Сравнение. Милленаристские движения в Океании
Понимание сложных культурных феноменов часто обуславливается сопоставлением с аналогичными или схожими сюжетами, с которыми нас знакомит история. В настоящем разделе, мы также не спешим приступить к целостному анализу “безумия”, не обратившись к уже изученным практикам перехода из одной религии в другую. Поскольку процессы христианизации в различных регионах и отрезках времени проистекали по совершенно разным сценариям, мы ограничимся лишь островами Океании, на которых проживают близкие Реннеллу и Беллоне народы. Под наше рассмотрение попадает не столько христианизация, сколько некоторые необычные движения и практики, появившиеся у этих народов в результате внедрения новой религии. Нам же интересны те из них, которые в целом можно обозначить как милленаристские движения, поскольку некоторые элементы “безумия” (эсхатологизм, наличие лидера, культурная инверсия), как мы покажем далее, имеют схожий с ними характер.
Так, данный раздел мы начнем с обзора некоторых милленаристских движений на территории Меланезии, приведенный Питерем Уорсли. Такого материала, и его анализа в антропологической науке, в целом намного больше, поскольку среди меланезийцев подобные культы были распространены сравнительно чаще, чем у полинезийцев. По всей видимости, это можно объяснить более выразительным эксплуатационным характером отношений европейцев и меланезийцев. Более разрозненные, и менее богатые сырьем, острова Полинезии были менее привлекательны для колонизаторов XVII-XVIII-вв.[114]
Питер Уорсли начинает описание новых религиозных движений в Меланезии с самых ярких и общих черт: “Для этих движений характерно, что какой-нибудь пророк возвещает близкий конец света и наступление мирового всеразрушающего катаклизма.”[115]. К этому прибавляются разного рода проявления “безумия”, особые способы организации и приготовления к предстоящему катаклизму. Подчеркивается ожидания катаклизма и последующего за ним тысячелетнего блаженства в кратчайшие сроки. Большая часть описываемых движений подогревается антагонистическим восприятием островитян себя, относительно белых гостей, что выражается в мифах об украденных европейцами материальных благах и проявляется в культах Карго (Cargo – груз корабля с англ.) В самой книге описываются разные проявления этих движений.
Четвертая глава книги посвящена так называемому “безумию Ваилалы”, которое распространилось в округе залива Папуа[116]. Для участников этого движения были характерны ожидания скорого возвращения духов предков и кораблей с карго (мука, рис, табак и прочие товары, которые “в действительности принадлежат папуасам”). Обозначение движения как “Кава-кава” (что с мотуанского языка переводится как “безумие” или “голова кругом”) выражалось в замираниях, бормотаниях, мотаниях головой, разного рода одержимостях и внезапно открывшихся способностях к гаданию. Осмысление островитянами всех этих действий сменялось верой то в одержимость предками, то библейскими персонажами, представление о которых было получено либо от миссионеров, либо от тех главарей движения, которые много времени провели с европейцами. Как для “безумия Ваилалы”, так и для многих других подобных движений, очень характерна внешняя узурпация атрибутов белых людей в период мессианских ожиданий. Ваилалцы, к примеру, подражали поведению европейцев и миссионеров, бесцельно строили мосты через реки (как это делали приезжие), носили книги в подмышках и строили флагштоки, которые, впрочем, использовали для общения с предками. С наступлением миллениума, считали они, помимо появления бесчисленных благ, кожа островитян должна была перекраситься в белый цвет.
Уорсли отказывается рассматривать это движение только как массовую истерию. Ученый пишет:
“Совершенно очевидные признаки истерии можно объяснить психическим расстройством, порожденным изменением социальных условий, неспособностью справиться с решением новых проблем без соответствующей техники и знаний, а также сильнейшими эмоциями, связанными с сознательной мобилизацией своих сил для отречения от старого, глубоко укоренившегося образа жизни и приспособления к новой обстановке.”[117]
В пятой главе работы Уорсли присутствуют очень интересные описания движения “Немецких Вислинов”, возникшее в 1913-1914 гг. на острове Саибаи архипилага Терросова пролива, и движения в округе Папуа и Новой Гвинеи – Моробе.[118]
Для движения Немецких Вислинов также характерно ожидание прибытия корабля с духами умерших и благами европейского мира. Жители острова Саибаи были хорошо знакомы с учением методистской церкви, что отражается в очень харизматических проповедях туземных “генералов” и пастырей. В одной из проповедей, проходившей на кладбище, некий пастор осудил плохо кормившую его паству и предвещает им Великий Огонь после смерти, где им нечего будет есть, где дым и огонь будут выходить из их ушей, и где “вы будете гореть во веки веков, аминь!” Оканчивает свою речь пастор призывом “петь гимны из книги”. Именование этого движение – Немецкие Вислины (Wesleyan – связь с учением Джона Уэсли, основателя Методистской церкви) - говорит о дошедших до островов слухах о мировой войне и желании ассоциировать себя с немцами – то есть противниками колонизаторов-британцев.
