ТЕЛО КРУЖЕВНИЦЫ НАЙДЕНО В ВИНОГРАДНИКЕ 7 страница
– Вы видели его? – снова спросила она.
– Я заметил его на вокзале Черинг-Кросс, – ответил Эшер. – Он беседовал с человеком, который, по моим сведениям, работает на австрийские секретные службы.
Она вскинула глаза цвета потемневшего красного дерева. Глаза эти скорее могли принадлежать хищной птице, нежели женщине. В шафранном свете губы и лицо Антеи казались одинаково бескровными. Темные волосы, уложенные точно так же, как это обычно делала Лидия, смешивались с чернотой ее платья. Гранатовая заколка сияла подобно капле крови.
– Беседовал с человеком?
– Вас это удивляет?
– Я думала… – Она поколебалась, затем взгляд ее упал на рану Эшера, и Антея вернулась к своему занятию. – Видите ли, в нашем доме был обыск. Я в это время отсутствовала. – Она извлекла из ридикюля сложенный в несколько раз листок желтой бумаги и, подойдя, протянула Джеймсу. Пальцы ее были в крови. – Вернувшись, я нашла на полу вот это.
Эшер развернул листок. Железнодорожное расписание. Ночной воскресный поезд отмечен кружком, на полях твердым почерком европейца приписано: «Венский экспресс»..
– Он исчез, пока меня не было, – сказала Антея, извлекая из саквояжа маленькую фляжку виски. Смочила чистый лоскут и осторожно подступила к Эшеру. Тот поднял руки, чтобы обе серебряные цепочки оказались подальше от ее не защищенных перчатками пальцев. Рану обожгло, запах виски почти заглушил запах крови.
– Зимой темнеет рано, и он часто просил пойти купить газеты или книги. Моя портниха ждет меня примерно в то же время. Эрнчестер обычно проводит всю ночь в своем кабинете за чтением, даже когда я отправляюсь… – Она не произнесла «на охоту», но Эшер понял.
Руки Антеи были как изо льда. Перевязку она накладывала быстро. Кровь на ее пальцах цвета слоновой кости запеклась черными пятнами. Холод усыпальницы, казалось, проникал уже в ребра Эшера.
Антея говорила быстро, как будто боялась, что Джеймс начнет ее утешать:
– Иногда он выходил на прогулку. Сначала я подумала, что так случилось и на этот раз. Но когда я вернулась под утро, дом уже был обыскан, в воздухе – запах табака и пота, а на полу – вот это. Я думала, его похитили. – Темные брови сошлись на переносице; последний узелок был завязан. – Я бы знала, если он… если бы с ним что-нибудь случилось.
Эшер вспомнил свой сон. «Как он мог умереть? – спросила она тогда. – Неужели я поднимусь сейчас по лестнице, а он не ждет меня там, наверху?»
– И вы не пошли к Гриппену? – Антея покачала головой.
– С тех пор как в прошлом году случились известные вам события, для лондонских вампиров настали тревожные времена. Гриппен принялся создавать новых птенцов – на место убитых призвал в Лондон своих старых питомцев. Мне он не доверял никогда. Сказать по правде, я… пока вы не упомянули об этом австрийце, подозревала, что это дело рук Гриппена. А вот почему я не обратилась к Исидро, сама не знаю.
Антея достала из саквояжа и подала ему купленную днем рубашку. Затем взяла фляжку виски и, отступив на шаг, принялась тщательно смывать с пальцев следы крови. Пока она занималась этим, Эшер оделся, даже повязал галстук. Двигался он через силу, несколько раз у него темнело в глазах, но помощи Антея ему так и не предложила. Во мраке усыпальницы среди костей по-прежнему шныряли крысы.
– На определенном расстоянии я способна чувствовать присутствие моего мужа. Я… я была не в силах ждать. – Она вскинула глаза. – А не мог он бежать в Австрию, спасаясь от Мастера Лондона?
– Мог, – сказал Эшер. – Но я подозреваю, что Гриппен тут вообще ни при чем. Пойдемте. – Он взял свой саквояж. – Не составите ли мне компанию за чашечкой кофе?
