ХРЕСТОМАТИЯ ПО ИСТОРИИ НАУКИ И ТЕХНИКИ

Под редакцией д-ра ист. наук, проф., акад. РАЕН Ю.Н. Афанасьева и В.М. Орла

Составители: д-р филос. наук, проф. Б. А. Старостин,

канд. тех. наук, проф. Ю.С. Воронков,

канд. ист. наук, доц. АЛ. Медведь

 

Художник Михаил Гуров

 

 

© Старостин Б.А., Воронков Ю.С, Медведь А.Н, сост., 2005

© Российский государственный гуманитарный университет, 2005

 

 

Содержание

 

 

Предисловие .................................................................................................... .......... 9

Историко-научные источники: опыт исторического осмысления .... 10

АНТИЧНОСТЬ

Геродот. История в девяти книгах................................................................ ........ 33

1Ъппократ. О воздухах, водах и местностях .............................................. ........ 51

О древней медицине ........................................................................................ 51

Платон. Тимей................................................................................................ ........ 57

Аристотель. Метафизика............................................................................... 62

Физика.............................................................................................................. ........ 77

О частях животных ......................................................................................... ........ 82

О возникновении животных .......................................................................... ........ 83

Теофраст. Об ощущениях............................................................................. ........ 92

Исследование о растениях............................................................................... 99

О причинах растений....................................................................................... ...... 100

Евдем Родосский. История геометрии........................................................... 102

Лукреций. О природе вещей............................................................................ 107

Витрувий. Десять книг об архитектуре......................................................... 114

Плиний Старший. Естественная история...................................................... ...... 122

Колумелла. О сельском хозяйстве ................................................................. 149

Птолемей. Альмагест .................................................................................... ...... 155

СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

Иоанн Дамаскин. Диалектика, или Философские главы ............................ 177

Бируни. Памятники минувших поколений ……………………………….. 184

Нбн Сина. Поэма о медицине ........................................................................ 199

Фараби. О возражении Галену по поводу его разногласий

с Аристотелем относительно органов человеческого тела........................... ...... 224

Роджep Бэкон. Общая физика....................................................................... 229

Альбepm Великий. Малый алхимический свод ............................................. ...... 254

 

ВОЗРОЖДЕНИЕ

 

Леонардо да Винчи. О себе и своей науке...................................................... ... 259

А. Дюрер. Наставление к укреплению городов.............................................. 266

Н. Коперник. Об обращениях небесных сфер................................................ ... 286

Г. Агрикола. О горном деле и металлургии................................................... .... 300

А. Везалий. О строении человеческого тела .................................................. .... 319

Дж. Бруно. О бесконечности, Вселенной и мирах......................................... 334

НАУЧНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ XVII в.

Г. Галилей. О пользе, которая извлекается из механики и ее орудий .. 356

Звездный вестник............................................................................................. 359

Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых

отраслей науки.................................................................................................. .... 361

У. Гарвей. Анатомическое исследование о движении сердца и крови

у животных....................................................................................................... .... 368

И. Кеплер. Новая астрономия, основанная на причинах, или Физика неба, представленная исследованиями движения звезды Марс

согласно наблюдениям дворянина Тихо Браге ............................................. .... 383

Ф. Бэкон. О достоинстве и приумножении наук............................................ .... 405

И. Ньютон. Математические начала натуральной философии ................... 435

Определения..................................................................................................... 437

О системе мира ................................................................................................ .... 444

Правила умозаключений в физике ................................................................ .... 444

Г.В. Лейбниц. Исторический очерк развития алгебры ................................. .... 450

ЕВРОПЕЙСКАЯ НАУКА XVIII в.

К. Линней. Философия ботаники.................................................................... .... 460

М. Ломоносов. Письмо о пользе стекла......................................................... 468

Л.А. Лавуазье. Начальный учебник химии .................................................... .... 480

Ж.Л. Лагранж. Динамика ............................................................................... 492

Л. Эйлер. Механика ......................................................................................... 504

Введение в анализ бесконечно малых............................................................. 509

П.С. Лаплас. Небесная механика.................................................................... .... 515

ПС. Паллас. Млекопитающие......................................................................... .... 521

 

ЕВРОПЕЙСКАЯ НАУКА XIX в.

 

И.Я. Берцелиус. Учебник химии .................................................................... 545

И.В. Гёте. Избранные сочинения по естествознанию.................................. ....... 553

О.Ж. Френель. Мемуар о дифракции света................................................... 570

М. Фарадей. Опыт истории электромагнетизма............................................ 578

ПЛ. Гельмголъц. О сохранении силы............................................................. 608

Д. К. Максвелл. Трактат об электричестве и магнетизме.............................. 608

Я. Г. Вант-Гофф. Очерки по химической динамике................................... 615

Ч. Дарвин. Исторический набросок развития воззрений на происхождение видов, предшествовавших публикации

первого издания этого труда ........................................................................ ...... 632

П. Бер. Об истории высокогорных восхождений на Кавказе,

в Средней Азии и в прилегающих районах земного шара............................ 644

НАУКА XX в.

В. Гейзенберг. Физика и философия ............................................................. 652

А.Эйнштейн. Пространство-время................................................................ 670

MB. Келдыш. Баллистические возможности составных ракет ................. 678

Дж. Агасси. Революции в науке - отдельные события

или перманентные процессы?.......................................................................... 683

 

 

Предисловие

 

Изучение любой науки (в первую очередь это относится, конечно, к гуманитарным наукам) невозможно без глубокого постижения текстов, лежащих в ее основании. Поэтому наличие собранных имеете классических для конкретной науки текстов является сви­детельством зрелости учебной дисциплины, представляющей эту отрасль знания.

История науки и техники, как учебная дисциплина и как вузов­ским кафедра, насчитывает более 100 лет. За это время в разных стра­нах было множество работ, концепций, блестящих и глубоких исследователей. Одно лишь имя В.И. Вернадского, которого по праву можно Питать основоположником отечественной школы истории науки, гово­рит о многом. Однако в силу сложности, неоднозначности, меж-и мультидисциплинарности гуманитарного в своей основе предмета истории науки (а тем более с неизменным, как правило, дополнением «и техники»), несмотря на существование в мире множества кафедр, факультетов и центров, формирование стандартного набора учебных И учебно-методических материалов по дисциплине сопряжено с нема­лыми трудностями. А если мы беремся преподавать общую историю науки и техники (а такой подход абсолютно необходим - только он поз­воляет связать воедино историю множества распадающихся наук, тео­рий...), то трудности становятся максимальными.

Ни одна из концепций истории науки не может претендовать на то, чтобы быть единственно верной - многие из них существуют по принципу дополнительности.

Эти трудности, естественно, проявляются и при формирова­нии такого важнейшего элемента дисциплины, как хрестоматия. Со­ставители не могут сослаться на какой-либо канонический образец хрестоматии по истории науки. Вместе с тем многолетняя деятель­ность кафедры истории науки Российского государственного гумани­тарного университета: создание и использование учебника, разнооб­разных программ, рабочих тетрадей, а также электронной версии

курса «История науки и техники» - однозначно свидетельствует о не­обходимости хрестоматии, и именно на бумажном носителе. Как из­вестно, тексты на мониторе и в книге не тождественны по восприя­тию - у них разные функции.

