Страсти по культурологии: пиранья или Золушка?
Доклад на 2-м культурологическом
Конгрессе РКО, 25 ноября 2008 г.
И.Я. Левяш
Культурология как синергия социогуманитарного знания
(основания гипотезы)
Страсти по культурологии: пиранья или Золушка?
РКИ, представленное на пленарном заседании своего Второго конгресса, было заметно взбодрено мультисюжетом, в котором пиранья, маркированная как «культурология», поглощает - одну за другой – наглядные символы других социогуманитарных дисциплин. Правда, нечто она воспринимает и от них – зубчатую социологическую спину, экзотические этнографские перья, вальяжный философский хвост и что-то еще, и при этом обретает вид странного кентавра. Но, похоже, это не мутация, а заметное прибавление экспансивности, интегративности и значимости культурологического знания.
Смыслы выразительного сюжета остались не вполне понятны: либо это символ действительного триумфа культурологии в социогуманитарном мире, либо попытка «самореализующегося прогноза» - увы, лишь виртуального эквивалента заклинания желаемого. Автор этого текста, как один из «полевых командиров» культурологического знания, реально погруженных в его теоретический и практико-образовательный поток, вынужден склониться ко второй версии.
Этот поток в 90-х прошлого-первой половине десятых годов текущего века действительно был гераклитовым, подлинной «бурей и натиском», заполнявшим мировоззренческий вакуум. Интеллектуальный мир был озабочен поиском исхода из монологизма и идеократии «единственно верного» учения. Но «сорок лет пустыни» неизгладимы и не свободны от комплекса реванша. Прежние идеалы, или «центризмы» - экономизм, техноцентризм, социоцентризм, - стали идолами, но на смену им пришел новый идеал панкультурализма. Ныне решительно всё, что происходит в мире человека, маркируется как «культура». К примеру, бытуют такие понятия, как «гигиеническая культура», хотя известно, что чистоплотность характерна для многих животных, «культура пития», мало того - «культура войны» и даже «террористическая культура».
Не говоря уже о таких семиотических «перевертышах», даже культурологию возводят в повивальные бабки террора. «Признаемся сами себе, - писал обозреватель солидной газеты о выдаваемых в режиме реального времени телекадрах американской трагедии, - всё это мы не единожды видели и до событий 11 сентября 2001 г…Но в последний момент находился какой-нибудь супермен, который спасал США, а заодно и весь мир от апокалипсиса. 11 сентября такого брюса-арнольда-стивена не оказалось. Но самое парадоксальное, что сознание очень многих американцев (да и не только американцев) было культурологически подготовленным к террористическому Армагеддону. Голливуд - это, помимо всего прочего, и коллективный американский психоаналитик» [1].
В конечном счете, такая всеядность привела к тому, что смыслотермин культура, ставший универсальной отмычкой, оказался обессмысленным. «Буря и натиск» немедленно сдетонировали в сфере социогуманитарного знания и его трансляции в образование. Здесь произошли поистине чудесные смысловые и структурные превращения. Наличная культурология вышла на авансцену и манифестировала свой статус «междисциплинарной научной и учебной общности…, ассамблеи наук о человеке, своего рода трансформы». Такая трактовка стала устойчивым стереотипом. Еще недавно пребывающая в скромном статусе культурология объявила претензию на роль «властелина колец» социогуманитарного знания, и властелина с заметно авторитарным стилем. По сути это заявка на реанимацию былой «науки наук», «всеведение», подмена предмета объектом – миром культуры, трактуемом, в свою очередь, без границ. Гласом вопиющего остается точное замечание А.Я. Флиера о том, что не только культура - «это наше не все», но и тем более «предмет культурологического знания не «вся культура»» – это по силам лишь всей совокупности социальных и гуманитарных наук» [2].
Такую когнитивную реальность нелегко принять, но необходимо понять. Немаловажно также, что претензия от имени культурологии конструировать междисциплинарную «науку наук» поставила «физиков» в ложное положение вторичных «фрагментов» некой «сверхнауки». Реванш был легко прогнозируем и делом только времени, но в нашем культурологическом «цехе» поздно распознали этот «знак беды».
Ныне, волей «фельдфебелей при Вольтерах» отечественной науки и образования, культурология вытеснена с mainstream’а духовной жизни общества. Симптомы кризиса многолики – от ее лишения статуса одной из востребованных и престижных дисциплин, входящих в госстандарт, роли (точнее, доли) факультативного «предмета по выбору» (а выбор «поколения, которое выбирает Пепси», известен) до издательств, которые журавлю неангажированного культуртрегерства предпочитают синицу твердых гарантий коммерческого успеха. Закон маятника: минимализм – всегда следствие максимализма.
В силу этих жестких реалий приходится расстаться с метафорой пираньи, как симулякра, и обратиться к выверенным временем реалиям метаморфоз далеко не только сказочной Золушки. Культурология, которая влачила маргинальное существование под прессингом былой моно-идеологии, ненадолго, но чудесно и долгожданно превратилась в принцессу социогуманитарного знания, и с обвалом ее статуса вновь «грубо, зримо» возвращена на задний двор.
