Шестеро Беззубых и один Косоглазый
В деревне Коротконогих, неподалеку от озера Ложки, под горой Молоток, жили шестеро Беззубых и один Косоглазый.
Только не ладили Беззубые с Косоглазым.
Однажды Беззубые шли лугом и увидели быка Косоглазого. Напали они на этого быка и убили его.
А Косоглазый, не дождавшись вечером быка, пошел его искать. Искал, искал и нашел его убитым. Снял он с быка шкуру, взвалил его на телегу и повез домой.
На другой день он поехал с женой на ярмарку. Там он помог жене забраться в шкуру и научил ее, что надо делать.
Как только на ярмарке собрался народ, встал косоглазый на телегу и закричал:
– Эгей! Когда баба внутри, мой бык поет и пляшет. А когда баба снаружи, мой бык молчит. Эгей, купите!
Народ все побросал и обступил Косоглазого:
– Ну-ка, бычок, попляши! – сказал Косоглазый.
Бык стал плясать.
– Ну-ка, бычок, скажи, что ты ел сегодня?
– Солому… – промычал бычок.
– Ишь ты, диковинка какая! – зашумел народ.
Тут нашелся в толпе кузнец. Не торгуясь отвалил он за говорящего быка тысячу золотых и спрашивает у Косоглазого:
– А что это значит: когда баба внутри, мой бык поет и пляшет, а когда баба снаружи, мой бык молчит?
– Загадка не мудреная, – ответил Косоглазый, – сейчас все поймешь!
С этими словами он велел жене вылезть из бычьей шкуры.
– Сам видишь теперь: когда баба снаружи, бык ничего не смыслит, молчит.
Понял теперь купец, что его обвели вокруг пальца, и ушел несолоно хлебавши.
Узнали Беззубые про удачу Косоглазого, пришли к нему и говорят:
– Слыхали мы, что ты разбогател, лопатой золото загребаешь. Расскажи нам, как ты свое богатство добыл?
Косоглазый почесал в затылке и говорит:
– Вы убили моего быка, чтобы мне навредить. Только вышел мне не вред, а польза. Вчера я снял с него шкуру и продал ее на ярмарке за тысячу золотых.
Беззубые вернулись домой, закололи всех своих быков, содрали с них шкуры и на другой день повезли в город.
Когда они стали за шкуры просить по тысяче золотых, народ над ними стал смеяться:
– Да что вы, белены объелись! Виданное ли дело, за дырявую шкуру по тысяче золотых заламывать?
– Гнать их с ярмарки! Приехали только издеваться над нами! – закричали купцы.
Едва успели Беззубые собрать шкуры и рады были целыми вернуться домой. Поняли они, что Косоглазый их обманул, и решили ему отомстить.
Сшили они кожаный мешок, поймали Косоглазого, засунули его в мешок, завязали и потащили в реку топить.
На мосту старший Беззубый говорит:
– Погодите, давайте сначала отдохнем, подкрепимся малость, а потом и утопим его.
Оставили мешок на мосту, а сами в трактир пошли.
А Косоглазый в мешке брыкается и кричит что есть силы:
– Развяжи мешок, покажу занятную вещь. Развяжи мешок, покажу занятную вещь.
Услыхал Косоглазого старый пастух, пожалел его и выпустил из мешка.
– Ну, теперь покажи мне занятную вещь! – сказал пастух.
– Наберись малость терпения, добрый человек, – ответил Косоглазый, – скоро увидишь.
С этими словами Косоглазый выкорчевал из земли старый пень и засунул его в мешок. Вложил еще туда большой камень, завязал, а сам с пастухом спрятался под мостом.
Скоро вернулись Беззубые, подняли мешок, раскачали и швырнули с моста в омут, приговаривая:
– Вот тебе, обманщик! Что заслужил, то и получил!
А Косоглазый, живой да целехонький, выскочил из-под моста, забежал вперед и давай пасти стадо того же пастуха.
Увидели Беззубые Косоглазого и рты разинули от удивления.
– Откуда ты, Косоглазый, взялся? – спрашивают. – Ведь мы тебя в реку бросили!
– Право уж сам не знаю теперь, на небе или в райских лугах я был… – ответил Косоглазый. – Потому что на дне я такую красоту повидал, что и передать невозможно! А больше всего мне понравились эти овечки, которых я сейчас домой гоню.
– А осталась ли там хоть еще одна такая овечка? – спрашивают Беззубые.
Махнул рукой Косоглазый:
– Что вы! Я и десятой доли не взял! Если не верите, могу вам показать!
Пошли Беззубые следом за Косоглазым. Пригнал он на мост все стадо и обернулся к Беззубым:
– Видите, сколько там шелковистых овечек! – и показал отражение овец в воде.
– Видим, видим, – закричали Беззубые.
Раньше всех бросился в воду самый старший из Беззубых.
Его товарищи услыхали, как он в воде булькает, и подумали, что это он овечек зовет: «буре, буре»…
– Ох, он самых жирных овец из реки повытаскает! – заволновались Беззубые и, словно лягушки, стали прыгать в воду.
Добрый час они в воде барахтались, насилу выбрались, чуть не утонули.
С тех пор Беззубые перестали мстить Косоглазому.
Хитрый Ромас
Жил-был человек по имени Ромас. Земли у него было мало. Каждую весну он терпеливо убирал все камни со своей полоски и выкорчевывал все пни. Но те, словно заколдованные, все ломали его соху да борону.
Присел однажды Ромас на груду камней отдохнуть. Сидит и проклинает свою горькую жизнь.
– Черт бы побрал эти пни да камни! Нету от них житья!
Не успел Ромас вымолвить это проклятие, как вдруг откуда ни возьмись выскочил из оврага барчонок:
– Добрый день, хозяин. Что поделываешь?
Понял Ромас, что накликал нечистого, и говорит:
– Каждую весну дикие гуси на мое поле садятся и по стольку яиц кладут, что я и собирать не успеваю.
И Ромас показал на камни, которые были рассыпаны по всей его полоске.
Глянул барчонок на камни и спрашивает:
– А почему ты не кладешь эти яйца под наседок? Подумай только, сколько ты набрал бы перьев да мяса!
– Пробовал! Один раз вылупилось шестьдесят гусят. Накинулись они на поле, склевали весь ячмень и овес, только-то и пользы было от них.
– Продай мне эти яйца, – говорит барчонок.
– Купи.
– А сколько хочешь?
– Соберешь их за ночь да вывезешь с поля, все твои будут, – сказал Ромас.
Барчонок согласился. Вышел Ромас утром в поле, а там уж ни камешка не осталось.
Взялся он за работу, вспахал, заборонил все поле и засеял горохом, овсом, ячменем и пшеницей. Посадил еще репы, картошки и к осени собрал богатый урожай.
Весной Ромас задумал выкорчевать на своей земле все пни. Вышел он в поле, сел на камень и призадумался. Вдруг, откуда ни возьмись, выскочил прошлогодний барчонок.
– Здорово, хозяин! Что так задумался?
– Не пошла мне впрок прошлогодняя торговля. Продал я те яйца, накупил удобрения и так удобрил почву, что теперь не знаю, как быть. Видишь, какая огромная репа выросла? Стали мы ее всей семьей дергать – ни с места! Созвали соседей – не тут-то было! Собрали всю деревню – и то не осилили. Так и не выдернули репы.