Тонкими белыми пальцами Антея накинула плащ на траурные вдовьи кружева и извлекла из темного угла усыпальницы широкую черную шляпу с перьями и плотной вуалью.
«Бросила ее здесь, – подумал Эшер, – когда поспешила мне на выручку. А крысы не погрызли, потому что испугались… почувствовали в шелке запах ее волос.»
Они расположились в «Ля Станца». Мягко сияли газовые рожки, кружились танцующие пары.
– В течение многих лет я боялась за Чарльза, – сказала Антея после того, как герр Обер принял заказ. – Отчасти из-за смерти Дэнни, который был нашим слугой еще во времена короля Георга. Его сожгло солнце. Кое-кто скажет: достойный конец для таких, как мы. – Она с вызовом бросила взгляд на Джеймса, но тот смолчал. – А отчасти из-за гибели города. Нет, я не про пожар Лондона – город умирал мало-помалу: там разрушилось здание, здесь посреди улицы возникла станция метро. Исчезло из обихода привычное слово, умер композитор, музыку которого Чарльз любил… Когда-то он часто бывал на концертах, интересовался новизной, но затем…
Официант принес кофе: ей – черный, с пенкой, ему – со взбитыми сливками.
– Вальс теперь выходит из моды? – Она откинула вуаль и поднесла к губам чашку, но не пригубила – лишь вдохнула аромат кофе. На танцевальной площадке дамы невесомо скользили под звуки «Сказок Венского леса», их платья были подобны лилиям шафранные, розовые, светло-зеленые, черные фраки мужчин звучали басовой нотой, пламенели офицерские мундиры.
– Полагаю, да. – Эшер вспомнил, как они вальсировали с Франсуазой. Неуклюжая с виду, в танце она двигалась легко и безошибочно. – Но не для людей моего возраста, – добавил он. – Те, что помоложе, конечно, предпочитают фокстрот и танго.
– Танго. – Она словно бы попробовала на вкус незнакомое слово. – Звучит как фрукт из Нового Света. Если надкусить – сок потечет по подбородку. Когда-нибудь я и этому научусь… – Взгляд ее вновь скользнул по танцующим. – Было время, вальс считался скандалезной новинкой. Признаться, мне тоже так казалось. – Антея улыбнулась воспоминанию. – Эрнчестер тогда еще любил танцевать. Гриппен смеялся над нами. Его ведь всегда интересовало лишь то, что служит убийству. А мы часто бывали на балах. Чарльз… жаль, что вы не застали его прежним.
– Что же его изменило? – Эшер произнес это почти беззвучно, но Антея услышала. Взглянула на него сквозь вуаль и снова отвела глаза.
– Время. – Она огладила изгиб ручки кофейной чашечки – точь-в-точь как это делала Лидия, когда что-то ее тревожило. На Эшера Антея не смотрела по-прежнему. – Жаль, что вы не знали его таким. Жаль, что вы не знали нас обоих.
Вокруг звучала музыка, шаркали подошвы, и тем не менее за их столиком как бы возникла тишина.
– Вы читаете частные объявления в «Таймс»? – спросил Эшер, отвлекши ее от печальных раздумий. Потянулся за своим открытым саквояжем, но был остановлен болью в боку. Просто указал на газету, торчащую наружу. – Точнее: читал ли их ваш супруг?
– Мы все это читаем. – Антея наклонилась и взяла газету сама. – Мы годами, а бывает – десятилетиями следим за тем, что происходит с людьми. Для нас это все равно что романы Бальзака или Диккенса. А ночи длинны.
Эшер развернул страницу и коснулся пальцем того самого объявления.
– Субботний номер, – сказал он. – Вот это, как мне кажется, впрямую связано с его исчезновением. «Юмитсиз» по-турецки означает «лишенный надежды». По-английски возможен вариант «Уонт-хоуп». Эрнчестер знает турецкий?
