отмечает, во-первых, сезонность размножения, которое происходит на поверхности Земли, во-вторых, массовость его, и в-третьих, не мгновенность размножения. Он анализирует известные ему к тому времени факты и обращает внимания на ритм смены поколений и на длительность их существования.
Он берет за базовую характеристику время удвоения особей бактерий, как наиболее изученный к тому времени факт и обнаруживает, что не случаен как верхний предел времени удвоения числа особей, так и нижний его предел. Это событие, по его мнению, и может быть принято “за биологический элемент времени”: “В течение периода, не превышающего этого биологического элемента, у нас никогда в разнородном живом веществе не произойдет увеличения числа составляющего его неделимых, то есть отдельных организмов. Так как мы никогда не можем произвести учет живого вещества мгновенно, то биологический элемент времени определяет максимальную допустимую величину длительности этого учета, правда, только с одной точки зрения, с точки зрения увеличения количества неделимых и смены поколений”. (Вернадский, 1994А, с. 202).
В следующий раз он обратился к теме во время работы во Франции по гранту, выделенному комитетом французских ученых из фонда Розенталя. В течение 1925 года, как уже говорилось в предыдущей главе, Вернадский исследует количественные закономерности, связанные с размножением, скоростью передачи жизни в реальном пространстве планеты. При этом он пытается найти не только эмпирические скорости передачи жизни, вычисленные по увеличению биомассы, по скорости захвата поверхности, но и определить биогеохимическую энергию живого вещества в ее потенциальном, чисто теоретическом выражении. Здесь, как уже говорилось, применен принцип предельных случаев, обычный в теоретической механике. Недаром у Вернадского в этой работе появляются те же самые механические понятия, как потенциальная и кинетическая энергия размножения или инерция движения ЖВ. Выйдя на такой, фундаментальный или элементарный уровень решения проблемы размножения – как внутренней биологической закономерности, не зависящих от конкретных условий среды, Вернадский увидел некоторые совершенно твердые правила.
Он находит, что, оказывается, минимальное время деления клеток, то есть придуманное им ранее понятие “биологический элемент времени” имеет фундаментальное значение, оно свидетельствует о “своеобразной зависимости между ходом времени и размножением, различной для каждого вида или расы”. (Вернадский, 1994А, с. 567). И далее Вернадский формулирует это положение, как одно из эмпирических положений, касающихся хода или скорости размножения как константы, независимой от среды.( Вернадский, 1994А, с. 569).
В работах середины 20-х гг., прежде всего в классической “Биосфере”, и статьях, посвященных определению биогеохимической энергии, исподволь готовился переворот в отношении к длительности времени. Идущее размножение фактически превращалось из биологического элемента времени в элемент биологического времени, то есть на самом деле превращалось в причину времени, если бы Вернадский употребил такой или подобный термин. В работе “О размножении организмов и его значении в строении биосферы” Вернадский обобщил свои многочисленные количественные, теоретические исследования размножения и определения различных его констант. И если одни из них касались скорости наращивания биомассы в идущем времени, то другие, наоборот, определяли время, которое необходимо для удвоения числа неделимых жизни. То есть Вернадский пытается перейти от исследования размножения организмов в единицу астрономического времени к поиску констант времени, создающегося различными организмами в процессе размножения, то есть удвоения клеток. Это направление и явилось центральным в осознании Вернадским биосферной ситуации, где время не идет как астрономическое время, а создается в биосфере движением жизни. Некоторое усилие мысли в этом направлении чувствуется и в данной обобщающей статье: “Размножение всех организмов без исключения может быть выражено в виде геометрической прогрессии. По этому закону всегда для всех организмов будет увеличиваться с ходом времени количество неделимых. Иногда это выражают в другой форме; определяют время, в которое количество неделимых удваивается; это время оказывается для каждого вида постоянной величиной. Под постоянной величиной я подразумеваю физическую постоянную величину, имеющую этот характер только при определенных условиях, изменяющуюся при изменении этих условий закономерным образом и имеющую предел”. (Вернадский, 1992, с 81). Под этими условиями, как выяснил Вернадский, надо понимать наличие газов, в основном, но эти газы созданы прежней жизнью, то есть опять же все условия биогенные. Наименьшая константная величина между двумя делениями появляется у наиболее быстрых организмов – бактерий, как выяснил Вернадский. “Промежутки между двумя делениями очевидно имеют огромное биологическое и геохимическое значение...” (Вернадский, 1992, с. 92).
Вот теперь впервые появились некоторые промежутки между отметками, между точками, которыми отмечается событие, в данном случае моменты появления новых особей или поколений в правильном и регулярно идущем процессе – делении бактерий. Этих промежутков совершенно нет ни в физическом, ни в концептуальном количественном истолковании времени, которое Бергсон призывал и не принимать за время, поскольку в таком истолковании употреблялись именно “точки одновременности”, а промежутки могли быть любыми, что и продемонстрировала теория относительности. Она растягивала промежутки для надобностей теоретических расчетов, для спасения предела скорости света. В процессе деления бактерий промежутки вышли на первый план, проявились как реальные содержательные события, которые нельзя ни растянуть, ни сократить, следовательно, закономерные. Они разнообразны, в них происходит масса событий. Они зависели от внутренних процессов жизнедеятельности, пусть пока и неизвестных, но твердых, упорядоченных. И порядок этот нельзя изменить, то есть ни ускорить, ни уменьшить в нем число временных элементов. Улучшая условия жизнедеятельности для данного организма, то есть уменьшая время деления, мы получим только предельное выражение, еще более строгое и далее не ускоряемое, то есть будем стремится к верхнему лимиту размножения, что еще означает и создание верхнего лимита течения времени. Ухудшая условия жизнедеятельности, мы будем видеть все то же движение жизни, пока оно резко и навсегда не оборвется. Порядок возможен только целиком – или никакой упорядоченности.
