Глава тридцать пятая Вокзал Кинг Кросс
О н лежал вниз лицом, слушая тишину. В совершенном одиночестве. Никто за ним не следил. Вообще никого здесь не было. Он даже не был полностью уверен, что он сам тут есть.
Прошло много времени, а может, и вообще никакого времени, и он сообразил, что, наверное, существует, что он больше, чем мысль без тела, потому что он лежит, определённо лежит, на чём-то. Значит, у него есть чувство осязания, и то, на чём он лежит, тоже существует.
Как только Гарри дошёл до этого заключения, то осознал, что лежит голый. Поскольку он был уверен в своём полном одиночестве, то его это не обеспокоило, разве что немного заинтересовало. Ему стало любопытно, не способен ли он видеть, если уж может осязать. Поднимая веки, он обнаружил, что у него есть глаза.
Он лежал в светящемся тумане; правда, тумана, похожего на этот, ему никогда не доводилось видеть. Не окружающее было скрыто клубящейся мглой, а, скорее, клубящаяся мгла ещё не превратилась в окружающее. Пол, на котором он лежал, был вроде белый, не тёплый, не холодный; он просто был, что-то плоское и пустое, чтобы было на чём находиться.
Он сел. Его тело оказалось целым. Он ощупал лицо. На нём больше не было очков.
Потом сквозь окружающее его бесформенное ничто до него дошли звуки: лёгкие мягкие удары, что-то стучало, колотило, боролось. Звуки, вызывающие жалость, но ещё и вроде неприличные. У него возникло неловкое чувство, что он подслушивает что-то тайное, постыдное.
В первый раз ему захотелось быть одетым.
Едва желание оформилось в его голове, как неподалеку оказалась одежда. Он взял её, и надел. Она была мягкая, чистая и тёплая. Невероятно, как это тут появилась, в тот миг, как он её захотел…
Он встал и посмотрел вокруг. Это что, вроде огромной Выручай-комнаты? Чем больше он глядел, тем больше ему было на что смотреть. Высоко над ним сверкала под солнцем огромная сводчатая стеклянная крыша. Может быть, это дворец. Всё – тихо и спокойно, только вот эти странные шлепки и хныканье где-то совсем рядом, в тумане…
Гарри медленно поворачивался на месте, и, казалось, окружающее создавало себя перед его глазами. Широко пространство, светлое и чистое, зал много больше Большого Зала, под этим самым ясным стеклянным куполом. Он был совершенно пуст. Единственный, кто тут был, это Гарри, а ещё…
Гарри шарахнулся, ему стало мерзко. Он определил то, что создавало шум. Оно походило на маленького голого ребёнка, скорчившегося на полу, с грубой и неровной, словно ободранной, кожей, и он, дрожал, лёжа под вокзальным креслом,[21] где его, нежеланного, оставили бороться за жизнь, затолкали от глаз подальше.
Гарри его испугался. Пусть существо было маленьким, и слабым, и израненным, он не хотел приближаться к нему. Но всё-таки подошёл поближе, готовый в любое мгновение отпрыгнуть. Скоро он стоял так близко, что мог бы дотронуться, но не мог заставить себя это сделать. Он чувствовал себя трусом. Он должен помочь этому существу, но оно ему отвратительно.
– Ты ему не поможешь.
Гарри крутанулся на месте. К нему шёл Альбус Дамблдор, бодрый, статный, в широкой мантии тёмно-синего, как ночное небо, цвета.
– Гарри, – он широко развёл руки, и обе его ладони были целые, и белые, и неповреждённые. – Ты удивительный мальчик. Храбрый, настоящий храбрец. Давай прогуляемся.
Ошеломлённый, Гарри пошёл за Дамблдором, и тот повёл его под высоким сияющим сводом, прочь от того места, где хныкал ободранный ребёнок, к двум креслам в некотором отдалении, которых Гарри раньше не видел. Дамблдор уселся на одно из них, а Гарри упал на другое, не сводя глаз с лица своего бывшего директора. Длинные серебряные волосы и борода, пронзительно-голубые глаза за очками-полумесяцами – всё такое, как он помнил. И всё-таки…
– Но вы же умерли, – сказал Гарри.
– О да, – сказал Дамблдор, как о чём-то само собой разумеющемся.
– Тогда… я тоже мёртвый?
– А, – широко улыбнулся Дамблдор. – Вот ведь вопрос, правда? В целом, мой дорогой мальчик, я думаю, что нет.
Они смотрели друг на друга; старый человек светло улыбался.
– Нет? – повторил Гарри.
– Нет, – сказал Дамблдор.
– Но…, - Гарри невольно поднял руку к шраму-молнии; казалось, он исчез. – Но я должен был умереть, я не защищался! Я думал позволить ему убить меня!
– И это, – сказал Дамблдор, – я думаю, и изменило всё.
Казалось, Дамблдор светится счастьем, ярким, как огонь; Гарри ещё не видел, чтобы кто-то был так полностью, без изъятия, доволен собой.
– Объясните, – потребовал Гарри.
– Но ты уже сам знаешь, – сказал Дамблдор, и покрутил большими пальцами.
– Я позволил ему убить меня, – сказал Гарри. – Разве не так?
– Ты сделал это, – кивнул Дамблдор. – Продолжай!
– Значит, та часть его души, которая была во мне…
Дамблдор энергично закивал, широкой ободряющей улыбкой побуждая Гарри продолжать.
–…её больше нет?
– О да! – сказал Дамблдор. – Да, ты её разрушил. Твоя душа цела, Гарри, и она только твоя.
– Но тогда…
Гарри с дрожью мотнул головой туда, где маленькое изувеченное создание дрожало под стулом.
– Что это, профессор?
– Что-то, чему ни ты, ни я не можем помочь, – сказал Дамблдор.
– Но если Волдеморт пустил Убийственное заклятие, – снова начал Гарри, – и никто в этот раз за меня не умер, как же я могу быть живым?
– Я полагаю, ты знаешь, – сказал Дамблдор. – Подумай о былом. Вспомни, что он сотворил, в своём невежестве, в своей жадности и жестокости.
Гарри думал. Он позволил своему взгляду бродить по тому, что их окружало. Точно, они сидели во дворце, только каком-то странном, где то тут, то там маленькие ряды кресел и кусочки ограждений, и по-прежнему ни души – только он, и Дамблдор, и крошечное существо под сиденьем. И тут ответ сам, без усилия, слетел с губ Гарри.
– Он взял мою кровь.
– Совершенно точно! – сказал Дамблдор. – Он взял твою кровь, и с её помощью восстановил своё живое тело! Твоя кровь, Гарри, в его венах, и защита Лили на вас обоих! Он сделал так, что пока он жив, живёшь ты!
– Я живу… пока он живёт? Но я думал… я думал, что всё наоборот будет! Я думал, что мы должны умереть вместе! Или это одно и то же?
Возня и хныканье существа, мучающегося позади, отвлекала Гарри, и он опять взглянул туда.
– Вы уверены, что мы ничего не можем сделать?
– Ему невозможно помочь.
– Тогда объясните… дальше, – сказал Гарри, и Дамблдор улыбнулся.
– Ты, Гарри, был седьмой Разделённой Сутью, Сутью, о создании которой он никогда не помышлял. Он довёл свою душу до такой неустойчивости, что она разорвалась, кода он совершил это невыразимо злое деяние, умерщвление твоих родителей и попытку убить ребёнка. Но то, что бежало из того дома, было ещё меньше, чем он считал. Он оставил позади не только своё тело. Он оставил частицу себя, захваченную тобой, предполагаемой жертвой, которая выжила.
И его познания оставались прискорбно неполными, Гарри! Волдеморт не озабочивается постижением того, что он не ценит. О домовых эльфах и детских сказках, о любви, верности и невинности Волдеморт не знает и не понимает в них ничего. Ни-че-го. Что во всём этом есть сила, превосходящая его силу, мощь, которую не превзойти никакой магией, эта правда никогда ему не давалась.
Он взял твою кровь, веря, что это добавит ему силы. Он принял в своё тело крошечную частицу тех чар, что наложила на тебя мать, когда умерла за тебя. Его тело хранит её самопожертвование, и пока существуют эти чары, живёшь и ты, и в этом – последняя надежда Волдеморта.
Дамблдор улыбнулся Гарри, а Гарри смотрел на него во все глаза.
– И вы знали это? Знали – всё это время?
– Я догадывался. Но мои догадки обычно бывают верными, – радостно сказал Дамблдор, и они замолчали, наверное, надолго, а существо позади хныкало и дрожало.
– Тут ещё, – сказал Гарри. – Ещё одна вещь. Почему моя палочка сломала ту, что была у него?
– Что до этого, тут я точно не знаю.
– Тогда попробуйте угадать, – сказал Гарри, и Дамблдор рассмеялся.