Составители отдают себе отчет в уязвимости предлагаемой структуры хрестоматии. Но требования разумности объема издания вовсе не надуманы. Поэтому отобрано то, что, по мнению составите­лей, в первую очередь необходимо студенту и аспиранту, изучающим историю науки и техники.

 

 

Историко-научные источники: опыт исторического осмысления

 

1. Историко-научное источниковедение как исследовательская область

 

Источниковедение истории науки основывается, прежде всего, на научных текстах, хотя их и нельзя рассматривать как единственную для истории науки группу источников: ведь историко-научное иссле­дование опирается также на музейные экспонаты: приборы, устрой­ства, на изобретения, фотографии и т. д. Тем не менее изучение текстуальных источников остается важнейшим моментом историко-научного познания. Что касается хрестоматии историко-научных источников, ее целью как раз и является - научить студента ценить высказанную от первого лица мысль, помочь ему проникнуть к под­линным и первичным текстам и идеям.

Источниковедение в его различных аспектах и применениях (в том числе общеисторическое, культурно-историческое - например, музыкально-историческое, церковно-историческое и т. д., а также и историко-научное) составляет неотъемлемую часть гуманитарного познания.

Между двумя аспектами текста - текстом как источником ис­торике-научного познания и текстом (даже тем же самым) как источ­ником познания других областей культурной и социальной действи­тельности - имеется существенное различие. Оно связано с особенно­стями междисциплинарной природы историко-научных источников. Всякое источниковедение в определенной мере междисциплинарно, но в историко-научном источниковедении исторический аспект ин­терферирует с дисциплинами, обычно «выносимыми за скобки» в большинстве модусов общеисторического и даже историко-культур­ного исследования. К этим дисциплинам относятся, прежде всего, математика и естественные науки, однако также и ряд гуманитарных дисциплин, например этнография, юриспруденция, экономика и т. д. Их источники нередко выпадают из поля зрения историка, изучаю­щего развитие гражданского общества, народов или стран. Целью научного текста обычно не является раскрытие экономической, пра­вовой и т. д. стороны науки; однако косвенно и опосредованно обо всем этом можно узнать, используя научный текст как источник.

Наука (и в особенности естествознание) представляет собой наиболее рациональный аспект культуры, а потому недостающие в историко-научных свидетельствах детали нередко могут быть восстановлены путем реконструкции эмпирических или дедуктив­ных моментов рассуждения. В других случаях сообщения об исто­рико-научных фактах могут быть верифицированы или фальсифи­цированы путем сопоставления источника с нашими современными знаниями в соответствующей научной, в особенности естественно­научной, области.

Приведем достаточно наглядный и в какой-то мере хрестома­тийный пример. Рассматривая сообщение Геродота (V в. до н. э.) О плавании финикийцев вокруг Африки около 600 г. до н. э., совре­менный историк науки должен, во-первых, констатировать излиш­ний скептицизм Геродота, который верит в оракул и вещие сны, в мщение богов и Поликратов перстень, но, столкнувшись с досто­верным, хотя и непривычным сообщением, категорически его отвер­гает. Во-вторых, это отвержение надо отметить как пример того, что именно скепсис может неожиданным образом подтвердить достовер­ность того, что отвергается. В самом деле, финикийцы, плывя вокруг Африки («Ливии»), видели солнце справа. «Я-то этому не верю, Пусть верит, кто хочет», - пишет Геродот (IV, 42). Экспедиция следо­вала с востока на запад, и солнце для них могло быть, вообще гово­ря, с любой стороны, в зависимости от времени дня и изгибов пути. Однако в античной литературе в случаях, когда не уточняется ни мо­мент наблюдения, ни положение наблюдателя, имеется в виду пол­день - единственный момент, когда по одному лишь положению солнца (строго на юге) можно безошибочно определить стороны све­та. Следовательно, в любой точке северного полушария солнце при движении наблюдателя с востока на запад будет у него слева. Фини­кийцы правдиво передали свое наблюдение в южном полушарии, где солнце в полдень столь же строго на севере, следовательно, спра­ва. Геродот, тоже не подозревавший о шарообразности Земли, но не имевший их наблюдений (весь его опыт таким наблюдениям проти­воречил), не должен был в аутентичность этих наблюдений поверить.

Источниковедческая специфика научных текстов определяется также возможностью на их основе характеризовать состояние той или иной отрасли науки на определенном этапе ее развития. С помо­щью научных текстов в историческое рассмотрение вводятся такие, вообще говоря, не традиционные для него темы, как «принципы на­учного эксперимента», «знание о природе», «законы природы» и т. д. Существуют также различия между общеисторическими и историко-научными источниками, связанные с самой структурой источникового познания. Как известно, любой источник исторического познания может рассматриваться с двух сторон: 1) как нечто, из чего может быть получена информация о развитии соответствующего объекта, и 2) как продукт человеческой деятельности. Применительно к историко-научным источникам второй аспект представляет собой резуль­тат научной деятельности, например открытие, изобретение или новый подход (метод и т. д.). В наличии обоих указанных аспектов, которые можно назвать информационным и творческим, можно убе­диться на примере любых видов историко-научных источников. Весь этот массив источников можно (как это применительно к общеисто­рическим источникам сделали в конце XIX в. в Германии И.Г. Дройзен и Э. Бернгейм, а в России в 1930-х годах М.Н. Тихомиров) под­разделить на «исторические остатки» и «историческую традицию». К «остаткам» относятся, например, данные археологии, а также при­боры, вещества, полученные при научных опытах на позднейшем этапе - аудио- и видео- документы и т. д. В качестве историко-научного источника могут выступать и данные эксперимента¹.

Носителем традиции историко-научного исследования явля­ется научный текст, в типичном случае печатный. Он, как мы уже говорили, служит источником разнообразных знаний и носителем разнообразной информации, не только историко-научной. Для со­здания же собственно историко-научных работ с ранних этапов, по существу с самого появления историко-научной литературы, ис­пользовались письменные источники двух типов, приблизительно тех же, за которыми в наши дни закрепились названия «первичные» и «вторичные».

Так же как для исследования исторического источника вообще, для исследования историко-научного источника первостепенными должны быть признаны моменты, связанные не только с его функцией (т. е. с функцией указания на объект познания), но и с его природой как продукта культуры.

Если для анализа источника и раскрываемых им фактов всегда существенна их оценка с позиций современности, то для анализа историко-научных источников такая оценка особенно важна. Это связано рациональным характером науки как главного компонента Объекта историко-научного познания. Рассмотрение этой важной особенности историко-научных источников требует фиксации историко-научного источниковедения как исследовательской области с ее собственными методами и приемами, которые представляют собой чктный случай приемов и методов источниковедения как такового, не лишены и своей специфики.