Вернадский скорее почувствовал, чем смог адекватно выразить новый метод описания действительности планеты Земля, а именно пространственно-временную сторону, которая наиболее абстрактно отражает проявление жизненной активности, то есть в отвлечении от подробностей качества и структуры и в сосредоточении на количестве дления.
С длительностью живого организма, то есть с внутренними процессами роста и становления, которые инициируют время организма и продуцируют закономерный срок его жизни, непосредственно и самым неразрывным образом связано его деление. Закономерная делимость организма есть оборотная сторона длительности, причиной которого является само существования клеток и его клеточная организация. Делимость продуцируется прерывистым способом существования клеток, закономерным прерыванием их существования способом размножения. Этот двуединый базовый процесс, собственно говоря, и составляет “основной инстинкт” жизни, определяющий все остальные: питание, внешнюю жизнедеятельность, организацию вокруг себя среды. Конечно, наиболее характерен он для одноклеточных существ, которые в сущности, ближе всего к понятию “живое вещество”.
И как оказалось, смутное представление о делимости и неделимости времени, возникшее еще у Зенона, затем у Аристотеля как определенного единства непрерывного деления времени с существованием неких неделимых далее целостных единиц, и течение темной и нерасчлененной психологической длительности у Бергсона, выявляемое нашими часами только как “точки одновременности” – все эти догадки имеют свое природное основание, базис в виде процесса деления “неделимых жизни”. Они существуют, не разрушаясь, только в целостном состоянии, но вместе с тем должны непрестанно делиться и тем поддерживать единый поток своего дления.
Вернадский не случайно именно на одноклеточных, на бактериях сосредоточивает внимание, когда нужно найти какую-то элементарную “клеточку времени”, и тогда он обнаружил то, что назвал “биологический элемент времени”. Обобщая те немногие исследования, которые тогда имелись по этому вопросу, он дает чрезвычайно усредненные цифры смены поколений у одноклеточных организмов – от 17 до 22 минут. “Этот минимальный промежуток времени размножения должен, конечно, иметь большое биологическое значение, и было бы очень важно его установить. Существуют ли в действительности интервалы в 17 минут как среднее время деления клетки? Не представляют ли они только индивидуальные отклонения?” (Вернадский, 1994А, с. 567). Ясно, что вопрос может быть решен только с точки зрения закона больших чисел, путем усреднения большого числа измерений.
Нелегкий, противоречивый, местами неотчетливый, но поворот в его собственном сознании, когда жизнь как ЖВ и биосфера предстали перед ним как определенная закономерная согласованность и ритмичность, завершился в два года – 1929 – 1931. Показателем поворота или разрыва с традицией истолкования времени следует считать доклад “Изучение явлений жизни и новая физика”. Вероятно, здесь впервые и применено, и поставлено в контекст всех остальных “времен” выражение биологическое время. Каждый организм в такой идеологии представляется уже не биологическим элементом времени, а элементом биологического времени, потому что в реальности он проходит периоды становления, зависящие от внутренних скоростей химических реакций, от созревания и наступления некоторых стадий и вступления в определенный и независимый от внешних событий срок следующего деления. И так бесконечно. Каждый организм становится причиной времени.
Новое истолкование здесь рождается целиком, мысль начинается у Вернадского с предельного космологического обобщения. Уже не физическое или астрономическое время обозначается как фоновое, то есть по отношению ко всем возможным системам мира выделенное и привилегированное по терминологии теории относительности, а биологическое время. На его фоне идут физические и все другие времена, если они есть, от космических процессов до общественных и личных человеческих событий. Оно в наивысшей степени удобно для измерения и изучения при правильной постановке вопроса, то есть если мы отрешимся от предвзятых мнений и обратимся к фактам.
“По-видимому, – пишет он, – не менее глубоко можно проникать в изучение физического времени путем исследования жизненных явлений.
Время физика, несомненно, не есть отвлеченное время математика или философа, и оно в разных явлениях проявляется в столь различных формах, что мы вынуждены это отмечать и нашем эмпирическом знании. Мы говорим об историческом, геологическом, космическом и т.п. временах. Удобно отличать биологическое время, в пределах которого проявляются жизненные явления.
Это биологическое время отвечает полутора – двум миллиардам лет, на протяжение которых нам известно на Земле существование биологических процессов, начиная с археозоя. Очень возможно, что эти годы связаны только с существованием нашей планеты, а не с действительностью жизни в Космосе. Мы ясно сейчас подходим к заключению, что длительность существования космических тел предельна, т.е. и здесь мы имеем дело с необратимым процессом. Насколько предельна жизнь в ее проявлении в Космосе, мы не знаем, так как наши знания о жизни в Космосе ничтожны. Возможно, что миллиарды лет отвечают земному планетному времени и составляют лишь малую часть биологического времени
В пределах этого времени мы имеем необратимый процесс для жизни на Земле, выражающийся в эволюции видов.
С точки зрения времени, по-видимому, основным явлением должно быть признано проявление принципа Реди”. (Вернадский, 1992, с 193).
Биологическое время не только существует, но является нам, говорит Вернадский, как единственное время, а все остальные времена составляют только малую часть биологической длительности. Иначе говоря, если продолжить его мысль, другие времена, которые мы привычно употребляем, являются трассером биологического времени, остаточным свечением, следом присутствия жизни, бледными окаменелостями или лишенными собственного временного содержания материальными процессами. Это относительные неточные и не истинные ньютоновские времена.
Внешние события влияли на создание нового мировоззрения. В 1929 году наступает тот самый “великий перелом” советской истории, который укрепляет тоталитарный строй и диктатуру Сталина. (36). Он начинается с ликвидации свободы для Академии наук.
