Каря Густав ЮНГ, Мишель ФУКО. процесс, но некоторое состояние, характеризуемое как со­стояние дисбаланса; это состояние, при котором элементы принимаются функционировать таким образом

процесс, но некоторое состояние, характеризуемое как со­стояние дисбаланса; это состояние, при котором элементы принимаются функционировать таким образом, который, не будучи патологическим, не будучи носителем болезненнос­ти, тем не менее не является нормальным. Возникновение инстинкта, который сам по себе не является болезненным, который сам по себе является здоровым, но который ненор­мален в том, что заявляет о себе здесь и сейчас, слишком рано или слишком поздно, а также слишком бесконтроль­но; возникновение такого типа поведения, которое само по себе не патологично, но которое в нормальном случае не должно заявлять о себе в рамках той конфигурации, в кото­рую заключено, — все это и является теперь референтной системой психиатрии или, во всяком случае, областью объ­ектов, которую психиатрии предстоит ограждать. Разлад, структурное расстройство, контрастирующее с нормальным развитием, — вот что является теперь первоочередным объ­ектом психиатрии. Болезни же оказываются второстепен­ными по отношению к этой фундаментальной аномалии, предстают лишь как своего рода эпифеномен по отношению к этому состоянию, которое по сути своей является состоя­нием аномалии.

Становясь наукой о поведенческой и структурной инфан­тильности, психиатрия получает возможность стать и наукой о нормальном и ненормальном поведении. Вследствие чего мы можем сделать два вывода. Первый заключается в том, что, в некотором смысле, сокращая свою траекторию, все более сосредоточиваясь на этом темном уголке существо­вания, каковым является детство, психиатрия превращается в общую инстанцию анализа поведенческих проявлений. Не завоевывая всю совокупность жизни, не обнимая все развитие индивидов от рождения до смерти, но, наоборот, неуклонно ограничивая поле зрения, все глубже вдаваясь в детство, психиатрия становится общей инстанцией контро­ля над поведением, постоянным судьей над поведением в целом, если хотите. Теперь, думаю, вы понимаете, почему психиатрия так назойливо совала свой нос в детскую — или

ФИЛОСОФСКИЙ БЕСТСЕЛЛЕР

вообще в детство. Не потому, что ей хотелось присоединить к своей и без того обширной области еще один регион; не потому, что ей хотелось колонизировать еще один уго­лок существования, в который прежде она не заглядывала; но, напротив, потому, что в этом уголке ей было уготовано орудие возможной универсализации. Но также вы должны понять и то — это второй вывод, на который я хотел бы указать, — что, глядя, как психиатрия фокусируется на де­тстве и делает его орудием своей универсализации, можно раскрыть, выявить или, как минимум, очертить то, что мож­но было бы назвать секретом современной психиатрии, пер­вые шаги которой приходятся на 1860-е гг.

В самом деле, относя к этому времени (1850-1870-е гг.) зарождение психиатрии, отличающейся от старой медици­ны алиенистов (олицетворяемой Пинелем и Эскиролем), нетрудно заметить, что эта новая психиатрия, помимо про­чего, закрывает свои двери перед тем, что прежде было клю­чевым оправданием существования ментальной медицины. Она закрывает двери перед болезнью. В это время психиат­рия перестает быть техникой и знанием о болезни — или, во всяком случае, может стать техникой и знанием о болезни лишь во вторую очередь, как бы в крайнем случае. В 1850-1870-е гг. (в эпоху, о которой я сейчас говорю) психиатрия выпускает из рук и бред, и умопомешательство, и отсылку к правде, и, б конце концов, болезнь. Она сосредоточивает свое внимание на поведении, на его отклонениях и аномали­ях; она принимает в качестве своего референта нормативное развитие. И потому имеет дело, на фундаментальном уров­не, уже не с болезнью или болезнями; это медицина, кото­рая закрывается перед патологическим. И вы видите, в ка­кой ситуации оказывается эта медицина начиная с середины XIX века. Она оказывается в парадоксальной ситуации, ибо в самом начале XIX века ментальная медицина оформилась как наука, определив безумие в качестве болезни; с помо­щью множества процедур (в том числе аналогичных тем, о которых я говорил только что) она обосновала безумие как болезнь. Именно так ей удалось оформиться в качестве спе-