 

2. Формирование концепции историко-научного источника

Несмотря на отсутствие вплоть до Нового времени таких терминов, как «первичный» и «вторичный» источник, «источниковедение» и т. д., и несмотря на имевшую место до недавних пор недифференцированность истории науки от других областей исторического познания, не­сомненно, что история науки как исследовательская область существовала, по крайней мере, с IV в. до н. э., когда в школе Аристотеля был создан ряд историко-научных монографий, фрагменты которых дошли до нас. Уже в ту эпоху фактически бытовали обе названные группы ис­точников. Первичные источники представляли собой оригинальные Мучные тексты, вторичные - историко-научные тексты в широком Смысле, поскольку на ранних этапах история науки еще не была диф­ференцирована от истории философии, а иногда, как у Геродота, и от общеисторического текста. Диоген Лаэртский в III в. н. э. составил ис­торико-философский в своей основе труд: собрание жизнеописаний философов, ученых, мудрецов (авторское название книги в дошедших до нас списках отсутствует и осталось неизвестным). Но в этом труде. С современной точки зрения вполне просматривается и историко-науч-НЫЙ аспект. В источниковедческом же плане очевидно, что автор ис­пользовал как имевшиеся в его руках оригинальные труды более древних «физиков» (точнее: натурфилософов) и сочинения по астрономии, метеорологии, биологии, так и исторические обобщения этих трудов в виде, например, «Мнений физиков» Теофраста (IV в. до н. э.), «Исто­рии астрономии» Евдема Родосского (ок. 300 г. до н. э.) и «Обзора уче­ных» Диокла Магнесийского (II—I вв. до н. э.).

В Новое время историко-научная литература стала формиро­ваться с XV-XVII вв., когда появились труды: «О первых изобретате­лях» Полидора Виргилия (1499), «Сто польских ученых» С. Старовольского (1625), «О возникновении и прогрессе химии» Оле Борха (1668) и т. д. Их источниками опять-таки служили как научные, фи­лософские и исторические трактаты, так и находившиеся в научном обиходе к тому времени античные и средневековые сочинения, хотя бы частично относящиеся к истории знания, - например, «Этимо­логии» Исидора Севильского (ок. 600 г. н. э.), «О природе вещей» Фомы Кантемпре (1248) или «Книга природы» Конрада фон Мегенберга (ок. 1370). Впрочем, эти труды сами в значительной мере осно­ваны на античных источниках.

Как видим, историко-научные источники были весьма разрозне­ны во времени. Специальный интерес к источниковедению истории науки (и к источниковедению вообще) возник лишь после того, как анализ источников стали рассматривать в качестве отдельной дис­циплины, а не предварительного этапа работы историка. Потребность в таком анализе была вызвана совершенствованием методов истори­ческого исследования и ростом престижа науки в результате промыш­ленной революции, в ходе которой прогресс науки был осознан как один из факторов социального и технологического прогресса.

Рост престижа науки повлек за собой неожиданное и парадок­сальное последствие: появились подделки историко-научных источ­ников. Сами по себе случаи фальсификации грамот, посланий и т. д. - феномен почти столь же древний, как письменность. Подделывались и произведения искусства. Подделывать специально научные тексты до какого-то момента не возникало потребности. Однако в середине XIX в. уже не вызвало большого удивления, например, разоблачение подделок Д. Врен-Люка, изготовившего фальшивые письма Галилея и Паскаля, из которых якобы следовало, что Галилей произвел ряд астрономических наблюдений, в действительности выполненных через много лет после его смерти, и что Паскаль узнал об этих наблюдениях из своей тайной переписки с Галилеем и затем исполь­зовал их для формулировки принципа всемирного тяготения. Полу­чилось, что приоритет в открытии тяготения принадлежит Франции и что это открытие было сделано Паскалем почти за полвека до Нью­тона. Подобные фальсификации усиливали потребность в разработке приемов критики историко-научных источников.

В течение XIX в. шел процесс превращения источниковедения в самостоятельную дисциплину. К концу столетия он стал важной предпосылкой для создания историко-научного источниковедения.

Первоначальным внешним выражением «дисциплинаризации» ис­точниковедения (общего) было появление научных обществ и изда­ний в этой сфере. Например, в Германии вопросы источниковедения стояли в центре внимания как основанного в 1819 г. по инициативе Г.Ф. фон Штейна «Общества по изучению старинных исторических источников», так и издаваемой с 1826 г. серии «Памятники немецкой истории». Впрочем, термин «источниковедение», Quellen Kunde, вошел в общее употребление десятилетием позже. Издатели «Памят­ников...» разбили источники на пять типов, к двум из которых (Epistolae - «Письма», Antiquitates - «Древности») были отнесены, в частности, и историко-научные памятники.

В России аналогичную стимулирующую роль в формировании источниковедения сыграло издание «Собрания государственных гра­мот и договоров» (с 1813) и «Полного собрания русских летописей» (с 1844), а также ряд других публикаций, в том числе подготовлен­ных начиная с 1834 г. Археографической комиссией. Немалое значе­ние для разработки теоретических вопросов изучения источников, в том числе историко-научных, имели труды историков XIX в. -Э. Фримена в Англии, Э. Бернгейма в Германии, Ш.В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса во Франции и других. Они в основном опирались на позитивистские представления о методе исторического исследова­ния, согласно которым текст - это окончательная для исторического исследования действительность. Тем не менее развитый историками-позитивистами подход в ряде отношений способствовал сближению гуманитарной и естественно-научной позиций на почве истории науки. Например, Э. Бернгейм прямо включал некоторые аспекты естествознания в историческую науку, считая его «вспомогательной исторической дисциплиной», без которой неполным будет представ­ление об исторической причинности.

Под углом зрения трактовки истории как процесса генерации текстов такие понятия, как «философия истории», «историософия», «исторический процесс как целое», теряли смысл. Ограничение горизонта историка текстуальной реальностью в особенности пре­пятствовало конструктивному исследованию в истории науки. В этой области сам отбор источников среди всех потенциально доступных и в принципе могущих служить источниками документов определяет­ся некой рациональной схемой, которая ведет к открытию или к по­строению новой теории. При отсутствии такой схемы историк теряется во множестве потенциальных источников - как будто равно­правных, но на самом деле подчас уводящих в сторону от магист­ральной линии развития науки. Такие случаи встречались нередко

 

и в XX столетии: так, долгое время историки биологии, изучавшие историю учений о наследственности по источникам XIX в., про­пускали ключевое для этой истории событие - публикацию Г. Менде­ля в 1865 г. о количественных законах наследственной передачи при­знаков. Это событие первоначально не привлекало внимания истори­ков, потому что было отражено до 1900 г. лишь в неавторитетной провинциальной прессе, мало интересовавшей их. Историки науки, как и вообще ученые XIX в., гораздо выше (по сравнению с несуще­ственной, как им казалось, публикацией Менделя) ставили значение широко обсуждавшихся, но не научных в своей основе ламаркист­ских и пангенетических схем. Позже (например, для советских исто­риков биологии 1940-1950-х годов или для А. Дж. Мортона) роль фактора, деформирующего историко-научную реальность, сыграло осуждение менделизма со стороны власти. Все же к числу заслуг историков науки XIX-XX вв. следует отнести факт, что такого рода случаи пренебрежения действительно великими открытиями были исключением, и в этот период создано немало ставших классически­ми образцов дисциплинарной и общей истории естественных наук. Источниковедческий аспект этих работ был ориентирован, в част­ности, на преодоление статичности и синхроничности научного текста, на выявление его исторической стороны. То, что в тексте было постулировано или принято за очевидное, нередко оказывалось на самом деле опосредованным результатом деятельности предше­ственников. Историки науки стремились обнаружить такое опосредо­вание, равно как и прочие факторы научного прогресса. Эти цели, связанные с отказом от односторонне фактографического подхода к текстам, уже к концу XIX в. выдвинулись - как для историков науки, так и для исторического исследования в целом - на первый план. К данному времени больше внимания стали привлекать вне­текстовые источники историко-научного познания начиная с самых ранних этапов. Все это означало существенное расширение истори­ческого горизонта.