Вернадский, естественно, принимает самое непосредственное участие во всех перипетиях этого дела на стороне оппозиционной властям старой когорты академиков, в результате чего “перелом” отразился и на нем. Дело в том, что к 1929 году Вернадский собирает все свои опубликованные к тому времени статьи по новой, развивавшейся им начиная с 1916 года теме и делает из них книгу, которую называет “Живое вещество”. Он снабжает ее предисловием, в котором пишет: “В этот сборник помещены в хронологическом порядке некоторые мои статьи, которые появились с 1922 года на разных языках, в разных изданиях, связанные с теми проблемами, которые захватили меня всецело с конца 1916 г. и начала 1917 г. и которые могут быть сведены к одной проблеме – к количественному изучению, физическому и химическому, явлений жизни в тех ее проявлениях, которые обычно остаются без рассмотрения, но которые, по моему мнению, глубочайшим образом важны и неразрывно связаны с историей нашей планеты и с механизмом ее верхних оболочек”. (Вернадский, 1997). Однако в результате советизации Академии сборник был запрещен и вычеркнут из планов академического издательства. Он издан был только в 1940 году под другим названием и с вынужденным исключением некоторых статей, имеющих принципиальное значение. (37).
По этим же причинам в 1930 году Вернадский стал “не выездным”. Он своеобразно воспользовался запретом на выезд за границу, уйдя как бы во внутреннюю эмиграцию. Летом уезжает из Ленинграда в академический дом отдыха в Новом Петергофе, уйдя от всех дел по руководству институтами и многочисленными комиссиями и вплотную обращается к занимавшей его теме пространства и времени. То же самое повторилось и в 1931 году.
И вот 26 декабря 1931 г. в Ленинграде, в зале Конференции состоялось общее собрание Академии наук СССР, на котором Вернадский выступил с большим докладом “Проблема времени в современной науке”.
Нельзя сказать, что в докладе была разработана проблема времени, она только поставлена путем чрезвычайно краткого и интегрированного обзора развития представлений о времени и пространстве, начиная с античных времен и в особенности в два века науки новой эпохи. Конечно, такой охват не мог не сказаться на глубине содержания доклада, и к слову сказать, оставшегося совершенно непонятым аудиторией. Не было ни вопросов, ни выступлений. Чрезвычайно утомленные длинным изложением, академики отложили обсуждение до лучших времен, которые так и не наступили. И лишь напечатанный позднее в “Известиях Академии наук”, доклад вызвал, как всегда бывало, злобную и ожесточенную, но пустую и бессодержательную марксистскую критику. (Вернадский, 1988, с 228 – 255).
Таким образом, в докладе подведены промежуточные итогов краткого, но чрезвычайно продуктивного периода новой научной работы Вернадского. К этим трем годам работы относятся как опубликованные труды, в частности, цитировавшаяся большая статья “Изучение вопросов жизни и новая физика”, так и начатая книга, оставшаяся при жизни в рукописи с заглавием, которым можно окрестить весь этот творческий период “О жизненном (биологическим) времени”. Весь этот текст представляет собой, возможно, историко-научное введение к какой-то очень большой будущей книге.
В докладе 26 декабря 1931 г. введение кратко и изложено. Он начинается сопоставлением понятия времени в физике и в геохимии с основным тезисом, что из всех наук ближе всех подходит к изучению времени и пространства как раз геохимия как дисциплина, изучающая природное существование, следовательно, длительность “жизни” атомов в земной коре и в других космических телах. Затем автор обращает внимание на вопросы эпистемологические, в частности, на особое значение для научного познания эмпирических обобщений как бесспорных фактических положений и на применение их для проблемы времени и пространства. Эмпирическое обобщение не относится к области теорий, гипотез и научных моделей, но оно и не философское положение, поскольку объединяет некоторый корпус реальных фактов современной науки. Как и вся постановка проблемы в докладе, данное положение является существенно новым, оно намечает путь перевода времени и пространства из первичных неопределяемых научных понятий, на основе которых измеряются явления, в разряд собственно природных феноменов, аналогичных другим изучаемым, стало быть, наблюдательным и опытным объектам науки, имеющим причины и следствия, измеримые и качественные черты и параметры. Так проблема времени раньше не ставилась, и вероятно, как раз эта постановка осталась полностью непонятной слушателям.
Затем Вернадский переходит к истории создания Ньютоном первой теоретической модели времени и пространства как абсолютных понятий. Он обращает внимание при этом, что творец механики исходил из своей глубокой религиозной интуиции. (Возможно, что именно этот пассаж явился красной тряпкой для вновь избранных к тому времени коммунистов-академиков и вызвал последующие не идущие к делу пустые нападки в академической печати, о которых говорилось выше). Затем Вернадский прочертил пунктирно историю создания в науке и философии понятия связного пространства - времени задолго до формирования его как четырехмерного континуума Германом Минковским. Следующий раздел посвящен понятию физического пространства, преодолению в математике, кристаллографии и в электродинамике понятия изотропного пространства и созданию представления об анизотропном его характере. И в заключение Вернадский указал на важность, на огромную будущность для науки и философии принципа симметрии и эмпирического мгновения. Именно отсюда – из понимания симметрии как явления природы и понимания точки настоящего, аристотелевского “теперь”, которое он назвал “эмпирическим мгновением”, следует ждать, по его мнению, нового прорыва в описании реальности.
Наиболее важным для нашей темы является предпоследний раздел о состояниях физического, реального пространства. Здесь выражена центральная мысль доклада, непривычная и оставшаяся непонятной как для слушателей в 1931 году, так, вероятно, невнятной и до сих пор. Мысль проста и она уже звучала в главе данной книги о Бергсоне: время есть жизнь. Бренность атомов и бренность неделимых жизни (так Вернадский называет организмы) – явления одного порядка. В обоих случаях происходит событие одного характера: и атом и организм длятся во времени. Только разница заключается в том, что длительность жизни нами глубоко переживается, потому что мы сами есть живые организмы. Но для научного понимания длительности следует ввести новое понятие, которое уже сформулировал Анри Бергсон: конкретная длительность, которая не есть физическая длительность и сохранность атомов.