– Когда-то он был одним из послов короля Карла в Константинополе, еще до того, как мы поженились. Он отсутствовал три года. Разлука показалась мне вечностью. – Антея сухо улыбнулась, осознав нечаянную иронию этой фразы, и добавила: – Да мне и сейчас так кажется, когда я об этом вспоминаю. – Она нахмурилась, сравнивая текст объявления и расписание поездов, найденное ею в ночь исчезновения Эрнчестера. – Но почему? – спросила она наконец. – Что он мог такого ему сообщить, этот Олюмсиз-бей, если Чарльз уезжает, не известив меня? Даже без поддержки Гриппена – у нас еще в запасе было достаточно надежных укрытий. Нам ничего не грозило. Люди проникли в наш дом, да, но они сделали это ночью. Он бы без труда справился с ними. Ночью люди беспомощны. Чарльз знает в Лондоне каждый подвал, каждый закоулок. Допустим, он когда-то хорошо знал Вену, но города со временем меняются, и это очень опасно для тех, чья плоть воспламеняется от лучей солнца. Чем Олюмсиз-бей мог поманить его?
– Те, что обыскивали ваш дом, были наверняка наняты кем-то еще. – Эшер снова сложил газету и расписание поездов. – Исидро говорил мне, что неумершие обычно знают, когда кто-то пытается их выследить. А вы, получается, даже не имеете понятия об этих людях?
Она покачала головой:
– Ни малейшего…
– Стало быть, кто-то навел их на вас.
Вальс кончился. Оркестранты положили инструменты. Седобородый джентльмен галантно подал своей улыбчивой и тоже немолодой уже партнерше экстравагантный плащ из золотистого меха. Антея зачарованно проводила их взглядом.
«Кароли? – предположил Эшер. – Попытка отвлечь внимание графини Эрнчестер, чтобы она не помешала бегству мужа? Да, но тогда он должен знать о вражде между Гриппеном и Антеей, о том, что супруги рискуют утратить покровительство Мастера Лондона!»
Во всяком случае, несомненно одно: негодяев, напавших сегодня на Эшера, нанял именно Кароли.
Появился Обер с черным плащом леди Эрнчестер. Помогая даме одеться, Эшер вновь дернулся от боли. Антея быстро обернулась.
– Рана? – Ее пальцы были по-прежнему холодны, хотя она перед этим долго согревала их о чашку с горячим кофе. – Простите, я не подумала…
– Я и сам о ней забыл, – сказал он. – Позвольте я вас провожу.
Тюль тумана, подсвеченный газом, окутывал статуи и каменные гирлянды зданий Грабена. Тут и там еще сияли окна, за которыми служанки освобождали от корсетов своих хозяек, расчесывали им волосы, приносили ночные рубашки и молитвенники, замыкали в ларцы украшения, чистили бальные туфельки, чтобы затем скорчиться в холодных постелях и забыться сном на несколько часов. Воздух на улице был ледяной, среди безлистых деревьев, стволы которых были, казалось, изрезанны неведомыми рунами, изредка мелькала тень запоздавшего прохожего.
– Доктор Эшер.
Он приостановился, взглянул. Ее лицо казалось несколько смущенным.
– Я понимаю, что ни одна порядочная женщина не попросит мужчину остаться на ночь в своей спальне. – Пальцы Антеи тронули пуговицу на рукаве Эшера. – Но это фарс – думать сейчас о подобных условностях. Старые привычки давно умерли. Вы… останетесь?
Говоря, она смотрела ему в глаза. Странно, но Эшер не чувствовал надвигающейся опасности. Хотя прекрасно помнил, как тщательно смывала вампирша кровь с пальцев, помнил ее нервные торопливые речи, когда она явно боялась остаться в тишине. Ему пришло в голову, что Антея вдыхала аромат кофе, заглушая таким образом запах его крови.
Не похоже, чтобы леди Эрнчестер влияла сейчас на его сознание, пытаясь заманить к себе в качестве жертвы.