Жак Буше де Перт еще в 30-40-х годах XIX в. благодаря своей интерпретации каменных орудий из долины Соммы фактически ввел в науку представление о палеолите, причем в своей первичной фор­ме это представление было конкретизировано именно как обращение к новому виду историко-технических источников. Дело было даже не в самом факте их обнаружения, а в интерпретации. После Буше де Перта и особенно после обоснования Ч. Дарвином понятия об эволюции человека собственно и появились специалисты в облас­ти истории каменного века, равно как и в области первобытной археологии. Приблизительно на рубеже XIX-XX вв. новая, соответ­ствующая этим специальностям группа источников - первобытные орудия - окончательно утвердилась в своих правах.

Однако в те же годы была предпринята еще одна попытка по­строить историю науки на позитивистских, чисто «текстовых» нача­лах - попытка, парадоксальным образом явившая собой переход к преодолению позитивизма в историко-научной литературе XX в. Она нашла свое воплощение в «Физической теории» (1904) П. Дюгема, одного из крупнейших французских теоретиков истории науки. Эта книга особенно важна для нас в том плане, что Дюгем уже имеет дело с эксплицированным им понятием историко-научного источни­ка. В своем подходе к корпусу историко-научных источников Дюгем отождествляет источниковую реальность с набором текстов. Он не­однократно подчеркивает многоплановость структуры текстов, даже в тех случаях, когда эта многоплановость скорее угадывается; напри­мер, Дюгем пишет, что Птолемей в «Альмагесте» многое заимствует из труда Гиппарха и часто неявно ссылается на этот труд. Однако по ходу изложения у Птолемея не всегда легко отличить его личный вклад от того, что взято им у его предшественника. Дюгемовская по­пытка интерпретировать историю науки как цепь текстов оказалась -если говорить о крупных и влиятельных опытах построения всеоб­щей истории науки - по существу последней, причем она уже не вполне согласовывалась с классическим позитивистским отказом от метафизики. Роль метафизического элемента в этой попытке играло обращение к христианскому наследию и осмысление на его основе научных и историко-научных данных с акцентом на их этических и эстетических аспектах. Согласно Дюгему, цель науки - не объяснять, а «экономно» (в махистском смысле данного термина) описывать яв­ления. Источниками этого описания служит как прямой опыт, так и книги предшественников. Даже Леонардо да Винчи использовал в качестве источников труды более ранних авторов XV и XIV вв., отку­да и подзаголовок «Этюдов» Дюгема о Леонардо: «Те, кого он читал, и те, которые читали его», т. е. для которых его книги стали источни­ками. Вся эта преемственность рисуется Дюгемом как кумулятивное развитие: даже научная революция XVII в. произошла в результате непрерывной последовательности мелких добавлений из доктрин средневековых схоластов. Если и был подлинный «перерыв непре­рывности» в развитии науки, то он произошел в 1270-х годах, когда парижский епископ Эжен Тампье осудил ряд пунктов аристоте­левской космологии, включая различие надлунной и подлунной сфер и невозможность сотворения одновременно нескольких миров

 

(при этом в промежутке между ними оказывался вакуум, существо­вание которого тоже отрицалось Аристотелем, а теперь, т. е. в конце XIII-XIV в., было признано возможным). От этого переломного пункта, т. е. с эпохи в определенном смысле еще «донаучной», начи­нается, по Дюгему, вполне постепенное и непрерывное движение вплоть до современной ему (Дюгему) науки.

«Нулевой» стадией этого движения было официальное осуж­дение не только Аристотеля, но и его последователей, прежде всего Ибн-Сины и Аль-Газали, в трактате «Аристотель и его последовате­ли», написанном Гийомом Овернским, одним из парижских еписко­пов, приблизительно в середине XIII в. Это еще не было прямое осуждение, но лишь высказанное Гайомом как частным лицом мне­ние. Тампье в 1270 и 1277 гг. выступил уже с официальным осужде­нием и даже не столько Аристотеля, который ускользал от церковно­го суда как живший в эпоху дохристианскую, сколько его исламских и прочих позднейших последователей и их науки о природе. Осужде­ние, видимо, не имело абсолютной силы и не касалось всех учений Аристотеля, но только тех, которые вели к пантеизму или мате­риализму, в чем, собственно, и обвинялись Ибн-Сина и Аль-Газали. Во всяком случае, Фома Аквинский, ставший в 1257 г. доктором Парижского университета, мог продолжать чтение своих лекций в Париже, в непосредственном соседстве с Тампье, а также в Кельне, Риме и Неаполе до своей смерти в 1274 г., т. е. между двумя анафема­ми Тампье в адрес Аристотеля. Больше того, его перипатетическое в своей основе, но христианизированное учение не помешало его кано­низации в 1323 г. и признанию пятым учителем церкви в 1567 г. Это, в свою очередь, не помешало ученым XIV-XVI вв. критиковать фи­зику Аристотеля, и эта критика подготовила, в конечном счете, астро­номию Коперника-Галилея и физику Галилея-Ньютона. Критика за­ключалась не просто в выискивании противоречий у Аристотеля, но в конструктивной замене предположенных им умозрительных меха­низмов движения фактором, родственным позднейшей «силе», так называемым импетусом. Еще не пришло время для воскрешения ги­потезы Аристарха Самосского, но Никола Орем (1377) и Георг Брюс­сельский (конец XIV в.) уже убедительно доказывали по крайней мере факт вращения Земли вокруг своей оси. Параллельно разви­валась доктрина бесконечности пространства и множества миров, за столетия до Дж. Бруно разработанная Николаем Кузанским. Пур-бах и Региомонтан, готовившие в Вене основу для коперниковского переворота, могут считаться последователями Кузанца. Таким обра­зом, некая, преемственность от средневековой космологии XIII в.

к научной и в конечном счете гелиоцентрической космологии XVI в. действительно существует. В то же время эта преемствен­ность не означает отсутствие переворотов и революций в разви­тии наук, и анализ источников с целью выявления «перерывов непре­рывности» по существу явился одной из важнейших задач источ­никоведения истории науки в течение XX в., а в какой-то мере и в начале XXI в. Мы будем иметь в виду, что за эмпирическими и теоретическими достижениями в этой сфере скрывается интерес к важнейшей концептуальной и практической проблеме научных революций.

Параллельно с работами Дюгема, сводившими эту проблему к ее кумулятивистскому аспекту, понятие историко-научного источ­ника нашло себе отчетливые выражения в трудах английского исто­рика Э. Фримана («Методы исторического исследования», 1884), в лекционном курсе В.О. Ключевского по источниковедению (конец XIX в.) и в ряде работ К.Н. Бестужева-Рюмина. В последних, в част­ности в рецензии на упомянутую книгу Фримана, историко-научные источники выступают как неотъемлемая часть общего массива исто­рических источников и подчеркнута необходимость рассматривать этот массив как единое и вместе с тем дифференцированное целое. В лекциях В.О. Ключевского был поставлен ряд вопросов историко-научного источниковедения, например проблема значения работ В.Н. Татищева как источника для понимания специфики российско­го Просвещения («наука во всем тогдашнем ее объеме и для всего на­рода» рассматривалась как «средство исправления» нравов²); про­блема оценки результатов сибирской экспедиции Г.Ф. Миллера; про­блема структурирования источника, построения схемы уровней его критики, начиная от текстологической и кончая уровнем оценки зна­чения источника в целом.

