в ритуально-мифологическом контексте

Несколько периферийных мотивов пастушеских отпусков

 

В севернорусских областях обрядность первого выгона значительно более сложна, чем в соседних регионах, что достигается главным образом за счет фактического удвоения обряда: если в других регионах обрядовая функция защиты скота и обеспечения целостности стада падает либо на пастуха, либо на хозяев животных, то в севернорусской традиции происходит дублирование этой функции (а не распределение) в обрядах, совершаемых хозяевами и пастухами. Принципиальное различие заключается в том, что хозяева совершают ритуальные действия в отношении собственных животных, а пастух затем исполняет сходный обряд уже над всем стадом. Основные компоненты обоих обрядов те же: троекратный обход животных по солнцу со свечой, иконой и некоторыми другими предметами; кормление животных специально испеченным или обычным повседневным хлебом (все животные, над которыми совершается обряд, едят куски от одной буханки, что актуализирует идею совместного хождения в стаде и предотвращает разбредание стада в лесу); проход через специально оборудованные ворота (это не просто ворота из двора на улицу или внутрь огороженного пастбища, но обрядовые ворота, над которыми висит икона, внизу которых разостлан пояс, по окончании прогона надеваемый на себя хозяйкой животных и/или пастухом, или разомкнутые печные клещи, которые после прогона замыкаются, или по бокам которых лежит замок с ключом – после прогона замок запирается, а ключ прячется – и т. д.); произнесение заговора и др. Сами тексты заговоров, произносимых хозяйками и пастухом, тоже во многом дублируются. Эта избыточность обряда – одна из наиболее ярких отличительных черт севернорусской обрядности первого выгона.

Вторая отличительная черта – развитая традиция использования пастухами письменных заговоров, представляющих не просто запись обычного устного заговора, но особую, книжную, версию, сильно увеличенного объема, усложненной композиции, написанную стилизованным под церковнославянские молитвенные тексты языком, повторяющие значительное число молитвенных клише. Эти тексты передавались и переписывались от пастуха к пастуху или покупались у колдунов. Зачастую неграмотные пастухи или просили того же колдуна произнести заговор, или же сами совершали обряд, не читая, а лишь имея при себе список заговора.

Третья отличительная черта состоит в широко распространенном на Русском Севере представлении о том, что пастух, совершая обряд первого выгона заключает договор с лешим, который и обязуется пасти стадо при условии определенной платы со стороны пастуха (от яйца, буханки хлеба, бутылки водки до лучшей коровы из стада) и соблюдения пастухом ряда запретов (во время сезона пастьбы пастух не имеет права стричься, бриться, охотиться, собирать грибы и ягоды, вступать в сексуальные связи и т. п.). При соблюдении пастухом всех условий договора он вовсе не должен следить за стадом, а всего лишь выгоняет его утром в лес и забирает вечером – остальное делает леший. Нарушение же договоренности грозит гибелью животных и даже увечьем или смертью самого пастуха.

Отсюда четвертое отличие: если в остальном славянском мире и за его границами пастух находится в самом низу социальной лестницы и является изгоем, то в севернорусской традиции такое отношение соседствует с пониманием его как колдуна, страхом и уважением. Пастуху приписываются способности наводить порчу и другие колдовские умения.

Обряд, производимый пастухом при первом выгоне, в ходе которого он собирает и обходит стадо, произнося заговор и препоручая стадо лешему и/или высшим силам, называется отпуск, обход, сгон, слука и выполняет не только апотропеическую, но и продуцирующую функцию: он должен защищать стадо от нападения хищников (при этом считается, что звери задирают скот с санкции или по прямому указанию лешего), не давать животным разбредаться и теряться в лесу, хорошо пастись и давать хорошие надои, а также облегчить работу пастуху: по мнению носителей традиции, хороший пастух, имея отпуск, вообще не ходит за стадом, а проводит целый день в подчеркнутой праздности (спит дома, сидит у костра и вырезает из дерева свистульки, играет с детьми в деревне, сидит на изгороди и играет на рожке/гармошке и т. п.).