– Что тебе нужно понять, Гарри, это что и ты, и Лорд Волдеморт вместе прогулялись в такие пределы магии, какие никто не знал и не пробовал. Но, я полагаю, здесь произошло вот что, ранее не бывавшее, чего ни один изготовитель палочек никогда, я думаю, не предвидел и не мог объяснить Волдеморту.
Как ты теперь знаешь, когда Лорд Волдеморт возвращал себе человеческий облик, он без своего ведома удвоил связь между собой и тобой. К тебе была по-прежнему привязана часть его души, а сам он, думая усилиться, принял в себя часть материнского самопожертвования. Если бы он только мог представить в точности ужасающую силу этой жертвы, он никогда бы, наверное, не дерзнул прикоснуться к твоей крови… Но, если бы он был способен это понять, он не был бы Лордом Волдемортом, и, наверное, никогда бы никого не убил.
Усилив вашу двойную связь, связав ваши судьбы так крепко, как ещё никогда ничто не связывало двух волшебников, Волдеморт поднял на тебя палочку, у которой была общая с твоей палочкой сердцевина. И, как мы знаем, тут произошло нечто странное. Сердцевины повели себя так, что Лорд Волдеморт, понятия не имевший, что у вас палочки-близнецы, никак не мог этого ожидать.
В ту ночь, Гарри, он был напуган больше, чем ты. Ты принял возможность своей смерти, даже готов был умереть – а на это Лорд Волдеморт был не способен никогда. Твоя отвага победила, твоя палочка пересилила. И в это время что-то произошло между вашими палочками, что-то, подобное сродству между их владельцами.
Я склонен верить, что в ту ночь твоя палочка впитала что-то от силы и свойств палочки Волдеморта, можно сказать, что и от самого Волдеморта. Поэтому, когда он тебя преследовал, твоя палочка узнала его, узнала того, кто тебе и сородич, и смертельный враг, и извергла против него его собственную магию, магию намного более могучую, чем та, которую когда-либо творила палочка Люциуса. В твоей палочке была сила твоей беспредельной отваги и пагубного искусства самого Волдеморта: как же могла выстоять бедная палочка Люциуса Малфоя?
– Но если моя палочка такая могучая, как вышло, что Эрмиона смогла её сломать? – спросил Гарри.
– Мой дорогой мальчик, эти замечательные свойства были направлены на одного лишь Волдеморта, так опрометчиво взявшегося за глубочайшие законы магии. Только против него была та палочка запредельно могучей. А в остальном – палочка как палочка… хотя, не сомневаюсь, очень хорошая, – добродушно закончил Дамблдор.
Гарри задумался; он думал долго, а может быть – секунду. Здесь было трудно судить о таких вещах, как время.
– Он убил меня вашей палочкой.
– У него не получилось убить тебя моей палочкой, – поправил его Дамблдор. – Я думаю, мы согласимся, что ты не мёртвый… хотя, – добавил он, словно боясь, что допустил бестактность, – я, конечно же, не преуменьшаю твоих страданий, которые, я уверен, были тяжелы.
– Ладно, сейчас-то я чувствую себя просто здорово, – сказал Гарри, глядя на свои безупречно чистые руки. – А вообще, где это мы?
– Ну, об этом я собирался у тебя спросить, – сказал Дамблдор, оглядываясь вокруг. – Так где же мы, по-твоему?
Пока Дамблдор его не спросил, Гарри этого не знал. Сейчас же, однако, он обнаружил, что ответ у него готов.
– Это похоже, – сказал он медленно, – на вокзал Кинг Кросс. Только слишком чистый и пустой, и поездов что-то не видно.
– Вокзал Кинг Кросс! – Дамблдор не мог сдержать радостного смеха. – Боже мой, в самом деле?
– Ну, а по-вашему, где мы? – спросил Гарри, словно защищаясь.
– Мой дорогой мальчик, у меня ни малейшего понятия. Здесь, скажем так, ты музыку заказываешь.
Гарри был без понятия, что это может значить; Дамблдор умел взбесить. Он гневно посмотрел на него, потом вспомнил, что есть вопросы поважнее того, где они находятся.
– Дары Смерти, – сказал он, и с радостью увидел, как эти слова смели улыбку с лица Дамблдора.
– Ах, да, – сказал Дамблдор. Он даже немного встревожился.
– Ну?
Впервые за то время, как Гарри знал Дамблдора, он не походил на старого человека, совсем не походил. В нём промелькнуло что-то от маленького мальчика, пойманного за шалостью.
– Ты можешь простить меня? – сказал он. – Простить меня за то, что я тебе не доверял? Что не рассказал тебе? Гарри, я просто боялся, что ты оступишься, как я оступился. Я просто очень боялся, что ты повторишь мои ошибки. Я умоляю простить меня, Гарри. Теперь-то я знаю, что ты лучше меня.
– О чём это вы? – спросил Гарри, поражённый тоном Дамблдора, неожиданными слезами у него в глазах.
– Дары, Дары, – пробормотал Дамблдор. – Мечты отчаявшегося!
– Но они есть на самом деле!
– Они есть, и они опасны, приманка для дураков, – сказал Дамблдор. – И таким дураком был я. Но ты ведь знаешь это, правда? У меня больше нет от тебя секретов. Ты знаешь.
– Я знаю что?
Дамблдор всем телом повернулся к Гарри, и в его ярко-голубых глазах сверкали слёзы.
– Повелитель Смерти, Гарри, повелитель Смерти! Чем же я, в конце-то концов, был лучше Волдеморта?
– Вы лучше его, – сказал Гарри. – Конечно лучше… о чём речь? Вы никого не убивали, если могли этого избежать!
– Верно, верно, – сказал Дамблдор, и он был как ребёнок, который ищет одобрения. – Но я тоже искал победы над смертью, Гарри.
– Но не так, как он, – сказал Гарри. Пусть он и злился на Дамблдора, как всё-таки странно было вот так сидеть, под высоким сводчатым потолком, и защищать Дамблдора от него самого. – Дары, а не Разделённые Сути.
– Дары, – пробормотал Дамблдор, – а не Разделённые Сути. Именно.
Тишина. Существо позади хныкало, но Гарри больше не оглядывался.
– Гринделвальд тоже их искал? – спросил он.
Дамблдор закрыл на мгновение глаза и кивнул.
– Из-за этого мы, главным образом, друг к другу и потянулись, – сказал он тихо. – Два умных, самоуверенных мальчика с общим увлечением. Он хотел попасть в Годрикову Лощину, как ты, я уверен, уже догадался, из-за могилы Игнотуса Певерелла. Он хотел исследовать место, где умер третий брат.
– Так это правда? – спросил Гарри. – Всё правда? Братья Певереллы…
–…были тремя братьями из сказки, – сказал Дамблдор, кивая. – Да, я так полагаю. Взаправду ли повстречалась им Смерть на пустынной дороге… по-моему, правдоподобнее, что братья Певереллы были просто одарённые, опасные волшебники, которым удалось создать эти могучие вещи. Повесть же о том, что это Дары самой Смерти, она, мне представляется, из тех легенд, которые растут вокруг подобных творений.
Плащ, как ты теперь знаешь, дошёл до нас сквозь века, от отца к сыну, от матери к дочери, прямо к последнему живому потомку Игнотуса, который родился, как и Игнотус, в деревне Годрикова Лощина.
Дамблдор улыбнулся Гарри.
– Это я?
– Ты. Я знаю, ты догадался, почему в ту ночь, когда умерли твои родители, Плащ был в моих руках. Джеймс показывал его мне всего несколькими днями раньше. Этим объяснялись многие из их нераскрытых школьных шалостей! Я глазам своим не верил. Я попросил одолжить его мне, исследовать его. Я уже давно расстался со своей мечтой объединить Дары, но я не мог удержаться, не мог не посмотреть на него поближе… Это был Плащ, каких мне не доводилось видеть, невообразимо старый, идеальный во всех отношениях… а потом твой отец умер, и у меня, наконец, были два Дара, оба в моих руках!
В его голосе была невыносимая горечь.
– Плащ им бы всё равно не помог выжить, – быстро сказал Гарри. – Волдеморт знал, где мои мама и папа. Плащ не мог сделать их незаклинаемыми.
– Верно, – вздохнул Дамблдор, – верно.
Гарри подождал, но Дамблдор молчал, и Гарри подсказал ему:
– Значит, вы уже не искали Дары, когда увидели Плащ?
– О да, – чуть слышно сказал Дамблдор. Казалось, он заставляет себя смотреть в глаза Гарри. – Ты знаешь, что там было. Знаешь. Ты не можешь презирать меня больше, чем я сам презираю себя.