Такие уровни Ключевский находит в трудах А. Шлецера, рас­сматривая их в плане субъективной истории науки (Шлецер высту­пает как автор «уровневой» схемы применительно к Нестору) и в плане объективного наличия этих же уровней в летописи и вообще тексте как объекте науки. Ошибка Шлецера заключалась в подходе к «Повести временных лет» непосредственно и только как к историче­скому памятнику, в то время как она представляет собой историко-научный источник, по выражению Ключевского - «ученую историче­скую диссертацию, написанную в начале XII в.»³. Ее автор - «не ле­тописец и не баснописец, а ученый-исследователь»⁴.

Учитывая объективно происшедшую на рубеже XIX-XX вв. революцию в истории науки как дисциплине, ее превращение

в полноправную область исследований, можно считать, что к началу XX в. созрели важные предпосылки для процесса формирования ис­точниковедения истории науки. Вместе с тем препятствием этому процессу была неэксплицированность места историко-научных текс­тов и других памятников и свидетельств развития в рамках общего массива исторических источников.

 

3. Развитие историко-научного источниковедения в XX в.

 

В XX в. историко-научное источниковедение обогатилось рядом новых подходов, в том числе системным, феноменологическим и аксиологическим. А.С. Лаппо-Данилевский в своей «Методологии истории» (вып. 1-2. СПб., 1910-1913) отчасти присоединился к точ­ке зрения, ставящей во главу угла исторического и вообще научного исследования этико-эстетический, по его терминологии - аксиологи­ческий подход⁵. Однако применительно к историческим наукам он считал необходимым конкретизовать этот подход в социальном пла­не: «Историк, пользующийся обоснованными ценностями, должен, кроме того, выяснить, в какой мере они стали историческою действи­тельностью. Т. е. в какой мере они действительно признались той общественной группой, которую он изучает»⁶. Для реализации этого тезиса и для выяснения ценностных ориентации отечественных ученых как социальной группы Лаппо-Данилевский в первые годы XX в. предложил создать в Петербургской академии наук специаль­ное исследовательское подразделение - «Русская наука». Оно и было создано в виде особой комиссии, причем, как впоследствии вспоми­нал В.И. Вернадский, учреждение этой комиссии «...имело в виду не только интересы переходящего момента - пробуждение народного самосознания в эпоху кризиса; оно должно было подвести итоги глу­бокому историческому процессу - росту, углублению и расширению научной мысли в среде нашего народа»⁷. После некоторого перерыва работы этой комиссии были продолжены созданной в 1921 г. при Академии наук Комиссией по истории знаний, председателем кото­рой стал В.И. Вернадский. Работа обеих этих комиссий, если гово­рить о ее источниковедческом аспекте, основывалась на установке Лаппо-Данилевского, согласно которой историограф и источниковед, изучая деятельность ученых и историков науки, не должен ограни­чиваться декларацией принципов и специфики их научного подхода, но должен выяснять, в какой мере эта специфика реально прослежи­вается в историко-научных источниках соответствующей эпохи и данного дисциплинарного общества.

В целом труд А.С. Лаппо-Данилевского «Методология исто­рии» послужил важным шагом к созданию источниковедения исто­рии науки в качестве самостоятельной дисциплины. Историю науки Лаппо-Данилевский сознательно включил в набор исторических дис­циплин, подлежащих рассмотрению с позиций источниковедения. Последнее должно изучать «то общее, что обнаруживается в научных приемах... истории языка, истории, философии, религии, науки, ис­кусства и литературы...»⁸. Есть свидетельства, что Лаппо-Данилев­ский стремился применить свой подход для решения одного из слож­нейших вопросов истории науки - для выявления особенностей на­циональных систем науки⁹. Он считал, что источниковедение исто­рии науки характеризуется определенными отличиями по сравнению с другими разделами источниковедения. Эти отличия связаны с тем, что в истории науки на первый план выдвигается связность изложе­ния и даже (как в истории математики) цепочки доказательных рас­суждений, оценка документа как результата «полноты творческой ин­дивидуальности» его автора. Во многих случаях источники по исто­рии науки могут быть выстроены в логические и одновременно хро­нологические ряды, причем крупнейшие открытия совершаются на пересечении таких рядов, каждый из которых соответствует какому-то аспекту будущего, т. е. еще не реализованного открытия. К откры­тию закона тяготения, например, привели два последовательных ряда работ: «система небесной геометрии» была создана Коперни­ком, Тихо Браге, Кеплером и Ньютоном, а математическая теория движения, впоследствии приложенная и к движению небесных тел, -Галилеем, Гюйгенсом и Ньютоном. Оба ряда работ привели Ньютона к открытию закона тяготения. Но самого Ньютона во всей полноте его творческой индивидуальности, конечно, нельзя логически вывес­ти из вышесказанных рядов. Таким образом, при разложении поня­тия о полученном им результате (т. е. закона тяготения) историк заме­чает, что он включает в себя два аспекта - систему небесной геомет­рии и математическую теорию движения - и что оба аспекта встре­тились и были синтезированы в творческом уме Ньютона¹⁰.

Основными аспектами источниковедческой парадигмы Лаппо-Данилевского признаются подход к историческому источнику как к продукту культуры, нераздельность источниковедческого исследова­ния и исторического построения, а также акцент на роли сознания исследователя в историческом познании¹¹. Очевидна применимость этих принципов к источниковедению истории науки. Они проникали

в историю науки, как и в другие области исторического исследова­ния, можно сказать, стихийно, причем их внедрение часто не явля­лось результатом специальной разработки в трудах какого-либо одно­го методолога. А.Е. Пресняков и СМ. Валк, ученики и последовате­ли Лаппо-Данилевского, делали ударение на источниковедческом значении анализа исторических свидетельств именно как культурных памятников. В то же время методология А.С. Лаппо-Данилевского, не вмещавшаяся в рамки «исторического материализма», не ускольз­нула от идеологического контроля. Л.В. Черепнин называл ее «идеа­листической чепухой», признавая, впрочем, что ее «следует отли­чать... от реальных достижений этого исследователя»¹².

В Западной Европе в 1920-1940-х годах теория источниковеде­ния нашла свое развитие в трудах Л. Февра, Р.Д. Коллингвуда и дру­гих методологов и историков, у которых «в качестве смыслообразующей компоненты выступает активная деятельность самого историка как познающего субъекта»¹³. Концепция ноосферы, разработанная В.И. Вернадским, Э. Леруа и П. Тейяром де Шарденом, позволила конкретизировать картину развития науки как части космических преобразований под воздействием человеческого фактора. Источни­ки для познания развития науки при этом выступают как один из раз­рядов универсального комплекса культурных феноменов. И.М. Гревс отстаивал идею взаимопроникновения двух аспектов источников в истории культуры (в том числе и в истории науки): вещественного и духовно-творческого, причем интеллектуальный и вообще духовный аспект реализуется именно посредством материального.