И обряд отпуска и тексты заговоров (метонимически называемые теми же терминами, что и обряд) за последние полтора десятилетия описаны достаточно хорошо и разносторонне. За это же время значительно увеличился корпус собранных и опубликованных текстов, как книжных, так и устных. Исследовалась их текстология, поэтика и прагматика, связь с книжностью и другими фольклорными обрядами, личность пастуха как мифологического персонажа (в соотношении с лешим), пастушеские атрибуты и магические практики, статус в сельском социуме и многие другие вопросы [Дурасов; Гуляева; Криничная 1986; Криничная 1994; Бобров, Финченко; Бузин; Ильина, Ипполитова; Федосова; Мороз 2001; Мороз 2003 и др.]. Вместе с тем некоторые аспекты отпусков (текстов и обрядов), находящиеся на периферии обрисованных направлений исследования пастушеской обрядности, но, несомненно, заслуживающие внимания, или вовсе остались за его рамками, или были описаны недостаточно подробно. Именно на некоторых из этих аспектов и хотелось бы остановиться.

 

1.Вить веревку.

Как уже отмечалось, хозяйки скота, выпуская животных в первый раз весной изо двора на пастбище, перед тем как выводить их на улицу, расстилают на пороге двора пояс, через который коровы должны переступить. Затем этот пояс хозяйка надевает на себя и так ходит на протяжении всего пастбищного периода или кладет его потом на божницу. По словам наших информантов, это может быть просто пояс от платья, который женщина и так носит (или даже фартук), но в ряде случаев подчеркивается, что изготавливается особый пояс: «Хозяйка накануне выгона плела косичкой из трех льняных ниток пояс – "плетешок", нашептывая: "Как этот плетешок плетется, так милая скотинка плетись на свой двор из следа в след, из шага в шаг. Нигде не заблуждайся, ни в темных лесах, ни в зеленых лугах, ни в чистых полях, ни в быстрых реках. Кругом пастыря толпитесь, нигде не заблудитесь во веки веков. Аминь". "Плетешок" хозяйка опоясывала вокруг себя и не снимала его день и ночь. А перед самый выгоном животных развязывала его и зарывала у самого порога двора так, чтобы корова не уволокла его ногой, при этом произнося слова: "Коль крепко и плотно пояс вокруг меня держался, так крепко Пеструнюшка круг двора держись и своей большушки-матушки". Считалось, что пояс этот может оградить животных от всяких бед и заставить их всегда приходить на ночь на свои двор» [Дурасов: 267-268]. То же имеется и в наших полевых материалах: В ворота всё пояс, фартуцёк или цёво ли туды и росстелеш, когды корову выпускать, она ц'ерез этот пояс штобы прошла, штобы знала дорогу домой: "Как верёвочцька вьётце кругом там хозяйки, так и ты вейся, коровушка" [КА, Карг., М. Шалга, В.С. Бизюкова, 1924 г.р.]. В последнем тексте важен глагол виться применяемый как к опоясыванию условной веревкой (поясом), так и к корове, которая должна возвращаться к хозяйке с пастбища.

Вил/плел ли пояс пастух накануне совершения отпуска, нам неизвестно, но роль его (или заменяющей его веревки) исключительна: пастух также пропускал стадо через разостланный в воротах пастбища пояс/веревку, иногда завязывая на нем узлы – определенное число (например 7) или по количеству животных в стаде, а затем опоясывался им и ходил в нем весь сезон. При этом, когда надо было, чтобы стадо разбрелось по лесу и паслось свободно, пояс ослаблялся, когда же приходило время собирать стадо и гнать домой, пастух затягивал пояс туже и коровы собирались вместе. Это часто оговаривается специально и в рукописных текстах отпусков, в особом разделе, называемом правило: Правило пастуха. при выпуске обойдеш кругом завяжош семь узелков напоясу и маленькой кусочек воска, и закрой замок, и опусти в воду. чтобы никто ни видел а отпуск склась в проход чтобы в каждое утро проходил через нево и вечером на двери вросколодку, о пояс положыть в уское место чтобы весь скот проходил через нево впереди взод поутру пояс отслабляй к обеду убавить, к вечеру утягай [КА, Карг., Тихманьга, Б.Г. Третьяков, 1936 г.р.].