Поколебавшись, Антея продолжила:
– Самое страшное, конечно, это путешествовать в поезде одной. – Они шли по широкой улице – две одинокие фигуры в сгущающемся мраке. Позади них возвышался Чумной Столп – окруженный статуями святых и херувимов. – Прибыв в Париж, я еле успела войти в номер отеля, я боялась, что сон, утренний неодолимый сон вампира, настигнет меня прямо на улице. Меня, наверное, сочли сумасшедшей: как только слуги внесли в номер мой огромный чемодан, я вытолкала их прочь и замкнула дверь. И даже когда я осталась одна, все равно было страшно. Как знать, вполне возможно, что какая–нибудь алчная горничная решит среди бела дня порыться в моих вещах… – На секунду она ускорила шаг, и пальцы ее сжались на локте Эшера, стали стальными. – Но хуже всего было в поезде на следующую ночь, – продолжала она. – Засыпать под перестук колес, не зная, проснешься ли вновь!
Говорят, мы не чувствуем боли, когда нас сжигает солнце, мы сгораем во сне, но кто знает! – Под вуалью лицо Антеи казалось спокойным, однако голос ее был прерывист, и она зябко куталась в плащ, хотя бессмертные, наверное, холода не ощущают. – Кто может рассказать об этом? Даже в кромешной темноте подвала солнце погружает нас в сон. Иногда мы знаем и слышим, что происходит вокруг, но проснуться не можем.
Они приблизились к двери ее отеля. В нижних этажах этого великолепного особняка проживали богатые наследники древнего дворянского рода, но мраморная лестница вела наверх – в тесные номера.
Антея приостановилась в тени колонн парадного крыльца.
– Год назад Исидро нанял вас… или заставил работать на него. Делать при свете дня то, что он не мог сделать сам. И вы честно все выполнили.
Пар от дыхания Эшера смешивался с туманом. Из уст Антеи не вырывалось ни облачка, даже когда она говорила.
– У меня не было выбора.
– Выбор есть всегда. – Взгляды их снова встретились. – Я могу лишь просить вас. Оставайтесь в моем номере, пока не сядет солнце. Пожалуйста.
Когда-то Лидия подсчитала, какое количество человек за сто лет убивает в среднем один вампир. Будь Эшер тем, кем он был раньше, он бы не колеблясь ответил: «Да», а чуть позже открыл бы крышки кожаного сундука, позволив солнечному свету обратить убийцу в пепел.
Однако она спасла ему жизнь. Стало быть, нужно ответить: «Нет».
Куранты собора Святого Стефана пробили два – и нежным перезвоном ответили им часы церквей и монастырей Альтштадта.
Кроме того, возможно, она заманивает его в ловушку.
Он даже не сможет позвать на помощь.
Но он бы не мог позвать на помощь и в той усыпальнице.
Наконец Эшер сказал себе, что должен найти Эрнчестера, а значит, ему необходим союзник-вампир. Однако сам-то он прекрасно понимал, что не все так просто.
– Хорошо, – сказал он. – Я согласен.
– Он махнул на все рукой лет пятьдесят-шестьдесят назад. – Антея сняла шляпу, и Эшер, превозмогая боль, все–таки заставил себя принять ее плащ. Платье леди Эрнчестер было из норвежского шелка, рукава сияли гагатом. – Музыка, наблюдение за людьми (не для охоты за ними, а просто из любопытства) – все это значило для него все меньше и меньше. Как в той недавно вышедшей сказочной книге, где человеку сначала приделывают железную ногу взамен отрубленной, потом руку – и так далее, пока он не перестает чувствовать себя человеком, потому что у него уже нет сердца. – Веки ее вздрогнули словно, от боли, и она огладила их затянутой в перчатку рукой. – Вы подумали, почему же он все эти пятьдесят-шестьдесят лет, уже потеряв вкус к жизни, продолжал убивать двух, а то и трех человек в неделю? Это трудно объяснить. Видимо, просто… но привычке жить…
– Я ничего не подумал, – Эшеру вспомнилась кровь Жана ван дер Плаца на стене амбара и боль в глазах мальчишки в тот момент, когда он, Джеймс Эшер, спускал курок.