В течение 1950-1960-х годов встал вопрос о статусе источнико­ведения и, в частности, источниковедения истории науки как дисцип­лины. Нередко признаваемый к тому моменту за источниковедением статус «вспомогательной исторической дисциплины» стал казаться многим недостаточным. В частности, Б.А. Рыбаков высказывал поло­жение, что вспомогательными можно называть лишь узкосправочные дисциплины. Впрочем, такое понимание термина «вспомогательная наука» прослеживается и на более ранних этапах, по крайней мере с 1870-х годов. Так, можно вспомнить мнение А.С. Уварова, одного из основателей Исторического музея в Москве¹⁴. В 1879 г. А.С. Уваров сказал относительно археологии, что она не должна «...считаться наукой второстепенного значения или только вспомогательною наукой»¹⁵. Впоследствии М.Н. Тихомиров предложил отказаться от термина «вспомогательные науки» применительно к археологии, историографии, источниковедению, археографии и назвать их «спе­циальными историческими дисциплинами»¹⁶, каковое название в конечном счете и прижилось. В других случаях, например при­менительно к истории литературы, предлагали употреблять для источниковедения термин «научно-вспомогательная дисциплина». Отметим также, что в советский период делались попытки придать термину «источниковедение» некий негативный оттенок, так же как понятию «архивное дело». Вспомним призыв И.П. Павлова: «Не делайтесь архивариусами фактов». Н.Л. Бестужеву-Рюмину, проведшему большую работу по публикации источников и по исто­риографии отечественной истории, ставилось в вину то, что он ориентировал «историческое исследование в сторону источниковед­ческой тематики»¹⁷.

Историко-научное источниковедение завоевало прочные пози­ции благодаря работам А.И. Андреева и В.К. Яцунского, в центре внимания которых были проблемы взаимного действия естественно­научных и гуманитарных методов в источниковедении и историчес­кой географии.

К историко-научным источникам, изученным А.И. Андреевым, относятся материалы Г.Ф. Миллера, СП. Крашенинникова, М.В. Ло­моносова, в том числе связанные с камчатскими экспедициями В. Бе­ринга и А.И. Чирикова. Большой историко-научный источниковедчес­кий материал содержится в работах «Очерки по источниковедению Сибири XVII в.» (Л., 1940) и «Роль русского военно-морского флота в географических открытиях XVIII и XIX-XX вв.» (Л., 1947), равно как в опубликованных Андреевым источниках к изучению жизни и деятельности Петра I, М.В. Ломоносова, В.Н. Татищева, В. Беринга. Благодаря работам А.И. Андреева и затем, в более систематизирован­ной форме, В.К. Яцунского в рамках историко-научного источникове­дения развилась особая исследовательская область - картографическое источниковедение, к настоящему времени получившее общее при­знание. В трудах Яцунского эта область была тесно связана с истори­ческой географией¹⁸. Л.А. Гольденберг, изучивший научные резуль­таты путешествий СУ. Ремезова (XVII в.), и другие последователи А.И. Андреева продолжили исследование картографических и истори-ко-географических источников с историко-научной точки зрения.

Большое значение для развития источниковедения истории на­уки имела основанная СИ. Вавиловым в 1944 г. серия публикаций «Классики науки», и в еще большей мере - документальная серия «Научное наследство», основанная в 1948 г. по инициативе В.Л. Ко­марова и предназначенная для публикаций ранее не опубликованных источников по истории науки. Был предпринят и ряд других анало­гичных публикаций - как в России, так и за рубежом. Они способст­вовали

упрочению статуса историко-научного источниковедения сре­ди других разделов исторического источниковедения.

Интерес к вопросам источниковедения распространился и на историко-технические источники. Такие темы, как структура источниковой базы источников по истории техники, использование авто­матизированных информационных систем в историко-технических исследованиях, систематизация источников по истории техники, были освещены на прошедшем в Чехии в 1982 г. X симпозиуме ИКОТЕК «Источники по истории техники». Мы не можем и не ста­вим себе целью осветить здесь в достаточной мере все происходив­шие в 1960-1980-х годах мероприятия и события в данной области, но несомненно, что интерес к природе и структуре массива истори­ко-научных и историко-технических источников в течение этого периода непрерывно усиливался.

В течение 1960-х годов многие вопросы источниковедения истории науки и техники были реинтерпретированы под влиянием появившегося в 1962 г. труда Т. Куна «Структура научных револю­ций». Наиболее эксплицитно на первый план, по сравнению с пред­шествующими десятилетиями, по существу со всем последюгемов-ским периодом, вышли вопросы критериев оценки источников в пла­не двух основных модусов развития науки: научных революций и «нормальной науки». В качестве источников для изучения «нормаль­ной науки» рассматриваются в первую очередь учебники или (для пе­риода до XIX в.) классические труды, такие как «Физика» Аристоте­ля, «Альмагест» Птолемея, «Начала» и «Оптика» Ньютона, «Элект­ричество» Франклина, «Химия» Лавуазье или «Геология» Лайеля. Источниками реконструкции «нормальной науки» для Куна служат также статьи и монографии, написанные с использованием этих учебников и других как образцов (парадигм).

Естественно, что рукописные документы, приборы и прочие категории источников соответственно их материальным носителям и технике выполнения также могут служить источниками для рекон­струкции «нормальной науки» и хода ее развития. Вместе с тем в процессе этой реконструкции должны быть различены (и практи­чески разделяются) два ее вида: реконструкция собственно «нор­мальной науки» на основе того, как использовался данный учебник, прибор и т. д., и реконструкция того, как создавалась данная парадиг­ма, воплощенная в учебнике или ином источнике. Больше того, при наличии определенных, впрочем редких, способностей ученый может выйти за пределы учебника и на основании его наметить воз­можность новой парадигмы.

Значительную роль в схеме Куна играет также внеисточниковое знание, например результаты психологических опытов с картами или с очками, дающими перевернутое изображение. Эти опыты иллюстрируют воздействие предвзятой установки на ход познания. Подробнее понятие внеисточникового знания рассмотрено В.В. Фарсобиным в монографии «Источниковедение и его метод» (М., 1983. С. 208-213). В основе этого понятия лежит тот факт, что в ряде слу­чаев историк опирается на те сведения, которыми он располагает благодаря своей общей подготовке и профессиональной эрудиции. Например, изучая процесс формирования учения Ч. Дарвина, исто­рик должен обладать определенными не только сведениями о нем самом, но и знаниями из области биологии, геологии, статистики, сельского хозяйства. В строгом смысле такие сведения, образуя эру­дицию и общеметодологическую подготовку, тоже имеют свои ис­точники; но эти последние носят более общий и тривиальный харак­тер и по сравнению с конкретными источниками знания о генезисе концепции Дарвина (текст книги «Происхождение видов», письма Дарвина и т. д.) выглядят всего лишь фоном (background).