“Бренность жизни нами переживается как время, отличное от обычного времени физика. Это длительность – дление...
В русском языке можно выделить эту “dure e” Анри Бергсона как “дление”, связанное не только с умственным процессом, но общее и вернее с процессом жизни, отдельным словом, для отличия от обычного времени физика, определяемого не реальным однозначным процессом, идущим в мире, а [механическим – Г.А.] движением. Измерение этого движения в физике основано в конце концов на известной периодичности – возвращении предмета к прежнему положению. Таково наше время астрономическое и время наших часов. Направление времени при таком подходе теряется из рассмотрения.
Дление характерно и ярко проявляется в нашем сознании, но его же мы, по-видимому, логически правильно должны переносить и ко всему времени жизни и к бренности атома.
Дление – бренность в ее проявлении – геометрически выражается полярным вектором, однозначным с временем энтропии, но от него отличным.
С исчезновением из нашего представления абсолютного времени Ньютона дление приобретает в выражении времени огромное значение. Грань между психологическим и физическим временем стирается” (Вернадский, 1988, с. 249).
Собственно говоря, эта мысль доклад – центральная. Она знаменует прорыв теоретического знания на новый уровень. Между тем характерно, что доклад прошел как проходной, не отмечен как научная сенсация. И, наверное, иначе и быть не могло, потому что выраженная в нем научная позиция представлялась как личное мнение, непонятное чудачество. Она поставлена в определенный ряд, в одно боковое ответвление не развивавшейся научной мысли, начатое Ньютоном и ушедшее вначале в философию Канта, а затем, пройдя через описательное естествознание и данные психологии, обобщенное Бергсоном, теперь снова появившееся в науке.
Это направление можно назвать познанием реального времени, конкретной длительности. Вернадский сделал следующий шаг в их понимании, которое может быть сформулировано сегодня так: живое вещество биосферы является причиной времени и пространства. Время создается длением жизни и не только жизни познающей личности, но вообще, всей и всякой органической жизни. Распространение феномена времени и пространства с его ощущения и представления в присутствии сознательного существа на всю область жизни, создание представления о биологическом времени и о его длении – главное достижение Вернадского.
Он был первым в науке (не в философии, философы как раз бурно обсуждали интуитивизм), кто поверил в идею Бергсона, потому что она гармонично ложилась в понятие биосферы и объясняла факты в той области наук о поверхности планеты, которые он развивал. Здесь “реальная природа” может быть понята только с самим человеком и с его цивилизацией, а не будучи освобожденной от них для “чистоты знания”. Просто “вместе с человеком” – означает, что есть очень сложные объекты и более сложные подходы к их пониманию. Человечество – гигантская геологическая сила, заявил Вернадский, даже космического размаха сила. Бергсон прав, говорит Вернадский, но только область применения его понимания шире. В биосфере дление времени и формирование пространства производятся не только человеком – только одним, хотя и очень могущественным отрядом живого мира, но и всей мощью жизни как таковой, ЖВ биосферы. Здесь, в поверхностной оболочке планеты создаются не только все вещества, которые окружают нас, но и само время-пространство. Огромное космическое тело – биосфера, – энергетически однонаправлено действующая в течение миллиардов лет, живет не во времени, а с временем.
Бергсон только поставил человека в ряд всех живых существ, указав, что жизненный порыв в нем продвинулся дальше всех, но Вернадский показал конкретный механизм жизненных явлений, их роль в общем строе природы и в придании ей конкретной длительности. Только выяснив истинные размеры и мощность биосферы, Вернадский получил твердые основания для такого объединения. Положение: время – это жизнь Бергсон основал на данных психологии. Вслед за ним его развивали многие философы начала века. Но одно дело сказать, другое – показать. Философское решение было необходимо, но не достаточно. Достаточным, то есть доказательным, оно стало только с понятием вечности геологической роли биосферы.
************************
Возникает простая перекличка и вопрос: в каких отношениях находятся абсолютное время Ньютона и биологическое время Вернадского? Не являются ли они одним и тем же явлением, описанным в разные времена в разных логических рядах и с разным научным аппаратом? Многое заставляет думать, что так оно и есть.
Вспомним еще раз абсолютное время, провозглашенное Ньютоном. Оно идет с абсолютной математической точностью, считал он, независимо от движения внешних материальных предметов. Абсолютным может считаться только такое движение, которое единственное изменяется при определенном воздействии, тогда как все остальные тела от того же воздействия не меняются, или меняются все одинаково. Первые изменяются по собственной программе, говоря современным языком. Следовательно, если у нас есть делящиеся на дне водоема бактерии, а вокруг волнуются волны, вздымаются вулканы, несутся ветры, идет корабль, вращается планета, одновременно летя по своей орбите, а вместе со всей солнечной системой с огромной скоростью обращаясь вокруг центра Галактики, то из всех видов движений только рост, размножение и передвижение бактерий можно принять за истинное движение, потому что оно никак не зависит ни от тяготения, которое одинаково действует на все остальные виды движения, ни от течений и движения ветров, и тем более от перемещения планеты по орбите или от полета всей солнечной системы вокруг центра Галактики. В процессах деления организмов Вернадский находит эту независимую переменную, независимую от механического перемещения, а только диктуемую собственными внутренними причинами дления биологического движения, суть которого заключается уже не в движении по поверхности или относительно поверхности суши и моря, хотя и этот вид движения существует, иногда даже со скоростью звука, но не эти траектории передвижения определяют специфику биологического движения.
Организм может оставаться и на месте, но в нем идет собственное внутреннее биологическое движение, развертывание организма изнутри к наружным частям, как обобщали эти движения еще Бюффон и Ламарк, то есть рост, созревание, и затем размножение. Оно вызывает наращивание массы и движение атомов вокруг. В терминах времени такое обособленное оформление событий жизни всегда называлось становлением, то есть фактически созреванием оформленного вещества до закономерного сочетания количества и качества входящих в него элементов и соединений, определяемого спецификой явления. Так, животные, растения, микроорганизмы растут не хаотически, а до заполнения некоего объема, больше которого им не нужно расти. Они не становятся как особь бесформенными и бесконечными, а по достижении некоего объема и организации становится взрослым и репродуцируется, вызывая этим процессом физическое и химическое однонаправленное изменение окружающей среды. И этот процесс становления и репродуцирования биоты абсолютно всеобщий.