– Да не презираю я вас…
– А следовало бы, – сказал Дамблдор. Он глубоко вздохнул. – Ты знаешь тайну слабого здоровья моей сестры, что сделали эти магглы, какой она стала. Ты знаешь, как мой бедный отец искал мести, и расплатился полностью, умер в Азкабане. Ты знаешь, как моя мать посвятила всю свою жизнь заботе об Ариане.
– Гарри, мне всё это было чуждо.
Дамблдор сказал это твёрдо, холодно. Он смотрел куда-то вдаль, поверх головы Гарри.
– Я был одарён. Я был блестящ. Я хотел свободы. Я хотел сверкать. Я хотел славы.
– Пойми меня правильно, – сказал он, и боль исчертила его лицо, и он опять выглядел стариком. – Я любил их, любил своих родителей, любил брата и сестру, но я думал и о себе, Гарри, много больше думал о себе, чем ты, самая бескорыстная личность, какую только можно вообразить.
И вот, когда моя мать умерла, и мне досталась ответственность за покалеченную сестру и своенравного брата, я вернулся в свою деревню в злости и горечи. В капкане, обречённый попусту себя растратить – вот что я думал! И тут появился он, конечно…
Дамблдор снова смотрел прямо в глаза Гарри.
– Гринделвальд. Ты не можешь представить, как захватили меня его идеи, зажгли огнём. Магглы, принуждённые к повиновению. Мы, волшебники, во славе. Гринделвальд и я – осиянные славой юные вожди революции.
О, у меня были некоторые сомнения. Я успокаивал свою совесть пустыми словами. Всё будет сделано для большего блага, и всякий нанесенный вред будет стократ возмещён выгодами для волшебников. Понимал ли я, в самой глубине души, кто он такой – Геллерт Гринделвальд? Думаю, что да, но я закрывал глаза. Если планы, которые мы вынашиваем, принесут плоды, все мои мечты станут явью.
И в сердце всех наших схем – Дары Смерти! Как они увлекали его, как они увлекали нас обоих! Непобедимая волшебная палочка, оружие, которое приведёт нас к победе! Воскрешающий Камень… для него, хотя я притворялся, что не знаю этого, он означал армию Инфери! Для меня, сознаюсь, он означал возвращение моих родителей, и снятие с моих плеч груза ответственности.
И Плащ… мы как-то не очень обсуждали этот Плащ, Гарри. Мы оба умели весьма хорошо прятать себя и без Плаща, истинная магия которого, конечно же, в том, что им можно укрывать и защищать не только себя, но и других. Я думал тогда, что, если мы его когда-нибудь найдём, он может пригодиться, чтобы прятать Ариану, но в основном Плащ нас интересовал как завершающий триаду, ведь легенда гласила, что соединивший все три Дара будет истинный Повелитель смерти, что мы понимали как «будет непобедим».
Непобедимые повелители смерти, Гринделвальд и Дамблдор! Два месяца умопомрачения, жестоких мечтаний и забвения о двоих членах моей семьи, оставленных в моих руках.
А потом… а потом ты знаешь, что было. Настоящее вернулось ко мне в лице моего грубого, не больно учёного, и бесконечно более достойного брата. Я не желал слушать правду, которую он кричал мне в лицо. Я не желал слышать, что мне нельзя отправляться на поиски Даров, когда у меня на попечении слабая здоровьем и неуравновешенная сестра.
Спор перешёл в драку. Гринделвальд вышел из себя. То, что я в нём всегда чувствовал, хотя и притворялся в обратном, вырвалось в ужасную реальность. И Ариана… о которой так заботилась, которую так берегла мать… лежала на полу мёртвая.
Дамблдор сглотнул и, не скрываясь, заплакал. Гарри протянул руку и был рад обнаружить, что может к нему прикоснуться. Он крепко сжал руку Дамблдора, и тот понемногу овладел собой.
– Ну, Гринделвальд удрал, что любой мог предвидеть, только не я. Он исчез, вместе со своими планами достижения власти и схемами принуждения магглов, и своими мечтами о Дарах Смерти, мечтать о которых я ему помогал и его вдохновлял. Он бежал, оставив меня хоронить сестру и учиться жить с виной и чудовищной печалью, ценой моего позора.
Шли годы. О нём приходили слухи. Говорили, что он обзавёлся палочкой невообразимой силы. А мне, тем временем, предложили пост Министра магии, и не единожды. Естественно, я отказался. Я выучил урок, что мне нельзя искушать себя властью.
– Но вы были бы лучше, много лучше, чем Фадж или Скримджер! – взорвался Гарри.
– Да неужто? – тяжело вздохнул Дамблдор. – Я так не уверен. Я очень молодым человеком убедился, что меня тянет к власти, манит к ней. Занятная вещь, Гарри, но, похоже, более всего пригодны править те, кто никогда не искал власти. Те, на кого, вот как на тебя, взваливают роль вождя, кто надевает королевскую мантию потому, что это необходимо, и кто потом к собственному удивлению обнаруживает, что носит её, как подобает.
В Хогвартсе мне было безопаснее. Думаю, я был хорошим учителем…
– Вы были лучшим…
–…ты очень добрый, Гарри. Но пока я занимал себя натаскиванием юных волшебников, Гринделвальд собирал армию. Говорят, он боялся меня, и, наверное, так оно и было, но я, думаю, боялся его больше.
– Нет, не за жизнь, – сказал Дамблдор в ответ на вопрошающий взгляд Гарри. – Ничего, что он мог бы причинить мне магически. Я знал, что в этом мы с ним наравне, может быть, я на волос способнее. Правда – вот чего я боялся. Понимаешь, я так и не знал, кто из нас, в той последней кошмарной драке, кто на самом деле послал заклинание, убившее мою сестру. Ты можешь назвать меня трусливым: ты будешь прав, Гарри. Больше всего на свете я страшился узнать, что это я был тем, кто принёс ей смерть, не своей самонадеянностью и глупостью, но что именно я нанёс удар, забравший её жизнь.
Думаю, он знал это, думаю, он знал, что меня страшит. Я оттягивал встречу с ним до того предела, после которого упираться было бы уже постыдно. Люди гибли, его, казалось, было не остановить, и я должен был сделать то, что в моих силах.
Ну, что было дальше, ты знаешь. Я выиграл поединок. Я выиграл палочку.
Вновь тишина. Гарри не спросил, узнал ли Дамблдор, кто поразил Ариану насмерть. Он не хотел этого знать, и ещё меньше хотел, чтобы Дамблдору пришлось ему об этом рассказать. Наконец он понял, что, наверное, видел Дамблдор, когда смотрел в зеркало Джедан, и почему Дамблдору так была понятна притягательная сила зеркала для Гарри.
Они долго сидели в молчании, и хныканье существа позади почти не тревожило Гарри.
Наконец Гарри сказал: – Гринделвальд пытался остановить Волдемортову охоту за палочкой. Он, знаете, лгал, притворялся, что у него никогда её не было.
Дамблдор кивнул, глядя на свои колени, на его кривом носу ещё блестели слёзы.
– Говорят, что в последующие годы, в Нурменгарде, один в камере, он выказывал раскаяние. Надеюсь, это правда. Мне бы хотелось думать, что он почувствовал, как ужасно и постыдно то, что он делал. Может быть, эта ложь Волдеморту была попыткой что-то исправить… не дать Волдеморту овладеть Даром…
–…или, может, сделать так, чтобы он не взломал вашу гробницу? – предположил Гарри, и Дамблдор прикрыл глаза.
После короткой паузы Гарри сказал: – Вы пытались использовать Воскрешающий камень.
Дамблдор кивнул.
– Когда я обнаружил его, после всех этих лет, зарытый в заброшенном доме Гонтов… Дар, которого из всех трёх я желал наиболее страстно, хотя в юности я хотел его по другому поводу… Гарри, я потерял голову. Я совсем забыл, что я ищу Разделённую Суть, что кольцо наверняка несёт заклятие. Я схватил его, и я надел его, и на секунду я вообразил, что сейчас увижу Ариану, и мать, и отца, и скажу им, как я очень, очень сожалею, что я…
Что я такой дурак, Гарри. За все эти годы я ничему не научился. Я был недостоин объединить Дары Смерти, я подтверждал это раз за разом, и здесь получил последнее подтверждение.
– Почему? – сказал Гарри. – Это же естественно! Вы хотели вновь их увидеть. Что в этом неправильного?
– Гарри, может быть, один человек из миллиона способен объединить Дары. Я годился владеть только зауряднейшим из них, самым невыдающимся. Я годился владеть Бузинной палочкой, и не гордиться ею, не убивать с её помощью. Мне было дозволено приручить её и использовать, потому что я взял её не из корысти, а чтобы спасти от неё других.
Но вот Плащ – я его взял из простого любопытства, и он никогда не служил мне так, как служил тебе, его истинному хозяину. Камень я бы использовал для того, чтобы повлечь назад тех, кто упокоился, а не для того, чтобы стать способным на самопожертвование, как сделал ты. Ты достойный обладатель Даров.