В целом «Структура научных революций» Т. Куна имела в источниковедческом плане то последствие, что историко-научные источники в восприятии исследователей развития науки распались на две основные содержательные группы: источники к изучению 1) «нормальной науки» и 2) научных революций. Первая группа по своей структуре совпадает с общей структурой источниковой базы истории, вторая имеет ряд особенностей. Поиск источников для этой группы выходит далеко за пределы массива, которым ограничены ис­точники первой группы. Причины научной революции могут лежать в сфере философии, специального действия или даже эстетического восприятия. Соответственно расширяется круг источников. Кроме того, источники к постижению научной революции имеют тенден­цию концентрироваться около одного первоисточника, содержащего основы парадигмы для будущей «нормальной науки». Такой источ­ник в типичном случае - книга, как, например, «Происхождение видов», реже - статья, как эйнштейновское «К электродинамике дви­жущихся тел». Но во всех случаях - нечто отличное по глубине от дальнейших разъяснений, уточнений и т. д. этого первоисточника, каковой вместе с другими отраслевыми «носителями парадигм» об­разует то, что называют «научной классикой» (не смешивать с «клас­сической наукой»!).

В рамках методов case studies, интервьюирования и устной ис­тории в качестве источников выступают собранные тем или иным

способом сведения и воспоминания участников отдельных событий в истории науки, а также интервью, записанные на различные мате­риальные носители. Фото- и кинодокументы самой различной фор­мы также выступают, особенно в течение последних десятилетий, в качестве источников истории науки.

«Если в XIX - начале XX в. естествознание предлагало образ­цы, модели для исторических реконструкций, то в XX в. уже есте­ственно-научное мышление строится в какой-то мере по образцам гуманитарного знания»¹⁹. Такой важнейший источник для познания истории и современного состояния науки, как научная статья, оказы­вается социальным феноменом и характеризуется антропологически­ми параметрами (степенью влияния коллег, соотношением с миро­воззренческими и практическими целями и т. д.).

Эмпирические свидетельства, подтверждающие или опровер­гающие некоторую концепцию, применительно к историко-научным концепциям составляют их источниковый базис (или, соответствен­но, источниковый базис их опровержения)²⁰. Наличие такого базиса и надежных правил оперирования с ним еще сравнительно недавно считалось гарантией доказанности результатов. «Это мнение стало несколько менее распространенным среди ученых со времени эйн­штейновской революции»²¹. Однако еще в XVIII в. оно было на­столько общепринято, что работы, не удовлетворяющие этим крите­риям доказанности, могли считаться как бы несуществующими и да­же подлежащими уничтожению. Примерами варварского уничтоже­ния научных источников может служить истребление «менделистской и морганистской» литературы в СССР в конце 1940-х - начале 1950-х годов, а также уничтожение трудов «неарийских» ученых в гитлеровской Германии.

 

4. Возможные точки кристаллизации теоретического источниковедения истории науки и техники

 

Из краткого описания истории становления источниковедения исто­рии науки и техники видна недостаточность его теоретического обос­нования на современном этапе. Главная причина, конечно, в теорети­ческом уровне самой истории науки и техники как исследовательской и учебной дисциплины. Увы, этот уровень не очень высок. В громад­ном потоке историко-научной и историко-технической литературы преобладает описательный подход, рядом с которым периодически появляются отдельные небольшие и дискуссионные публикации ме­тодологического характера. Необходимо подчеркнуть при этом, как важнейшую черту фундаментализации истории науки и техники, по­стоянное наличие в структуре изданий такого раздела, как публика­ция источников - научная, со всем необходимым аппаратом ссылок, комментариев, справок. Публикации источников осуществляют также в виде серий, подобных «Памятникам научной мысли», или в виде отдельных изданий. Как правило, это замечательные публика­ции, выполненные тщательно, с любовью и знанием дела. Например, по случайному выбору, можно назвать первую на русском языке пуб­ликацию «Альмагеста» Клавдия Птолемея²² - важнейшую не только для понимания античной науки, но и всей истории науки (кто не слы­шал о Роберте Ньютоне с его преступлением Клавдия Птолемея или о «Глобальной хронологии» А.Т. Фоменко, начавшейся с его же пута­ницы по поводу «Альмагеста»).

Такого рода публикации, так же как экспонирование раритетов (памятников) науки и техники (хотя последнее имеет весьма суще­ственную специфику, требующую специального рассмотрения), не­сомненно, относятся к источниковедению истории науки и техники. Более того, они, в определенной мере, являются и отправной точкой источниковедения, и формой его завершения. Издание источников, без преувеличения, наиболее тонкая и ответственная работа истори­ка науки. Тонкость очевидна, а ответственность связана, прежде все­го, с «конечностью» публикатора - принадлежностью его к конкрет­ному времени, конкретной культуре, конкретной школе. И эта «конечность» трудносовместима с культурной и информационной «бесконечностью» источника.

Кроме того, целью публикации является, естественно, сам ис­точник, исследуемые при этом историко-научные сюжеты вторичны и привлекаются лишь для более полного освещения источника.

Как же мы могли бы определить источниковедение истории науки и техники? Как известно, любая научная дисциплина опреде­ляется триединством цели, предмета и метода своего исследования. Собственно, этим и определяется уровень теоретичности дисципли­ны. Увы, не только внятного описания этого триединства, но даже корректной постановки проблемы у профессиональных историков науки практически не найти. Возьмем несколько серьезных теорети­ческих работ (хотя почему-то все они названы очерками) профессио­нальных историков науки²³. И что? Лишь у Н.И. Родного есть спе­циальная статья «Источниковедение в истории науки»²⁴, но собст­венно источниковедению в ней посвящены четыре строчки, в разных

местах утверждающие важность отбора материала при исследова­нии. Объяснений этому может быть несколько, но первое из них - ис­торики науки (и тем более техники) по своему базовому образова­нию, как правило, естественники или инженеры, иногда философы, т. е. те, для кого культура исторического исследования, в лучшем слу­чае, открывается через самообразование, в силу чего для них более важно описание конечного результата исследования, чем оценка его исходных установок, методов и тем более - источников.

В тех же случаях, когда ставятся более или менее общие про­блемы источниковедения истории науки и техники, дело сводится к той или иной системе их классификации и функционального описания. Так что, несмотря на реально и давно существующую тео­ретическую проблематику источниковедения истории науки, ее тео­ретическое же осмысление придется делать пока каждому из нас самостоятельно²⁵.

Пожалуй, первый вопрос, определяющий цель рассматривае­мой дисциплины: кому и зачем нужно источниковедение истории науки и техники? Прежде всего, наверное, профессиональным исто­рикам науки и техники. А так ли уж их много? И зачем им абстракт­ная теория? А вот что им точно необходимо, так это понимание важ­ности источников и умение работы с ними. Другими словами, источ­никоведение истории науки как специальная дисциплина чрезвычай­но узка, а как необходимый элемент, даже фундамент, исторической культуры требуется буквально всем. Поэтому в первом приближе­нии мы могли бы определить целевую установку источниковедения истории науки и техники как создание необходимых условий науч­ности при проведении историко-научных исследований, а также и для адекватного восприятия истории науки и техники вне таких исследований.

Второй вопрос, который требует обсуждения: как нам пони­мать культуру исторического исследования? Этот вопрос прежде все­го связан с возможными трактовками предмета и метода историко-научного исследования. Картезианское субъект-объектное разобще­ние «научного мира», особенно после квантовой механики с ее объ­единяющим «принципом дополнительности», мало кого устраивает, тем более когда речь идет о гуманитарном знании. Уместно в этой связи вспомнить одну из последних (по времени) перемен интел­лектуальных интересов прежде всего в общей истории, а затем, в существенно меньшей степени, в истории науки. Этот сдвиг при­нято кратко называть «лингвистическим поворотом». В его основе лежат философские идеи, развиваемые главным образом Жаком Деррида, о том, что язык, в данном случае научный, понятийный, от­сылает не к некоему стоящему за языком «реальному» миру, а к дру­гому языку.