Один из важнейших результатов действия пастушеского обряда заключается в том, что животные, взятые в отпуск, ходят вместе, а когда пастух совершает особое магическое действие (затягивает пояс/трубит в рожок/стучит колотушкой), сами идут в деревню. Этот обратный путь стада из леса описывается нашими информантами из достаточно удаленных друг от друга сел стандартной крайне устойчивой формулой: Затрубит в рожок, и коровы как верёвку вьют, все идут [КА, Карг., Волосово, Л.Е.Зуева, 1931 г.р.]; И оне уж знают время, опять к этому, из лесу фсе, как верёвку вьют [КА, Карг., Ягрема, Л.А. Фаркова, 1932 г.р.]. Эта формула метафорически описывает возвращение коров с пастбища как изготовление веревки – они идут одна за одной. Иногда эта формула подвергается деформации: Вот так выпустишь корову. Она идёт домой, как струну вьёт [КА, Карг., Рягово, М.И. Чекрыгина, 1922 г.р.]. Соответственно, здесь под вить, видимо,подразумевается виться (вокруг хозяйки) – как в заговоре при плетении пояса.

Таким образом прослеживается взаимосвязь не только между обрядом и практическим результатом, но и между обрядовым действием, ритуальной формулой и формулой, используемой в свободном, неклишированном описании. При этом актуализируется сразу 3 значения: вить веревку = свивать вместе несколько нитей (идея соединения); изготавливать веревку (идея непрерывной последовательности); виться вокруг кого-либо (идея сближения, присоединения).

 

2. Пенье-коренье, серое каменье.

В текстах отпусков встречается ряд устойчивых формул защиты скота от хищников. В одной из них упоминается пенье, коренье (выскидие, колодье), каменье: "О, Пресвятый царь Господи, нашли, Господи, злых лютых тридевять меледеньских кобелей с вострыми ногтями, з железными зубами, чтоб прогонили из [м]оей поскотины и осеку от моего вышеписанного коровья стада и диких, и разных, и разноимянных, и разношерстных звирей и мидвидей за синей окиян море на дикой лес. Тамо еште зеленую траву, а пейте болотную воду, а ломайте и ворочяйте пение и колодье, и выскидие, и дикое камение" [Ильина, Ипполитова: 239]. Глаголами ломать и ворочать обозначено действие хищников, альтернативное нападению на скот. Те же объекты встречаем и в других заговорах, при других предикатах: ешьте вместо скотины пение и колодие гнилое…[РЗК: №414]. В обоих примерах наблюдается перенос действия хищников (в первом случае подменяется само действие, во втором остается прежним) со скота на пни, камни и т. п., что само по себе вполне согласуется с общей семантикой отпусков. Несколько менее логичным представляется такой вариант: укрывает Она, Пречистая Богородица, меня р<аба> Б<ожьего> (имя), и все мое стадо любимое, скот укрывает небом и землею, пением и колодием, и белым камением от всякого черного зверя… [РЗК: №414]. В нем скот прячется под теми же пнями и камнями. Наконец, еще одна формула с упоминанием тех же объектов говорит о превращении животных в пни и камни, по крайней мере в глазах хищников: "Истинный Христос и Пречистая Богородица, Илья Великий, Георгий Храбрый, Святый Василий отверните [следует читать оберните – А.М.] Государи мои милый скот, мой милый живот всякими шерстьми и всякими пестрянами, пеньев и колодьев и белых каменьев" [С.Е.: 565]; Покажися мой скот и живот кустом и лесом и диким камнем [КА, Карг., Тихманьга, О.М. Зобова, 1937 г.р.]. То же встречаем и в заговорах, произносимых хозяйками скота: Николай Милостивый вплавь [sic], и Егор Милостивый вплавь. Я вас прошу: берегите и спасите мою скотинку на всё лето красноё от зверя идучего, от змея летучего, чтоб показалася моя скотинка днём пнём а ночью серым камнём [КА, Карг., Лекшма, М.И. Замятина, 1926 г.р.]. Мотив превращения скота в природные объекты может расширяться и детализироваться: "…и кажись он милый мой живот, крестьянский скот, Власьева рода, лютому черному зверю и лютыя черныя медведицы, и серому рыскучему волку и серой рыскуночной волчицы, рыси и росомахи, и всяким зверям кажися: при водах – водою, при дворах – воротми, при огородах – огородом, при людях – людьми, при щепе – щепою, при песках – песком, при пеньи – пеньем, при колодье – колодьем, при коренье – кореньем, при листу – листом, при пещерах – пищерами, кажись мой милый живот, Власьев род, вдень, внощь, повсякой час, и по всякой день, и повсякую нощь: в день под солнцем, а в нощь под месяцом и под частыми звездами, под всем воздухом Господним во веки веков, аминь"[Ефименко: № 3].