Дамблдор потрепал Гарри по руке, и Гарри посмотрел на старика и улыбнулся. Он не мог сдержаться – как можно было теперь злиться на Дамблдора?
– Зачем было так всё усложнять?
Улыбка Дамблдора дрогнула.
– Признаюсь, я рассчитывал на мисс Грангер, что она будет тебя притормаживать. Я боялся, что твоя горячая голова возьмёт верх над твоим добрым сердцем. Меня пугало, что если прямо познакомить тебя с тем, что известно об этих соблазнительных вещах, ты сможешь схватиться за Дары, как это сделал я, не в то время и не для тех целей. Я хотел, чтобы, если уж ты наложишь руку на Дары, то владел бы ими без угрозы для себя. Ты истинный повелитель смерти, потому что истинный повелитель не стремится от смерти бежать. Он принимает, что должен умереть, и понимает, что в мире живых есть много, много худшие вещи, чем смерть.
– И Волдеморт никогда ничего не знал о Дарах?
– Думаю, что так, потому что он не распознал Воскрешающий камень, и обратил его в Разделённую Суть. Но если бы даже он о них знал, Гарри, я сомневаюсь, что они были бы ему интересны, кроме разве что первого. Он не счёл бы, что нуждается в Плаще, а что до Камня, кого бы он захотел вернуть из мёртвых? Он боится мёртвых. Он не умеет любить.
– Но вы ждали, что он пойдёт за палочкой?
– Я был уверен, что он будет пытаться, с того времени, как твоя палочка побила Волдемортову на кладбище в Малом Ганглетоне. Сперва он боялся, что ты победил его, превзойдя в искусстве. Однако, похитив Олливандера, он открыл существование сердцевин-близнецов. Он решил, что это всё объясняет. Но чужая палочка сработала против твоей не лучше! И Волдеморт, вместо того, чтобы спросить себя, какие такие твои качества сделали твою палочку столь сильной, каким ты обладаешь даром, которого нет у него, естественно, отправился искать ту единственную палочку, которая, говорят, одолеет любую другую. Найти Бузинную Палочку стало для него навязчивой идеей, чтобы избавиться от навязчивой идеи – тебя. Он верит, что Бузинная Палочка избавляет его от последней слабости и делает воистину непобедимым. Бедный Северус…
– Если вы планировали, чтобы вас убил Снэйп, вы рассчитывали, что он покончит с Бузинной палочкой, так ведь?
– Признаю, что таковы были мои намерения, – сказал Дамблдор, – но так, как я рассчитывал, не вышло, правда?
– Да, – сказал Гарри, – в этом план не сработал.
Существо позади дёрнулось и застонало, и Дамблдор и Гарри сидели и молчали, дольше, чем бывало до этого. Понимание того, что должно произойти, приходило к Гарри постепенно, долгие минуты, как медленно падающий снег.
– Я должен вернуться, разве не так?
– Это тебе решать.
– У меня есть выбор?
– О да, – улыбнулся Дамблдор. – Ты сказал, мы на вокзале Кинг Кросс? Я думаю, что если ты решишь не возвращаться, ты сможешь… как бы это сказать… сесть на поезд.
– И куда он меня повезёт?
– Дальше, – просто сказал Дамблдор.
Снова молчание.
– Волдеморт достал Бузиную палочку.
– Верно. Волдеморт обладает Бузинной палочкой.
– Но вы хотите, чтобы я вернулся?
– Я думаю, – сказал Дамблдор, – что если ты выберешь вернуться, то есть шанс, что всё может кончиться к лучшему. Обещать я не могу. Но я знаю, Гарри, что вернуться сюда ты побоишься меньше, чем он.
Гарри мельком глянул на словно ободранное создание, которое дрожало в тени под дальним сиденьем.
– Не жалей мёртвых, Гарри. Жалей живых, и, более всего, тех, кто живёт без любви. Своим возвращением ты можешь сделать так, что меньше душ будет покалечено, меньше семей разбито. Если это для тебя что-то значит, простимся с этим местом.
Гарри кивнул со вздохом. Покидать это место ему будет далеко не так трудно, как было идти в лес, но тут тепло, и светло, и мирно, а направляется он – он это знал – к боли и страху новых потерь. Он встал, и Дамблдор тоже встал, и долгое мгновение они глядели друг другу в лицо.
– Скажите мне последнее, – попросил Гарри. – Это по-настоящему? Или это всё в моей голове?
Дамблдор лучезарно улыбнулся ему, и его голос громко и отчётливо звучал у Гарри в ушах, хотя светящийся туман опять сгустился, скрывая Дамблдора.
– Конечно, это у тебя в голове, Гарри, но почему, скажи мне, это должно означать, что всё это – не по-настоящему?
Глава тридцать шестая Сбой в плане
В новь он лежал лицом в землю. Запах леса наполнял его ноздри. Он чувствовал холодную твёрдую землю под щёкой, и как оправа очков, сбившихся набок при падении, врезается ему в висок. Каждый дюйм его тела болел, а там, куда его поразило Убийственное заклятие, его, казалось, ударил железный кулак. Он не шевелился, а оставался, как упал, с неловко согнутой левой рукой и открытым ртом.
Он ожидал услышать крики радости и торжества по поводу своей смерти, но вместо них воздух наполнял звук торопливых шагов, шёпот, взволнованное бормотание.
– Мой господин… мой господин…, - это был голос Беллатрисы, она словно обращалась к возлюбленному. Гарри не рискнул открыть глаза, но позволил другим своим чувствам разобраться, куда же он влип. Он знал, что палочка по-прежнему у него за пазухой, потому что чувствовал её, зажатую между его рёбрами и землёй. Что-то мягкое около его желудка говорило ему, что и Плащ-невидимка здесь, засунутый от глаз подальше.
– Мой господин…
– Довольно, – сказал голос Волдеморта.
Ещё шаги. Кто-то пятится, расходится в стороны. В отчаянном желании видеть, что происходит, и почему, Гарри приоткрыл глаза на миллиметр.
Волдеморт, похоже, поднимался на ноги. Несколько Пожирателей Смерти торопливо отходили от него, возвращаясь в толпу, окружившую прогалину. Только Беллатриса осталась стоять на коленях около Волдеморта.
Гарри снова закрыл глаза и обдумал, что же он видел. Пожиратели Смерти толпились около Волдеморта, который, похоже, падал на землю. Что-то такое случилось, когда он ударил Гарри Убийственным заклятием. Был ли Волдеморт тоже поражён? Похоже на это. И оба они потеряли сознание, и оба сейчас пришли в себя…
– Мой господин, позвольте…
– Мне не требуется помощь, – холодно сказал Волдеморт, и Гарри, хотя и не мог видеть, нарисовал в воображении Беллатрису, протягивающую руку помощи. – Мальчишка… Он мёртв?
Полное молчание на прогалине. Никто не подошёл к Гарри, но он чувствовал, как на нём сошлись напряжённые взгляды; казалось, они ещё крепче прижали его к земле, и он с ужасом ждал, что у него дрогнет палец или веко.
– Ты, – сказал Волдеморт, и был звонкий удар и лёгкий вскрик боли. – Осмотри его. Скажешь, умер ли он.
Гарри не знал, кому поручили проверку. Он мог только лежать, с предательски бьющимся сердцем, и ждать осмотра, но в то же время и отметить, пусть в этом было мало утешения, что Волдеморт не решается подойти к нему, что Волдеморт подозревает, что не всё идёт по плану…
Руки, гораздо более мягкие, чем он ожидал, коснулись лица Гарри, пощупали его сердце. Он услышал частое дыхание женщины, биение её жизни у своих рёбер.
– Драко жив? Он в замке?
Шёпот был едва слышный, губы женщины были у самого его уха, она наклонила голову так низко, что её длинные волосы скрыли лицо Гарри от чужих глаз.
– Да, – выдохнул он в ответ. Он почувствовал, как напряглась рука у него на груди, как в него вонзились её ногти. Потом рука исчезла. Женщина села, выпрямившись.
– Он мёртв! – крикнула Нарцисса Малфой наблюдавшим.
И вот теперь они закричали, теперь они восторженно завопили и затопали, и сквозь веки Гарри видел вспышки красного и серебряного огня, выпущенные в небо в праздничном салюте.
Гарри, по-прежнему притворяющийся мёртвым, всё понял. Нарцисса знала, что единственный для неё путь получить дозволение войти в Хогвартс и отыскать сына – это вступить в ряды нападающего войска. А победит ли Волдеморт – это ей было не важно.
– Видите? – Волдеморт перекрыл гвалт пронзительным криком. – Гарри Поттер сражён моей рукой, и отныне ни единая живая душа мне не страшна! Смотрите! Круцио!
