Карл Густав ЮНГ, Мишель ФУКО. чем-то поздним, поскольку мы не без основания считаем, что сами придаем смысл чему-нибудь, и с полным правом верим

чем-то поздним, поскольку мы не без основания считаем, что сами придаем смысл чему-нибудь, и с полным правом верим, что огромный мир может существовать и без нашего ] истолкования.

Но каким образом мы придаем смысл? Откуда мы его в конечном счете берем? Формами придания смысла нам служат исторически возникшие категории, восходящие к туманной древности, в чем обычно не отдают себе отчета. Придавая смысл, мы пользуемся языковыми матрицами, происходящими в свою очередь от первоначальных образов. С какой бы стороны мы ни брались за этот вопрос, в любом случае необходимо обратиться к истории языка и мотивов, а она ведет прямо к первобытному миру чуда. Возьмем для примера слово «идея». Оно восходит к платоновскому по­нятию, а вечные идеи первообразы — к занебесному месту, в котором пребывают трансцендентные формы. Они пред­стают перед нашими глазами как изображения и «энергия», означающая физическое событие, и обнаружим, что ранее тем же самым был огонь алхимиков, флогистон, присущая самому веществу теплоносная сила, подобная стоическому первотеплу или гераклитовскому воззрению, согласно кото­рому во всем пребывает всеоживляющая сила, сила произ­растания и магического исцеления.

Не стоит нагромождать примеры. Достаточно знать, что нет ни одной существенной идеи либо воззрения без их ис­торических прообразов.

Все они восходят, в конечном счете, к лежащим в основа­нии архетипическим проформам, образы которых возникли в то время, когда сознание еще не думало, а воспринимало. Мысль была объектом внутреннего восприятия, она не ду-малась, но обнаруживалась в своей явленности, так сказать, виделась и слышалась. Мысль была по существу откровени­ем, не чем-то искомым, а навязанным, убедительным в сво­ей непосредственной данности. Мышление предшествует первобытному «сознанию Я», являясь скорее объектом, не­жели субъектом. Последняя вершина сознательности еще не достигнута, и мы имеем дело с предсушествующим мыш-

лением, которое, впрочем, никогда не обнаруживалось как нечто внутреннее, пока человек был защищен символами. На языке сновидений — пока не умер отец или король.

Я хотел бы показать на одном примере, как «думает» и подготавливает решения бессознательное. Речь пойдет о молодом студенте-теологе, которого я лично не знаю. У него были затруднения, связанные с его религиозными убежде­ниями, и в это время ему приснился следующий сон.

Он стоит перед прекрасным старцем, одетым во все чер­ное. Но знает, что магия у него белая. Маг долго говорит ему о чем-то, спящий уж не может припомнить, о чем именно. Только заключительные слова удержались в памяти: «А для этого нам нужна помощь черного мага». В этот миг откры­вается дверь и входит очень похожий старец, только одетый в белое. Он говорит белому магу: «Мне необходим твой со­вет», бросив при этом вопрошающий взгляд на спящего. На что белый маг ответил: «Ты можешь говорить спокойно, на нем нет вины». И тогда черный маг начинает рассказывать свою историю.

Он пришел из далекой страны, в которой произошло не­что чудесное. А именно, земля управлялась старым коро­лем, чувствовавшим приближение собственной смерти. Ко­роль стал выбирать себе надгробный памятник. В той земле было много надгробий древних времен, и самое прекрасное было выбран королем. По преданию, здесь была похороне­на девушка. Король приказал открыть могилу, чтобы пере­нести памятник. Но, когда захороненные останки оказались на поверхности, они вдруг ожили, превратились в черного коня, тут же ускакавшего и растворившегося в пустыне. Он, черный маг прослышал об этой истории и сразу собрался в путь и пошел по следам коня. Много дней он шел, пересек всю пустыню, дойдя до другого края, где снова начинались луга. Там он обнаружил пасущегося коня и там же совершил находку, по поводу которой он и обращается за советом к бе­лому магу. Ибо он нашел ключи от рая и не знает, что теперь Должно случиться. В этот увлекательный момент спящий пробуждается.

ФИЛОСОФСКИЙ БЕСТСЕЛЛЕР

В свете вышеизложенного нетрудно разгадать смысл сно­видения: старый король является царственным символом. Он хочет отойти к вечному покою, причем на том месте, где уже погребены сходные «доминанты». Его выбор пал на мо­гилу Анимы, которая, подобно спящей красавице, спит мер­твым сном, пока жизнь регулируется законным принципом. Но, когда королю приходит конец, жизнь пробуждается и превращается в черного коня, который еще в платоновской притче служил для изображения несдержанности страстной натуры. Тот, кто следует за конем, приходит в пустыню, то есть в дикую, удаленную от человека землю, образ духов­ного и морального одиночества. Но где-то там лежат ключи от рая.