Антея зажгла лампу на тяжелом столе. Что бы она сказала, увидев ту нелепую смерть рыжеволосой проститутки? Впрочем, Эшер тут же осознал, что эта женщина видела кое-что и пострашнее. И видела, и творила сама… В маленькой комнате, украшенной копиями натюрмортов и пахнущей коврами, не было даже газового рожка, не говоря уже об электричестве. Топазовый свет лампы сделал лицо вампирши почти человеческим – положил тон на ее щеки, придал блеск глазам, бросил на черные волосы светло-коричневые блики. И Эшер снова вспомнил свой сон: Антею, лежащую на полу старого дома Эрнчестеров, того самого дома, где он впервые встретился с этой женщиной, спасшей его тогда от гнева Мастера лондонских вампиров.
– Мне жаль, что я вызвал эту распрю, – сказал он. – Поссорил вас с Гриппеном…
Она покачала головой.
– Эта распря тянется десятилетиями. Или даже веками. Ему был нужен Чарльз, точнее – его дома и земли. Наследников у нас не было, и нам удалось сохранить большую часть владений. А Гриппен после Большого Пожара утратил многие свои укрытия. Кроме того, город потом сильно изменился… Я так оформила документы, чтобы Гриппен никоим образом не смог завладеть нашей собственностью. Но вечно это, конечно, продолжаться не могло. Вампиры не убивают вампиров, но… думаю, в конце концов он бы не устоял перед соблазном… Кто такой Кароли? – Она сняла перчатки, в свете лампы блеснули длинные ногти.
И пока Антея доставала из волос заколки, Эшер успел ей поведать о первых своих встречах с Кароли в Вене.
– Насколько я знаю, сейчас он перешел в дипломатический корпус. От молодых людей его сословия там требуется минимум квалификации. Мне точно известно, что он убил по меньшей мере двух наших агентов, но доказать ничего невозможно.
– Откуда он мог узнать о моем муже? – Она замерла с гребнем в руке. – Он может быть жесток, да, умен и опасен, но кто бы ему подсказал, как выйти на лондонского вампира? Только другой вампир. И почему именно на лондонского? Мастера ночных городов обычно ревниво охраняют свои владения и не терпят иных вампиров, кроме своего выводка. Эрнчестер об этом знал.
– Может быть, в этом-то и заключается план Кароли. – Эшер взял губку, смочил холодной водой и принялся затирать пятно крови на пальто.
– Позвольте мне, – сказала Антея, отбирая у него губку, и Эшер почувствовал себя очень усталым. Рана продолжала ныть, но уже не дергала, как прежде.
– Пока не ясно, что ему нужно от вашего мужа, – сказал он через некоторое время. – Возможно, дело как раз в том, что Эрнчестер не является птенцом местного Мастера. Может, от него требуется создать свой выводок – не знаю, с какой целью. Но в любом случае Кароли должен был вывезти вашего мужа из Лондона. Потому что в Лондоне – Гриппен.
– Да, – мягко сказала Антея, – Гриппен бы узнал. Она двинулась к дверям спальни, где в полумраке мерцал медными углами и застежками огромный напоминающий гроб чемодан, занимавший почти вое пространство между стеной и кроватью. Руки Антеи, зарывшиеся в черные кружева на груди, были подобны лилиям, оправленным в золото.
– Когда вампир создает птенца, – медленно проговорила Антея, – он… он забирает его разум, его сознание и его личность, вбирает это все в себя… потому что тело птенца временно умерло. Потом, когда плоть перерождается, вампир вновь вдыхает в него разум и душу, возвращает в измененное тело то, что взял. Но не целиком. Да и то, что он вдыхает, тоже изменилось. Слегка. – Мраморный профиль ее был недвижен, карие глаза устремлены в пустоту. – Нет, – сказала она. – Кароли не мог использовать Чарльза в Лондоне. Все стало бы известно Гриппену. Тем более Гриппен следил за вами. Возможно, выжидал, когда представится случай… Ненавижу его. – Антея качнула головой и повела плечами, словно эта мысль легла на нее тяжким грузом. – Я возненавидела его еще в ту ночь, когда Чарльз привел меня к нему в дом… Элиза де Монтадор, Мастер парижских вампиров, не столь стара, как Гриппен, и не обладает такой властью, но, думаю, и она почувствовала бы, что в Париже объявился чужак. Тогда уж Чарльзу и этому Кароли проще было бы отправиться в Руан или Орлеан. Все тамошние вампиры погибли во время последней войны с Германией. И туда можно добраться в течение ночи, не рискуя…
– Вы знаете венских вампиров?
