Карл Густав ЮНГ, Мишель ФУКО. той. Родителям говорят: «В теле ребенка есть нечто, неотъ­емлемо принадлежащее вам, от чего вы никогда не сможете отрешиться

той. Родителям говорят: «В теле ребенка есть нечто, неотъ­емлемо принадлежащее вам, от чего вы никогда не сможете отрешиться, ибо оно всегда будет с вами: это его сексуаль­ность; сексуальное тело ребенка принадлежит и всегда бу­дет принадлежать семейному пространству, и никто другой не будет иметь действительной власти над ним и отношения к нему. Но взамен, создавая для вас эту территорию столь безоговорочной, столь всеобъемлющей власти, мы просим вас предоставить нам, если угодно, тело способностей ре­бенка. Мы просим вас дать нам этого ребенка, чтобы мы сделали из него то, в чем действительно нуждаемся». Как вы понимаете, в этом обмене заключен подвох, ибо задача, которая ставится перед родителями, заключается именно в овладении телом ребенка, в окружении этого тела, в столь неотлучном наблюдении за ним, чтобы ребенок никогда не мог мастурбировать. Однако ведь нет таких родителей, ко­торые помешали бы ребенку мастурбировать, и, более того, медики той эпохи хладнокровно и цинично заявляют: так или иначе, все дети мастурбируют. По сути дела перед ро­дителями ставится неразрешимая задача: держать в своих руках и контролировать детскую сексуальность, которая все равно, так или иначе, от них ускользнет. Но, получая в рас­поряжение сексуальное тело ребенка, родители теряют дру­гое его тело — его эффективное, способное тело.

Детская сексуальность — это западня, благодаря кото­рой смогла сложиться прочная, аффективная, субстанци­альная, клеточная семья и под прикрытием которой у семьи выманили ребенка. Детская сексуальность была ловушкой, в которую попали родители. Это явная, то есть — я имею в виду — реальная ловушка, но предназначенная для родите­лей. Она была одним из векторов сложения новой прочной семьи. Она была одним из орудий обмена, который позво­лил перевести ребенка с территории его семьи в институ-циализированное и нормализованное воспитательное про­странство. Она была этой фиктивной монетой без номинала, игрушечной монетой, которая осела в кармане родителей; игрушечной монетой, к которой родители тем не менее тя-

ФИЛОСОФСКИЙ БЕСТСЕЛЛЕР

нулись изо всех сил, ибо уже в 1974 г., когда встал вопрос о сексуальном воспитании детей в школе, они были бы вправе сказать, если бы знали историю: так целых двести лет нас обманывали?! Двести лет нам говорили: отдайте нам ваших детей, и вы сохраните их сексуальность; отдайте нам ваших детей, и мы гарантируем вам, что их сексуальное развитие будет идти в семейном пространстве, под вашим контролем; отдайте нам ваших детей, и ваша власть над их сексуальным телом, над телом удовольствия детей, будет в неприкосно­венности. А теперь психоаналитики говорят им: «Нам! Нам! Нам тело удовольствия детей!». Государство, психологи, психопатологи говорят им: «Нам! Нам! Нам сексуальное воспитание!». Таков великий обман, которому подверглась родительская власть. Фиктивная власть, фиктивная орга­низация которой тем не менее обусловила реальное сложе­ние того пространства, к которому все так стремились по тем причинам, о которых я говорил, того субстанциального пространства, вокруг которого сузилась и сжалась большая реляционная семья и внутри которого жизнь ребенка, тело ребенка попали под надзор и одновременно подверглись ва­лоризации и сакрализации. Детская сексуальность, как мне кажется, затрагивает не столько детей, сколько родителей. Во всяком случае, вокруг подозрительной детской постели родилась современная семья —- семья, пронизанная и насы­щенная сексуальностью и озабоченная здоровьем.

Именно к этой, таким образом расцененной, сложившей­ся внутри семьи сексуальности, над которой врачи получи­ли контроль уже с конца XVIII века, они и обращаются в середине XIX века, чтобы сформировать обширную область аномалий.