Гарри ждал этого, знал, что его тело не оставят лежать неосквернённым на лесной постели; над ним должно было надругаться, чтобы утвердить Волдемортову победу. Его подняло на воздух, и он собрал всё свою решимость, чтобы оставаться расслабленным, хотя боль, которую он ожидал, не пришла. Его подбросило раз, другой, третий. Очки слетели, и он чувствовал, как сдвинулась палочка у него за пазухой, но он заставлял себя безжизненно болтаться, и когда он упал на землю в последний раз, прогалину огласили радостные крики и взрывы смеха.
– Теперь, – сказал Волдеморт, – мы пойдём в замок, и покажем им, что осталось от их героя. Кто потащит тело? Нет… погодите…
Новый взрыв хохота, и через несколько мгновений Гарри почувствовал, как под ним вздрагивает земля.
– Понесёшь его ты, – сказал Волдеморт. – Он будет ладно смотреться у тебя на руках, и видать всем будет, верно? Подбери своего маленького друга, Хагрид. И очки – наденьте очки, его должны узнать…
Кто- то с нарочитой силой насунул ему очки на лицо, но огромные руки, поднявшие его на воздух, были удивительно нежными. Гарри чувствовал, как руки Хагрида содрогаются от силы его тяжёлых всхлипов; Хагрид баюкал его в руках, и слёзы орошали его огромными каплями, но Гарри не решался, ни движением, ни словом, намекнуть Хагриду, что ещё не всё, не всё потеряно.
– Двигай, – сказал Волдеморт, и Хагрид пошёл, не разбирая дороги, продираясь среди густо растущих деревьев, назад через лес.
Ветви цеплялись за волосы и одежду Гарри, но он лежал недвижимый, с открытым ртом, закрытыми глазами, и в темноте ни толпящиеся вокруг Пожиратели Смерти, ни слепой от слёз Хагрид, никто не посмотрел, бьётся ли пульс на ничем не закрытой шее Гарри Поттера…
Два великана ломились вслед за Пожирателями Смерти; Гарри было слышно, как у них на пути трещат и падают деревья; они подняли такой гром, что птицы с пронзительными криками взлетали в небо, и даже ликующие крики Пожирателей Смерти в нём тонули. Победоносная процессия шагала к открытой земле, и скоро Гарри мог бы сказать, судя по тому, как рассеивается тьма за его опущенными веками, что лес стал реже.
– БЭЙН!
Неожиданный громовой крик Хагрида чуть не заставил Гарри открыть глаза. – Ну что, радуетесь теперь, что не полезли в драку, вы, табун трусливых кляч? Радуетесь, что Гарри Поттер… м-мёртв…?
Продолжать Хагрид не смог, и опять разрыдался. Гарри подумал о том, много ли кентавров следят за проходящей процессией; открыть глаза и посмотреть он не решался. Кое-кто из Пожирателей Смерти выкрикивал оскорбления кентаврам, когда те оставались позади. Немного погодя Гарри понял, по тому, как посвежело, что они вышли на опушку леса.
– Стоять.
Гарри подумал, что Хагрида, должно быть, принудили повиноваться приказу Волдеморта, потому что он покачнулся. И вот на стоящих накатился холод, и Гарри услышал скрежещущее дыхание дементоров, карауливших у деревьев. Они ему теперь не страшны.
Сознание, что он выжил, горело в нём, как огонь, талисманом против дементоров, словно в его сердце стоял на страже отцовский олень.
Кто- то прошёл совсем близко, и Гарри понял, что это был Волдеморт, потому что через мгновение он заговорил; его магически усиленный голос заполнил всё вокруг, разрывая Гарри барабанные перепонки.
– Гарри Поттер мёртв. Он был убит, когда бежал, пытаясь спастись, пока вы тут клали за него свои жизни. Мы принесли вам его тело, как доказательство того, что вашего героя больше нет.
Бой нами выигран. Вы потеряли половину ваших бойцов. Мои Пожиратели Смерти превосходят вас числом, и с Мальчиком, Который Выжил, покончено. Пора кончать войну. Всякий, кто продолжит сопротивление, мужчина, женщина или ребёнок, будет уничтожен, как и вся его родня, до единого. Выходите из замка, преклоните предо мной колени, и вы будете прощены. Ваши родители и дети, ваши братья и сёстры будут жить, и будут вознаграждены, и вы присоединитесь ко мне в новом мире, который мы вместе построим.
И в замке, и в окрестностях всё молчало. Волдеморт был так близко, что Гарри не решался открыть глаза.
– Пошли, – сказал Волдеморт, и Гарри было слышно, как он пошёл впереди, и Хагриду пришлось за ним следовать. Теперь Гарри чуть-чуть приоткрыл глаза, и увидел перед собой шагающего Волдеморта, с огромной змеёй, Нагини, обвившейся вокруг его плеч, сейчас свободной от своей зачарованной клетки. Но у Гарри не было возможности вынуть спрятанную под одеждой палочку так, чтобы этого не заметили Пожиратели Смерти, шагавшие справа и слева от них в медленно рассеивающейся тьме…
– Гарри, – всхлипывал Хагрид. – Ох, Гарри… Гарри…
Гарри снова плотно закрыл глаза. Он знал, что они подходят к замку, и напрягал слух, чтобы разобрать, сквозь радостный гомон Пожирателей Смерти и грохот их шагов, есть ли том что живое.
– Стоять.
Колонна Пожирателей Смерти остановилась; Гарри было слышно, как они разворачиваются в линию, лицом ко главному входу в школу. Даже сквозь закрытые веки Гарри видел красноватое сияние, означавшее, что из раскрытых дверей школы льётся свет. Он ждал. В любое мгновение люди, ради которых он пытался умереть, должны были увидеть его, лежащего несомненно мёртвым на руках у Хагрида.
– НЕТ!
Пронзительный вопль был ещё ужаснее оттого, что ему и во сне не могло присниться, чтобы профессор Мак-Гонагалл могла так кричать. Он услышал, как неподалеку ещё одна женщина рассмеялась, и понял, что это Беллатриса радуется отчаянию Мак-Гонагалл. Он на долю секунды приоткрыл глаза, и увидел открытые двери, полные народа, тех, кто уцелел в битве; они выходили на ступени, чтобы увидеть тех, кто их победил, и самим удостовериться в гибели Гарри. Чуть впереди он увидел Волдеморта, тот стоял и поглаживал голову Нагини белым пальцем. Гарри снова закрыл глаза.
– Нет!
– Нет!
– Гарри! ГАРРИ!
Голоса Рона, Эрмионы и Джинни были ещё страшнее голоса Мак-Гонагалл; Гарри ничего так не желал, как крикнуть в ответ, но он заставил себя лежать молча; а их крики как сняли запоры, и все закричали, застонали, поносили Пожирателей Смерти, пока…
– ТИХО! – не раздался голос Волдеморта, и был звонкий удар и яркая вспышка, и всех принудило к молчанию. – Всё кончено! Хагрид, положи его к моим ногам, где ему и место!
Гарри почувствовал, что его опустили на траву.
– Видите? – заговорил Волдеморт, и Гарри почувствовал, как он шагает, туда и сюда, прямо рядом с тем местом, где Гарри лежал. – Гарри Поттер мёртв! Теперь понимаете, как вы обманывались? Он был ничто, всего лишь мальчишка, полагавший, что другие должны отдавать за него жизнь!
– Он побивал тебя! – завопил Рон, и чары рухнули, и защитники Хогвартса опять кричали, пока, спустя секунду, более сильный удар снова не задул их голоса.
– Он был убит, когда пытался улизнуть прочь от замка, – продолжил Волдеморт, и в его голосе было удовольствие от лжи. – Убит, когда пытался спастись…
Но Волдеморт прервался: Гарри услышал шум, крик, ещё один звонкий удар – полыхнуло светом – и болезненный стон; он приоткрыл глаза на самую маленькую щёлку. Кто-то вырвался из толпы и напал на Волдеморта: Гарри увидел его сбитого на землю и обезоруженного. Волдеморт отшвырнул в сторону палочку бросившего ему вызов и рассмеялся.
– И кто же это? – сказал он тихим змеиным шёпотом. – Кто вызвался показать, что случается с теми, кто продолжает драться, когда бой уже проигран?
Беллатриса издала довольный смешок.
– Это Невилл Лонгботтом, мой господин! Мальчишка, который доставил столько хлопот Кэрроу! Сын ауроров, помните? – А, да, вспомнил, – сказал Волдеморт, глядя сверху вниз на Невилла, который с трудом поднялся и стоял, безоружный и беззащитный, на ничьей земле между уцелевшими защитниками замка и Пожирателями Смерти. – Но ведь ты чистокровный, разве не так, мой храбрый мальчик? – обратился Волдеморт к Невиллу, который глядел ему в лицо, сжав безоружные кулаки.
– А если и так? – громко сказал Невилл.