– Нет. – Она подошла к окну, отвела зеленую бархатную штору с золотой бахромой и тяжелыми кистями. – Я чувствую их… чувствую их присутствие. Как и они мое. Они не знают, где именно я сейчас нахожусь, но знают, что я здесь. – Ее пальцы ощупывали бахрому, наслаждаясь ощущением, подобно тому, как недавно в кафе они оглаживали фарфоровую чашку. Блики уличного света превратили лицо Антеи в волшебную мозаику из золота и черни. – Я ощущаю… все. В этом новом городе, кажется, каждый камень источает музыку… Перед тем как мы с вами встретились, я около часа бродила по улицам. Иной воздух, иные запахи, голос реки, не похожей на Темзу… Каждый булыжник под ногами казался мне драгоценностью, я готова была бегать по городу и собирать их, как глупая жадная девчонка.
Бескровные губы изогнулись в улыбке, и Эшер вспомнил, с каким напряженным вниманием она следила за танцующими в кафе, как упоенно вдыхала аромат кофе, слушала музыку вальса.
– Я знаю, что мне грозит опасность. Я боюсь и знаю, что должна бояться еще сильнее. В любой момент я могу погибнуть в этом незнакомом городе, но… он так прекрасен! – Она завернулась в штору, как в плащ, на лицо легли зеленоватые тени, сделавшие его похожим на старую серебряную икону. – Здесь все так ново для меня, удивительно и незнакомо! Видите ли, я впервые покинула Англию. И впервые с тех пор… как я стала тем, что есть… покинула Лондон. Почти две сотни лет назад, доктор Эшер! Я думала тогда, что Эрнчестер умер, гостила у сестры на севере. Но в ту пору мне было все равно. Я очень долго горевала…
Год назад Эшер видел ее портрет, написанный, когда Антея была вдовой шестидесяти лет от роду. Грузная, седовласая, она смотрела с темного холста, словно бы вопрошая: «Как он мог умереть?» В трепетном свечении лампы глаза ее казались почти живыми. И золотое кольцо – то самое, что сейчас мерцало у нее на пальце
– Путешествовать для вампира… ужасно опасное дело.
– И все же вы здесь.
Она улыбнулась совсем по-человечески. Полные губы скрыли блеск клыков.
– Я люблю его, – сказала она. – До последнего вздоха. – И еще два столетия сверх того.
Леди Эрнчестер приказала, чтобы горничные ее не беспокоили, ибо она – актриса, то есть днем отдыхает, ночью работает. Когда она поведала об этом Эшеру (рассказывая попутно, как произносились те или иные слова в ее раннем детстве, и зашивая дыру от ножа на пальто Джеймса), он даже зажмурился, представив себе реакцию консьержки.
Однако когда в коридоре послышались голоса служанок, щебечущих по-чешски и по-венгерски, дверную ручку никто не тронул.
Остаток ночи Эшер провел, беседуя с графиней-вампиршей о филологии и фольклоре. Кстати, она превосходно изобразила говор своей нянюшки из Уэссекса. Боль в боку стихла. Когда утром его разбудила болтовня горничных в коридоре, он обнаружил, что сквозь зеленоватые шторы льется солнечный свет, а сам он лежит на диване, пытаясь сообразить, какой же все-таки придыхательный гласный звук произносили в конце слов крестьяне в те времена, когда Антея была молода. Кто бы мог подумать, что ему доведется потолковать на эту тему с современницей Шекспира!
Затем щебет в коридоре смолк, и верхние этажи особняка объяла тишина. Глухая тишина, нарушаемая лишь клацаньем трамвая на Шоттенринг да отдаленными звуками шарманки. Мысли Эшера вновь вернулись к женщине, неподвижно лежащей сейчас в двойном гробоподобном чемодане и свято уверенной, что он будет сидеть здесь весь день, храня ее сон. Два столетия… Скольких же она должна была убить за это время?