Ромас показал на пни: вот, мол, она, – репа!
А черт и говорит:
– Продай мне эту репу.
– Что ж, покупай. Я уж и так надорвался, пока дергал ее.
И порешили Ромас с чертом на том, что тот за одну ночь всю репу соберет и вывезет.
В ту же ночь черт привел на пнистое поле тысячу помощников. До первых петухов шум и гам стоял на поле. Зато с восходом солнца не осталось ни пенька. Недолго думая, засеял Ромас свою полоску рожью.
Осенью он продал урожай, на вырученные деньги приобрел утварь, созвал сапожников, портных да столяров, – нашил для своих трех дочерей приданого, обуви, наделал шкафов да сундуков. Потом всех трех выдал в один день замуж. Никто еще такой веселой свадьбы не видал.
И вот опять пришла весна. Старые черти больно отодрали чертенка за то, что он вместо репы пней накупил. Самый старший черт так беднягу стукнул, что тот с грохотом вылетел из ада и упал на землю.
Пришел чертенок в себя и кое-как добрался до усадьбы Ромаса. Он был очень зол на человека и решил ему отомстить. Ромас в ту пору сеял гречку. Чертенок подошел к нему и говорит:
– Здорово, хозяин! Пришел я к тебе покончить с нашими делами. Два раза ты меня обманул. Но теперь-то я от тебя не отстану! Либо ты пойдешь ко мне на три года в батраки, либо я твою землю опять камнями да пнями закидаю.
Понял Ромас, что бесполезно спорить с чертом, и стал думать, как ему из беды выйти.
– А сколько ты, барчонок, мне платы положишь? – спросил он.
– А ты сам скажи, сколько тебе надо.
Подумал Ромас часок и говорит:
– Ладно, пойду я к тебе батрачить. А плата будет вот какая: дам я тебе щелчка по лбу. Коли ты на ногах устоишь – ничего мне платить не станешь, а коли упадешь, плати мне сто золотых.
Черт подумал-подумал и согласился.
Ромас поглядел на небо, понюхал воздух и говорит:
– Приходи вечерком вон на тот холм.
Сказано – сделано! Вечером Ромас отправился к назначенному месту. Черт уже там его ждал. На вершине холма стояла ветряная мельница.
– Становись вот сюда, – сказал Ромас и в темноте подвел черта под самую мельницу. Чертенок уперся копытами в землю, выставил лоб и ждет.
А Ромас в темноте отвязал мельничные крылья, разбежался и толкнул их изо всей силы. Налетел ветер, и тяжелые крылья с грохотом завертелись.
– Эй, что ты там делаешь? – спросил черт.
– Погоди, это я ноготь для щелчка обтачиваю. Чтобы лучше скользил.
Чертенка даже холод пробрал. Еще крепче уперся он копытами и спрашивает:
– Ну, скоро ты там?
– Скоро, скоро, – отвечает Ромас. – Только, пожалуйста, посторонись немножко. А то мне не видать.
Шагнул черт вперед. Тут крыло мельницы налетело, да как стукнет его по лбу! Чертенка точно мешок с шелухой подбросило в самое поднебесье – только через час хлопнулся он в болото.
Долго он лежал в тине без памяти. К утру еле очухался, ползком добрался до оврага и провалился сквозь землю. А Ромас еще много лет жил привольно и без хлопот.
Стракалас и Макалас
Стракалас и Макалас – давнишние соседи. Хорошо между собой соседи жили, с малых лет дружили. Если один свинью заколет или крестины справляет, непременно другого позовет. Недаром в деревне говорили:
– Если бы Стракаласа сделали королем, Макалас был бы королевой.
Но одна беда: оба друга были упрямы, как козлы, да притом еще порядочные хвастуны! Если Стракалас сболтнет, что в Америке коровы летают, то хоть кол у него на голове теши, все будет свое твердить. А если Макалас скажет, что в Турции сверла растут, то, хоть убей, на своем будет стоять.
Вот раз Стракалас с Макаласом собрались в лес за дровами.
Прошли немного, Макалас и говорит:
– Вижу я, сосед, новый топор у тебя!
– Правда! – ответил Стракалас. – Такого топора здесь еще ни у кого не было. Этим топором и хлеб можно резать, и камни раскалывать.
– Что-то не верится, – сказал Макалас. – Но лучше моего топора не найти! Даром что старый, а новому не уступит. Разочек точилом проведешь – и брейся!
– А мой топор и вовсе точить не надо: только подую на него с одной стороны, да с другой и – готово! – ответил Стракалас.
– А я только приложу лезвие к стволу и чирк – вмиг дерево падает, – не поддается Макалас.
– Нет, твой топор с моим и сравнить нельзя, – не уступает Стракалас. – Вчера вышел я дрова колоть, только замахнулся, а береза – трах и раскололась пополам.
Расхваливая свои топоры, соседи приблизились к одной усадьбе. Вдоль дороги тянулся красивый, молодой сад. Макалас замахнулся своим топором и одним ударом срубил яблоньку.
– Видишь? Что я тебе говорил! Только ударил – и дерево готово.
Стракалас тоже размахнулся, сверкнул топором и срубил две яблоньки.
– А я тебе что говорил! Раз рубанул – две лежат!
Но тут из дома выбежал хозяин сада с сыновьями. Они отняли топоры у Стракаласа и Макаласа и здорово поколотили хвастунов.
Осенью Стракалас с Макаласом вычистили ружья и отправились на охоту. Только они вышли, Стракалас и говорит:
– Убьем медведя! Он уж от нас не убежит!
– Что там одного медведя! Пятерых медведей убьем, – бахвалился Макалас. – В молодые годы, помню, бывало, выйду я на часок, а вернусь с десятком зайцев.
– А я, бывало, в молодости выйду поохотиться, столько зайцев настреляю, что приходилось телегу нанимать, – не уступает Стракалас.
– Правду сказать, свою добычу не всегда и на двух телегах мог я увезти. Я только самых жирных брал, а что похуже – сотни две-три воронам оставлял, – ответил Макалас.
– А я раз одной дробинкой четырнадцать уток в болоте убил! – похвалялся Стракалас.
– Э, братец, это что! Вот раз у меня вся дробь вышла. Загнал я в ствол подковный гвоздь, да как пальну – двух зайцев уложил, да еще лисий хвост к елке прибил этим же гвоздем, – не растерялся Макалас.
– Ну, это все пустяки, – возразил Стракалас. – В прошлом году я в ствол натолкал перцу, лаврового листа, соли и как выстрелил – семь уток упало, причем все они были уже ощипаны, посолены и поперчены.
– Скажу я тебе, сосед, – говорит Макалас, – что такое дело к лицу не охотнику, а повару. Настоящему охотнику нужней всего меткий глаз. Я вот за версту в шапку попаду…
– Если ты уже начал про меткий глаз, то я и зажмурившись могу в шапку попасть. А если ты такой ловкий, попробуй, попади в пуговицу.
– Что там пуговица! – говорил Макалас. – Я с пятисот шагов в мушиное крылышко попаду.
Расхваставшись, соседи приблизились между тем к одной усадьбе. Во дворе на веревках висела одежда и подушки.
Стракалас снял с плеча ружье, прицелился в тулуп и выстрелил.