Все эти вопросы необыкновенно сложны и к нам имеют то от­ношение, что побуждают снова и снова ставить, вероятно, «вечный» вопрос: что такое история? Постоянное осмысление этого вопроса, как представляется, есть необходимое условие научности и глубины любого исторического исследования. Из множества идей и их авто­ров, имеющих отношение к этой проблематике, выберем два имени и две основополагающие идеи (относятся они примерно к рубежу XIX-XX вв.). Первый - Г.Г. Шпет, с идеей истории как общения, как коммуникативного процесса²⁶. Второй - А.С. Лаппо-Данилевский, который теоретически обосновал ключевое положение методологии истории об историческом источнике как объекте (причем психологи­зированном, или антропологическом, как бы мы сейчас сказали) ис­торического знания²⁷. Последнее требует пояснения. Различные кон­цепции понимания исторического источника в определенной мере можно рассматривать как варианты соотношения системы: «истори­ческая действительность» (несмотря на то что это понятие вполне научное, кавычки хоть как-то примиряют его с постмодернистским духом) - исторический источник - историческое знание. Если в каче­стве объекта исторического исследования мы выбираем «истори­ческую действительность» (которая есть не что иное, как ментальная конструкция, «репрезентация»), то мы должны «реконструировать» эту действительность, выстраивать соответствующие «логики исто­рии», открывать ее «законы», обосновывать ее «неодолимую объек­тивность», привлекая, естественно, источники как аргумент.

Небольшое отступление: практически в любом случае, когда речь идет об источниках по истории науки и техники, имеется в виду научный источник, т. е. некий текст, написанный ученым и для уче­ных. Если задаться вопросом: может ли быть источником по истории науки, например, религиозный или оккультный текст? - то первый ответ: конечно нет. Однако это не так. Если мы рассматриваем науку (и любую из дисциплин, в нее входящих) как развивающуюся систе­му, то всегда существует граница, отделяющая науку от того, что ею не является (не только и не столько антинаука, а не-наука, вне-наука...). При этом если мы исследуем развитие науки лишь внутри ее границ, то получим, во-первых, неполный, а во-вторых, искажен­ный ее образ. В поле нашего зрения должно попадать более широкое, чем только научное, пространство. Преодоление «узости научного подхода» дает великолепные результаты. Несколько примеров разного

 

типа историко-научных работ: исследования Френсис Амелии Ейтс об оккультных корнях науки Нового времени²⁸, работа В.Л. Рабино­вича о роли алхимии в развитии науки и культуры, в которой основ­ным источником, исследуемым автором, является алхимический трактат²⁹, научная публикация эзотерических текстов³⁰.

Поэтому вряд ли правомерно ограничивать источниковедение истории науки и техники только научными источниками. Возможно и уместно говорить о любом тексте как источнике, однако при условии специальной научной его обработки.

Соединяя две упомянутые идеи, мы можем получить весьма перспективную историко-научную методологию. Коммуникация: между кем и кем? С одной стороны, понятно, историк (не обязатель­но профессиональный), с другой - тот (те), кто отправил (оставил), вольно или невольно, некое сообщение (и в этом смысле это всегда текст, неважно, в вербальной или иной форме). Это сообщение в виде следа, остатка былого воплощено в историко-научном источ­нике. «Общаясь» через источник, с его помощью, с прошлым, мы строим образ прошлого. Неизбежно образ будет отражать черты лич­ности историка, что следует признать естественным. Волюнтаризму и фальсификациям вполне может воспрепятствовать научный анализ коммуникативного процесса, проводимый прежде всего в рамках со­циолингвистики.

Детально разработанная структура коммуникативной ситуа­ции, например с выделением ситуативных переменных, методов оценки коммуникативного поведения и т. п., вполне адекватно опи­сывает не только актуальное прямое общение, но также общение «сквозь пространство и время».

Делая еще один шаг и соединяя возможную историко-научную методологию с возможностями цифровых информационно-коммуни­кационных технологий (ИКТ), мы получаем поистине фантастичес­кие перспективы. Мы не ограничены в собирании источников (глав­ные требования: полнота и достоверность), прежде всего того их класса, который называется первоисточниками. У нас есть возмож­ность системного анализа источников различных форм представле­ния (от текстов на различных языках до любых видеоизображений). У нас есть, за счет программных средств, возможность получения из источников информации, другим способом не извлекаемой, напри­мер построение синхронных хронологических таблиц по большим массивам источников, создание различных понятийных сетей. Мож­но утверждать, что ИКТ открывают принципиально новые воз­можности «исторического общения», как бы снимая различия между прошлым и настоящим, актуализируя опыт прошлого для самопозна­ния настоящего.

Вместе с тем ИКТ как бы отменяет исходное вещное понима­ние исторического источника. Расширяя информационные возмож­ности источника, ИКТ приводят его в качественно иное состояние, с немалым списком недостатков, проблем, опасностей.

Таким образом, описывая прошлое и современное состояние источниковедения истории науки и техники, мы можем утверждать, что сегодня эта область исторического знания становится чрезвычай­но важной и ей принадлежит решающая роль в формировании ново­го типа истории науки и техники.

 

Примечания

¹ Исторический эксперимент: Теория, методология, практика. М., 1991. (Б-ка науч. тр. / Отв. ред. П.В. Боярский)

² Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. Т. 7. М., 1989. С. 183.

3 Там же. С. 231-233.

⁴ Там же. С. 233.

⁵ Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. СПб., 1910. Вып. 1. С. 242-243.

⁶ Там же. С. 245.

⁷ Цит. по: Принципы историографии естествознания: XX в. СПб., 2001. С. 364-365.

⁸ Лаппо-Данилевский А.С. Указ. соч. Вып. 1. С. 267.

⁹ В частности, он пришел к выводу, что «для русского ученого нет на­уки вне жизни и без жизни» (цит. по: Данилевский И.Н. и др. Источникове­дение. М., 1998. С. 82). Разумеется, остается вопрос, в какой мере такая осо­бенность эксклюзивна именно для русских. Однако существенно само обо­стрение данной проблематики в начале XX в.

¹⁰ Лаппо-Данилевский А.С. Указ. Соч. Вып. 1. С. 267.

¹¹ Данилевский И.Н. и др. Указ. соч. С. 9-12.

¹² Черепнин Л.В. К вопросу о методологии и методике источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин // Источниковедение
отечественной истории. Вып. 1. М, 1973. С. 51.

¹³ Данилевский И.Н. и др. Указ. соч. С. 59.

¹⁴ Уваров А.С. Археология России: Каменный период. Т. 1-2. М, 1881.

¹⁵ Цит. по: Уваров А.С. Сборник: Материалы для биографии и статьи по теоретическим вопросам. М., 1910. Т. 3. С. 193.

¹⁶ Тихомиров М.Н. Об охране и изучении письменных богатств нашей родины // Вопр. истории. 1961. № 4. С. 66.