Пытаясь самостоятельно творить свою жизнь и собственные реалии, мы входим в невыгодную для нас конфронтацию с самой реальностью
Последние годы жизни Джона Эр- лихмана — это своеобразная притча о том, как личная независимость превращается в кошмар. Если мы живем для самих себя, заботясь лишь о собственном счастье, то почему кому-то должно быть до нас дело, когда наше счастье сменится болезнью и печалями? И зачем нам продолжать печься о своей жизни в таких обстоятельствах? Логика индивидуалистов, посвящающих жизнь самосовершенствованию и самоут- верждению, как ни парадоксально, в ко- нечном итоге толкает к самоубийству.
Если мы принадлежим лишь самим себе, то, как только жизнь станет слишком тяжелым бременем, для нас останется единственный выход — переход в небытие. Но что-то подсказывает нам, что это не-
Г Л А В А 9
правильно. В корне неправильно. А значит ошибочна и логика жизни самосовершенствования, самоутверждения и своеволия как таковая. Чему нас учит история Эрлихмана? Джон был воспитан в рели- гиозной традиции, считающей, что греха и зла не существует, что
они — всего лишь иллюзии нашего ра-
зума. Он жил счастливо в рамках этой 
системы убеждений до тех пор, пока не
столкнулся со злом внутри самого себя. Джону следовало признать существова- ние этого зла, но его образ мышления не оставлял возможности для подоб- ного признания. Как признать реаль- ность иллюзии? Нет другого пути, кроме как доказать: то, что другие счи- тают реальностью, таковой вовсе не яв-
Счастливая жизнь
начинается с разоблачения величайших заблуждений современности
ляется. Думаю, именно поэтому Джон усиленно пытался реабилитироваться с помощью своих книг и документального фильма. Впрочем, несмотря на все его старания, нельзя доказать существова- ние несуществующего. Он оказался пленником бесконечного цикла эгоцентризма и трагического саморазрушения. История Джона напо- минает об одной молитве, которую иногда приписывают Блаженному Августину: «Господи, избавь меня от похоти самооправдания».
Джон Эрлихман не мог не только обрести прощение для самого себя, но и простить других, а значит чужие грехи он вынужден был унести с собой в могилу. Его система убеждений с каждым разом все больше укрепляла гордость, от которой страдаем все мы — жела- ние быть богом для самого себя. Последние события в жизни Джона показывают, что, пытаясь самостоятельно творить свою жизнь и собственные реалии, мы входим в невыгодную для нас конфронтацию с самой реальностью. Все знали, что Эрлихман попал в передрягу, и каждому было ясно, что в этом виновен не он один. Джон не мог признать собственные ошибки, как и простить чужие. В итоге, у него не осталось ничего, кроме собственных иллюзий.
Возможно, моя оценка звучит слишком сурово, и кто-то усмот- рит в ней нотки самоправедности. Все-таки, мне удалось пережить Уотергейт, а Эрлихману, в некотором смысле, — нет. Но я поспешу сказать, что сам ничем не отличаюсь от Джона. Меня переполняли те же самые желания оправдаться, которые в конце концов погло- тили его. За первые два года после Уотергейта я даже собрал обшир- ное досье в попытке доказать причастность ЦРУ к падению президентства Никсона. Мне пришлось признать, что некоторые из моих действий были неверными, и я отчаянно хотел вернуть себе доб- рое имя.
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
Ключевое различие между мной и Джоном Эрлихманом за- ключалось не в том, что я был чем-то лучше него. Вовсе нет. Я и се- годня не лучше. Единственное отличие — это Божья благодать. Только и всего. Именно Божье вмешательство позволило мне найти прощение и покой. Здесь мы снова сталкиваемся с двумя великими парадоксами: чтобы по-настоящему обрести в жизни добро, нужно прежде признать зло в самих себе, и мы должны потерять свою жизнь, чтобы сберечь ее.
Гипертрофированный индивидуализм — где бы он ни про- являлся: в ярких лучах софитов на публике или в тени приватной жизни, — ведет к одиночеству, изоляции и отчаянию. Личная незави- симость поначалу выглядит привлекательно, но на ней нет пред- упреждающей наклейки с перечнем последствий. Счастливая жизнь начинается с разоблачения величайших заблуждений современности, и на вершине списка находится личная независимость, которую в наши дни чуть ли не боготворят.
 |
 |
Глава 10
Счастье любой ценой
|
которого пользовались огромной популярностью у американских сту- дентов в 1960-е годы, — называл само- убийство первым философским вопросом. Казалось бы, чего еще можно ожидать от французского философа? И все же, это вопрос из реальной жизни — ведь в конце концов, именно его задал мне Джон Эр- лихман. Этот вопрос можно было бы пе- рефразировать следующим образом: «Чем