– Говорил я тебе, что в пуговицу с пятисот шагов попаду! – вскричал Стракалас.
Макалас прицелился и выстрелил в подушку.
– Говорил я тебе, что мушиное крыло прострелю!
На выстрелы сбежались люди. Они увидели проделки хвастунов, схватили кто полено, кто палку и погнались за охотниками.
У Стракаласа и Макаласа отняли ружья да еще в придачу обоих хорошенько поколотили.
Когда настало лето, Макалас вышел в поле косить рожь. Косит Макалас рожь, вдруг, откуда ни возьмись, и Стракалас тут как тут.
– Что тебе спешить, сосед? Пусть просохнет рожь, хлебушко будет помягче, – говорит Стракалас.
– Нет, надо спешить, – отвечает Макалас, – дождь будет. Тучки собираются.
– Какие тучки? Никакого дождя не будет! – возражает Стракалас.
– Помалкивай! Что ни говори, а уж дождь я лучше твоего угадываю. Если ворон крикнул, значит, быть дождю, – упирается Макалас.
– Что ты, сосед! Если мой петух на навозной куче не копошится, дождя еще долго не будет.
– Погоди ты со своим петухом, – не унимается Макалас. – А я тебе говорю, что нынче вечером будет дождь. Недаром все мои кости заныли!
– Что там кости! Я погоду нюхом чую. Вот сегодня утром понюхал воздух и знаю, что еще три дня вёдро простоит.
– Я и без нюха вижу, что собирается дождь!
Соседи спорили до самого вечера. В тот день Макалас так и не убрал своей ржи. На другой день Стракалас все твердил, что после обеда будет дождь, а Макалас стоял на том, что дождя не будет.
Так они спорили несколько дней. Вдруг пошел дождь и шел три дня. После этого друзья опять спорили о погоде и опять пошли дожди. Проросла у соседа рожь, и оба друга остались без хлеба.
Весной зажгло молнией сеновал у Стракаласа. Огонь перебросился на клеть Макаласа. Соседи бросились на помощь. И потушили бы пожар, да оба друга опять заспорили: Макалас стоял на том, что пожар от молнии лучше всего тушить кислым молоком, а Стракалас уверял, что – песком. Пока они спорили, все у них дотла сгорело.
Так Стракалас и Макалас остались без крова. Сшили они себе по большому мешку и пошли по миру.
И до сих пор ходят по миру эти два упрямых хвастуна.
Барские посулы
Жил в одной стране барин – плут большой руки. Своих слуг он всячески обманывал и обсчитывал. А одному молодому, веселому работнику он даже три года подряд жалованья не платил.
Шел однажды этот работник по берегу реки и повстречал прохожего.
– Откуда идешь? – спросил работник.
– Оттуда, где дорога начинается.
– А плавучий камень видел?
– Видел. Камень плывет, а на нем жернова лежат и не тонут.
– Ну ладно. Вижу, ты парень не промах. Будем товарищами. Пойдем мы с тобой к нашему продувному барину. Первым я войду. А ты подслушивай, как я с барином толковать буду. Будешь знать, что потом самому говорить.
Прошел работник к барину и сказал:
– Барин, ты мне три года жалованья не платил, хоть бы пива поднес.
– Нет у меня пива, – ответил барин, – ячмень нынче не уродился.
Работник, зная, как жаден и глуп его барин, сказал:
– Был я недавно у родных, в имении барина Алдадрика. Вот я видел там ячмень, так это ячмень! Из одного колоса двенадцать бочек пива наварили.
– Не может быть! – крикнул барин. – Сейчас пошлю слугу проверить, правда ли это.
Вот пошел слуга и встретил товарища этого парня:
– Откуда ты, добрый человек?
– Оттуда же.
– Не знаешь, какой там ячмень был?
– Чего не знаю, того не знаю. Как пиво варили, я не видал. Зато я видел, как ячмень рубили. Десять мужиков топорами три дня его рубили.
Дал слуга тому человеку десять гривен, чтобы он в имение пошел и барину все своими словами пересказал. Вернулся слуга в имение, барин и спрашивает!
– Правда ли, что ячмень такой уродился?
– Истинная правда, барин. Вот я даже свидетеля оттуда привел.
Хочешь не хочешь, а пришлось барину уступить. Для того, чтобы скорее избавиться от непрошеных гостей, он сказал работнику:
– Приходи через год. Я тебе жалованье капустой отдам.
Парень ушел. А через год он переодел своего товарища в женское платье и пришел с ним в имение к барину. Сам впереди идет, а товарищ сзади плетется.
– Ну, барин, пришел я за свою работу капусту получать, – говорит парень.
– Нет у меня в этом году капусты, не уродилась, – развел руками барин.
– А в той стране, где я сейчас был, у одного барина такая капуста уродилась, что из одного кочна двенадцать бочек нашинковали.
– Не может этого быть! – вскричал барин. – Пошлю слугу посмотреть.
Пошел слуга и встретил человека, переодетого женщиной.
– Откуда ты? – спросил слуга.
– Оттуда же.
– А какая там капуста уродилась? Велика ли?
– Не знаю, я не была, когда капусту солили. Только я видела, как двенадцать лошадей одну кочерыжку везли.
– А что из нее сделали?
– Через реку перекинули, и мост сделали.
Слуга говорит:
– Вот тебе десять гривен за то, что ты мне путь укорачиваешь. Пойдем к нам в имение. Там барину все расскажешь.
Вернулся слуга в имение, а барин спрашивает:
– Правда ли, что капуста такая уродилась?
– Истинная правда, барин. Вот я оттуда женщину привел.
– Ладно, – сказал теперь барин работнику. – Приходи на другой год, может, куры будут хорошо нестись, я тебе яйцами долг отдам.
Ушел парень. Весь год он кое-как с товарищем промаялся. А как настала весна, пошел снова к барину, Сам впереди шагает, а его товарищ с накладной бородой сзади идет.
– Как куры, барин, несутся?
– Плохо, ни одного яичка не снесли. Нечем было кормить.
– А я был в такой стране, где кур звездами кормят.
– Не может быть! – удивился барин. – Пошлю слугу проверить.
Пошел слуга, встретил бородатого человека и спрашивает:
– Откуда ты?
– Оттуда же.
– А ты не видел кур, которые звезды клюют?
– Кур я таких не видел. Зато видел, как три мужика одно яйцо на сковороду вкатывали.
Слуга дал бородачу десять гривен и велел ему все это барину рассказать. Когда слуга вернулся, барин спрашивает:
– Правда ли про кур?
– Истинная правда, барин. Там куры не только звезды клюют. Они такие яйца несут, что трое мужиков еле-еле одно яйцо подымают. Вот я и свидетеля оттуда привел.
Видит барин, что трудно ему будет от работника отвязаться, и говорит:
– Приходи через год. И расскажи о самом большом дураке, какого только найдешь. Тогда отдам тебе долг.
Ушел парень, кое-как год прожил, а потом возвращается опять в имение.
Барин спрашивает:
– Ну, что хорошего видел?
– Весь год я странствовал, много диковинного повидал. В одной стране я видел: сидит человек без движения на опушке десять лет. Длиннющая борода его земли касается. А под подбородком и за ушами ласточки гнезда свили. Кругом народ толпится, на дурака любуется.
– Зачем же он сидит? – спрашивает барин.