Жаль, что вы не знали нас обоих.
Так что же такое вампиризм? Отчаянное желание сохранить молодость? Попытка выскользнуть из потока времени?
«Я люблю его, – сказала она. – Я знала, что он не мог умереть».
А те мужчины, женщины, дети, которые умерли, чтобы продлить ее существование… Их тоже кто-то любил.
Эшер вздохнул, подпер переносицу костяшками пальцев. Мысль извивалась, как рыба на крючке. Она ему доверяет. Без нее ему ни за что не найти Эрнчестера, который вот-вот предложит свои услуги Габсбургам, если уже не предложил… Чем его мог поманить Кароли? Спасением от Гриппена? Тогда зачем было таиться от Антеи? Почему не забрать в Вену их обоих?
Кто обыскивал дом? Кто еще был посвящен в планы Кароли? Что они там искали? Кто такой Олюмсиз-бей?
Прозвище Мастера Вены? Не исключено, что по происхождению он – турок. В семнадцатом столетии османы здесь погуляли изрядно. Почему бы не предположить, что самый старший вампир в этом склонном к космополитизму городе – не австрияк? Вообще не европеец…
И самое главное: если удастся найти Эрнчестера, что с ним делать? Убить?
В этом случае пришлось бы убить и Антею. Иначе Эшеру уже никогда не спать спокойно.
С мягким масляным щелчком в замочной скважине провернулся ключ. Вспоминая, как будет по-венгерски: «В эту комнату просили не входить», Эшер поднялся и двинулся к двери, но она уже открылась, пропуская Бэдфорда Фэйрпорта.
– Эшер? – Маленький человечек изумленно моргнул и поправил очки, словно надеясь, что появление здесь Джеймса есть результат неправильного преломления лучей. – Какого черта!..
«Еще какая-нибудь телеграмма, – машинально подумал Эшер – и туг же: – Как они меня выследили?..» Он попытался восстановить в памяти, что именно они говорили с Холивеллом об особняке Баттиани, но тут из-за двери с быстротой пантеры возник и приставил к горлу Эшера нож Игнац Кароли.
– Нет! – проблеял Фэйрпорт при виде крови, побежавшей по лезвию, как по лабораторному стеклу. – Только не здесь!
Вслед за ними в комнату проникли два головореза, которых Эшер видел впервые, и кучер с обезьяньими надбровьями. Дверь заперли. Один из незнакомцев ухватил Джеймса сзади за локти и повалил на пол, другой устремился к окну, задернул штору. Кровь, бегущая из пореза на шее, обжигала кожу. Кароли eще держал лезвие наготове, но внимание его уже переключилось на другой предмет.
– Найдите это!
Эшер попытался повернуться, и его снова прижали к полу. Краем глаза он видел Фэйрпорта, глядящего на него с гадливым изумлением. Один из головорезов взял докторский саквояжик и, достав оттуда клейкий пластырь, залепил Эшеру рот. Свободной рукой Кароли извлек из кармана своего пальто шелковый шарф, с помощью которого Джеймсу связали руки. Вполне возможно, тот самый, которым была задушена проститутка в Париже.
Лишь после этого Кароли отвел нож от горла Эшера и спрятал его во внутренний карман жилета. Мужчина, державший Джеймса, грубо пнул его по ногам – для вящей уверенности, в то время как двое других ринулись в сторону спальни. Эшер попытался крикнуть, предупредить, чтобы они ни в коем случае не вскрывали чемодан…
Затем сообразил, что Антее ничего не грозит.
Кароли проник в ее дом и нарочно оставил на полу расписание поездов, приписав на полях: «Венский экспресс».
А в Вене он просто проследил, куда повезут с вокзала этот огромный чемодан.
– Это должно быть здесь, – сказал по-немецки Фэйрпорт.
– Вы там не хотите открыть глянуть? – спросил кучер.
Фэйрпорт издал протестующий вскрик. Кароли произнес:
– Оставьте, Лукас. – И хотя сказано это было мягко, кучер немедленно покинул спальню. – И вы думаете, она не следовала за нами?
– Сказать по чести, я не знаю.