– Ты показал волю и храбрость, и ты птенец благородного гнезда. Из тебя выйдет очень ценный Пожиратель Смерти. Нам нужны такие, как ты, Невилл Лонгботтом.
– Я к тебе приду, когда ад замёрзнет, – сказал Невилл. – Дамблдорова Армия! – закричал он, и из толпы ему ответили приветственные крики, которые Волдемортово заклятие Молчания было, похоже, не в силах сдержать.
– Очень хорошо, – сказал Волдеморт, и в его вкрадчивом голосе Гарри услышал больше угрозы, чем в самом могучем проклятии. – Если твой выбор таков, Лонгботтом, мы вернёмся к изначальному плану. И падёт он, – добавил он тихо, – на твою голову.
Продолжая наблюдать сквозь ресницы, Гарри увидел, как Волдеморт повёл палочкой. Через пару секунд из одного из разбитых замковых окон вылетело в полумгле что-то, похожее на подбитую птицу, и приземлилось на ладонь Волдеморту. Он встряхнул это что-то за острый кончик, и оно повисло, болтаясь, пустое и драное: Шляпа-Сортировщица.
– Отныне в школе Хогвартс Сортировки не будет, – сказал Волдеморт. – Больше не будет колледжей. Герб, щит и цвета моего благородного предка, Салазара Слитерина, объединят всех. Или не так, Невилл Лонгботтом?
Он направил палочку на Невилла, и тот застыл неподвижно, потом нахлобучил Шляпу ему на голову, так, что она съехала ему на глаза. Наблюдавшая толпа перед замком зашевелилась, и Пожиратели Смерти, все как один, подняли палочки, удерживая бойцов Хогвартса на месте.
– Сейчас Невилл покажет, что случится с каждым, кто будет настолько глуп, чтобы продолжать противиться мне, – сказал Волдеморт, и коротким взмахом палочки заставил Шляпу-Сортировщицу вспыхнуть пламенем.
Крики разорвали рассвет, и Невилл был в огне, прикованный к месту, не в силах пошевелиться, и Гарри не мог этого вынести: он должен вмешаться…
И тут одновременно случилось многое.
С дальних границ школьных земель послышался рёв, словно через невидимые отсюда школьные стены толпой повалили сотни люди, и бегут к замку, испуская воинственные крики. В это же время из-за угла замка вышел враскачку Гроуп и проорал: – ХАГГЕР! – Волдемортовы великаны ответили ему рёвом, и помчались на него, как слоны, сотрясая землю. Потом застучали копыта и зазвенели луки, и на Пожирателей Смерти внезапно посыпались стрелы; Пожиратели смешались, крича от изумления. Гарри вытянул из-за пазухи Плащ-невидимку, набросил его на себя и вскочил на ноги, и Невилл тоже зашевелился.
Одним быстрым, плавным движением Невилл вырвался из Связывающего заклятия; горящая Шляпа свалилась с него, и он вытянул из её глубины что-то серебряное, со сверкающей рубиновой рукояткой…
Свист серебряного лезвия не был слышен среди рёва приближающейся толпы, шума, с которым боролись великаны, и топота кентавров, но, казалось, он привлёк внимание всех. Одним ударом Невилл снёс голову огромной змее, и голова взлетела высоко в воздух, блестящая в свете, льющемся из дверей, и рот Волдеморта был открыт в яростном крике, которого никто не мог услышать, и тело змеи глухо ударилось о землю у его ног. Скрытый под Плащом-невидимкой, Гарри пустил заклятие Щита между Невиллом и Волдемортом, прежде чем тот успел поднять палочку. И над криками, и над рёвом и громоподобным топотом сражающихся великанов громче всех прозвучал вопль Хагрида. – ГАРРИ! ГАРРИ… ГДЕ ГАРРИ!
Царил хаос. Налетевшие кентавры рассеяли Пожирателей Смерти, каждый чувствовал, как трясётся земля под ногами великанов, всё ближе и ближе гремел топот неизвестно откуда пришедшей подмоги; Гарри видел, как над головами Волдемортовых великанов закружились огромные крылатые создания, тестралы и Конклюв-гиппогриф, пытаясь выцарапать им глаза, а Гроуп пинал их и колотил. И вот волшебникам, равно защитникам Хогвартса и Пожирателям Смерти, пришлось отступить в замок. Гарри палил заклятиями и сглазами в каждого Пожирателя, который попадал ему на глаза, и они падали, не понимая, кто или что их ударили, и их тела топтала напирающая толпа. Гарри, по-прежнему скрытый плащом, протолкался в вестибюль; он искал Волдеморта, и увидел его у дальней стены: он отступал в Большой Зал, пронзительно выкрикивая указания своим сторонникам и паля заклятиями из своей палочки направо и налево. Гарри выпустил несколько заклятий Щита, и несостоявшиеся жертвы Волдеморта, Шеймус Финниган и Ханна Эббот, пулей промчались мимо него в Большой Зал, где присоединились к уже закипевшей там схватке.
А вот и ещё люди, много людей, взбегают по ступеням главного входа, и Гарри увидел Чарли Висли, обгоняющего Хораса Слизхорна, по-прежнему одетого в свою изумрудно-зелёную пижаму. Казалось, они привели с собой всех родных и друзей каждого ученика, оставшегося защищать Хогвартс, а с ними – всех лавочников и жителей Хогсмида. Кентавры Бэйн, Ронан и Магориан под грохот копыт ворвались в зал, а за спиной у Гарри дверь, ведущая на кухню, слетела с петель.
Домовые эльфы Хогвартса толпой хлынули в зал, вопя и размахивая кухонными ножами и секачами, и во главе их был Кричер; на его груди болтался медальон Регулюса Блэка, а его квакающий голос был слышен даже сквозь гвалт: – Сражайтесь! Сражайтесь! Сражайтесь за моего юного господина, защитника домовых эльфов! Сражайтесь с Тёмным Лордом, во имя отважного Регулюса! Сражайтесь!
Они кромсали и кололи Пожирателей Смерти по лодыжкам и голеням, и их маленькие лица горели ненавистью, и везде, куда бы ни глянул Гарри, Пожиратели Смерти отступали перед множеством противников, их одолевали заклинаниями, они вырывали стрелы из ран, или просто пытались бежать, но их поглощала продолжающая прибывать толпа.
Но ещё не всё было кончено: Гарри промчался между бойцами, увлечёнными схваткой, в Большой Зал.
Волдеморт был в самой середине битвы, и бил и разил всё, что мог. У Гарри не получалось хорошенько прицелиться, и он, по-прежнему невидимый, стал пробираться поближе, а Большой Зал всё больше и больше заполнялся людьми – сюда пробивался каждый, кто ещё стоял на ногах.
Гарри видел, как Джордж и Ли Джордан бросили на пол Яксли, как Долохов упал с воплем от руки Флитвика, как Хагрид швырнул Волдена Макнейра через комнату, и тот ударился о каменную стену и упал без сознания. Он видел, как Рон и Невилл повергли Фенрира Бирюка. Аберфорт ошеломил Руквуда, Артур и Перси гнались за Тикнессом, а Люциус и Нарцисса Малфои метались в толпе, даже не пытаясь драться, и громко звали сына.
Волдеморт теперь дрался с Мак-Гонагалл, Слизхорном и Кингсли, со всеми сразу, и в его лице была холодная ненависть, а они метались вокруг него, пригибаясь, не в силах его прикончить…
Беллатриса тоже ещё сражалась, шагах в пятидесяти от Волдеморта, и, подобно своему господину, дралась сразу с тремя – с Эрмионой, Джинни и Луной. Они сражались изо всех сил, но Беллатриса была равна им всем, и внимание Гарри переключилось, когда Убийственное заклятие пролетело так близко от Джинни, что смерть промахнулась на какой-то дюйм…
Гарри свернул, побежал не к Волдеморту, а к Беллатрисе, но не сделал и нескольких шагов, как его отпихнули в сторону.
– НЕ ТРОГАЙ ДОЧЬ, СУКА!
Миссис Висли сбросила на бегу плащ, высвобождая руки; Беллатриса крутанулась на месте и зашлась хохотом, увидев, кто бросает ей вызов.
– ПРОЧЬ С ДОРОГИ! – проорала миссис Висли троим девушкам, и коротким взмахом палочки начала бой. Гарри смотрел с ужасом и восторгом, как палочка миссис Висли крутилась и рассекала воздух, а улыбка Беллатрисы сменилась оскалом. Палочки выбрасывали струи света, пол под ногами у ведьм дымился и трескался; бой шёл насмерть.
– Нет! – крикнула миссис Висли, когда кто-то из учеников побежали ей помочь. – Назад! Назад! Она моя!
Сотни людей стояли теперь вдоль стен, наблюдая две схватки, Волдеморта с тремя его противниками, и Беллатрисы с Молли, а Гарри стоял между ними, невидимый, желая и напасть, и защитить, и боясь угодить в своего.