Никакая идея релятивизма к становлению организма неприменима. Скорость размножения и время удвоения клеток, иначе говоря, не относится ни к какой иной скорости, существующей рядом и вдали. Рост и размножение клеток ни к какому другому движению отнести нельзя. Клетка сравнима только с самой собой в прошлом, стало быть, только в собственном времени. Она изготавливает время. Также и выполнение пространства живым организмом своеобразно: оно идет с внутренним ускорением, которое выражается в увеличении массы. Организм, действуя по собственной заложенной в генотипе программе, втягивает в свой рост и размножение всю остальную окружающую косную материю в необходимом для данного вида количестве и качестве, с определенной геометрией.
Собственное внутреннее развитие, инициирующее все движения чисто внешние – перемещение, захват территории, освоение и достройку поверхностей – происходит и может быть квалифицировано как движение системы с собственным поведением. Иначе говоря, данное тело уже не может рассматриваться как тело в механике, то есть как материальная точка, а как сложная, состоящая из разных частей (лучше – органов) система с внутренними и сложными отношениями между ними, продуцирующими разнообразные, но упорядоченные движения, в том числе и механическую силу, которая инициирует передвижение системы. И если в физических системах действует ускорение свободного падения, показатель которого есть гравитационная постоянная, например, на планете, то в движении живого вещества ускорение создается другой силой – силой размножения. И только естественные ограничения усредняют это движение размножения, из предельных превращают его в реальные или стационарные. Недаром Вернадский обращает внимание, что размножение и движение размножением ЖВ вещества по поверхности планеты подчиняется правилу инерции с непрерывным возобновлением, то есть движению с постоянно действующей изнутри на систему напором, стимулом или регулярными импульсами, иначе говоря, с постоянным ускорением. А системы с ускорением и обладают по Ньютону абсолютностью.
Движение размножения согласуется и с идеологией общей теорией относительности. В ней Эйнштейн нашел широко известную ныне эквивалентность движения с ускорением и гравитации. Будет ли тело вращаться, будет ли двигаться с ускорением или будет ли оно массивно, для характера пространства и времени безразлично. В отличие от тела, движущегося равномерно и прямолинейно, тело в определенной системе координат, движущейся с ускорением, можно считать движущимся в гравитационном поле. В обоих случаях она есть система с выделенным, анизотропным пространством и асимметричным временем, имеющем направление. Стало быть деление клеток, непрерывное наращивание массы отдельного живого организма в реальной природе и есть движение с неисчезающим ускорением или, в других терминах, движение с переменной массой, эквивалентное гравитационному полю. Значит, любая бактерия реально продуцирует выделенное, то есть абсолютное время, и анизотропное пространство, то есть пространство с четкой конфигурацией.
Но, поскольку ограничивающие условия действуют на делящуюся клетку столь же непрерывно, как и внутренние импульсы размножения, то предельная скорость деления клеток недостижима, усредняется. В реальности существует подвижное, колеблющееся возле среднего числа равновесие между размножением и гибелью клеток, иначе биосфера сразу же погибла бы, отравившись продуктами метаболизма. Вернадский быстро (после создания понятия биосферы) пришел к выводу: достигнув предела захвата пространства и вовлечения массы в орбиту жизнедеятельности и обмена, живое вещество становится количественно константным (как отдельные виды, так и биоценозы, биосфера в целом). Давление каждого вида на другой уравновешивается.
Еще Бюффон сделал важное наблюдение: мы никак не можем увеличить количество камней и прочего мертвого вещества, тогда как количество живого можем увеличивать неограниченно. Вот как (с небольшой модернизацией языка старого русского перевода) звучит его наблюдение: “Природа, кажется мне, вообще более стремится к жизни, нежели к смерти: кажется, что она может, насколько возможно, организовать тела: доказательством тому служит размножение зародышей, число которых можно умножить почти до бесконечности, и можно было бы с полным основанием сказать, что если не все вещество организовано, то только потому, что существа организованные истребляют друг друга, ибо мы можем умножить количество животных и растений почти настолько, насколько желаем, но не можем увеличить количества камней или других грубых веществ”. (Бюффон,. ч. III, с.. 33). И на основании своего наблюдения и обобщения Бюффон выдвинул идею постоянства количества жизни. В сущности, это первая в науке еще очень робкая и не проясненная до конца попытка создания принципа сохранения количества жизни.
Историческое рассмотрение планеты и жизни на ней дали Бюффону возможность высказать в неявной и кажущейся сегодня уже беспорядочной, не систематизированной форме идеи, к которым теперь только приближается наука и которые в учении о биосфере получили более развитый вид. В сущности, это одна идея, высказанная в разное время, объединенная генеральным умственным настроением, идея о том, что живое вещество есть преобразователь вещества неживого, идея первичности живого по отношению к неживому в общем строе природы планеты. Вот как писал Бюффон: “Общее количество живого вещества и вещества неорганического, как есть, так и будет всегда одинаково: ибо это живое органическое вещество никакое смертью не истребляется, но остается живо и никогда не теряет своего движения, своего действия и своей силы образовывать вещество неорганическое и производить из него разные образцы строения органического, могущего расти, развиваться и плодиться”. (Бюффон,. ч. III, с. 396).
