Карл Густав ЮНГ, Мишель ФУКО. было сущностным, основополагающим элементом безумия, теперь переходит во второй ряд, на второй уровень

было сущностным, основополагающим элементом безумия, теперь переходит во второй ряд, на второй уровень.

Острые состояния бреда, галлюцинации, мания, навяз­чивая идея, маниакальное желание — все это является ре­зультатом непроизвольного осуществления способностей, взявшим верх над их сознательным применением вследс­твие болезненного поражения мозга. Это-то и называется «принципом Байарже». И достаточно вспомнить о том, что составляло главную заботу и неудобство алиенистов пред­шествующего периода: как возможно, чтобы допускалось говорить о безумии, чтобы полагалось говорить о безумии в тех случаях, когда в сердцевине явления нет и намека на бред? — чтобы понять, что теперь все перевернулось. Те­перь не нужно искать за инстинктивным (поведением) микроэлемент бреда, который позволит включить его под рубрику безумия. Что теперь надо отыскать, так это — за всяким бредом — мелкое нарушение в игре произвольно­го и непроизвольного, которое может помочь понять про­исхождение бреда. Принцип Байарже с первостепенным значением вопроса о произвольном, спонтанном, автомати­ческом, с утверждением, что симптомы душевной болезни, лаже если они локализованы, поражают всего субъекта, яв­ляется основополагающим принципом второй психиатрии. В это время — в 1845-1847 гг. — психиатры берут верх над алиенистами. Эскироль был последним алиенистом, ибо последним ставил вопрос о безумии, то есть об отношении к правде. Байарже стал первым французским психиатром (в Германии почти в это же время первым психиатром стал Гризингер), ибо первым поставил вопрос о произвольном и непроизвольном, об инстинктивном и автоматическом в сердцевине процессов душевной болезни.

Далее, вследствие новой ядерной организации психиатрии, с появлением нового ядра психиатрии, происходит великое эпистемологическое разрежение психиатрии — разрежение в двух направлениях. С одной стороны, открывается новое симптоматологическое поле: у психиатрии появляется воз­можность симптоматологизировать, определить как сим­птомы болезни целый комплекс явлений, которые доселе

ФИЛОСОФСКИЙ БЕСТСЕЛЛЕР

не имели своего статуса в категории душевных болезней. Вследствие чего ранее, в медицине умопомешательства, по­ведение могло фигурировать как симптом душевной болезни не потому, что было необычным или абсурдным, а потому, что включало самую незначительную долю бреда. Теперь же симптоматологической функцией поведения, то есть тем, что позволяет некоему элементу поведения, форме поведения, выступать симптомом душевной болезни, оказывается, во-первых, отклонение этого поведения от норм порядка, сооб­разности, определяющихся либо на фоне административной регулярности, либо на фоне семейных обязательств, либо, наконец, на фоне социально-политической нормативности. Это отклонение, эти отклонения и определяют поведение в качестве потенциального симптома болезни. Во-вторых, симптоматологической функцией поведения выступает рас­положение этих отклонений на оси произвольного и непро­извольного. Отклонение от поведенческой нормы и степень погружения в область автоматического — это две перемен­ных, которые, начиная, грубо говоря, с 1850-х гг., позволя­ют включить поведение в регистр душевного здоровья или. напротив, в регистр душевной болезни. Когда отклонение и степень автоматизма минимальны, то есть когда поведение сообразно и сознательно, перед нами, в общем, душевное здоровье. Когда, наоборот, отклонение и автоматизм растут (причем не обязательно с одинаковой скоростью или в оди­наковой степени), перед нами болезненное состояние, опре­делять которое как раз и следует как по степени отклонения, так и по степени возрастающего автоматизма. Если именно так оценивается теперь поведение больного, если именно такова мера патологии, то понятно, что в аналитическое поле психиатрии попадает огромная масса данных, фактов, форм поведения, которые она может описывать и в которых она может искать симптоматологическое значение, основы­ваясь на отклонениях от нормы и согласно оси произвольно­го и непроизвольного. Словом, ее ведению подлежит теперь вся совокупность поступков, причем, чтобы патологизиро-вать их, нет необходимости ссылаться на умопомешательс­тво. У всякого поведения должно быть свое место на этой