В принципе, все эти мотивы можно было бы свести к одному инварианту: скот символически подменяется хищникам неодушевленными природными объектами, для чего хищники отгоняются от стада, стадо заваливается этими объектами или превращается в них. Однако более широкий этнографический контекст позволяет увидеть за этой подменой не столько символическую, сколько мифо-ритуальную основу. В том же ареале, где распространены пастушеские отпуска, известно верование в возможность магическим способом скрыть живое существо (человека или животное) – закрыть, скрыть, поставить на круг. Как это делается, информанты не говорят, сообщается только, что это может сделать колдун, пастух (со зла на хозяйку животного) или леший. В результате закрытое животное или человек оказываются невидимыми для окружающих, а сами не могут выйти из отведенного им круга. Вследствие этого, если никто не сможет жертву открыть/снять с круга, она обречена на голодную смерть. В рассказах о поиске закрытого скота присутствуют устойчивые детали: ищущие садятся в ходе поисков на поваленное дерево/пень/камень, чтобы отдохнуть, а, когда призванный на помощь знахарь открывает заколдованное животное, выясняется, что это оно и было. Вся трава в отведенном ему круге оказывается выеденной до земли, а скот обнаруживается или мертвым, или вконец истощавшим от голода: Вот, и корова была закрыта против розулища, видно от улицы, от поля. Искали дак, ей места-то отведено было вот с эту кухню, дак она там скоко - неделю ли, што ли искали, корову, не могли найти - дак она уж тут землю-ту всю съела, не то что уж чево... Ей уж не выйти. И старуха ходила, искала корову, дак ну все ходили, конешно, помогали раньше искать. Говорит: “Я на этом-то месте сидела, тут вроде как берёза лежала, говорит, вроде сидела на берёзе-то ещё", - а пришли - корова-то подохла [КА, Карг., Калитинка, Д.Е. Ворсин, 1926 г.р.]; Вот, как говорицца, шо закрыли корову - вот куда иё закрыли - не знаю. Ходили мимо иё - нихто не видел - обратно идут: она ужо... от тут стоял пень такой большой - дерево ломаноё, со... засохшеё, вот, оно уже... не было дерева-то, только один пень, да вересовый [можжевеловый] кустик стоит - вот, оне ходили уш и к знахарям ходили, што которы знают старушки, што вот... погадать-то, што вот роскажите, где мол, чево случилось. Ну вот им объясняли, што вот, ваша коровушка вот в том-то месте, вот оне ходили - не могли её натти. А потом сходили к знахарке, и приходит, гът: "Вот идите, она вот тут". Пришли: точно, она у этово пня, у этово вересовово кустика стоит корова [КА, Карг., Лукино, В.М. Федосеева, 1941 г.р.]; Потерялась корова, пастух не пригнал корову, и всё. [...] Он пошол тожо, в Полуборье, там колдуны были [нрзб.]. С этой стороны, пришол, там сделала, тоже там сидел, на камню, штобы станет, кричать, не оглядывайся, это. Пришол, пошол, а уже долго, а места было дано мало, а она была стельная, с телёнком, и уже мёртвая. Пришол - этот камень, камня нет, а лежит корова. В общем закрыл корову. Вот какая была... Дедка меня учил: "Такого не делай никогда". Вот он ушол, принёс только шкуру принёс [КА, Карг., Труфаново, А.Е. Смышляева, 1936 г.р.]. Так же описывается и результат действия отпуска: медведь ходит в стаде, но животных не трогает, так как они кажутся ему камнями, пнями или кустами: [Почему зверь не трогает стадо?] Вот не знай, почему - он превращаецца ф камень. [Кто?] Коровы превращаюцца ф камень. Зьверь не видит йих [КА, Карг., Ягрема, С.С. Янкин, 1931 г.р., пастух].