Большую ценность для нашего исследования представляет описание движения в долине реки Маркем округа Моробе. В его главе стоял некий Марафи, который заявил, что к нему явился Сатана и взял его с собой в недра земли, где он увиделся с духами умерших. Умершие находились в плену у Сатаны, и Марафи узнал, что сможет освободить их, если остальные жители селения поверят в Сатану. Затем они должны были построить специальные дома, чтобы пережить в них страшный катаклизм, после чего мертвые бы возвратились на землю с богатствами и винтовками, превосходящими по мощи оружие колониалистов. Уорсли считает, что Марафи и его окружение надували своих последователей в целях наживы, однако подчеркивает особенность движения в целом. Представления о миллениуме в общих чертах похожи на описанные выше, но только здесь ортодоксальное христианство подвергается коренной идеологической инверсии. Неприязнь к экономически господствовавшим христианам, обратилось в принятие – как и в предыдущем случае с немцами – наиболее ненавистного им образа – Сатаны. Фигура Бога, причастного к благосостоянию европейцев, наоборот, отвергается. Данное движение, несмотря на всю его политизированность, нам интересно, не только ожиданием мирового катаклизма. Использование образа Сатаны нам напоминает ту составляющую “безумия” на острове Реннелл, которую мы далее, вслед за Монбергом, обозначим как проявление максимальной антисоциальности.
Последнее, что следует взять из книги Уорсли – это допущение наготы, имевшее место на острове Эспириту-Санто на Новых Гибридах. Для последователей Тсека – главаря этого движения – было характерно не столько ненависть к белым плантаторам, сколько полный отказ от связей с ними. Островитяне начали отказываться от работы на европейцев, уничтожать их товары. Вместо хижин были построены отдельные общинные дома для мужчин и женщин, а в обществе стали практиковаться эндогамия и открытый брак в пределах одного рода. Среди особо внедрившихся обычаев были отказ от одежды, украшений и танцев, а также соблюдение физической и духовной чистоты. Вера в скорое изобилие не покидала последователей движения. С одной стороны, такая показательная нагота и открытый брак чем-то напоминает «непристойное» поведение реннелльцев в рассматриваемом нами случае. Например, один из современных жителей острова пишет: “В тот момент, все жители деревни стали жениться друг на друге, дети вступали в брак со стариками, а обычаи их тогда совершенно не волновали. Они ходили по деревне без одежды и даже публично вступали в сексуальные связи. Те поступки были абсолютно неприглядны не только для обычаев острова, но и даже для любого народа мира.”[119] Это подтверждает и очевидец событий, который отвечает на эту же тему Самуэлю Эльберту:
С.Э: “Ты ходил плавать вместе с группой?” Люк: “Да, я там был. Мужчины и женщины были без калико (одежда). Они стыдились намного меньше обычного”. (Места для справления нужды и мытья для мужчин и женщин были разделены – C.Э.)[120]
Однако Уорсли подчеркивает, что даже если сантосцы своими нововведениями и делали упор на разрыве с их прошлой культурой, “в них скорее отражалось стремление к чистоте сердца и к свободному проявлению своей индивидуальности”. Нам остается не совсем понятно использованное Уорсли понятие “чистота сердца”, и мы едва ли сможем сделать подобные выводы относительно действий реннелльцев.
В общем и целом, работа Уорсли полезна для нашего исследования, в частности для большего понимания ситуаций культурной инверсии, понятий “безумия” и ощущения глобальной катастрофы. Приведенные им свидетельства показывают нам как общие с нашим случаем моменты, так и подтверждают его уникальность.
Оставаясь в Меланезии, хотелось бы также привести статью американского антрополога Джорджа Вестермарка “History, opposition and salvation in Agarabi Adventism.”[121] Автор рассматривает локальные особенности адвентизма у Агараби, которые локализуются внутри восточной части Папуа-Новой Гвинеи, в округе Каинанту. На этой территории он работал в последней четверти двадцатого века. Многие внуки первых обращенных в религию Адвентистов Седьмого Дня, на момент написания статьи (1998), оставались активными последователями этой церкви. Вестермарк проводит исторический анализ данной группы и повествует о двух специфических составляющих адвентизма у Агараби. Первое - это высокие экономические успехи, которые напрямую связываются с восприятием уже не новой религии в контексте современности. И второе – сильнейший эсхатологизм, который пронизывает культуру, являясь своего рода универсальным механизмом интерпретации необычных событий или изменений в обществе.[122].