– Хочет разжалобить черствое сердце своего барина. Тот ему, бедняге, десять лет за работу не платил.
– Почему же люди считают этого старика дураком? – спросил барин.
– Потому, что он от бар надеется правды дождаться.
Понял тогда барин намек работника и велел слугам гнать его взашей из имения.
Посулы барина – что подстилка в хлеву. Барская правда – всегда тощая.
Шуточная сказка
Дочка моя вышла замуж и пригласила меня к себе в гости. Я граблями волосы расчесала, ноги жиром смазала, в холстину нарядилась, тряпкой голову повязала и отправилась.
Меня в гостях очень хорошо приняли: за стол посадили, колбасным запахом угостили, из пустого кувшина напоили, на веревку спать положили.
На другой день посадили меня на телегу из репы, запрягли восковую лошадь с конопляным хвостом, разными подарками одарили и домой проводили.
Еду я домой веселая и довольная. Вдруг, откуда ни возьмись, над моей головой закружился ворон:
– Кра, кра, подари мне, тетушка, черную юбку. Меня в сваты зовут, а одеться не во что.
Как тут быть? Подарила я ему черную юбку, еду дальше. Немного проехала, слышу: «кар, кар, кар». Смотрю – ворона летит:
– Подари мне, тетенька, серую телогрею. Мне на свадьбе сватьей быть, а нарядиться не во что.
Подарила я ей телогрею – неловко было отказать. Еще немного проехала, слышу: чик-чивик. Летит рядом с телегой ласточка:
– Тетенька, дорогая, подари мне ножницы. Надо невесте одежду скроить, а нечем.
Отдала я ласточке ножницы. Та их за хвост заткнула и зачирикала – меня благодарит.
Поехала я лесом, думаю: если дело и дальше так пойдет, вернусь я домой голая. Только успела подумать, слышу: – тук, тук, тук… Смотрю, на елке дятел сидит. И говорит он мне:
– Тетушка моя милая, подари ты мне пестрый пиджак. Сегодня у меня свадьба, а одеть нечего.
Как жениху отказать! Подарила я дятлу пиджак.
Еду дальше. А у дороги береза стоит, словно дожидается кого-то. Увидела меня, наклонила свою кудрявую голову и говорит:
– Подари мне, тетенька, белый платок.
Как только я березу белым платком повязала, стала она белая, белая…
Так я все и раздала. Еду, трясусь в телеге, вдруг слышу – зовут:
– Тетенька, поди сюда!
Гляжу – пастухи свиней пасут и у дороги костер развели. Слезла я с телеги, села у огня, греюсь. Вдруг вижу – подожгли пастухи конопляный хвост моей лошади, а от хвоста разгорелась, растаяла и вся восковая лошадка. Той порой свиньи сожрали мою тележку из репы. Осталась я ни при чем.
Был у меня еще рожок с медом. Да я его сосала, пока весь не высосала. Вот там на донышке еще осталась капелька – это вам от меня гостинец.
Дмитрий Нагишкин 265
Храбрый Азмун
Смелому никакая беда не помеха. Смелый сквозь огонь и воду пройдет – только крепче станет. О смелом да храбром долго люди помнят. Отец сыну о смелом да храбром сказки сказывает.
Давно это было. Тогда нивхи[48] еще каменные наконечники к стрелам делали. Тогда нивхи еще деревянным крючком рыбу ловили. Тогда амурский лиман Малым морем звали – Ля-ери.
Тогда на самом берегу Амура одна деревня стояла. Жили в ней нивхи – не хорошо и не худо. Много рыбы идет – нивхи веселые, песни поют, сыты по горло. Мало рыбы идет, плохой улов – молчат нивхи, мох курят да потуже пояса на животах затягивают.
Одной весной вот что случилось.
Сидят как-то парни и мужчины на берегу, на воду смотрят, трубки курят, сетки чинят. Глядят – по Амуру что-то плывет. Пять-шесть, а может, и весь десяток деревьев. Видно, где-то буревалом повалило, полая вода их друг с другом сплотила и так сбила, что и силой не растащишь. Земли на те деревья навалено. Трава на них выросла. Целый остров – ховых – плывет. Видят нивхи – на том ховыхе заструженный шест стоит. В несколько рядов на том шесте стружки вьются, на ветру шумят. Красная тряпочка, на том шесте привязанная, в воздухе полощется.
Говорит старый нивх Плетун:
– Кто-то плывет на ховыхе. Заструженный шест поставлен – от злого глаза защита. Значит, помощи просит.
Слышат нивхи – плач ребенка доносится. Плачет ребенок, так и заливается. Говорит Плетун:
– Ребенок на ховыхе плывет. Видно, нет у него никого. Злые люди всех его родичей убили, или черная смерть всех унесла. Зря не бросит ребенка мать. На ховых посадила – добрых людей искать послала.
Подплывает ховых. Слышен плач все сильнее.
– Нивху как не помочь! – говорит Плетун. – Помочь надо.
Кинули парни веревку с деревянным крючком, зацепили ховых, подтянули к берегу. Глядят – лежит ребенок: сам беленький, кругленький, глазки черные, как звездочки блестят, лицо широкое – как полная луна. В руках у ребенка – стрела да весло.
Посмотрел Плетун, говорит – ребенок богатырем будет, коли с колыбели за стрелу да за весло схватился: ни врага, ни работы не боится. Говорит:
– Сыном своим назову. Имя новое дам. Пусть Азмуном называться будет.
Взяли нивхи Азмуна на руки, к дому Плетуна понесли. Только что такое?.. С каждым шагом ребенок все тяжелей становится!
Говорят старику:
– Эй, Плетун, сын-то твой на руках растет! Гляди!
– На родной земле да на родных руках как не расти! – отвечает Плетун. – Родная земля силу человеку дает.
Видно, правду Плетун сказал, что родная земля силу дает: пока до дома старика дошли, вырос Азмун; до порога его парни донесли, а у порога он с рук на землю сошел, на свои ноги стал, посторонился – старшим дорогу уступил, только тогда в дом вошел.
«Э-э! – думает Плетун, на нового сына глядя. – Мальчик-то хорошие дела делать будет: наперед о людях думает, а потом о себе».
А Азмун названого отца на нары посадил, поклонился ему и говорит:
– Посиди, отец. За долгую жизнь устал ты. Отдохни.
Сетки взял, весло взял. На берег вышел – лодки сами собой в воду соскочили. А Азмун в лодку стал, на корму свое весло бросил – стало весло работать, на середину реки выгребать. Пошла лодка. Азмун сетку бросил в воду. Сетку вынул – много рыбы поймал. Домой пришел – женщинам рыбу отдал. В деревне все в этот день рыбу ели. А Азмун названому отцу говорит:
– Мало рыбы в этом месте, отец.
Отвечает ему Плетун:
– Не пришла рыба, Амур рыбу не дает.
– Попросить надо, отец. Как нивхам без рыбы жить?
Раньше всегда рыбы просили – Амур кормили, чтобы рыбу давал.
Вот поехали Амур кормить.
На многих лодках поехали. Лучшие одежды надели из пестрых тюленей, собачьи дохи черные надели. Плывут, песни хорошие поют. На середину Амура выехали.