Действие отпуска идентично порче со стороны колдуна, закрывающего животное: и в том, и в другом случае происходит магическое сокрытие стада от того, кто его не должен видеть (встречаются и записи, свидетельствующие о том, что никто кроме самого пастуха не видит стада), одновременно закрытому животному определяется круг – пространство, из которого оно не может выйти. У нас нет прямых свидетельств, что стадо не разбредается в лесу именно потому, что оно поставлено на круг, однако одна из основных задач отпуска – держать стадо вместе. То обстоятельство, что посторонним скот видится как камень, пень, куст или поваленное дерево (колода), то есть предмет неподвижный, вероятно, должно подчеркивать его привязанность к отведенному месту. В свете сказанного остальные варианты этого мотива (ешьте/ломайте/ворочайте пенье-коренье…) можно понимать как дальнейшее его изменение.

 

3. Любимое коровье стадо.

Исследователями фиксировалось, что термин отпуск применяется не только к пастушескому обряду и заговору, но и к охотничьей и – реже – рыбацкой магии (здесь, скорее, мы имеем дело с метонимическим использованием термина (охотник, как и пастух, вступает во взаимоотношения с лешим), а также к свадебному апотропею: перед отправкой свадебного поезда: "Дружко наговаривает жениху, когда помоются в бане накануне отъезда к невесте, и всему свадебному поезду перед общим отвалом в дорогу. Отпуском желают отвратить от жениха и «княженецкого поезда» все «болести», задержки в пути и проч. Стоя вместе с женихом перед зажженными восковыми свечами, дружко шепчет: «Встану я, раб Божий (имя жениха), благословесь, пойду, перекрестесь, из дверей в двери, из ворот в ворота, во чистое поле, на восток, под восточну сторону, оболокусь походячим оболоком, опояшусь белой зарей, обтычусь частыми звездами; часты звезды по косицам. Кто может часты звезды пересчитать, тот может и меня, раба Божьего (имя жениха), взясть [sic!], кто может месяц снять, тот может и меня, раба Божьего (имя жениха), взясть, кто может красное солнце переглядеть, тот может и меня, раба Божьего (имя жениха), взясть. Ездил батюшко Михаил архангел со своей силой небесной, с Кириком-Улитой, с Егорием храбрым. Стерегите, берегите меня (имя жениха) на всякий день, на всякий час от колдуна-колдуницы, от еретика-еретицы, от одноглазого, от разноглазого, от редкозубого, от косозубого, от беззубого, от безволосого, от редковолосого, от девки пустоволоски, от бабы головолоски. Секите, рубите, до меня, раба Божьего (имя жениха), не допущайте. Аминь»" [Макаренко: 391-392]. В случае со свадьбой сходство более глубоко: сходство ситуации (пастух отпускает стадо в лес – колдун отпускает свадебный поезд за невестой) диктует и общность термина и общность ряда заговорных формул (в частности перечисление источников опасности, от которых заговор должен оберегать).

Однако имеется еще одна параллель между пастушеским заговором и любовно-брачной магией. В текстах пастушеских отпусков применительно к скоту регулярно используются формулы и обороты, характерные для приворотов:

Отъкажы Господи зверю лютому мои милой скотъ проводи [при воде] водою притраве травою пеньемъ кореньемъ синимъ [каменьем] [КА, Карг., Ловзаньга, А.С. Гуляев, 1949 г.р., текст отпуска достался ему от отца].