Вестермарк начинает с выделения основных черт адвентизма, отраженных в действиях Агараби: это – пищевые ограничения, соблюдение Субботы (Шаббата), чтение Библии и высокая активность в экономической сфере. Ограничивая себя в алкоголе и табаке, которые во второй половине XX века стали очень популярны среди жителей Восточного Нагорья (область расселения Агараби), позволило им экономить крупные суммы. Еще более выгодным оказался отказ от многозатратных ритуализированных обычаев, таких как традиционные свадьбы или оплакивание умерших родственников. Новые предприятия в регионе стали открываться сравнительно чаще именно благодаря адвентистам, которые могли себе это позволить на сбереженные деньги[123].
Гораздо больший упор Вестермарк делает на эсхатологических ожиданиях меланезийского народа. Они выражаются в традиционных для адвентизма чаяниях о Втором Пришествии Христа и наступлении миллениума в ближайшем будущем. В случае же агараби эти ожидания обуславливаются противопоставлением всего старого, то есть дьявольского и греховного всему новому и современному, а значит ведущего к спасению. Адвентисты агараби полагают, что Тысячелетнее Царство наступит, когда традиционные практики окончательно “канут в лету”, и когда каждый на Земле примет учение Христа. Поскольку агараби, относительно остальных народов региона, были достаточно поздно обращены адвентистами, они полагают себя одним из последних пунктов перед наступлением Царства. Повседневность стала осмысляться знаками приближения или отдаления дня Второго Пришествия. Распространение образование, в чем активно участвовали сами агараби, или появление не-белых пилотов несомненно приблизило Миллениум. Атрибуты современности стали выражением воли Бога, и его каждодневного пребывания в обществе[124]. Однако возобновление старых практик понимается двойственно: как отход к греховному прошлому, либо как близость Последних Дней, поскольку видимость зла есть прямой на то признак. Соблюдением же Субботы они противопоставляли себя другим христианам, оказываясь таким образом в выигрышном положении перед скорым Вторым Пришествием. А в местные школы стали первыми ходить именно читающие Библию адвентисты[125].
Это исследование интересно, поскольку мы находим сходные черты адвентизма агараби в основных этапах христианизации Реннелла и Беллоны, где главные подвижники также принадлежали к этой христианской деноминации (Тегета, Моа). Так, во второй главе нашей работы показано, как разрушительная сила Бога, направленная на старые божества, отразилась в поведении людей в момент “безумия” и в том какое значение этому событию придали островитяне. Переход в новую религию также, стал знаменоваться избавлением от атрибутов старых верований и культуры в целом. Принципиальное различие между адвентистами агараби и нашим случаем находится во временных рамках, в которых проистекало внедрение христианства. Для агарби - это динамичный, продолжающийся в настоящие время, процесс, ответственность за который лежит на каждом вовлеченном в него члене общины. В случае же Реннелла и Беллоны, “безумие” в Ниупани оказалось настолько значимым событием, что вопрос о постоянном христианском улучшении мира, видимо не оказался столь острым.
Непонятной остается степень вовлеченности прочих деноминаций в процесс христианизации Реннелла и Беллоны. Вестермарк исследует лишь представителей церкви Адвентистов Седьмого Дня, однако кроме нее, как мы знаем, на наших островах с самого начала присутствовали и другие – SSEM и Англиканская церковь.
Теперь обратимся к милленаризму островов Полинезии, небольшой обзор которого делает Мартина Буцкова. Хотя никакой пропасти между Полинезийскими и Меланезийскими вариантами христианства не существует, антропологи обычно разделяют эти две географические и культурные зоны.
Активная христианизации Полинезии началась сравнительно поздно, поскольку, как уже было сказано, колониальные власти меньше интересовались этими островами из-за отсутствия там серебра и золота и далекого расстояния друг от друга. До XIX века христианизация было довольно эфемерной, а активизация миссионеров пришлась на вторую половину XIX – начало XX вв. Правда, Буцкова останавливается только на движениях середины девятнадцатого века. Протестантские миссионеры более активно участвовали в обращении аборигенов чем католики, последние же, в свою очередь, уважали культуру и традиции островитян, и делали меньший упор на христианском “правильном образе жизни”. В качестве первых причин обращения полинезийцев Буцкова выделяет желание обладать дарованные Богом благами белых. Появление синкретизма она связывает с разочарованием в европейском Боге и непониманием того, что старые боги могли не существовать вовсе. Чаще всего, как и в нашем случае, обращенные верили, что Бог победил старых божеств, и те улетели в свои небесные жилища.