* * *

Итак, мне кажется, что проблема сексуальности ребен­ка и подростка поднимается в XVIII веке. Первоначально эта сексуальность рассматривается в своей нереляционной форме, то есть в первую очередь поднимается проблема

Карл Густав ЮНГ, Мишель ФУКО

аутоэротизма и мастурбации; мастурбация преследуется и приобретает значение первостепенной опасности. Начиная с этого момента, тела, жесты и позы, выражения и черты лица, постели, белье, пятна — все это становится предме­том надзора. Родители привлекаются к выслеживанию запа­хов, следов, признаков. Мне кажется, что мы имеем дело с учреждением, сложением одной из новых форм отношений между родителями и детьми; завязывается своего рода пос­тоянное состязание родителей и детей, которое видится мне характерным для ситуации пусть не всякой семьи, но, по меньшей мере, некоторой формы семьи в современную эпоху.

Нет сомнения в том, что происходит перенесение в сти­хию семьи христианской плоти. Перенесение в самом уз­ком смысле этого термина, ибо имеет место локальная про­странственная миграция исповедальни: проблема плоти переносится в постель. И перенесение это сопровождается трансформацией, а также, что особенно важно, редукцией, поскольку все эти сугубо христианские хитросплетения ру­ководства совестью, которые я попытался вкратце обрисо­вать и которые оперировали целым рядом понятий — таких, как воспаление, трепетание, желание, потворство, упоение, сладострастие, — теперь оказываются приведены к единс­твенной проблеме, к предельно простой проблеме жеста, руки, отношения руки и тела, словом, к простому вопро­су: «Соприкасаются ли рука и тело?». Но наряду с редук­цией христианской плоти к этой исключительно простой и, в некотором смысле, скелетной проблеме происходят три трансформации. Во-первых, переход к соматизации: проблема плоти постепенно превращается в проблему тела, в проблему физического, больного тела. Во-вторых, инфантилизация — в том смысле, что проблема плоти, ко­торая, пусть и сосредоточиваясь довольно-таки явно вок­руг подростков, была, по большому счету, проблемой всех христиан, теперь, по самой сути своей, организуется вокруг детской и подростковой сексуальности или аутоэротизма. И наконец, в-третьих, меди кал изация, так как отныне эта

ФИЛОСОФСКИЙ БЕСТСЕЛЛЕР

проблема соотносится с некоторой формой контроля и ра­циональности, за которыми обращаются к медицинскому знанию и власти. Весь двусмысленный и безграничный дис­курс греха сводится к провозглашению и диагностике одной физической опасности и к системе материальных мер, с по­мощью которых эту опасность можно предотвратить.

В прошлой лекции я попытался объяснить вам, поче­му, на мой взгляд, преследование мастурбации не является следствием сложения этой узкой, клеточной, субстанциаль­ной, супружеской семьи. Мне кажется, что преследование мастурбации не просто не было следствием сложения семьи нового типа, но, напротив, было его орудием. Под влиянием этого преследования, под влиянием этого крестового похода как раз и образовалась суженная и субстанциальная семья. Эта кампания со всеми практическими рекомендациями, которые давались в ее рамках, была средством сплочения семейных отношений и замыкания центрального прямо­угольника «родители—дети» в качестве субстанциальной, компактной и аффективно насыщенной единицы. Одним из орудий концентрации супружеской семьи как раз и было возложение на родителей ответственности за тело своих детей, за жизнь и смерть своих детей, — возложение, осу­ществленное при посредничестве аутоэротизма, который был представлен невероятно опасным внутри медицинского дискурса и его усилиями.

Короче говоря, я бы отказался от линейной схемы: сна­чала сложение по ряду экономических причин супружеской семьи; затем запрет на сексуальность внутри этой супру­жеской семьи; вследствие этого запрета — патологический возврат этой сексуальности, невроз; и в результате всего этого — проблематизация сексуальности ребенка. Тако­ва общепринятая схема. Мне же кажется, что правильнее было бы увидеть целый комплекс элементов, соединенных круговой связью, в числе которых валоризация тела ребен­ка, экономическая и аффективная валоризация его жизни, возникновение боязни вокруг этого тела и вокруг сексуаль­ности, поскольку она несет в себе опасности, встречаемые