– Что будет с твоими детьми, когда я тебя убью? – издевалась Беллатриса, взбешенная, подобно своему господину, уворачиваясь от плясавших вокруг неё заклятий Молли. – Когда мамуля отправится вслед за Фредиком?
– Ты – больше – никогда – не – тронешь – наших – детей! – пронзительно крикнула миссис Висли.
Беллатриса рассмеялась, тем же радостным смехом, как её кузен Сириус, когда он падал спиной вперёд сквозь завесу, и внезапно Гарри понял, что произойдёт, ещё до того, как это случилось.
Заклятие Молли пролетело под вытянутой рукой Беллатрисы и ударило её прямо в грудь, точно в сердце.
Хищная улыбка Беллатрисы замерла, её глаза выпучились: на какую-то крошечную долю секунды она успела понять, что произошло, а потом она повалилась, и наблюдавшая толпа взревела, и Волдеморт пронзительно закричал.
Гарри словно попал в замедленное кино: он видел, как Мак-Гонагалл, Кингсли и Слизхорна отбросило назад, крутя в воздухе, потому что ярость Волдеморта от гибели его последнего, лучшего воина была подобна взрыву бомбы, как Волдеморт поднял палочку, направив её прямо на миссис Висли.
– Протего! – взревел Гарри, и посреди зала повисло Заклятие Щита, и Волдеморт оглянулся, высматривая, кто его сделал, и тогда Гарри наконец скинул Плащ-невидимку.
Потрясённые вопли, радостные крики, визг со всех сторон: – Гарри! ОН ЖИВ! – сразу стихли. Все были в испуге, и тишина упала внезапная и совершенная, когда Волдеморт и Гарри обменялись взглядами и начали кружить друг вокруг друга.
– Я не хочу ничьей помощи, – громко сказал Гарри, и в полной тишине его голос был как звук трубы. – Вот так оно и должно быть. Это должен сделать я.
Волдеморт зашипел.
– Поттер совсем не то думает, – сказал он, широко открыв свои красные глаза. – Это ведь не в его привычках, верно? Кого ты сегодня поставишь вместо щита, Поттер?
– Никого, – просто ответил Гарри. – Больше нет Разделённых Сутей. Только ты и я. Ни один не может жить, пока жив другой, и только один из нас уйдёт отсюда…
– Один из нас? – глумливо протянул Волдеморт, и всё его тело напряглось, и красные глаза смотрели, не отрываясь: змея, готовая ударить. – Ты думаешь, что это будешь ты, верно? Мальчик, который выжил случайно, и ещё потому, что Дамблдор дёргал за ниточки?
– Это что, случайно моя мать умерла, чтобы меня спасти? – спросил Гарри. Они продолжали двигаться, оба, описывая совершенный круг, не приближаясь друг к другу и не отдаляясь, и не существовало для Гарри других лиц, кроме лица Волдеморта. – Случайно я решил драться на том кладбище? Случайно я сегодня ночью не стал защищаться, и всё-таки выжил, и вернулся, чтобы снова сражаться?
– Случайно! – завопил Волдеморт, но не ударил, и наблюдающая толпа застыла, словно под чарами Окаменения, и никто из сотен, бывших в Зале, казалось, не дышал, только они двое. – Случайность, и везение, и то, что ты прятался и заныкивался под юбками более значительных женщин и мужчин, позволяя мне убивать их вместо тебя!
– Этой ночью ты больше никого не убьёшь! – сказал Гарри; они кружили, глядя друг другу в глаза, зелёные в красные. – Ты больше никого никогда не сможешь убить. Ты так и не понял? Я был готов умереть, чтобы ты прекратил чинить этим людям вред…
– Но ты не умер!
– Но я собирался, и вот что из этого вышло. Я сделал то, что сделала моя мать. Я защитил их от тебя. Ты не заметил, что ни одно твоё заклятие к ним не липнет? Ты не можешь их пытать. Ты не можешь их тронуть. Похоже, ты не учишься на своих ошибках, Ребус.
– Ты смеешь…
– Да, смею, – сказал Гарри. – Я знаю вещи, тебе неизвестные, Том Ребус. Я знаю кучу важных вещей, о которых ты не знаешь. Хочешь, расскажу о некоторых, пока ты не совершил ещё одну большую ошибку?
Волдеморт промолчал, но продолжил кружение, и Гарри понял, что сейчас он временно загипнотизирован, связан мыслью, что, не ровён час, Гарри и в самом деле владеет каким-то главным секретом…
– Что, снова любовь? – сказал Волдеморт, и его змеиное лицо исказалось в ухмылке. – Любимый Дамблдоров ответ, любовь. Он уверял, что она победит смерть, хотя любовь не помешала ему упасть с башни, и разбиться, словно восковой кукле! Любовь, которая не затруднила мне растоптать, как букашку, твою грязнокровку-мать, Поттер… и, похоже, никто не любит тебя настолько, чтобы выбежать вперёд и принять моё заклятие в этот раз. Так что же теперь убережёт тебя от смерти, когда я ударю?
– Только одна вещь, – сказал Гарри; и они кружили друг вокруг друга, видели только друг друга, и удерживала их только эта последняя тайна.
– Если это не любовь, то, что спасёт тебя на этот раз, – сказал Волдеморт, – ты, верно, веришь, что владеешь магией, которой нет у меня, или оружием, более могучим, чем моё?
– Верю и в то, и в другое, – сказал Гарри, и увидел, как на мгновение было потрясено змееподобное лицо, пусть тут же ему вернулось спокойствие; Волдеморт засмеялся, и его смех был страшнее его криков; невесёлый и безумный, он разнёсся по молчащему Залу.
– Ты считаешь, что знаешь магию лучше, чем я? Чем я, чем Лорд Волдеморт, творивший магию, о которой сам Дамблдор и не мечтал?
– Мечтал, было дело, – сказал Гарри, – но он знал больше тебя, знал достаточно, чтобы не делать того, что делал ты.
– Хочешь сказать, что он был слаб! – закричал Волдеморт. – Слишком слаб, чтобы дерзнуть, слишком слаб, чтобы взять то, что могло быть его, что стало моим!
– Нет, он был умнее тебя, – сказал Гарри. – Лучший волшебник, лучший человек.
– Я принёс смерть Альбусу Дамблдору!
– Ты так думаешь, – сказал Гарри, – но ты ошибаешься.
В первый раз наблюдающая толпа пошевелилась, словно сотни людей разом вздохнули.
– Дамблдор мёртв! – Волдеморт швырнул эти слова в Гарри так, словно они причиняли ему непереносимую боль. – Его тело тлеет в мраморной гробнице, здесь, у этого замка. Я видел его, Поттер, и он не вернётся!
– Верно, Дамблдор мёртв, – спокойно сказал Гарри, – но не ты его убил. Он сам выбрал, как ему умереть, выбрал за долгие месяцы до смерти, устроил всё это вместе с человеком, которого ты считал за своего слугу.
– Это что за детские сказки? – спросил Волдеморт, но не ударил, и его красные глаза не отрывались от глаз Гарри.
– Северус Снэйп не был твоим, – сказал Гарри. – Снэйп был с Дамблдором. С Дамблдором с того мгновения, как ты вышел на охоту за моей матерью. И ты так этого и не осознал, потому что таких вещей тебе не понять. Ты никогда не видел, как Снэйп вызывает Покровителя, а, Ребус?
Волдеморт не ответил. Они продолжали кружить, словно волки, готовые растерзать друг друга в клочья.
– Покровитель Снэйпа – лань, такая же, как у моей матери, потому что он любил её чуть не всю жизнь, с той поры, как они были детьми. Тебе следовало бы сообразить, – сказал Гарри, увидев, как у Волдеморта раздулись ноздри, – он ведь просил сохранить ей жизнь, разве нет?
– Он желал её, вот и всё, – фыркнул Волдеморт, – но когда её не стало, он согласился, что есть и другие женщины, лучшей крови, достойнее её…
– Конечно же, он так тебе говорил, – сказал Гарри, – но он стал шпионом Дамблдора с того момента, как ты стал ей опасен, и с тех пор работал против тебя! Дамблдор уже умирал, когда Снэйп его добил!
– Это ничего не значит! – завопил Волдеморт; он с жадным вниманием ловил каждое слово, но сейчас испустил короткий безумный смех. – Ничего не значит, мой был Снэйп или Дамблдоров, или какие там ямки они понарыли на моей тропе! Я сокрушил их, как сокрушил твою мать, Снэйпову предполагаемую великую любовь! Однако, во всём этом проявляется смысл, Поттер, и такой, какого тебе не понять!