Эстафету мысли о приоритете жизни по отношению к неживому веществу теперь подхватывает Вернадский, имея в руках такой мощный инструмент как биогеохимию. Возникает великая и чрезвычайно плодотворная, поскольку наталкивает на развитие, оппозиция, говорит он, заключающаяся в усилии ума совместить два явных и кажущиеся несовместимым процесса: постоянство геохимических циклов в биосфере с идущей эволюцией жизни? В понятии биосферы все движения сводятся к неизменности, к постоянству. “Биосфера в основных частях неизменная в течение всего геологического времени, неизменная по крайней мере с археозоя, полтора миллиарда лет”. (Вернадский, 1991, с. 118). Циклы химических элементов, прокручиваемые ЖВ, представляются неизменными, продолжает он. Вулканизм, климат, выветривание, идущее только в связи с ЖВ, оставались теми же, какими мы наблюдаем их сегодня, то есть если и колебались, то циклично. Создаются одни и те же минералы. До появления человечества не был создан ни один новый минерал, или они все изменялись одинаковым образом. Все эти неизменные и коренные черты бытия земного шара и биосферы позволяют сделать вывод: “Масса живого вещества, т.е. количество атомов, захваченных во все бесчисленные автономные поля организмов, и средний химический состав живого вещества, т.е. химический состав атомов полей жизни, должны оставаться в общем неизменными в течение всего геологического времени”. (Вернадский, 1991, с. 118).
Но живая часть биосферы, собственно живое вещество столь же непрерывно меняется. Виды появляются и исчезают в течение геологической истории. Эволюция, причем прогрессирующая, представляется несомненной. Что это значит для биогеохимического выражения жизни, то есть в подходе к нему как к чему-то единому, как к живому веществу, определенной части всего вещества биосферы, управляющей его части? Оставаясь примерно неизменной по количеству жизни, она, как говорит Вернадский, столь же непрерывно удаляется от равновесия. “Можно выразить это свойство биогенной миграции как основной биогеохимический принцип, неизбежно и автоматически регулирующий биогеохимические явления. Этот первый биогеохимический принцип, как я его называю, гласит: биогенная миграция химических элементов в биосфере стремится к максимальному своему проявлению”. (Вернадский, 1991, с. 123).
В той же работе Вернадский показал космический масштаб потенциальной способности бактерий наращивать массу. Если одна бактерия способна создать массу равную планете в ничтожное время – за несколько суток, можно себе представить потенциальную ее силу и реальность ограничений, накладывающихся на этот “жизненный порыв”, который пытался описать Бергсон.
Инерционное, но не равномерное и прямолинейное, поведение ЖВ означает, что движение его могло бы продолжаться до бесконечности, распространяясь во все стороны, если бы ему не препятствовали другие силы, ограничивающие движение. К таким условиям Вернадский относит, как мы уже видели, ограниченность самой сферической поверхности планеты, ограниченность пищевых ресурсов, но самое массовое лимитирующее условие, важное для самых быстрых систем, самых потенциально могучих и потому инерционных, то есть бактерий – газ, как уже говорилось. Представление о трофических связях, об органической пище есть весьма поверхностные понятия для выявления временных закономерностей и в главе 17 мы увидим, что для бактерий природный метаболизм есть вовлечение в движение любых и всех без исключения видов вещества.
Константность общего количества жизни на планете, как уже говорилось, основана на индивидуальной потенциальной скорости размножения, то есть наращивании массы в идеале, чисто теоретической скорости размножения, имеющей лимит только во внутренних биологических закономерностях деления клеток, совмещается с реальной природной средней скоростью деления клеток, инициирующей движение ЖВ. Вернадский называет ее стационарным состоянием ЖВ, дающее стационарное среднее число неделимых, которое будет достигнуто при захвате всей планеты. Это земная константа. “Существует определенная, неизменная максимальная масса вещества, которая может быть создана каждым видом организма и которая может одновременно существовать на нашей планете”. (Вернадский, 1992, с 87). В условиях другой планеты константа будет другой, зависимой от физических и химических параметров ее. Эта константа и есть показатель инерции, ускорения и преодоления сопротивления среды, которая при определенных условиях переходит в актуальную энергию и которой Вернадский предлагает мерить ЖВ. Он называет ее скоростью передачи жизни: “Очевидно, это не будет скорость размножения или та скорость растекания по земной поверхности размножающейся толпы организмов, о которой я говорил. Она будет мерить передвижение по земной поверхности силы, способности производить геохимическую работу, причем эта способность неизменна и ограниченна для каждого вида..., и она передается с неизменным темпом...” (Вернадский, 1992, с. 87).
Таким образом, Вернадский пришел к количественному и формализованному выражению как ньютоновского ускорения, так и бергсоновского “e lan vital”, что в сущности одно и то же, только высказано на разных языках. Сила, изнутри в виде ускоряющего, разгоняющего двигателя воздействующая на предмет, увлекающая его, есть только в живых организмах, все остальные силы вторичны, производны и хаотичны, за исключением радиоактивного распада, тоже не зависимого ни от чего внешнего, но не имеющего главного признака времени – становления, и потому прямо противоположно направленной, к разрушению внутренней структуры ядер атомов. Строго константная скорость радиоактивного распада как и наращивание жизни, может и служит для измерения времени, но в отличие от жизненного явления, не генерирует время. Только внутренняя сила размножения действует в одном направлении и с неизменным напором. Количественно она выражается посредством выделенного Вернадским из всего этого сложного внутреннего движения организма явления “скорость передачи жизни” и введения его в измеримые рамки. Он рассматривает множество аспектов и следствий скорости передачи жизни, прежде всего геохимических, то есть те изменения атомно-молекулярного и минерального состояния окружающей среды, которое вносится в нее ЖВ своей жизнедеятельностью.