Как одно из первых милленаристских движений, Буцкова выделяет движение Мамайа (Mamaia) на острове Таити[126]. Попытки христианизации его населения проводились еще с 1767 года, но старые религии, до обращения короля Таити, не были отброшены. Разочарование в новой религии стало причиной возникновения новых культов с 1826 года. Основателем движения Мамайа был некий Теао, который много времени обучался у протестантов. Теао учил, что он живой Христос (или одержим Им), и что ада, грехов, запретов и зла в целом больше не существует. Он предвещал наступление миллениума и второго пришествия. Последователи Теао приписывали себе умение лечить болезни, которые достались островитянам от грехов их предков. Характерной чертой этого движения был отказ от строгой морали и упор на чтении и писании. Библию европейцев (кальвинистов) они называли “черной книгой” (black book), а свои собственные писания нарекали “белой книгой” (white book).
Далее Буцкова пишет о самоанском движении Сиовили (Siovili) – по имени его основателя. Это движение очень интересно тем, что оно возникло до систематизированной миссионерской деятельности начиная с 1835 года[127]. Ее основатель – Сиовили – провел много времени на китобойном судне, после чего, как считается, открыл секрет силы белых, чем заслужил уважение своих соплеменников. Этот секрет Сиовили открылся в послании от Бога, о чем он стал проповедовать, возвратившись на Самоа. Раз в месяц последователи Сиовили проводили Субботу – совмещение шумного маскарада и церковной службы. Миссионеры отмечали такие аспекты этого движения как полигамия, активные танцы и “лечение” при помощи прикосновения. Всё это сопровождалось явлениями милленаристского толка: в скором времени Христос должен был вернуться на землю прихватив с собой разные богатства для самоанцев. Наблюдались и явления синкретического характера: говорение от лица совмещенных фигур Христа (Sisu Alaisa) и высшего самоанского бога Тагалоу (Tagalou). Таким образом, языком традиционной религии, где божества могут вселяться в людей и нести через них свою весть, фигура Спасителя была более понятной. Старый пантеон, при этом, активно использовался.
Среди многих движений такого рода выделяются милленаристские движения у некоторых племен Маори (Новая Зеландия)[128]. Некоторые британцы, например, С. Марсден, спекулятивным образом навязали Маори, что они якобы потомки «десятого колена», и что они те самые «потерянные евреи». Отмечается, что новозеландцы, как и многие жители Океании, намного лучше понимали ветхозаветные истины, чем новозаветные. Для племен Маори воинствующий Бог Ветхого Завета был более понятен, чем миролюбивый Иисус. Доля ответственности за это лежит на протестантских миссионерах: учителя не только читали детям Библию, но и давали им ветхозаветные имена. В то же время островитяне чувствовали сильную экономическую разницу между собой и европейскими христианами, что вылилось в общее для всех маорийцев милленаристского толка представление о делении религии. Так, довольно общим было представление о том, что Бог все хорошее делает только для белых, а на коренных жителей Он наслал огромного монстра, который должен был их поглотить. Но лучшие времена вот-вот должны были наступить, и истинный Бог вернул бы то, что белые украли у Маори в прошлом. Фигура Бога при этом часто смешивалась с атрибутами богов прошлого (к примеру, с всевидящим филином).
Во второй половине XIX века на севере Новой Зеландии стало набирать обороты движение Папахурихиа (Papahurihia), основатель которого был одним из первых учеников на миссионерской станции в области Рангихуа (Rangihoua). Традиционное для миллениаризма общение с духами предков проистекало в виде сеансов гадания и чревовещания, во время которых жрецы свистели и танцевали. Они верили, что предки поднимаются по дереву похутакава, что на мысе Реинга (самый северный мыс Новой Зеландии). Основателю движения приснилось, что он должен поклониться змее, которая предвещала приход Христа. Это стало основным нарративом его проповедей, которые подкреплялись цитатами из Библии. Правда, Буцкова здесь не акцентирует внимание на том, что это именно змей-искуситель. Интересно, что люди движения Папахурихиа называли себя евреями (hurai) и во многом поддерживали католиков, которые соперничали с протестантами. Буцкова второй раз подчеркивает, что основателем такого движения с наибольшей вероятностью мог стать только обучившийся у христиан человек.
