Карл Густав ЮНГ, Мишель ФУКО. концу второго тысячелетия образ вселенской катастрофы предстал перед нами со всей очевидностью

концу второго тысячелетия образ вселенской катастрофы предстал перед нами со всей очевидностью. Он выражается в мании величия, своего рода заносчивости сознания: «нет ничего выше человека и дел человеческих». Таким образом, трансцендентность христианского мифа была утрачена, а вместе с ней и христианское представление о целостности.

За светом следует тень, другая сторона Творца. Пик этой тенденции приходится на XX век. Ныне христианский мир воистину столкнулся со злом, с откровенной несправедли­востью, тиранией, ложью, рабством и принуждением. В не­прикрытой форме мы видим это в России, хотя родиной первого губительного пожара стала Германия, и это со всей неопровержимостью доказывает, свидетельствует о слабо­сти позиций христианства в XX веке. Оказавшись лицом к лицу с этим злом, уже не спрячешься за эвфемизмом вроде privatio boni*.

Зло стало определяющим в этом мире, от него уже невоз­можно отделаться иносказаниями. Наша задача — научиться избегать его, поскольку оно уже здесь, рядом с нами; а воз­можно ли это, удастся ли нам избежать еще большего зла, сказать пока трудно. В любом случае мы оказались перед необходимостью переориентировать свое сознание. Сопри­коснувшись со злом, мы каждый раз рискуем уступить ему. Следовательно, нужно приучить себя к мысли, что нельзя уступать ничему — даже добру; пресловутое добро, перед которым мы склоняемся, утратило свой этический харак­тер. В этом нет ничего дурного, но, уступая, мы должны быть готовы ко всему, что за этим последует. Любая форма наркомании — болезнь, будь то алкоголизм, морфинизм или идеализм. Противоположности так часто вводят в соблазн!

Критерием морального действия не может более служить тот факт, что мы понимаем добро как некий категорический императив, а зло как то, чего в любом случае можно избе­жать. Понимание реальности зла вынуждает нас признать, что добро есть всего лишь противоположный полюс зла, и,

Первичность добра (лат.)

стало быть, оно относительно, что и добро, и зло — всего лишь части некоего парадоксального целого. По сути, это означает, что добро и зло утрачивают свой абсолютный ха­рактер, то есть и то, и другое — всего лишь суждения.

Все человеческие суждения несовершенны, что застав­ляет нас всякий раз сомневаться в правильности наших суж­дений. Ошибаться может каждый, и это в итоге превраща­ется в проблему этическую, в той степени, в какой мы не уверены в своих моральных оценках. Но этический выбор остается всегда, относительность «добра» и «зла» не озна­чает, что эти категории обесценились и перестали сущест­вовать. Этические суждения наличествуют всегда и приво­дят к специфическим психологическим последствиям. Я не единожды подчеркивал, что любая несправедливость, кото­рую мы совершили или помыслили, обрушится местью на наши души, и это произойдет независимо от отношения к нам окружающих.

Конечно, смысл суждения не остается неизменным, он iaвисит от условий места и времени, но в основе этичес­кой оценки всегда лежит некий общепринятый и бесспор­ный моральный кодекс, как бы определяющий абсолютные границы между добром и злом. Как только мы начинаем понимать степень ненадежности наших оснований, этичес­кое решение превращается в субъективный творческий акт, в чем можно убедиться лишь путем concedente Deo*, — то есть спонтанным и бессознательным импульсом.

Собственно этика, сам выбор между добром и злом, от этого проще не становится. Ничто не в состоянии избавить нас от мук этического выбора. И тем не менее, как это рез­ко ни прозвучит, мы должны иметь возможность в опреде­ленных обстоятельствах уклониться от того, что известно как добро, и делать то, что считают злом, если таков наш этический выбор. Короче, мы не должны идти на поводу у противоположностей. В таких случаях немалую услугу мо­жет оказать известный в индийской философии принцип

Принимая Бога (лат.)

ФИЛОСОФСКИЙ БЕСТСЕЛЛЕР