И если справедлив первый биогеохимический принцип, то есть непрерывное стремление ЖВ к экспансии, к максимальному проявлению жизни, то столь же должен быть справедлив и выраженный Вернадский второй биогеохимический принцип: “эволюция видов, приводящая к созданию форм жизни, устойчивых в биосфере, должна идти в направлении, увеличивающем проявление биогенной миграции атомов в биосфере”. (Вернадский, 1991, с. 126). Таким образом, первый биогеохимический принцип свидетельствует об экстенсивном захвате вещества для метаболизма, а второй – об интенсивной стороне того же процесса в историческом геологическом аспекте. Иначе говоря, количество жизни остается неизменным, а качество ее непрерывно повышается. Чисто схематически этот процесс можно было бы попытаться описать так. Допустим, есть всего одна бактерия, она в соответствии с геометрической прогрессией размножения чисто теоретически, не имея ограничивающего давления других организмов, выйдет на свою стационарную константу размножения и сразу освоит всю поверхность планеты, ограничиваясь только ее физическими параметрами. Затем второй организм, создавая с первым систему биосферы, отнюдь не расширит этот ареал, а охватит его же, довольствуясь вдвое меньшим физическим пространством для жизни. Третий – займет в нем же свою нишу, разделив физическое пространство на три. И так продолжается при дальнейшей дифференциации ЖВ биосферы. Биомасса растет, появляется например, лес или гигантские водоросли, или крупные животные, они вовлекают все более разнообразные виды атомов вещества в круговорот жизни. Но количество охваченных атомов остается постоянным, как и количество жизни по отношению к массе планеты. А внутренняя емкость пространства, вероятно, увеличивается, или оно структурируется.
Точно также справедлива и обратная мысленная операция. Из сегодняшней развитой биосферы будем отнимать в каком угодно порядке: по одному виду или по классу или по экологической нише, или по иному признаку. Что будет происходить с объемом биосферы? Он будет оставаться постоянным, другие организмы будут заполнять объем, пока смогут выполнять функции биосферы. Отнимем какой-то последний организм и она погибнет сразу, целиком, как и наш организм и как любой другой. Вернадский своим понятием о функциях и об их историческом движении, обобщенном как первый и второй биогеохимические принципы нашел стандарт биосферы. ЖВ или поддерживает его, он действует или его нет. Нет и биосферы.
Так высказанная когда-то Бюффоном догадка о неизменном количестве жизни на планете в трудах Вернадского получает развитие, постепенно превращаясь в принцип сохранения количества жизни, аналогичный таким же для энергии и массы, или другим более частным принципам сохранения. Развитие это, впрочем, еще не достигло той простоты и прозрачности, которая характерна для принципов сохранения массы и энергии. Точные выражения еще впереди. Но оперирование Вернадского с массами, изменяющимися во время размножения, выходящими на стационарный уровень ввиду ограниченности планеты, газа и света, с выделяющейся при этом энергией есть оперирование с фундаментальными параметрами, и наилучшим образом они будут когда-нибудь выражены посредством еще более фундаментальных параметров – пространстве и времени, которые есть собственные, присущие биоте качества, а не артефакты, которыми они являются для безжизненной реальности. А сохранение количества жизни, или неизменность количества жизни означает фундаментальность биологического пространства-времени, ведет нас с неизбежностью на космологический уровень, о котором и заявил Вернадский и о котором мы будем говорить в главе 16.
********************
Итак, Вернадский фактически нашел абсолютное время. Однако следует сказать, что никакой связи между своим биологическим временем и временем Ньютона он сам не находил. Точнее даже, специально не искал. Он его не узнал в новой оболочке, не возводил родословную биологического времени к понятию абсолютного времени. Такое отождествление возможно только в идеологической окраске причины времени. Их общая духовная основа становится заметной только при такой детерминистской постановке вопроса, иначе все концепции будут несвязными островами мысли, вместо того, чтобы быть частью архипелага, или даже материка.
Ньютоновское абсолютное время для Вернадского как и для большинства ученых его поры – обычное физическое время, которым пользуется наука. Как глубокий и чрезвычайно эрудированный историк науки, Вернадский, конечно, видит корни этого привычного представления. И более того, уже в цитируемой в начале этой главы статье подчеркивал, что ньютоновское время есть результат религиозного миросозерцания Ньютона. “Для Ньютона абсолютное время и абсолютное пространство были атрибутами, непосредственным проявлением Бога, духовного начала мира...
Представление Ньютона победило в науке благодаря небывалым раньше в ее истории достижениям, тесно связанным с построениями Ньютона об абсолютном времени и о таком же пространстве. Впервые была выражена система мира, до конца вычисляемая...
И для нее в 1747 г. Леонард Эйлер принял абсолютное время. И для Эйлера это принятие связано было с его пониманием духовного начала мира”. (Вернадский, 1988, с. 238).
Однако как мы видели, что путь понятия от Ньютона до общего согласия механиков и принятия ими ньютоновской системы через построения Эйлера был не так прост и не прям, как здесь сказано (но не показано) Вернадским. Принята ведь механика, но не мировоззрение Ньютона, которое, разумеется, более сложно, чем его механика. Идеология абсолютного и относительного движения стала внятной лишь после упрощения, обработки Эйлером и после сведения абсолюта к материальному вместилищу, принятого по молчаливому уговору за покоящееся. Хотя по мере расширения астрономических знаний возникло подозрение, потом стали нарастать факты глубины космоса и движений в нем, а потом укреплялась уверенность, что никакого покоя в космическом пространстве нет и употреблявшееся вплоть до конца девятнадцатого века привычное выражение “сфера неподвижных звезд” тоже канула в Лету, как когда-то “небо” или “небесный свод”. Оказалось, что это никакие не “фиксы”. Неизмеримое бесконечное пространство обретало некоторые измерения и наполнялось движением гигантских масс. Также “образовалось” в результате изучения геологической истории и прошлое Земли и всего мира. Появилось, таким образом, реальные пространство и время.