Если обсуждать проблему в парадигме выяснения «виновных», то можно, в духе парадокса из фильма «Берегись автомобиля», сказать: «Он виноват…и он не виноват». В конечном счете, проблема - в глубинных истоках этого феномена, который выходит далеко за отечественные пределы, но у нас, по обыкновению, обретает «лица необщее выраженье».
В широком контексте духовная ситуация нашего времени, в которое погружено социогуманитарное знание, это ситуация Модерна как «неоконченного проекта» (З. Бауман, У. Бек, Э. Гидденс, Р. Дарендорф, Ю. Хабермас). Не окончен он потому, что сверхзадача проекта Просвещения как «царства Разума» - решить проблему человека не как средства, а самоценности, в современную эпоху оказалась, вопреки триумфам материальных и социальных технологий, не реализованной.
В реальности Европы обнаружен дефицит фермента, без которого единой Европе не быть, - ее души. Это печальная констатация альянса ведущих интеллектуалов континента «Душа для Европы». Эксперты утверждают, что на Берлинской конференции этого альянса (2006) подпреды брюссельского штаба Евросоюза не «продемонстрировали необходимую глубину понимания проекта…В некоторых выступлениях звучало явно зауженное, заземленное представление о понятии «культура» скорее как лишь о видах деятельности, которые могут приносить серьезный экономический доход. К сожалению, подобное сужение понятия культура, используемое главным образом чиновниками ряда евроорганизаций, не только не продуктивно, но и способно свести начатый проект к очередным бюрократическим играм» [3].
Это маска, которую мы давно знаем. Для ее носителей назначение социогуманитарного знания сводится к вторичному статусу науки в эпоху Средневековья как «служанки богословия», но на этот раз – в качестве служанки политического богословия. От его имени выступают с позиций не силы разума, а разума силы (или бессилия). Бердяевский вопрос: Во имя? – остается попрежнему открытым.
В краткотечный период, который принято называть «посткоммунистическим», этот вопрос трансформировался в триаду «Кто мы? Откуда мы? Куда мы?», но, говоря языком классического текста, «усердие в добродетели» оказалось краткотечным. Духовная ситуация в России на исходе первого десятилетия ХХI в. напоминает размышления В. Розанова от российском Возрождении как своеобразном «неоконченном проекте». «Конец венчает дело», - писал мыслитель, - …показывает его силу. Боже, неужели договорить: «и показывает его правду»?…Что же стало с «русской реформацией»?!! Один купил яхту, другой ушел в нумизматику, третий «разлетается по заграницам»… Боже, что же это такое?...в сущности, мы знаем слова о Возрождении, а не видим Возрождение в нас (в самих нас) именно бурь Возрождения, а в бурях-то Возрождения конечно и лежит вся тайна его» [4].
Возрождение, как акматический прилив культуротворческого потока, всегда имеет органический характер, т.е. совершается прежде всего «в нас самих», и не столько благодаря, сколько вопреки обстоятельствам. В такие «смутные времена», писал А. Камю, особенно необходимы «отчаянное терпение и осмотрительная непокорность, чтобы вновь обрести долю престижа, необходимую для всякой культуры» [5]. Для нее это сигнал к возвращению и обновлению вечных смыслов и их объективации в новой цивилизации. «Учитель, - обратились к Конфуцию. – ваш Путь несказанно велик, вот почему мир неспособен принять его. Не лучше ли вам приспособиться к миру? – Хороший земледелец может вспахать и засеять поле, - сказал Учитель, - но не может ручаться, что снимет богатый урожай. Хороший ремесленник может изготовить изящную вещь, но не может ручаться, что её оценят в мире. Мудрый может следовать праведному Пути, но не может ручаться, что люди примут его правду…Но вы должны и впредь твердо идти своим путём» [6].
Адекватно ли наше сообщество этой мудрости? Если в переходный период культурология, благодаря объективному запросу на поиск ценностно-смысловых ориентаций, была возведена в принцессы, но вновь обернулась Золушкой в условиях «нормализации» общества с его не требующими критической рефлексии и a priori известными ориентациями, согласны ли мы «идти своим путем»? Ответ на этот вопрос зависит не только от необъективности управленческих структур.. Исходя из принципа «Познай самого себя», решающее влияние на состояние дел оказывает, как это ни парадоксально, положение в самом культурологическом «цехе».
На мой взгляд, это положение определяется по меньшей мере тремя взаимосвязанными факторами: 1) симбиозом позитивизма и постмодерна как панацеи обретения культурологией научного статуса; 2) «фигурой умолчания» проблемы соотношения объекта и предмета культурологии; 3) ее проблематичной синергийной ролью в социогуманитарном знании.
И.Г. Фихте, оставивший заметный след в науковедении, полагал, что никакое мировоззрение не может ограничиться созерцанием самой себя, и предложил наделить его неким двойным «глазомером» - извне и изнутри. Иными словами, речь идет о двуедином и пока далеком от парадигмальной зрелости процессе – идентификации культурологии и ее самоидентификации в общенаучной сфере.
Отсюда – логика дальнейшего анализа проблемы:
- Искушения культурологии позитивизмом и постмодерном.
- Аргументы pro и contra научного статуса культурологии.
- Синергетический потенциал культурологического знания.