Карл Густав ЮНГ, Мишель ФУКО. циальной науки рядом с медициной и внутри нее

циальной науки рядом с медициной и внутри нее. Патологи-зировав безумие путем анализа симптомов, классификации форм, построения этиологии, психиатрия сумела сформи­ровать медицину, специально посвященную безумию: это была медицина алиенистов. И вот в 1850-1870-е гг. перед ней встает задача сохранить свой статус медицины, в коем сосредоточены (как минимум, отчасти) эффекты власти, ко­торую она пытается генерализовать. Однако эти эффекты власти и статус медицины, являющийся их принципом, пси­хиатрия прилагает теперь к тому, что даже в ее собственном дискурсе имеет уже не статус болезни, но статус аномалии. Попытаюсь выразить это немного проще. Когда пси­хиатрия оформлялась как медицина умопомешательства, она психиатризировала безумие, которое, может быть, и не было болезнью, но которое она была вынуждена, чтобы сделаться медициной, рассматривать и употреблять в сво­ем собственном дискурсе именно в качестве болезни. Она могла установить свое властное отношение над безумцами не иначе, как введя такое же объектное отношение, с каким медицина относится к болезни: ты будешь болезнью для знания, которое позволит мне функционировать в качестве медицинской власти. Вот что, в общем и целом, говорила психиатрия в начале XIX века. Но с середины XIX века мы имеем дело с властным отношением, которое действует (и по сей день действует) лишь постольку, поскольку психи­атрия, будучи властью с медицинской квалификацией, при этом подвергает своему контролю область объектов, опре­деленных не в качестве патологических процессов. Про­изошла депатологизация объекта: именно она была усло­вием того, что власть психиатрии, оставшись медицинской, сумела генерализоваться. И тут поднимается проблема: как может функционировать такое технологическое устройство, такое знание-власть, в котором знание заведомо депатологи-зирует область объектов, преподносимую им власти, кото­рая, в свою очередь, не может существовать иначе, нежели в качестве медицинской власти? Медицинская власть над непатологическим: вот в чем, на мой взгляд, центральная,

ФИЛОСОФСКИЙ БЕСТСЕЛЛЕР

но очевидная, возможно, скажете вы мне, проблема психи­атрии. Во всяком случае, именно в таком виде эта власть формируется — и формируется как раз вокруг определения детства как центральной точки, исходя из которой возможна генерализация.

Я хотел бы лишь вкратце восстановить историю проис­шедшего в это время и начиная с этого времени. Чтобы при­вести в действие два этих отношения — отношение власти и объектное отношение, не однонаправленные и даже ге­терогенные друг другу, медицинское отношение власти и отношение к депатологизированным объектам, психиатрии второй половины XIX века пришлось возвести ряд великих теоретических зданий, как я буду называть их в дальнейшем; теоретических зданий, не столько являющихся выражением, или отражением, этой ситуации, сколько продиктованных функциональной необходимостью. Мне кажется, что надо попытаться проанализировать эти мощные структуры, эти мощные теоретические дискурсы психиатрии конца XIX века, и проанализировать их в терминах технологической пользы, исходя из того, как в эпоху, о которой мы говорим, эти теоретические или спекулятивные дискурсы помогали удержать или, при необходимости, усилить эффекты власти и эффекты знания психиатрии. Я дам лишь приблизитель­ный очерк этих великих теоретических сооружений. Пре­жде всего изучим построение новой нозографии, имеющее три аспекта.

Во-первых, требуется организовать и описать не как симптомы некоей болезни, но как, в некотором смысле, са­модостаточные синдромы, как синдромы аномалий, ненор­мальные синдромы, целый комплекс поведенческих нару­шений, отклонений и т.п. В связи с этим во второй половине или в последней трети XIX века происходит то, что можно охарактеризовать как утверждение эксцентрично стей в виде четко определенных, самостоятельных и распознаваемых синдромов. Так пейзаж психиатрии наполняется целым пле­менем, которое для нее в это время совершенно ново: это племя носителей не то чтобы симптомов болезни, но, ско-