Таким образом, в работах Вернадского произошло то, что и должно было когда-нибудь произойти в науке – расшифровка, реалистическое истолкование средствами науки, а не в религиозном откровении или посредством философского рассуждения – абсолютного времени Ньютона. Абсолютное время Ньютона под пером Вернадского превратилось в необратимое и однонаправленное базовое время мира, создающееся биологическим движением, сводимым к делению клеток ЖВ. Вернадский фактически описал это положение, хотя прямо и отчетливо его и не сформулировал, более того, заявлял о преодолении в науке XX века абсолютного времени Ньютона. К сожалению, Вернадский в этом вопросе присоединился к совокупному ученому мнению, разделявшемуся и Эйнштейном, что время, которое бытует в науке, есть субстанциальное и абсолютное, введенное Ньютоном, тогда как на самом деле, это время классической механики, упростившее сложное дихотомическое время Ньютона, оперировать которым в науке невозможно. Мы уже видели ранее, что, по сути дела, время механики, а за нею и всех остальных наук суть относительное время Ньютона, а не абсолютное, потому что последнее отнесено им к прерогативе Творца. Вернадский тоже много страниц посвятил опровержение этого привычного научного понимания времени, чем сам создал определенную путаницу и противоречия, когда сравнивает время Ньютона и то, которое введено теорией относительности. Он считает построения Ньютона и Эйлера одинаковыми, тогда как на самом деле они различны.
И все же Вернадский, с одной стороны, противопоставляя, как и все, употреблявшееся в классической механике время и время теории относительности, и считая их замену сменой парадигмы, с другой стороны, в отличие от всех полагает, что настало возвращение в некотором смысле к ньютоновской форме постановки проблемы времени. Он думает, что теория относительности не отрезает нас от классической механики, а напротив, наталкивает нас на свойственное той изучение реального времени как объекта природы. В работе, которую Вернадский задумал – “О жизненном (биологическом) времени”, – которая представляет, вероятно, историко-научное введение к какому-то ненаписанному труду, он прослеживает весь фронт натиска научной и философской мысли на проблему времени на рубеже веков и считает, что в естествознании в целом начинается период прямого изучения времени и пространства, но не на тех путях, которые предлагает теория относительности. Мне кажется, Вернадский понимал ограниченность чисто математического или геометрического рассмотрения времени, оставляющего в стороне его главные свойства, в частности, направление или необратимость. Он писал:
“Абсолютное время и абсолютное пространство Ньютона есть время и пространство, независимые от окружающего, бесконечные и безначальные, изотропные.
Это почти все отрицательные признаки, не дающие возможность их научно исследовать.
Теория относительности показала, что они не отвечают научным фактам.
Пространство неразрывно связано с временем, имеет структуру. Ее должно иметь и время.
Впервые после XVII в. – в начале XX в. – вновь вошла в научное сознание необходимость исследования времени – отражения в нем строения, свойственного пространству
К этому моменту как раз в начале того же столетия, благодаря явлениям радиоактивности, развитию астрономии, явлений жизни, теории квант появились новые явления, заставляющие идти по тому же пути.
Проблема времени поставлена как объект научного изучения в обстановке теории относительности, но не как ее следствие” (выделено мною - Г.А.) (Вернадский, 1988, с. 327)
А возвращение к ньютоновому реальному времени, по сути дела, и есть возвращение к абсолютному понятию времени. Что фактически и сделано Вернадским, без употребления и даже неприятия такого термина из-за того, что два абсолюта у Ньютона между собой не связаны и изотропные. Что касается последнего качества, оно отражает вид времени и пространства в механике, которая изучает относительно простые виды движения и соответственно, берет от времени лишь некоторые простые, чисто количественные стороны.
Но что такое введение Вернадским понятия о единственности биологического времени, как не объявление его абсолютным? Дело не в терминах, не в названиях, а в объеме и содержании понятия. И если время объявляется единственным, если оно охватывает по длительности все остальные, и если с ним на самом деле соотносятся все измерения всех проходящих во времени процессов, что же оно такое, как не универсальное? Универсальное не в смысле идущее везде, во всех объектах мира и являющееся свойством всех движений, а универсальное в смысле имеющее точную локализацию, пригодное для измерения всего на свете, стало быть, абсолютное. Универсальное в смысле инструментально всеобщее, потому что идет исключительно строго по своему темпу или по своей невозмутимой внешними условиями скорости время и образуется только в силу внутренних свойств живого уникальное пространство.
Некоторые толкования теория относительности тоже могут быть поняты в этом же смысле, а именно те толкования, которые считают, что и время, и пространство – это вообще абстракции, их нет в действительности. Они появляются только как результат измерения. Относительность есть всегда взаимодействие между предметом и наблюдателем, по-кантовски считает уже упоминавшийся ранее астроном Артур Эддингтон. Разумеется, это так. И весь вопрос заключается в том, как мы относимся к самим себе, если можно так сказать. Считаем ли мы себя, то есть наблюдателя, и внешний предмет явлениями равноценными, одинаковыми, обладающими одним и тем же статусом, или, если угодно, свойствами или разными. В случае полной абстракции, идеальности времени у нас, действительно, есть полная относительность. Но если считать наблюдателя в отличие от внешнего предмета или процесса явлением неизмеримо более высокого порядка, более сложным, но явлением природы, тогда мы никакой относительности в процессе сравнения не видим. Один из участников процесса измерения обладает движением абсолютным, ни от чего не зависимым, следовательно, и временем, другой – относителен во всем. Только и всего. Эйнштейн точно выразил это своей замечательной теорией, только напрасно распространил ее и на живые организмы, допустил обыденные, нестрогие мнения в отношении к живому.
И Вернадский показал, что не только наблюдателя, но любой живой бактерии достаточно для создания биологического времени, текущего в независимом ни от чего темпе. У бактерии достаточно сил, она обладает всем жизненным стандартом биосферы целиком для дления времени. Как и для создания, для выполнения пространства, которое Вернадский даже лучше и более разнообразно, чем время, исследовал.
И теперь обратимся к его представлениям о пространстве жизни.
Глава 15
Абсолютное пространство
Абсолютное пространство обладает собственной реальностью независимо от существования всякой материи и даже в качестве первого основания возможности ее сложения.