Но что же тогда рай? По-видимому, Сад Эдема с его двуликим древом жизни и познания, четырьмя его реками. В христианской редакции это и небесный град Апокалип­сиса, который, подобно Саду Эдема, мыслится как мандала. Мандала же является символом индивидуации. Таков же и черный маг, находящий ключи для разрешения обремени­тельных трудностей спящего, связанных с верой. Эти клю­чи открывают путь к индивидуации. Противоположность пустыне рай также означает другую противоположность: одиночество, индивидуация (или самостановление). Это часть сновидения одновременно является заслуживающей внимания парафразой «речений Иисуса» (в расширенном издании Ханта и Гренфелла), где путь к небесному царству указывается животным и где в виде наставления говорится: «А потому познайте самих себя, ибо вы град, а град есть царство». Далее встречается парафраза райского змея, соб­лазнившего прародителя на грех, что в дальнейшем привело к спасению рода человеческого Богом-Сыном. Данная кау­зальная связь дала повод офитам отождествить змия с Соте-ром (Спасителем, избавителем). Черный конь и черный маг являются, и это уж оценка в современном духе, как будто злыми началами. Однако на относительность такого проти­вопоставления добру указывает уже обмен одеяниями. Оба мага являют собой две ипостаси старца, высшего мастера и

Карл Густав ЮНГ, Мишель ФУКО

учителя, архетипа духа, который представляет в хаотичнос­ти жизни предшествующей смысл. Он отец души, но она чудесным образом является и его матерью девой, а потому он именовался алхимиками «древним сыном матери». Чер­ный маг и черный конь соответствуют спуску в темноту... Насколько трудным был урок для юного студента теологии! К счастью для него он ничего не заметил: ни того, что с ним во сне говорил отец всех пророков, ни того, что он стоял близко к великой тайне. Можно было бы удивиться нецеле­сообразности этих событий. Зачем такая расточительность? По этому поводу могу сказать только, что мы не знаем, как этот сон воздействовал в дальнейшем на жизнь студента те­ологии. Но добавлю, что мне он сказал об очень многом, и не должен был затеряться, даже если сам сновидец ничего в нем не понял.

Хозяин этого сновидения явно стремился к представле­нию добра и зла в их общей функции; возможно, в ответ на все меньшую разрешимость морального конфликта в хрис­тианской душе. Вместе со своего рода релятивизацией про-жаоположностей происходит известное сближение с вос­точными идеями. А именно с индуистстской философией, с освобождением от противоположностей, что дает возмож­ность разрешения конфликта путем применения. Насколько полна смысла и опасна восточная релятивизация добра и зла, можно судить по мудрой индийской загадке: «Кто даль­ше от совершенства? Тому, кто любит Бога, нужны семь перерождений, чтобы достигнуть совершенства, а тому, кто ненавидит Бога, нужны только три. Потому что тот, кто ненавидит Его, думает о Нем больше, чем тот, кто Его лю­бит». Освобождение от противоположностей предполагает их функциональную равноценность, что противоречит на­шим христианским чувствам. Тем не менее, как показывает наш пример со сновидением, предписанная им кооперация моральных противоположностей является естественной ис­тиной, которая столь же естественно признается Востоком, на что самым отчетливым образом указывает философия Даосизма. Кроме того, в христианской традиции имеются

ФИЛОСОФСКИЙ БЕСТСЕЛЛЕР

высказывания, приближающиеся к этой позиции; достаточ­но вспомнить притчу о неверном хозяине дома. Наш сон в этом смысле уникален, поскольку тенденция релятивизации противоположностей является очевидным свойством бес­сознательного. Стоит добавить, что вышесказанное отно­сится только к случаям обостренного морального чувства; в иных случаях бессознательного столь же неумолимо ука­зывает на несовместимость противоположностей. Позиция бессознательного, как правило, соотносится с сознательной установкой. Можно было бы сказать, что наше сновидение предполагает специфические убеждения и сомнения тео­логического сознания протестантского толка. Это значит, что истолкование должно ограничиваться определенной проблемной областью. Но и в случае такого ограничения сновидение демонстрирует превосходство предполагаемой точки зрения. Его смысл выражается мнением и голосом белого мага, превосходящего во всех отношениях сознание спящего. Маг — это синоним мудрого старца, восходящего по прямой линии к образу шамана в первобытном обществе. Подобно Аниме, мудрый старец является бессмертным де­моном, освещающим хаотическую темноту жизни лучом смысла. Это просветленный, учитель и мастер, психопомп (водитель души). Его персонификация, а именно «сокру­шитель скрижалей», не ускользнула от Ницше. Правда, у него водителем души сделался Заратустра, превращенный из великого духа чуть ли не гомеровского века в носителя и глашатая собственного «дионисийского» просветления и восхищения. Хотя Бог для него и умер, но демон мудрости стал олицетворяющим его двойником, когда он говорит:

Единое раздвоилось, и мимо проходит Заратустра. Зара­тустра для Ницше больше, чем поэтическая фигура, он яв­ляется непроизвольной исповедью. Так и он сам блуждал во тьме забывшей о Боге, раскрестившейся жизни, а потому спасительным источником для его души стал Открывающий и Просветленный. Отсюда иератический* язык Заратустры, ибо таков стиль этого архетипа.

Иератизм (от греч. «иератикос») — жреческий, священный.