Как быстрая река течет и бежит там бы мой любимой скот крестянский жевот коровы нетели быки и телята рогаты и комолье кладеных и некладеных разных шерстей шли плелись ко своим домам и ко своим дворам [КА, Карг., Хотеново, П.Н. Поров, 1929 г.р., пастух].

Как стоит и горит огон так бы стоял и горел пар[1] у всякой скотины по скотине пар и сердце по своему дому по своим хозяевам и хозяикам и по мне р. Б. пастырю при моем троубном голосе [...] Ангелы огнем не угасим, зажигаут у моего скота пар в сердце чтобы всякая скотина по скотине тосковала и сердцем по своим хозяевам и хозяикам и по мене р. Б. пастыру Виктору помоем трубном звук [КА, Карг., Лаптево, Л.В. Калинин, 1952 г.р., текст отпуска достался ему от отца]

И сколь жарко и ярко горят огни горящие, палящие, и не погасающие, так жарко и ярко горело бы у всякой скотины поскотинно сердце, так же и ко мне р. б. [Ефименко: № 1].

Ср. в любовных заговорах: Червь не может жить без земли, рыба – без воды, человек – без хлеба, без соли, без платья, без креста. Так же бы и ты, раб Божий (имя), не мог бы жить без меня, рабы Божьей (имя), ни дню дневать, ни часу часовать. Сох бы, болел бы, огнем горел бы [РЗЗ: №693].

Параллель между любовными заговорами и пастушескими отпусками отмечал А.Л. Топорков [Топорков 2005: 177-178]. К.А. Федосова склонна объяснять причину такого сходства сходством акционального кода обряда первого выгона скота с распространенной метафорой 'любовь – огонь/сушь', реализуемой в текстах любовных заговоров: "…важно обратить внимание на акциональную составляющую отпуска. Обряд первого выгона предполагает разжигание костра. Согласно подавляющему большинству описаний, пастух разжигает огонь по обе стороны от выхода из загона, внутри которого находился стадо, и прогоняет скотину через него. На наш взгляд, именно это действие, открывает семантический «коридор» для проникновения в отпуск мотива присушивания" [Федосова: 163]. На наш взгляд, объяснение существенно проще и очевиднее. Во-первых, место скота (особенно коров, на которых преимущественно и направлено действие отпуска, так как овцы и козы обычно паслись в деревнях или поблизости, а не в лесу ) в жизни севернорусских крестьян было настолько значительно, что параллелизм между человеком и животным усматривается во всем, от почти исключительного использования диминутивных форм при обращении и упоминании (коровушка, Пеструнюшка и т. п.) до специальных обрядов, направленных на то, чтобы избавить купленный скот от тоски по старому хозяину и привязать его к новому (У старого хозяина двор сгорел и хлев сгорел, а у нового хозяина двор новый и хлев тёплый, пей да ешь, красавушка, зелёна вода медова, трава шёлкова, пей да ешь, этот дом [нрзб.] твоя сторона [КА, Карг., Лекшмозеро, Е.Ф. Басова, 1912 г.р.]). В этой связи параллель между любовными отношениями и привязанностью животного к хозяину или пастуху вполне уместна. В задачу пастуха входит вызвать у коров то же "чувство", которое вызывается любовными заговорами, чтобы они ходили за ним следом, как ходит привороженный.

С другой стороны, пастушеские заговоры, как и любовные, наряду с заговорами на подход к властям и от оружия имели широкое хождение в рукописных сборниках [Топорков 2010: 12-13], причем это были не записанные устные тексты, а самостоятельная книжная традиция. Письменные заговоры были заметно объемнее, сложнее, имитировали церковнославянский язык, содержали отсылки к литургике (подробно об этом см. [Ильина, Ипполитова]). То же можно сказать и про любовные заговоры. Восходя к одной и той же рукописной традиции, эти заговоры, естественно обладают сходной структурой и символикой.