Взял Плетун кашу, юколу – сушеную рыбу, – сохачьего мяса взял. Все в Амур бросил:
– Простые люди просят тебя – рыбу пошли, много хорошей рыбы пошли, разную рыбу пошли! Вот юколу тебе собачью бросаем – больше у нас нечего есть. Голодаем! Животы к спине прилипли у нас. Помоги нам, а мы тебя не забудем!
Кинул Азмун сетку в воду – много рыбы взял. Радуются нивхи. А Азмун хмурится. «Один раз – это просто удача», – говорит. Кинул сетку второй раз – меньше рыбы взял. Хмурится Азмун. Кинул сетку в третий раз – последнюю рыбу взял. Кто из нивхов потом сетки ни бросал – ничего не поймал. Даже корюшка в сетку нейдет. В четвертый раз кинул свою сетку Азмун – пустую вытащил.
Приуныли нивхи. Трубки закурили. «Помирать теперь будем!» – говорят.
Велел Азмун всю рыбу в один амбар сложить – понемногу всех людей кормить.
Заплакал Плетун, говорит Азмуну:
– Сыном тебя назвал, думал – новую жизнь тебе дам! Рыбы нет – что есть будем? Все помрем с голоду. Уходи, сын мой! Тебе другая дорога. От нас уйди – наше несчастье на нашем пороге оставь!
Стал Азмун думать. Отцовскую трубку закурил. Три амбара дыму накурил. Долго думал. Потом говорит:
– К Морскому Старику – Тайрнадзу – пойду. Оттого в Амуре нет, что Хозяин о нивхах забыл.
Испугался Плетун: никто из нивхов к Морскому Хозяину не ходил. Никогда этого не было. Может ли простой человек на морское дно к Тайрнадзу – Старику – спуститься?
– По силе ли тебе дорога эта? – спрашивает отец Азмуна.
Ударил Азмун ногой в землю – от своей силы по пояс в землю ушел. Ударил в скалу кулаком – скала трещину дала, из той трещины родник полился. Глаз прищурил – на дальнюю сопку посмотрел, говорит: «У подножия сопки белка сидит, орех в зубах держит, разгрызть не может. Помогу ей!» Взял Азмун лук, стрелу наложил, тетиву натянул, стрелу послал. Полетела стрела, ударила в тот орех, что белка в зубах держала, расколола пополам, белку не задела.
– По силе! – говорит Азмун.
Собрался Азмун в дорогу. В мешочек за пазуху амурской земли положил, нож, лук со стрелами взял, веревку с крючком, костяную пластинку взял – играть, коли в дороге скучно станет.
Обещал отцу в скором времени весть о себе подать. Наказал: той рыбой, что он наловил, всех кормить, пока не вернется.
Вот пошел он.
К берегу моря пришел. До Малого моря дошел. Видит – нерпа на него глаза из воды таращит, с голоду подыхает.
Кричит ей Азмун:
– Эй, соседка, далеко ли до Хозяина идти?
– Какого тебе хозяина надо?
– Тайрнадза, Морского Старика!
– Коли морского – так в море и ищи, – отвечает нерпа.
Пошел Азмун дальше. До Охотского моря дошел, до Пиля-керкха – так его тогда называли. Лежит перед ним море – конца-краю морю не видать. Чайки над ним летают, бакланы кричат. Волна одна за другой катятся. Серое небо над морем висит, облаками закрыто. Где тут Хозяина искать? Как к нему дойти?! И спросить некого. Глядит Азмун вокруг… Что делать? Чайкам закричал:
– Эй, соседки, хороша ли добыча? Простые-то люди с голоду помирают!
– Какая там добыча! – чайки говорят. – Сам видишь, еле крыльями машем. Рыбы давно не видим. Скоро конец нашему народу придет. Видно, заснул Морской Старик, про свое дело забыл.
Говорит Азмун:
– Я к нему иду. Да не знаю, соседки, как к нему попасть…
Говорят чайки:
– Далеко в море остров есть. Из того острова дым идет. Не остров то, а крыша юрты Тайрнадза, из трубы дым идет. Мы там не бывали, наши отцы туда не залетали – от перелетных птиц слыхали! Как попасть туда – не знаем. У косаток спроси.
– Ладно, – говорит Азмун.
Вышел на морской берег Азмун. Долго шел. Устал. Сел среди камней на песке, голову на руки положил, стал думать. Думал, думал – уснул. Вдруг во сне слышит – шумят какие-то люди на берегу. Азмун глаза приоткрыл…
Видит – по берегу молодые парни взапуски бегают, на поясках тянутся, друг через друга прыгают, с саблями кривыми играют. Тут тюлени на берег вышли. Парни тюленей саблями бьют. Как ударят – так тюлень на бок! «Э-э, – думает Азмун, – мне бы такую саблю!» Смотрит Азмун – стоят на берегу лодки худые…
Стали тут парни бороться. Сабли на песок побросали. Задрались между собой – ничего вокруг не видят, кричат, ссорятся. Тут Азмун изловчился, веревку с крючком забросил, одну саблю зацепил, к себе потихоньку подтянул. Тронул пальцем – хороша! Пригодится.
Кончили парни бороться. Все за сабли взялись, а одному не хватает. Заплакал тут парень, говорит:
– Ой-я-ха! Задаст мне теперь Хозяин! Что теперь Старику скажу, как к нему попаду?
«Э-э, – думает Азмун, – парни-то со Стариком знаются! Видно, из морской деревни парни!»
Сам лежит, не шевелится.
Стали парни саблю искать – нету сабли. Тот, кто саблю потерял, в лес побежал – смотреть, не там ли обронил.
Остальные – лодки в море столкнули, сели. Только одна осталась на берегу.
Азмун за теми парнями – бежать! Пустую лодку в море столкнул – смотрит, куда парни поедут. А парни в открытое море выгребают. Прыгнул и Азмун в лодку, стал в море выгребать. Вдруг смотрит – что такое? Нет впереди ни лодок, ни парней! Только косатки по морю плывут, волну рассекают, спинные плавники, как сабли, выставили, на плавниках куски тюленьего мяса торчат.
Тут и под Азмуном лодка зашевелилась. Хватился Азмун, огляделся – не на лодке он, а на спине косатки! Догадался тут парень, что не лодки на берегу лежали, а шкуры косаток. Что не парни на берегу с саблями играли, а косатки. И не сабли то, а косаток спинные плавники. «Ну что ж, – думает Азмун, – всё к Старику ближе!»
Долго ли плыл так Азмун – не знаю, не рассказывал. Пока плыл, у него усы отросли.
Вот увидел Азмун, что впереди остров лежит, на крышу шалаша похожий. На вершине острова – дыра, из дыры дымок курится. «Видно, там Старик живет!» – себе Азмун говорит. Тут Азмун стрелу на лук положил, отцу стрелу послал…
К острову косатки подплыли, на берег кинулись, через спину перекатились – парнями стали, тюленье мясо в руках держат.
А та косатка, что под Азмуном была, назад в море повернула. Без своей сабли, видно, домой ходу нет! Свалился Азмун в воду – чуть не утонул.
Увидали парни, что Азмун барахтается в море, кинулись к нему. Выбрался Азмун на берег, парни его рассматривают, хмурятся. Говорят:
– Эй, ты кто такой? Как сюда попал?
– Да вы что – своего не узнали? – говорит Азмун. – Я от вас отстал, пока саблю искал. Вот она, сабля моя!