Дамблдор пытался уберечь от меня Бузинную палочку! Он намеревался сделать Снэйпа истинным её господином! Но тут я опередил тебя, малыш… я дотянулся до палочки, прежде, чем ты наложил на неё руку, я всё понял, прежде чем ты врубился. Я убил Северуса Снэйпа три часа назад, и Бузинная палочка, Палочка Пагубы, Роковая Палочка – она воистину моя! Последний план Дамблдора не сработал, Гарри Поттер!
– Ага, верно, – сказал Гарри, – ты прав. Но прежде чем ты попробуешь убить меня, я бы посоветовал тебе подумать, что ты натворил… Подумай, Ребус, и попробуй немножко раскаяться…
– Это ты о чём?
Ничто из того, что говорил Гарри Волдеморту, ни одна новость или колкость, не ударило его так, как это. Гарри увидел, как его зрачки сошлись в щёлки, как побелела кожа вокруг глаз.
– Это твоя последняя возможность, – сказал Гарри, – это всё, что тебе осталось… Я видел, что в ином случае тебя ждёт… Будь мужчиной… попробуй… Попробуй немножко раскаяться…
– Ты смеешь…? – повторил Волдеморт.
– Да, я смею, – сказал Гарри, – потому что неудача Дамблдорова плана не ударила по мне. Она, Ребус, по тебе ударила.
Рука Волдеморта, с Бузинной палочкой, задрожала, и Гарри очень крепко сжал палочку Драко. Он знал – остались секунды.
– Эта палочка по-прежнему не работает для тебя, как должна бы, потому что ты убил не того. Северус Снэйп никогда не был её истинным господином. Он не нанёс поражения Дамблдору.
– Он убил…
– Ты что, не слушаешь? Снэйп не нанёс поражения Дамблдору! Смерть Дамблдора была между ними сговорена! Дамблдор намеревался умереть непобеждённым, последний истинный господин палочки! Если всё пошло по его плану, сила палочки должна умереть вместе с ним, потому что её никто не взял у него с бою!
– Но, значит, Поттер, Дамблдор был так любезен, что отдал палочку мне! – голос Волдеморта задрожал от злобного наслаждения. – Я похитил палочку из гробницы её последнего истинного господина! Я забрал её против воли последнего владельца! Её сила – моя!
– Ты так ничего и не понял, Ребус? Владеть палочкой – этого мало! Держать её, использовать её – ещё не делает её по-настоящему твоей. Ты Олливандера слушал? Палочка выбирает волшебника… Бузинная палочка признала нового господина ещё до того, как Дамблдор умер, признала того, кто в руки её не брал. Новый господин отнял у Дамблдора палочку против его воли, так и не поняв, что именно он совершил, что самая опасная палочка в мире отдала ему свою преданность…
Грудь Волдеморта быстро вздымалась и опадала, и Гарри чувствовал, как приближается заклятие, как оно собирается в палочке, нацеленной ему в лицо.
– Истинным господином Бузинной палочки был Драко Малфой.
На мгновение в лице Волдеморта было одно потрясение, но оно тут же ушло.
– Ну и что это значит? – спросил он вкрадчиво. – Даже если ты прав, Поттер, для тебя и меня это ничего не меняет. У тебя больше нет фениксовой палочки: мы сражаемся на одном искусстве… а когда я тебя убью, я подумаю и о Драко…
– Но ты опоздал, – сказал Гарри. – Ты упустил свой шанс. Я успел раньше. Сколько недель прошло, как я осилил Драко. Я забрал его палочку.
Гарри тряхнул боярышниковой палочкой, чувствуя, что на неё смотрят все глаза в Зале.
– И к чему же всё это сходится? – прошептал Гарри. – Палочка в твоей руке – она знает, что её последнего господина Обезоружили? Потому что если знает… истинный господин Бузинной палочки – я.
Огненно- красное сияние внезапно залило зачарованный потолок наверху, и ослепительный край солнца поднялся над подоконником ближайшего окна. Свет ударил им обоим в лица, и Волдеморт внезапно оказался в огненном тумане. Гарри услышал его пронзительный голос, и тоже заорал, выставив палочку Драко, выкрикнул небесам свою последнюю надежду:
– Авада Кедавра!
– Экспеллиармус!
Звонкий удар был как пушечный выстрел, и золотое пламя, вспыхнувшее между ними, в самом центре очерченного ими круга, отметило точку, где сшиблись заклинания. Гарри видел, как зелёное пламя Волдеморта встретилось с его собственным заклинанием, видел, как Бузинная палочка, тёмная на фоне восхода, взлетела ввысь, пролетела под зачарованным потолком, словно голова Нагини, полетела к своему господину, которого она не могла убить, который наконец пришёл взять её в свое владение. И Гарри, со своим безошибочным глазомером Ловца, поймал палочку свободной рукой, пока Волдеморт падал навзничь, раскинув руки, закатив свои ярко-красные глаза. Том Ребус упал на пол, закончив свою земную жизнь, его тело – обмякшее и сжавшееся, белые руки безоружны, змееподобное лицо – без мысли, без понимания. Волдеморт умер, убитый собственным отражённым заклятием, и Гарри стоял с двумя палочками в руках, глядя на пустую оболочку своего врага.
Секунда напряжённо дрожащей тишины, потрясение от случившегося; а потом вокруг Гарри разразилась буря, и вопли, радостные крики, рёв наполнили воздух. Яростное солнце било в окна, когда все бросились к Гарри, и первыми, кто добежал до него, были Рон и Эрмиона, и их руки первыми его обняли, их невообразимые крики его оглушили. И Джинни, Невилл и Луна тоже были здесь, и все Висли, и Хагрид, и Кингсли, и Мак-Гонагалл, и Флитвик, и Росток, и Гарри не мог разобрать ни слова среди общего крика, не мог сказать, чьи именно руки поднимают его, тащат его, пытаются ухватиться хоть за кусочек его, сотни теснились вокруг, все хотели прикоснуться к Мальчику, Который Выжил, из-за которого всё наконец закончилось…
А солнце поднималось над Хогвартсом, и Большой Зал заливали жизнь и свет. Гарри должен был быть в каждом водовороте ликования и плача, печали и празднования. Все хотели быть рядом с Гарри, их вождём и знаменем, их спасителем и их надеждой, а что он не спал, что хотел остаться только с немногими, это никого не заботило. Он должен был говорить с потерявшими близких, жать им руки, видеть их слёзы, принимать их благодарность, выслушивать новости, которые в это утро приходили каждую четверть часа: что по всей стране те, кто были под чарами Подвластия, приходят в себя, что Пожиратели Смерти все бежали или схвачены, что прямо сейчас из Азкабана освобождают невиновных, и что Кингсли Кандальер назначен исполняющим обязанности Министра магии.
Тело Волдеморта убрали из Зала, в каморку, чтобы он не лежал рядом с Фредом, Тонкс, Люпином, Колином Криви и ещё с теми пятьюдесятью, что пали, сражаясь против него. Мак-Гонагалл вернула на место столы, но никто не сидел по колледжам: все перемешались, учителя и ученики, призраки и родители, кентавры и домовые эльфы, и Флоренц лежал в углу, приходя в себя, и Гроуп заглядывал в выбитое окно, и ему бросали еду в смеющийся рот. В конце концов измученный вконец Гарри обнаружил, что сидит на скамье рядом с Луной.
– Если бы я была ты, мне бы хотелось куда-нибудь потише, – сказала она.
– Просто мечтаю, – ответил он.
– Я их всех отвлеку, – сказала она. – Воспользуйся плащом.
И не успел он слова сказать, как она крикнула: – Ой, смотрите, Морщеногие Кизляки! – и показала в окно. Все, кто её услышал, обернулись, и Гарри набросил на себя Плащ, и встал из-за стола.
Теперь он мог пройти через Зал без помехи. Через два стола от себя он заметил Джинни, уткнувшуюся головой в плечо матери: поговорить с ней ещё будет время, часы, дни, может быть целые годы. Он увидел Невилла, рядом с его тарелкой лежал меч Гриффиндора, а сам Невилл был окружён пылкими почитателями. Он шёл по проходу между столами, и заметил троих Малфоев, прижавшихся друг к другу, словно не уверенных, имеют ли они право быть здесь, но никто не обращал на них никакого внимания. Повсюду он видел воссоединившиеся семьи, и, наконец, увидел тех двоих, чьё общество ему было нужно больше всего.
– Это я, – прошептал он, просунув между ними голову. – Не пойдёте со мной?
Они тут же встали, и все вместе, Гарри, Рон и Эрмиона, покинули Большой Зал. От мраморной лестницы были отбиты большие куски, не было части перил, на каждом шагу попадались обломки и пятна крови.
Было слышно, как где-то Пивз летает по коридорам, распевая победную песню собственного сочинения:
Мы их уделали, всех отметелили,
Поттер – он парень такой!
А Волди накрылся, паутиной покрылся,
Пусть веселье льётся рекой!