Некоторые Маорийские культы перерастали в агрессивные политически движения, настроенные против колониальных властей или одной из протестантских миссий. Например, один из лидеров движения Хау Хау, под страхом смерти от истинного Бога, сподвигнул местных христиан убить их учителя, миссионера Волкнера, после чего, согласно старому обычаю, съел оба его глаза, но при этом со словами: “Слушай меня, Израиль! Вот слова Бога Авраама, Исаака и Иакова! Мы – потерянные и гонимые еврейские племена! Глядите! Слушай меня, народ! Этот глаз – есть парламент Англии, другой глаз – законы Новой Зеландии.”[129]
Многие из описанных культовых движений совсем далеки от рассматриваемого нами случая, однако Мартина Буцкова делает несколько интересных выводов.
Основной из них напоминает сказанное Питером Уорсли. Чтобы встроить себя в череду изменяющихся событий на собственной территории, полинезийцам часто приходилось видоизменять навязанную им религию и обращать ее против самих гостей. Таким образом, они не теряли гегемонию на островах, и сакральная сфера оставалась в их руках.[130] Далее мы увидим, как Маршалл Салинс пишет о Маори в подобном же ключе.
Кроме того, важно положение Буцковой о близости именно ветхозаветных сюжетов для жителей Океании, что подтверждается приведенными во второй главе словами участников обращения на Реннелле.[131]. Ныне живущий реннеллец Саул Тогака подтверждает, что две самые влиятельные церкви на островах – SSEС (Южноморская Евангельская Церковь) и SDA активно используют Ветхий Завет в своих учениях[132].
Также в статье Буцковой отмечается разнообразие культов; чтобы понять каждый случай, следует как можно глубже вникнуть в обстоятельства культурных изменений и истории в целом.
Касательно милленаризма, Буцкова с осторожностью приравнивает эти движения с Карго-культами Меланезии. В добавок, она приводит мнение И. С. Джарви, согласно которому “такие верования появляются, когда население страдает от нового образа жизни, который сложен и неприемлем, и люди не могут помыслить в этом благополучного конца. Вместо этого они фокусируются на мечтах о несуществующем, но лучшем во всех отношениях мире. Переход между двумя мирами мыслится только через апокалипсис.”[133]
Итак, в этой главе мы увидели большое количество океанийских культовых движений, многие из которых антропологи относят к милленаристским. Проделав некоторые сравнения, мы можем сделать вывод, что “безумие”, имевшее место на острове Реннелл, и его последствия, обладают сходными чертами с культовыми практиками, связанные с ожиданиями глобального катаклизма. Конечно, для идеальной картины в нашем случае не хватает одной важной черты: между островитянами и европейскими миссионерами, по всей видимости, не сложилось того религиозного антагонизма и тех противоборствующих отношений, которые предшествовали возникновению почти всех новых культов. С другой стороны, мы усматриваем некоторые уникальные особенности ‘’безумия” в деревне Ниупани на Реннеле. Во-первых, после официального принятия новой доктрины, люди действительно стали всячески готовиться ко Второму Пришествию и уничтожению земли великим огнем. Такое понимание относится не только к конкретной деревне, но и, по-видимому, ко всей территории обоих островов. Например, как рассказывается, после того как один из главных участников “безумия” приплыл на Беллону, люди под его влиянием еще некоторое время пребывали в состоянии активного ожидания Христа[134]. Во-вторых, как мы увидели, главными зачинщиками и акторами фестиваля в Ниупани и последовавшей затем массовой истерии – жрец Тегета, Моа и прочие – это те люди, которые несколько месяцев провели в миссионерских школах на других островах, где они могли выучить священное писание и выработать собственное представление о связях между старой и новой религией.
Третий, менее очевидный, аспект относится к инверсии существующих порядков (как традиционных, так и христианских). Мы видим, что часто в милленаристских движениях традиционные системы запретов, обычаев и прочего оборачиваются в противоположные им действия, так как глобальное изменение невозможно без видимого переворота. Реннелл и Беллона - не исключение, и в следующем разделе мы покажем, что сопутствующие христианизации этих островов события, имели специфическую форму культурной инверсии.
Ввиду всего сказанного выше, мы склонны интерпретировать события на островах Реннелл и Беллона как милленаристское движение, или даже – в силу локальности и краткости – как, по крайней мере, милленаристское «событие».
Теория