– Это верно, сабля твоя. А почему ты на себя не похож?
Говорит Азмун:
– Изменился я от страха, что саблю свою потерял. До сих пор в себя прийти не могу. К Старику пойду – пусть мне прежний вид вернет!
– Спит Старик, – говорят парни, – видишь, дымок чуть курится.
В свои юрты парни пошли. Азмуна одного оставили.
Стал Азмун на сопку взбираться. До половины взошел – видит, тут стойбище стоит. Одни девушки в стойбище том. Загородили Азмуну дорогу, не пускают:
– Спит Старик, не велел мешать!.. – Пристают к Азмуну, ластятся: – Не ходи к Тайрнадзу! Оставайся с нами! Жену возьмешь – хорошо жить будешь!
А девушки – красавицы, одна другой краше! Глаза ясные, лицом прекрасные, телом гибкие, руками ловкие. Такие красивые девушки, что подумал Азмун – не худо бы ему и верно из этих девушек жену себе взять.
Зашевелилась тут за пазухой у него амурская земля в мешочке. Вспомнил Азмун, что не за невестой сюда пришел, а вырваться от девушек не может. Догадался он тут – из-за пазухи бусы вынул, на землю бросил.
Кинулись девушки бусы подбирать – тут и увидел Азмун, что не ноги у тех девушек, а ласты. Не девушки то, а тюлени!
Пока девушки бусы собирали, добрался Азмун до вершины горы. В ту дыру, что на вершине была, свою веревку с крючком бросил. Зацепил крючок за гребень горы и по той веревке вниз полез. На дно спустился – в дом Морского Старика попал.
На пол упал – чуть не расшибся. Огляделся: всё в доме, как у нивха, – нары, очаг, стены, столбы, только всё в рыбьей чешуе. Да за окном не небо, а вода.
Плещется за окном вода, зеленые волны за окном ходят, водоросли морские в тех волнах качаются, будто деревья невиданные. Мимо окон рыбы проплывают, да такие, каких ни один нивх в рот не возьмет: зубастые да костястые, сами смотрят – кого бы сглотнуть!..
Лежит на нарах Старик, спит. Седые волосы по подушке рассыпались. Во рту трубка торчит, почти совсем погасла, едва дымок из нее идет, в трубу тянется. Храпит Тайрнадз, ничего не слышит. Тронул его Азмун рукой – нет, не просыпается Старик, да и только…
Вспомнил Азмун про свою костяную пластинку – кунгахкеи, – из-за пазухи вытащил, зубами зажал, за язычок дергать стал. Загудела, зажужжала, заиграла кунгахкеи: то будто птица щебечет, то словно ручей журчит, то как пчела жужжит…
Тайрнадз никогда такого не слышал. Что такое? Зашевелился, поднялся, глаза протер, сел, под себя ноги поджав. Большой, как скала подводная; лицо доброе, усы, как у сома, висят. На коже чешуя перламутром переливается. Из морских водорослей одежда сшита… Увидел он, что против него маленький парень стоит, как корюшка против осетра, во рту что-то держит да так хорошо играет, что у Тайрнадза сердце запрыгало. Мигом сон с Тайрнадза слетел. Доброе лицо свое он к Азмуну обратил, глаза прищурил, спрашивает:
– Ты какого народа человек?
– Я – Азмун, нивхского народа человек.
– Нивхи на Тро-мифе[49] да на Ля-ери живут. Ты зачем так далеко в наши воды-земли зашел?
Рассказал Азмун, какое горе у нивхов стало, поклонился:
– Отец, нивхам помоги – нивхам рыбу пошли! Отец, нивхи с голоду умирают! Вот меня послали помощи просить.
Стыдно стало Тайрнадзу. Покраснел он, говорит:
– Плохо это получилось: лег только отдохнуть, да и заснул! Спасибо тебе, что разбудил меня!
Сунул руку Тайрнадз под нары. Глядит Азмун – там большой чан стоит: в том чане горбуша, калуги, осетры, кета, лососи, форели плавают. Видимо-невидимо рыбы!
Рядом с чаном шкура лежит. Ухватил ее Старик, четверть шкуры рыбой наполнил. Дверь открыл, рыбу в море бросил, говорит:
– К нивхам на Тро-миф, на Амур плывите! Быстро плывите, плывите! Хорошо весной ловитесь!
– Отец, – говорит Азмун, – нивхам рыбы не жалей!
Нахмурился Тайрнадз.
Испугался тут Азмун. «Ну, пропал я теперь! – думает. – Рассердил Старика. Плохо будет!» Отца вспомнил, ноги выпрямил, прямо на Тайрнадза смотрит.
Улыбнулся тот:
– Другому бы не простил, что в дела мои мешается, а тебе прощу: вижу, не о себе думаешь, о других. Будь по-твоему!
Бросил Тайрнадз в море еще полшкуры рыбы всякой:
– На Тро-миф, на Амур плывите, плывите. Хорошо осенью ловитесь!
Поклонился ему Азмун:
– Отец! Я бедный – нечем мне отплатить тебе за добро. Вот возьми кунгахкеи в подарок.
Дал он Тайрнадзу пластинку свою; как играть на ней, показал.
А у старого давно руки чешутся, хочется ее взять, глаз от нее отвести не может! Больно понравилась игрушка.
Обрадовался Тайрнадз, в рот пластинку взял, зубами зажал, за язычок стал дергать…
Загудела, зажужжала кунгахкеи: то будто ветер морской, то словно прибой, то как шум деревьев, то будто птичка на заре, то как суслик свистит. Играет Тайрнадз, совсем развеселился. По дому пошел, приплясывать стал. Зашатался дом, за окнами волны взбесились, водоросли морские рвутся – буря в море поднялась.
Видит Азмун, что не до него теперь Тайрнадзу. К трубе подошел, за веревку свою взялся, наверх полез. Пока лез, все руки себе в кровь изодрал: пока гостил у Старика, веревка ракушками морскими обросла.
Вылез, огляделся.
Тюлень-девушки всё еще бусы ищут, ссорятся, делят – и про дома свои забыли, двери в те дома мохом заросли!
На нижнюю деревню Азмун посмотрел – пустая стоит, а далеко в море плавники косаток видны: гонят косатки рыбу к берегам Пиля-керкха, к берегам Ля-ери, на Амур рыбу гонят!
Как теперь домой попасть?
Видит Азмун – радуга висит. Одним концом на остров, другим – на Большую землю опирается.
А в море волны бушуют – пляшет Тайрнадз в своей юрте. Белые барашки по морю ходят.
Полез Азмун на радугу. Едва вскарабкался. Весь перепачкался: лицо зеленое, руки желтые, живот красный, ноги голубые. Кое-как влез, по радуге на Большую землю побежал. Бежит, проваливается, чуть не падает. Вниз взглянул, видит – от рыбы черно в море стало. Будет рыба у нивхов!
Кончилась радуга.
Спрыгнул Азмун на землю. Глядит – на берегу морском, возле лодки, тот парень-косатка сидит, чью саблю Азмун утащил. Узнал его Азмун, саблю отдал. Схватил парень саблю.
– Спасибо! – говорит. – Я уж думал, век мне дома не видать… Твоего добра не забуду: к самому Амуру рыбу подгонять буду. Зла на тебя не храню: знаю теперь – не для себя ты старался, для людей.