 

 

Литература

Бобров, Финченко – Бобров А.Г., Финченко А.Е. Рукописный отпуск в пастушеской обрядности Русского Севера (конец XVIII-XIX в.). // Русский Север. Проблемы этнокультурной истории, этнографии, фольклористики. Л., 1986.

Бузин – Бузин В.С. Традиционное животноводство и животноводческая обрядность Кенозерья. // Традиция в фольклоре и литературе. СПб., 2000.

Гуляева – Гуляева А.П. Пастушеская обрядность на р. Паше (традиция и современность). // Русский Север. Проблемы этнокультурной истории, этнографии, фольклористики. Л., 1986.

Дурасов - Дурасов Г.П. Обряды, связанные с обиходом скота в сельской общине Каргополья в XIX — начале ХХ в. // Русские: семейный и общественный быт. М., 1989. С. 265-282.

Ефименко – Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии, собранные П.С. Ефименко // Труды этнографического отдела Императорского Общества любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии. М., 1877. Т. 2.

Ильина, Ипполитова – Ильина Т.С., Ипполитова А.Б. Водлозерский пастушеский отпуск конца XVIII в. из экспедиционных материалов Н.Н. Харузина. // Ильинский Водлозерский погост: материалы науч. конф. "Водлозерские чтения: Ильинский погост" (6 – 10 авг. 2007 г.). Петрозаводск, 2009. С. 197-245.

Криничная 1986 – Криничная Н.А. О сакральной функции пастушьей трубы (по материалам северных пастушеских обрядов). // Русский Север. Проблемы этнокультурной истории, этнографии, фольклористики. Л., 1986.

Криничная 1994 – Криничная Н.А. Леший и пастух (по материалам северно-русских мифологических рассказов, поверий, обрядов). // Обряды и верования народов Карелии. Человек и его жизненный цикл. Петрозаводск, 1994.

Макаренко – Макаренко А. Материалы по народной медицине Ужурской волости, Ачинского округа, Енисейской губ. С приложением сборника народно-медицинских средств той же волости. Живая старина, 1897, вып. 3-4. С. 381-438.

Мороз 2001 – Мороз А.Б. Севернорусские пастушеские отпуска и магия первого выгона скота у славян. // Восточнославянский этнолингвистический сборник. М., 2001. С. 232-258.

Мороз 2003 – Мороз А.Б. Пастушеская обрядность в восприятии пастуха и крестьянской общины// Актуальные проблемы полевой фольклористики. Вып. 2, М., 2003. С. 42-52.

РЗЗ – Русские заговоры и заклинания. Материалы фольклорных экспедиций 1953-1993 гг. Под ред. В.П. Аникина М., 1998.

РЗК – Русские заговоры Карелии. Сост. Т. С. Курец. Петрозаводск, 2000.

С.Е. – Из народных суеверий в Шенкурском уезде Архангельской губернии. Сообщила С.Е. // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. 1911, №7.

СРНГ – Словарь русских народных говоров. Вып. 1 – …, Л. (СПб.), 1965 – …

Топорков 2005 – Топорков А.Л. Заговоры в русской рукописной традиции XV-XIX вв. М., 2005.

Топорков 2010 – Русские заговоры из рукописных источников XVIII – первой половины XIX в. Сост., подг. текстов и комм. А.Л. Топоркова. М., 2010.

Федосова – Федосова К.А. Заговоры в обряде первого выгона скота: принципы варьирования и стратегии текстопорождения в устной и письменной традиции. Дисс. канд. филол. наук. М., 2007.

 

Сокращения

КА – Каргопольский фольклорный архив Лаборатории фольклора РГГУ. Содержит полевые записи из Каргопольского, Няндомского, Плесецкого, Вельского и Приморского р-нов Архангельской обл.

Карг. – Каргопольский р-н Архангельской обл.

[1] Вероятно, здесь пар означает 'дух, жизненное начало' (аналог души у животных) [СРНГ 25: 211].