Эшер повернул голову, проведя щекой по толстому пахнущему пылью ковру, и увидел их стоящими возле дверного проема, причем старик смотрел на Кароли, как охотничья собака, только что притащившая фазана больше себя самой. Фэйрпорт – двурушник, – понял он. Вгляделся и мысленно добавил: – Причем стал им давно.
По идее, Эшер должен был почувствовать гнев, но этого не произошло. В Большой Игре случалось всякое: здесь задушат шлюху, там застрелят слишком любопытного мальчишку…
Кароли взглянул на Эшера полуудивленно-полусочувственно:
– Так объясните мне, доктор Эшер: это совпадение, что меня преследуете именно вы? Или Эрнчестер ошибался, полагая, что Британия не использует неумерших?
Эшер наклонил голову. И то, и другое равно могло оказаться правдой.
Кароли рассмеялся:
– Вряд ли, осмелюсь предположить. Вы ведь рационально мыслящие, богобоязненные, добрые протестанты, ученые–шпионы. Цивилизованные, пытавшиеся и меня цивилизовать… на свой лад. – Он присел на корточки рядом с плечом Эшера, бравый офицер в штатском безупречно скроенном костюме. Горячий луч солнца коснулся рубина в заколке галстука, вспыхнул иа золотом кольце с печаткой. – Путешествие в горах кое-чему вас научило. Но то, что я воспринял от моей нянюшки-моравки, вам пришлось изучать в Инсбруке и Оксфорде, собирать в течение долгих лет в виде легенд и странных историй. Поэтому вас ко мне и приставили? Неужели они рассчитывали, что я вас не узнаю?
Рот был залеплен пластырем, поэтому Эшер просто взглянул ему в глаза. Вы же знаете, что я не отвечу ни на один из ваших вопросов. Полные красные губы Кароли скривились в насмешливой улыбке.
– Ну, допустим, я не разглядел вас до конца в девяносто пятом и понял, в чем дело, только на мюнхенском вокзале. Наш добрый доктор Фэйрпорт почему-то не счел нужным раскрыть мне этот маленький секрет. – Кароли приостановился. За его спиной два головореза выносили из спальни напоминающий гроб чемодан; кучер Лукас придерживал дверь; Фэйрпорт стоял рядом, водянистые глаза его беспокойно перебегали с ноши на Эшера и Кароли. – Знаете, когда-то я считал вас выдающимся полевым агентом. Вы постоянно меня переигрывали. Или вам просто сопутствовала удача?
Он достал из кармана перчатки, хотел надеть, но взглянул на Эшера и, передумав, снова отправил их в карман. Джеймс отлично понимал, что означает эта маленькая сценка.
На белых лайковых перчатках крови не остается.
– Помните мои инструкции, Лукас… все мои инструкции… – бросил Кароли и, повернувшись, с великолепной небрежностью продолжал: – Доктор Фэйрпорт, вам лучше отправиться с ними.
Фэйрпорт кивнул; глаза его сквозь толстые линзы очков были устремлены на кожаный саркофаг, с трудом проходящий в дверь.
– Конечно, – выдохнул он, – они так неуклюжи… Клаус! Клаус, пожалуйста, поаккуратнее!
Он забыл обе мне, – подумал Эшер. Скорее гневно, чем испуганно. Замычал, пытаясь окликнуть Фэйрпорта по имени.
Старик вздрогнул, и Эшер понял, что не ошибся. Увлеченный поимкой вампира, Фэйрпорт забыл обо всем на свете. Он забыл, как поступает Кароли с теми, кто встал у него на пути. Если, конечно, он вообще знал об этом. Но старик обернулся, и вовремя. Кароли уже медленно извлекал руку из внутреннего кармана.
Эшер не сводил взгляда с Фэйрпорта, давая ему понять, что случится, если тот покинет комнату. Бледные стариковские глаза мигнули растерянно за толстыми круглыми линзами. Будь ты проклят, – подумал Эшер. – Если ты позволишь ему убить меня, то хотя бы осознай, что творишь…
– Присмотрите за ними, – мягко сказал Кароли, кивнув на дверь.