Через спину перекинулся – косаткой стал, свою саблю – спинной плавник – вверх поднял и поплыл в море.
Пошел Азмун к Пиля-керкху, к Большому морю вышел. Чаек, бакланов встретил. Кричат те парню:
– Эй, сосед! У Старика был ли?
– Был! – кричит им Азмун. – Не на меня – на море смотрите!
А рыба по морю идет, вода пенится. Кинулись чайки, стали рыбу ловить, на глазах жиреть стали.
А Азмун дальше идет. Ля-ери прошел, к Амуру подходит. Видит – нерпа совсем издыхает. Спрашивает нерпа парня:
– У Старика был ли?
– Был! – говорит Азмун. – Не на меня – на Ля-ери смотри!
А рыба вверх по лиману идет, вода от рыбы пенится. Бросилась нерпа рыбу ловить. Стала рыбу есть – на глазах жиреет…
А Азмун дальше пошел. К родной деревне подошел. Нивхи едва живые на берегу сидят, мох весь искурили, рыбу всю приели.
Выходит Плетун на порог дома, сына встречает, в обе щеки целует.
– У Старика, сын мой, был ли? – спрашивает.
– Не на меня, а на Амур, отец, смотри! – отвечает Азмун.
А на Амуре вода кипит – столько рыбы привалило. Кинул Азмун свое копье в косяк. Стало копье торчком, вместе с рыбой идет. Говорит Азмун:
– Хватит ли рыбы, отец мой названый?
– Хватит!
Стали нивхи жить хорошо. Весной и осенью рыба идет!
Про многих людей с тех пор забыли… А про Азмуна и его кунгахкеи помнят до сих пор.
Как разволнуется море, заплещутся волны в прибрежные скалы, седые гребешки на волнах зашумят – в свисте ветра морского то крик птицы слышится, то суслика свист, то деревьев шум… Это Морской Старик, чтобы не заснуть, на кунгахкеи играет, в подводном доме своем пляшет.
Айога
Жил в роду Самаров один нанаец Ла. Была у него дочка, по имени Айога. Красивая была девочка Айога. Все ее очень любили. И сказал кто-то, что красивее девочки Ла никого нету – ни в этом и ни в каком другом стойбище. Загордилась Айога, стала рассматривать свое лицо. Понравилась сама себе, смотрит – и не может оторваться, глядит – не наглядится. То в медный таз начищенный смотрится, то на свое отражение в воде.
Ничего делать Айога не стала. Все любуется собой. Ленивая стала Айога.
Вот один раз говорит ей мать:
– Пойди воды принеси, Айога!
Отвечает Айога:
– Я в воду упаду.
– А ты за куст держись.
– Куст оборвется, – говорит Айога.
– А ты за крепкий куст возьмись.
– Руки поцарапаю…
Гворит Айоге мать:
– Рукавицы надень.
– Изорвутся, – говорит Айога. А сама все в медный таз смотрится: ах, какая она красивая!
– Так зашей рукавицы иголкой.
– Иголка сломается.
– Толстую иголку возьми, – говорит отец.
– Палец уколю, – отвечает дочка.
– Напёрсток из крепкой кожи – ровдуги – надень.
– Напёрсток прорвется, – отвечает Айога, а сама – ни с места.
Тут соседская девочка говорит:
– Я схожу за водой, мать.
Пошла девочка на реку и принесла воды сколько надо.
Замесила мать тесто. Сделала лепешки из черемухи. На раскаленном очаге испекла.
Увидела Айога лепешки, кричит матери:
– Дай мне лепешку, мать!
– Горячая она – руки обожжешь, – отвечает мать.
– А я рукавицы надену, – говорит Айога.
– Рукавицы мокрые.
– Я их на солнце высушу.
– Покоробятся они, – отвечает мать.
– Я их мялкой разомну.
– Руки заболят, – говорит мать. – Зачем тебе трудиться, красоту свою портить? Лучше я лепешку той девочке отдам, которая своих рук не жалеет.
И отдала мать лепешки соседской девочке.
Рассердилась Айога. Пошла на реку. Смотрит на свое отражение в воде. А соседская девочка сидит на берегу, лепешку жует. Стала Айога на ту девочку оглядываться, и вытянулась у нее шея: длинная-длинная стала.
Говорит девочка Айоге:
– Возьми лепешку, Айога. Мне не жалко.
Совсем разозлилась Айога. Замахала на девочку руками, пальцы растопырила, побелела вся от злости – как это она, красавица, надкушенную лепешку съест! – так замахала руками, что руки у нее в крылья превратились.
– Не надо мне ничего-го-го! – кричит Айога.
Не удержалась на берегу, бултыхнулась в воду Айога и превратилась в гуся. Плавает и кричит:
– Ах, какая я красивая! Го-го-го! Ах, какая я красивая! Га-га-га!..
Плавала, плавала, пока по-нанайски говорить не разучилась. Все слова забыла.
Только имя свое не забыла, чтобы с кем-нибудь ее, красавицу, не спутали; и кричит, чуть людей завидит:
– Ай-ога-га-га! Ай-ога-га-га!
Хвастун
Хвастуну верить – беды себе нажить.
Жил однажды в тайге заяц. По виду он был как и все зайцы: уши длинные, две ноги короткие, чтобы ими еду держать, две ноги длинные, чтобы от врагов бежать. Только был тот заяц хвастун. Таких хвастунов заячий народ еще никогда не видал.
Вот один раз зайчишка маленький корешок сараны съел, а своим родичам рассказывает:
– Бежал я по лесу, еды искал. Вдруг как ударюсь обо что-то! Чуть голову не разбил. Вот, глядите – губу себе разорвал!
Смеются зайцы:
– Да, это верно, губа у тебя раздвоена. У всех зайцев такая губа.
А зайчишка говорит:
– Это у всех зайцев такая губа, а у меня особенная… Хотите слушать – не перебивайте… Ударился я, вижу – сарана стоит, таких еще никто не видал. Стебель у сараны с лиственницу вышиной! Цветок у сараны большой-пребольшой! Корешок у той сараны с медведя толщиной! Стал я землю копать. Зубы у меня острые. Лапы у меня сильные. Две сопки земли я накопал по сторонам. Корень откопал. Такой корень откопал, что десять дней подряд ел, а и половины не съел. Вот, смотрите, какой я жирный стал!
Посмотрели зайцы.
– Да ты такой, как все, – говорят, – не толще остальных зайцев.
– Промялся я, – говорит хвастун, – сильно бежал, хотел вам тот корень показать. Добрый я! Сам наелся теперь на всю жизнь, пусть, думаю, и братья мои поедят сладкого корешка, какого никогда еще не едали!
Кто из зайцев от сладкого корешка откажется! Потекли у зайцев слюньки. Спрашивают они:
– А как на то место дорогу найти?
– Да я покажу, – говорит зайчишка, – мне не жалко.
Побежали зайцы за хвастуном. Прибежали на ровное место.
Говорит хвастун:
– Вот тут я сарану величиной с лиственницу видал. Вот тут я лапами две сопки земли накидал.
– Где те сопки? – спрашивают родичи у хвастуна.
– Река унесла.
– Где та река?
– В море утекла.
– Где та сарана?
– Повяла. Я ведь корень-то подгрыз.
– А где стебель сараны?
– Барсук съел.
– Где барсук?
– В тайгу ушел.
– Где тайга?
– Пожар сжег.
– А пепел где?
– Ветер разнес.
– А пеньки где?
– Травой заросли.
Сидят зайцы, ушами хлопают: разобрать не могут, так ли было, как зайчишка говорит.
А хвастун свое:
– Да такую сарану нетрудно найти! Совсем простое дело такую сарану найти. Надо только вперед бежать да в обе стороны глядеть. Не с одной – так с другой стороны увидишь…
Кинулись зайцы врассыпную! Летят, глаза в разные стороны развели так, что свой хвост видят, а что впереди – не знают. Развели глаза, боятся ту сладкую сарану, с лиственницу величиной, проглядеть… Бегали, бегали, пока с ног не свалились. Тут от голода им и простая трава слаще сараны показалась. Только глаза они и до сих пор свести не могут…
Монгуш Кенин-Лопсан 266
Когда лиса стала рыжей
Давным-давно жившие на земле животные сами подбирали себе цвет шкуры. И Лиса пожелала быть черной. Она так гордилась своей темной, как ночь, окраской, что ей не терпелось сообщить об этом всему свету. Ранним утром она стала крутиться на берегу реки, поглядывая на себя в воду. Потом решила вызвать Налима, чтобы и он на нее полюбовался.
– Эй! – крикнула она. – Ты здесь, толстый лентяй? А ну-ка, выгляни на минутку.
– Зачем? – неохотно отозвался Налим.
– Давай побежим наперегонки! – предложила хитрая Лисица. – Ты по воде, а я по бережку.
– Неохота! – завздыхал Налим. – Лень. Мне за тобой не угнаться.
– Трус! – сказала Лиса. – Ты просто трус.
– Ладно уж, – согласился Налим. – Что с тобой сделаешь? Но только не сегодня, а завтра. Сейчас мне не вылезти из-под коряги.
– Хорошо, давай завтра, – согласилась Лиса. Взмахнула своим черным хвостом и убежала.
Толстый Налим созвал всех остальных налимов своей реки и сказал:
– Завтра тут появится черная Лиса. Она совсем зазналась из-за цвета своей шкуры. Хочу ее проучить. Сегодня я уплыву вниз по течению подальше, а вы постройтесь вдоль речки. Лиса будет меня кликать: «Ты здесь, толстый лентяй?» А один из вас, кто поближе, пусть ей отвечает за меня: «Здесь, здесь! Беги, Лиса, быстрее!»
Рассвело. Лиса примчалась на берег и закричала:
– Эй! Ты здесь, толстый лентяй?
– Здесь, здесь! – послышалось из воды.
– Ну, тогда начали! – скомандовала Лиса и пустилась бежать вдоль реки. Время от времени она спрашивала:
– Где ты, Налим? Здесь?
– Здесь, здесь, – отвечали ей.
– Бежишь за мной?
– А-а! – доносилось из реки. – A-а! Еле за тобой поспеваю…
Сломя голову черная Лисица принеслась к назначенному месту, заранее торжествуя победу. «Ну и покрасуюсь же я перед Налимом!» – предвкушала она. Но каково же было удивление Лисы, когда она увидела, что усатый лентяй уже тут как тут.
– Да, Лиса, – сказал Налим. – Не удалось тебе меня обойти. И все потому, что ты слишком задаешься своей черной шкурой. Любишь хвастаться. А это – нехорошо! Ты проспорила.
– Проспорила, – вынуждена была признаться Лиса.
От стыда она покраснела с головы до хвоста. Вот с тех пор шкура ее и порыжела.
Наказание
В давние времена каждая птица выбирала себе окраску перьев такую, какую хотела. Сороке вздумалось быть пестрой. Но однажды она увидела птицу золотисто-желтую, позавидовала ей и стала думать, как бы переменить свое оперение. Начала она преследовать эту птицу. Да вдруг приметила на земле падаль. Спустилась вниз и давай клевать – желудок-то у сороки жадный! Клюет, клюет, потом голову подняла, а золотистой птицы и след простыл, нигде ее не видать.
– Так и не удалось сороке сделаться желтой – осталась она при своих пестрых перьях.
И по сей день зовут ее – Пестрая сорока.
Самый умный
Давным-давно земля представляла собой сплошной лес, принадлежавший всем зверям. Но однажды они решили его поделить между собой. Устроили большой сход, пригласили и Человека, ибо в те времена он был быстроног да космат, словно животное. Не успели звери оглянуться, как Человек схватил в охапку весь лес и пустился наутек. Удивились звери, но никто не решился двинуться с места. Так собрание ничем не закончилось.
Бредет Марал обратно. А навстречу ему Налим. Торопится, пыхтит.
– Я слышал, лес делить будут? – говорит он Маралу. – Вот, спешу, опаздываю.
– Не спеши! – покачал рогами Марал. – Все уже без тебя решили.
– Как решили? Кто решил?
– Самый умный из всех нас – Человек! Захватил себе весь лес и умчался. Он же быстро бегает, вроде меня. Вот, иду куда глаза глядят. Где мне теперь свои белые рога преклонить? Только в горах, наверное. А тебе, Налим, видно, не судьба из воды вылезать. Сиди, как сидел, под речной корягой!
Сказав так, Марал повернулся и поскакал в сторону горного хребта.
Вздохнул Налим, трубочку короткую пососал, брюхо топленым маслом набил и поплелся назад к реке. Выбрал омут поглубже да туда и нырнул.
С тех пор, признав человека самым умным и сильным, звери стали его бояться и сходок общих не устраивают.
Где бродит Дракон?
Высоко-высоко в небе, среди золотистых облаков иногда попадается одно – мохнатое и черное. Это Дракон-Медведь. Не многим удается его разглядеть. Когда наступает зима и в Верхнем мире становится холодно, Дракон-Медведь спускается на землю.
Он заранее примечает для себя подходящее ущелье в горах. Там и зимует, пока снег не стает. От его дыхания и морозы, и метели, и иней на деревьях. Чуть только потеплеет, Дракон-Медведь из своего укрытия вылезет – и снова на небо, в Верхний мир отправляется: до новых холодов…
Отчего гром гремит?
Весной и летом Дракону-Медведю высоко-высоко в небе, среди золотистых облаков, становится иногда скучно. И он принимается ворчать. Вот тогда люди на земле и слышат отдаленное громыхание. Бывает, что Дракон разгневается не на шутку, тогда гром грохочет у человека прямо над головой и звучит, как громкая брань. Чтобы умилостивить Дракона-Медведя, нужно найти кого-нибудь, кто в год Дракона родился. Еще лучше, если он владеет горловым пением. Медведь к пению прислушается – и утихомирится. Если же такое средство не помогает и Дракон все бушует, хозяин юрты должен выбежать наружу, в небо глядеть и кричать изо всех сил. Пока до Медведя не докричится. А докричаться до него трудно – раз не смолкает, значит, нездоров, простужен, и в груди его драконьей хрипит да бурлит.
А стоит Медведю взмахнуть хвостом, – небо пронзает молния. И тогда громыхает он еще сильнее. Так сильно, что сам боится: сорвет свой голос, и тогда на земле ничего живого не останется – все в огне и грохоте погибнет! Чтобы такого не случилось, держит Дракон-Медведь во рту девять жемчужин…